Текст книги "Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции"

Новый политический кризис – конфликт между королем, с одной стороны, и руководимым жирондистами Законодательным собранием, опирающимся на Париж (или, если угодно, на парижскую толпу), доходит до взрыва – 10 августа народ идет на штурм дворца Тюильри. Победа на стороне народа, король… что делать с королем?

Законодательное собрание решает, что оно в таких обстоятельствах не полномочно. Объявляются новые выборы – выборы в чрезвычайное собрание (Конвент), который должен выработать новую конституцию и вообще решить вопросы власти.

Сен-Жюст уже дважды, в сентябре 1791-го и в июле 1792 года, пытался выставить свою кандидатуру в депутаты, но оба раза был отвергнут по формальной причине: он не достиг 25-летнего возраста. Теперь выборы происходили в начале сентября, возрастной ценз был пройден, и Сен-Жюст становится членом Конвента – самым молодым в Собрании.

Из его одногодков стоит упомянуть Барбару и Тальена. О Тальене речь пойдет позднее, а Барбару – как и Сен-Жюст, молодой красавец, только не из центральной Франции, а с юга – 10 августа вел батальон марсельцев на Тюильри и на выборах получил 775 голосов из 776. Сен-Жюст был избран без особого блеска, 349 голосами из 600 избирателей, но, как говорится, «важнее всего результат». 21 сентября он входит, как равноправный член, в зал Конвента.

Однако тот молодой человек, который 21 сентября вступил в зал Конвента как один из семисот его членов – уже далеко не прежний провинциальный светский лев, и даже не внимательный наблюдатель, описавший нам падение Бастилии. Как и где произошла метаморфоза – сказать трудно, но почему она произошла – мы знаем.

Это был дух Революции. Этот дух, вернее, могучий ураган, преображает людей, и они становятся героями и в то же время злодеями.

Уже через два месяца Сен-Жюст становится известен всему Конвенту. Это сделала его речь на процессе короля.

Судить ли короля? И если да, то какой суд должен вести дело? Обычный или какой-нибудь чрезвычайный, который был организован в августе, чтобы судить немногих уцелевших при штурме Тюильри швейцарцев, или, наконец, сам Конвент?

На первый вопрос «судить ли?» многие в Конвенте отвечали: нет. Закон этого не предусматривает. Согласно конституции, высшее наказание для монарха в случае государственной измены и т. п. – его низложение, а оно уже состоялось. Вопрос исчерпан.

Противоположную точку зрения очень четко и последовательно выразил впервые появившийся на трибуне, но сразу оставивший о себе грозное впечатление Сен-Жюст. Речь его направлена, собственно говоря, не столько против короля Людовика XVI («гражданина Капета», как стали говорить в те дни), сколько против монархии как таковой.

«Короля надо судить как врага, нам предстоит не столько судить его, сколько поразить… Это была бы поистине претензия тирана – требовать, чтобы его судили на основании тех законов, которые попраны им же самим!.. Судить короля как гражданина! Эта мысль изумит беспристрастное потомство. Судить – значит применять закон. Какое же юридическое отношение возможно между человечеством и королями?.. Встанет когда-нибудь сильный духом и скажет, что короля надо судить не за особые проступки, а за то преступление, что он был королем! (Через полтора года, 9 термидора II года Республики, в критический момент депутат Луше сформулирует обвинение так же: „Достаточно того, что Робеспьер был властителем: на этом основании я требую его ареста“)… Народ! Если король будет оправдан, помни, что мы недостойны более твоего доверия; ты можешь тогда обвинить нас в измене!»

«Невозможно царствовать и не быть виновным». Суд должен быть скорым, и приговор может быть только один, ибо «этот человек должен либо царствовать, либо умереть».

Конечно, возразить Сен-Жюсту было бы нетрудно. Согласно выдвинутому им принципу, не следует судить никого: всякий вор или убийца попирает законы, и потому надо не судить, а применять, как было сформулировано позже, «меру общественной защиты».

