Текст книги "История Саудовской Аравии"

Часть I

Глава I
Аравия накануне появления ваххабизма. хозяйство, общество, политика

Государство Саудидов возникло в Аравии в XVIII в. на основе движения мусульманских реформаторов – ваххабитов. Естественно, что ключ к пониманию ваххабитской идеологии, причин создания, развития, гибели и возрождения государства, которое сегодня именуется Саудовской Аравией, может дать прежде всего изучение аравийского общества.

Заранее оговариваемся, что наше внимание сосредоточивается на центральных, северных и восточных областях полуострова – Неджде и Эль-Хасе. Йемен и Оман остаются за пределами нашего исследования не только потому, что они сохранили самостоятельное от Саудовской Аравии существование, но прежде всего в силу ясно выраженных особенностей (географических, исторических, этнических, религиозных), которые дают основание рассматривать их жителей как отдельные народы со своей судьбой. Святыни ислама Мекка и Медина были слишком заманчивой добычей для всех ближневосточных империй, чтобы Хиджаз, где они расположены, сохранил независимость. Его общественно-политическое и хозяйственное устройство было примерно таким же, как Неджда, который практически не знал иностранного владычества, но положение провинции Омейядского, или Аббасидского, или Фатимидского халифата, или Османской империи, а также хадж и связанная с ним торговля и другая хозяйственная деятельность паломников делали Хиджаз отличным от соседей. Поэтому, говоря об «аравийском обществе», мы будем иметь в виду главным образом Неджд, колыбель ваххабизма и государства Саудидов, и прилегающие к нему районы к северу и востоку.

Два песчаных моря: на севере – Большой Нефуд, на юге – Руб-эль-Хали – примерно определяют южную и северную границы Неджда. С запада на восток Неджд простирается от гор Хиджаза до побережья Персидского залива. Общий наклон территории идет с запада на восток. Климат отличают правильные колебания температуры – очень большая, но сухая жара летом и довольно сильный холод зимой. Часто бывают годы совсем без дождей. Но когда идут дожди – это не всегда благословение: бурные сели, проносящиеся по долинам – вади, иногда приносят катастрофы. Самая известная долина, вади Эр-Румма, начинается в Хиджазе, к северо-востоку от Хайбара, идет на восток примерно 360 км, поворачивает на северо-восток, пропадает в песках и затем появляется под новым названием, Эль-Батин, и кончается около Басры в Ираке примерно в тысяче километров от своего «истока». Другие известные вади – Ханифа, Эд-Давасир, а также Наджран. В вади подпочвенные воды подходят наиболее близко к поверхности, и там может быть жизнь. Как раз в вади Ханифа и появилось несколько больших оазисов, которые стали колыбелью ваххабизма и династии Саудидов.

В вади Эр-Румма находятся главные города провинции Касим – Бурайда и Анайза.

Неджд разделен на районы с плохо определенными границами. Однако эти районы сложились исторически и имели некоторое географическое единство. Самые важные из них – центральные: Арид, который пересекается вади Ханифа, Махмаль, Судайр и Вашм. В Ариде расположена столица государства – Эр-Рияд. На юге главные районы – Эль-Хардж, известный своими глубокими колодцами и небольшими озерами, Эль-Афладж, в котором сохранились древние подземные оросительные каналы, вади Эд-Давасир и, наконец, Наджран. На севере находятся районы Касим и Джебель-Шаммар. В Касиме города-соперники Бурайда и Анайза расположены на пути из Басры в Медину, поэтому они всегда были важными торговыми центрами. Джебель-Шаммар находится южнее Большого Нефуда. Это самая северная часть Неджда.

Материалы XVIII столетия донесли до нас изолированные фрагменты общественной жизни Аравии. Лишь более поздняя информация позволяет хотя бы в общих чертах восстановить всю картину. Замедленность развития производительных сил, многовековая устойчивость социальных структур дают возможность как бы проецировать общественные отношения Аравии XIX или начала XX в. на более ранние эпохи.

Жизнь подавляющего большинства населения Неджда, Эль-Хасы, а также Хиджаза была в основном связана с двумя видами хозяйственной деятельности – поливным земледелием в оазисах и кочевым скотоводством.

Поливное земледелие.

Засушливый субтропический климат на большей части полуострова определяет необходимость искусственного орошения для земледелия. Более или менее обильные подземные воды пробиваются на поверхность лишь в восточных районах Аравии. В большинстве других областей орошение возможно при помощи колодцев; реже используются собранные дождевые воды или селевые потоки. Источники воды иногда отстоят друг от друга на десятки и даже сотни километров. Но в Неджде, где водоносные слои подходят близко к поверхности земли, и в Эль-Хасе можно наблюдать сравнительно большое сосредоточение оазисов.

Создание колодцев требовало значительных труда и средств; примитивные водоподъемные механизмы приводились в движение верблюдами, мулами или ослами. Все это, естественно, ограничивало площадь орошаемого земледелия и объем сельскохозяйственного производства. Из обычного колодца глубиной около 10 м при помощи водоподъемника орошали примерно 1 феддан – две пятых гектара¹.

Главной сельскохозяйственной культурой северных и центральных областей Аравии была финиковая пальма. Ее плоды употребляли в пищу в разных видах, и они были единственным жизненно важным земледельческим продуктом, который в благоприятные годы как-то удовлетворял потребности оседлого и кочевого населения. Финиковая пальма требовала постоянного тщательного ухода и начинала плодоносить в полную силу лишь лет через 15 после посадки.

На втором после фиников месте стояли зерновые – ячмень, просо, пшеница, овес. Известно, что из Неджда в отдельные годы вывозили некоторое количество зерновых в Хиджаз. Кое-где выращивали рис и хлопчатник. Там, где было много воды, выращивали овощи и фрукты. Своими огородами и садами славился, например, Эт-Таиф.

На поливных участках получали относительно высокие урожаи, но общий объем продукции был незначителен из-за ограниченной