В нормальном обществе такой контраргумент «от абсурда», вероятно, был бы достаточным. Но во Франции 1792 года подобная идея вовсе не казалась абсурдной. Конвент принял решение, что судить короля будет именно он[29]29
  Тут уместно вспомнить эпизод, рассказанный великим русским юристом А. Кони. Однажды принц Ольденбургский, симпатичный человек, но отнюдь не юрист, начал доказывать, что суд присяжных крайне опасен, ибо он «построен на эшафотах казненных королей». Кони возражал: известно же, что Карла I судил парламент, Людовика XVI – Конвент, императора Максимилиана – военный суд и так далее. Принц в ответ замахал руками: «Что вы! Что вы! Это все суд присяжных, это всем известно!»
  Невежество – лучший аргумент…


[Закрыть]. Речь Сен-Жюста произвела сильнейшее впечатление, сразу выдвинув 25-летнего мальчишку в число тех депутатов, с которыми необходимо считаться.

Сен-Жюст приходит в Конвент со словом «смерть», и оно, это слово, отныне будет постоянно его сопровождать. В его речи нет ссылок ни на какой закон; отныне главным и почти единственным законом для Сен-Жюста является Благо Республики, а если законы не позволяют обеспечить единственно верное решение – тем хуже для законов.

Не меньшее впечатление произвела и вторая речь Сен-Жюста – по вопросу о мере наказания. Тут важное значение имел вопрос об обращении к народу, на этом настаивали стремившиеся спасти короля жирондисты.

Сен-Жюст возражает им, противопоставляя короля народу. Он доказывает (или, говоря точнее, пытается доказать), что любое действие монарха направлено против народа. Следовательно, «быть милостивым по отношению к королям значит быть жестоким по отношению к народу»; если б депутаты допустили обращение к народу – тем самым они бы, по логике Сен-Жюста, сказали народу: «Сомнительно, чтобы твой убийца был виновен».

Конечно, это демагогия. Но демагогия сильная и по тем временам – очень убедительная.

Впрочем, не надо думать, что все речи Сен-Жюста относились к казням. Нет, конечно. К примеру, одной из лучших речей Сен-Жюста (произнесенной примерно тогда же) считают речь о продовольствии.

Тема вроде бы скучная, но более чем актуальная: Франция в состоянии разрухи, ей грозит голод. «Уверяю вас, – говорит Сен-Жюст коллегам, – что свобода не установится, если окажется возможным поднять обездоленных против нового порядка вещей… История не видела сытых бунтовщиков, голод – вот причина мятежей и беспорядков». Несколько позже Конвент, по предложению Сен-Жюста, принимает декрет, запрещающий под страхом смертной казни вывоз зерна за границу, но в то же время гарантирующий полную свободу торговли зерном в пределах страны[30]30
  Последнее было далеко не тривиально. В старой Франции было множество провинций и, соответственно, множество таможен, дорожных сборов и прочих прелестей, сильно затруднявших такую торговлю. Поэтому декрет Конвента был в одном отношении ограничительным, но в другом – освобождающим.


[Закрыть].

В декабре 1792 года Сен-Жюст избирается на месяц председателем якобинского клуба. Месяцем раньше, в ноябре якобинцы избирают Сен-Жюста членом «альтернативной» комиссии по выработке конституции (основную комиссию по ее выработке составил, конечно, Конвент, и в нее Сен-Жюст пока что включен не был. Через две недели, при обновлении комиссии, он уже избран ее секретарем, председателем был Бертран Барер, позже коллега Сен-Жюста в Комитете общественного спасения).

Через полгода, в начале июня 1793 года, после победы монтаньяров над жирондистами, Сен-Жюст становится членом Комитета общественного спасения.

Еще в апреле 1793 года Конвент ликвидировал Комитет национальной обороны и вместо него создал Комитет общественного спасения, который довольно скоро стал фактическим правительством Республики. Теоретически считалось, что состав Комитета должен постоянно меняться («проводить ротацию»), но в критический год – с лета 1793-го до лета 1794 года – о ротации все как-то забыли, и не без причин: слишком острой была необходимость в активно действующей власти. И Комитет сосредоточил в своих руках такую власть, какая и не снилась ни одному из французских королей, включая и «короля-солнце» Людовика XIV.

Поначалу лидером Комитета был Дантон, но летом 1793 года Дантон как-то выдохся. Он выходит по собственному желанию из Комитета, зато в него включают Робеспьера. Сен-Жюст – один из 12 его членов, он возглавляет в Комитете ключевую комиссию по национальной обороне. Сверх того, он работает в Конституционной комиссии, уже не «альтернативной», а основной; однако окончательный проект конституции готовит другой член Комитета, Эро де Сешелль. Он же и представляет в том же июне 1793-го проект монтаньярской конституции Конвенту. Сен-Жюст задет: он сам претендовал на эту честь.

Комитет работает днем и ночью, за год им издано около 10 тысяч постановлений. Из них подпись Сен-Жюста стоит примерно на 400. Немного, особенно если учесть, что под мало-мальски серьезными постановлениями стояло не менее трех подписей, а под самыми важными – и больше: например, под декретом об аресте Дантона стоит 17 подписей членов Комитета общественного спасения и членов Комитета общественной безопасности.

Зато Сен-Жюст был автором целого ряда программных докладов от имени Комитета, здесь прежде всего надо назвать три «убийственных» доклада по делам жирондистов (лето 1793-го), эбертистов и дантонистов (оба – весна 1794 года); во всех случаях принципиальные решения, конечно, принимал Комитет как целое, но роль докладчика невозможно недооценивать.

Кроме всего этого, надо учитывать, что Сен-Жюст значительную часть этого критического II года Республики (1793–1794 года) провел в командировках как комиссар Конвента.

Командировки депутатов носили весьма специфический характер, и историки нередко называют посланных «проконсулами Конвента». Действительно, так же как римский проконсул, посланный в какую-то провинцию, получал на несколько лет абсолютную власть и мог быть привлечен к суду только по окончании миссии (обычно – через три года), так и посланный на месяц или два в армию или в какой-то город депутат получал практически неограниченную власть: он мог отдавать распоряжения всем военным и гражданским лицам, до главнокомандующего включительно, имел право производить аресты, свободно пользовался денежными средствами и прочее. Единственное ограничение, как и в Древнем Риме, состояло в том, что комиссар обязан был отчитаться перед Конвентом или, практически, перед Комитетом общественного спасения. Отчет был далеко не пустой формальностью – его результат мог быть любым, вплоть до гильотины, но тут почти все зависело от успеха. Именно в деятельности Конвента II года, как нигде, торжествовал принцип «победителей не судят». И так как Сен-Жюст всякий раз возвращался с победой, то никто не интересовался, какой ценой достигнута победа.

При этом надо сказать, что хотя Сен-Жюст действовал весьма жестко и именно по принципу «победа любой ценой», он отнюдь не был особенно жесток, если мерять мерками эпохи. Другие «проконсулы», например, Фуше, Баррас или Карье, казнили намного больше людей и при этом достигли меньших успехов.

Первая миссия Сен-Жюста не слишком интересна. Как комиссар Конвента, он едет в департаменты Эна и Арденны[31]31
  В марте 1793 года.


[Закрыть] для наблюдения за набором рекрутов.

Гораздо важнее были две его миссии в Рейнскую[32]32
  В октябре-декабре 1793 года.


[Закрыть] и Северную[33]33
  Начиная с января и до конца мая 1794 года, но с перерывами и возвращениями в Париж.


[Закрыть] армии.

Первая. Австрийская армия наступает с востока, и похоже, что Эльзас, который защищает Рейнская армия, уже потерян для Франции. Вот в этот момент в Эльзас прибывает комиссар Конвента, молодой Сен-Жюст.

Тут вновь уместно упомянуть возраст действующих лиц. С австрийской стороны генералы – командующий имперцев 69-летний Вурмзер (кстати, он и сам эльзасец, поскольку родился в столице Эльзаса Страсбурге) и 58-летний Брунсвик. По другую сторону – генералы Пишегрю и Гош (одному 32 года, другому 25) и комиссары Конвента: 26-летний Сен-Жюст и 28-летний Леба.

Как было сказано, комиссары Конвента имели неограниченные полномочия, и Сен-Жюст сразу же начал действовать максимально решительно. В своих действиях он руководствовался тремя правилами (они остались в его бумагах):

1. Каждый, не выполнивший предписаний закона, будет отвечать за это.

2. Больше дела, меньше слов.

3. Закон должен карать только дурные нравы.

И он действительно никогда не оставлял безнаказанным невыполнение его приказа. Меры были жесткими, но дисциплина в армии была восстановлена.

Более того, Сен-Жюст прекрасно понимал, что боеспособность армии зависит от того, как ее снабжают. Бронежилетов или комплексов наведения тогда не существовало, но в первые же три дня он издает приказы о снабжении армии обмундированием, зерном, мясом, требует 5 тысяч пар обуви, 15 тысяч рубашек и т. д. И результат был налицо: через короткое время в армии не только было все необходимое, но – дело неслыханное по тем временам – появились излишки. Сохранилось письмо, в котором Сен-Жюст спрашивает Пишегрю: что, по его мнению, делать с прибывшими 23 лошадьми, в которых уже нет нужды.

Что еще нужно для армии? Конечно же деньги, которые еще Цицерон охарактеризовал как «нерв войны». 31 октября Сен-Жюст и Леба объявляют о «займе» в сумме 9 млн ливров у состоятельных жителей столицы Эльзаса Страсбурга. Список предполагаемых заимодавцев прилагался, отказавшихся, согласно объявлению, ждали «строжайшие меры», что отнюдь не было пустой угрозой. Срок был установлен в 24 часа, но тут уж Сен-Жюст переоценил возможности – и города, и свои собственные. Он сам понял, что погорячился, и продлил срок, тем не менее, благодаря тому что поначалу он установил срок сутки, ему удалось «выколотить» нужную сумму за 8 дней. Вероятно, если б он с самого начала назначил неделю, то потребовался бы месяц.

Все это он делал, что называется, «через голову» и генералов, и других представителей Конвента в регионе. Те сразу стали возмущаться его высокомерием и авторитарностью, исключение составил Леба, который отличался дружелюбным характером, искренне восхищался Сен-Жюстом и, таким образом, составлял с ним вполне дееспособную пару, а также Пишегрю, с которым у Сен-Жюста сложились нормальные рабочие отношения.

Работали они на износ. Если в Комитете Сен-Жюст издавал сравнительно мало распоряжений, то здесь за 24 дня он издал более 300 постановлений – на самые разные темы, начиная от ареста солдата за пьянство до инструкций о расположении войск. Образцом стиля Сен-Жюста может служить его письмо военному обвинителю Страсбурга от 2 ноября: «Выясните причины плохого качества хлеба, выпускаемого в последнее время. Проверьте преданность администраторов. Накажите виновных, чтоб другим было неповадно».

Он как-то заявил, что «ради армии надо казнить хотя бы одного генерала». И действительно, при нем был расстрелян генерал Изамбер и полдюжины офицеров. «Почему надо казнить генералов?» – спросят читатели.

А что делать? Армия воюет пока что неудачно. Признать, что генерал недостаточно компетентен? А зачем его назначал? Сказать, что армия плоха? Так ведь она пылает святой любовью к свободе… и т. д. Вот и остается только версия о предательстве.

Таков источник «философии предательства» в революциях. Революционерам необходим «Сатана» – источник реального зла. И это не совсем, не на сто процентов неправда: ведь во время революции нация действительно расколота, и многие действительно переходят в лагерь врага – не как изменники, а по убеждениям.

Если таким образом Сен-Жюст обращался со своими, то нетрудно понять, как он говорил с врагами, то есть с австрийцами. К примеру, когда осажденные австрийцы запросили переговоров о сдаче, Сен-Жюст ответил «в духе древних римлян»: «Республика не принимает и не дает врагам ничего, кроме свинца».

Однако в целом нельзя сказать, что репрессии в Эльзасе были чудовищными или хотя бы необычными – по тем временам. За время миссии Сен-Жюста там было казнено 120 человек – масштаб репрессий был заметно меньше, чем в Нанте, Тулоне, не говоря уж о Лионе, где в те же месяцы Фуше и Колло уничтожали людей пушками, считая, что гильотина работает слишком медленно.

В целом миссия Сен-Жюста была в высшей степени успешной. Однако его жесткость и авторитарность, как обычно, имела и обратный результат. Он не только перессорился с другими комиссарами Конвента в регионе, но также осложнил отношения между генералами.

Их, как выше сказано, было двое: командующий Рейнской армией Пишегрю и командующий Мозельской армией Гош. Этот исключительно талантливый генерал (многие считают его самым выдающимся из генералов Республики) был выдвиженцем Карно. Буквально несколько месяцев назад он, сержант при архиве Комитета общественного спасения, дал Карно несколько советов, тот нашел их превосходными, и к концу года Гош командовал армией.

Это не могло не вскружить голову молодому человеку, и стычка Сен-Жюста с амбициозным генералом, к тому же выдвиженцем его конкурента в Комитете, становилась почти неизбежной. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что все возникшие осложнения, конкуренция за место главнокомандующего (Сен-Жюст намечал Пишегрю, а его коллеги, не спросясь его, назначили Гоша) все же остались «под ковром» вплоть до победы, но весной 1794 года Гош, по дороге к новому месту назначения, был арестован по приказу Комитета общественного спасения. Приказ об аресте был подписан всеми членами Комитета общественного спасения (кроме Робеспьера, который в тот момент был болен, и нескольких членов в командировках) но подпись Сен-Жюста на этом приказе стоит первой, так что, судя по всему, инициатива ареста исходила от него.

Гош пробыл под арестом полтора месяца, после чего Робеспьер вместе с Барером и Карно подписали приказ о его освобождении, однако фактически Гоша выпустили только после 9 термидора. После этого он выиграл для Республики еще несколько кампаний и скончался от туберкулеза, не дожив до 30 лет. Опаснейший соперник Наполеона ушел из жизни.

Наконец, лично для Сен-Жюста ценой побед, помимо прочего, были основательно испорченные отношения с Карно.

Лазарь Карно, как и Сен-Жюст, был членом Великого комитета и вошел в Историю как «организатор победы». Именно он руководил всей военной политикой в критическом II году; его, как и многих, раздражал чрезмерный апломб Сен-Жюста – при том, что тот (в отличие от Карно) не был кадровым военным и никогда не служил в настоящей армии (только в своей национальной гвардии). Карно отдавал приказы – Сен-Жюст действовал по своему усмотрению. Кто был прав? Как когда. В некоторых случаях можно сказать, что Карно, как профессионал, предлагал лучший вариант, в других – что Сен-Жюст, который присутствовал на театре военных действий, верно разобрался в деле и поправил Карно, но стычки между ними стали неизбежны. Конечно, после одержанных побед – на Рейне и особенно при Флерюсе (об этом ниже) – ни тот ни другой не мог критиковать конкурента открыто, но раздражение оставалось и сыграло роковую роль в дальнейших событиях.

Что же касается Рейнской армии, то жесткость Сен-Жюста дала желаемые плоды. Положение на фронте было выправлено, и армия и без Гоша продолжала одерживать победы. А 12 нивоза II года Республики (это было 1 января 1794 года, Сен-Жюст и Леба вернулись в Париж накануне) Конвент постановил, что Рейнская и Мозельская армии заслужили благодарность отечества.

Сам же Сен-Жюст уже через месяц отправляется в новую командировку – на этот раз в Северную армию, сражавшуюся на бельгийском фронте. Здесь ситуация была проще, чем на Рейне: незадолго до этого там сменили генерала, и армия перешла под командование Пишегрю, хорошо сработавшегося с Сен-Жюстом.

Как и в Эльзасе, Сен-Жюст начал с денег и наложил на состоятельных граждан «займ» в миллиард. Действия его были достаточно успешными, и по возвращении Сен-Жюста Конвент избирает его председателем. Пост этот был в основном номинальным, председатель избирался, как мы знаем, на 2 недели, но это, конечно, была форма выражения доверия и признательности.

Последняя и самая важная командировка Сен-Жюста – его вторая поездка в Северную армию. Близилось решающее сражение, французская армия несколько раз пыталась перейти реку Самбра, но каждый раз ее отбрасывали с большими потерями.

Сен-Жюст требует победы во что бы то ни стало. При осаде Шарлеруа он спрашивает капитана, руководившего установкой батареи: «Когда батарея будет готова?» Тот отвечает, что это зависит от числа рабочих, которых ему дадут. «Возьмите столько рабочих, сколько вам нужно, – говорит комиссар Конвента, – но если к шести утра она не будет готова стрелять, вы лишитесь головы». Подготовить батарею не удалось, и Сен-Жюст сделал то, что сказал: капитан был казнен.

30 прериаля генерал Журдан в седьмой (!) раз перешел Самбру, и на этот раз французы укрепились на правом берегу. Через 8 дней, 8 мессидора (26 июня 1794 года, за месяц до 9 термидора), была одержана решительная победа при Флерюсе – одно из важнейших сражений всего периода войн 1792–1815 годов. Вечером того же дня Сен-Жюст покидает армию и едет в Париж, где близятся роковые события.

Но о них речь пойдет дальше, а заканчивая рассказ о Сен-Жюсте как комиссаре Конвента, упомянем о его работе в Страсбурге. Напомним читателю, что Эльзас – исконно немецкая земля, присоединенная к Франции при Людовике XIV, то есть около ста лет назад. Там, разумеется, немецкое большинство, и появилось франкоязычное меньшинство, особенно в столице Эльзаса – в Страсбурге.

Соответственно, Страсбург был расколот на две партии: партию мэра города Моне (француза) и партию некоего Евлогия Шнейдера (немца). Последний раньше был капуцином (вообще в революцию пошло очень много деятелей церкви, особенно из ее низших слоев), а ныне занимал пост общественного обвинителя. Нетрудно понять, что эльзасские французы чаще были сторонниками Моне, а немцы – Шнейдера.

С Моне у Сен-Жюста установились нормальные отношения, а вот Шнейдер не понравился Сен-Жюсту с первой встречи. Возможно, тут тоже какую-то роль сыграл национальный момент, но главным было расхождение во взглядах. Шнейдер был аморален, даже демонстративно аморален. Мирабо или Дантон в принципе могли бы без труда сойтись с подобным человеком, но не стоик Сен-Жюст. Шнейдер был склонен к напыщенным речам, Сен-Жюст отнюдь не пренебрегал красивыми речами, но избегал напыщенности, говорил, как писал – ясно, четко и все по делу. И самое главное – Шнейдер был коррумпирован, тогда как Сен-Жюст, как и Робеспьер, был совершенно честен, даже болезненно честен в финансовых вопросах.

Тем не менее Шнейдер был слишком влиятелен в городе, чтобы можно было с ним не считаться. Несколько месяцев отношения между ними были хоть и неважными, но деловыми. Однако Шнейдер зарвался. Решающее столкновение между ними описывают очень драматично; согласно Шарлю Нодье, который был почти что свидетелем событий (правда, ему тогда было 13 лет), дело было так.

Шнейдер решил жениться на очень красивой девушке. Однако ни она, ни ее отец вовсе не желали брака. Он пригрозил отцу гильотиной, тот, делать нечего, дал добро. Шнейдер устроил роскошную свадьбу. Он ехал с невестой на бракосочетание в карете, запряженной шестеркой лошадей, их сопровождал эскорт из 25 кавалеристов. На беду Шнейдера, путь процессии лежал как раз под окнами дома, где остановился комиссар Конвента Сен-Жюст; услышав шум, он вышел на балкон, и невеста, хватаясь за соломинку, поведала ему свою печальную историю.

Сен-Жюст отреагировал весьма жестко: тут же велел отвести Шнейдера к гильотине, привязать его там и оставить на несколько часов. После этого он был под конвоем отправлен в Париж, а через несколько месяцев казнен вместе с эбертистами.

Итог: Сен-Жюст как комиссар Конвента достиг огромных, просто-таки небывалых успехов. Если говорить об Эльзасе – австрийцы вынуждены уйти. Положим, вместе с ними уходит и значительная часть населения, симпатизирующая немцам, иногда – целыми деревнями. Но тогда это не считали неприемлемой ценой. А Эльзас на 20 лет свободен от вторжений врага.

Что же касается Флерюса – победа позволила французам, с одной стороны, полностью очистить территорию Франции от неприятеля, с другой – начать завоевание Бельгии, которая должна была стать одной из «республик-сестер», союзных Французской республике.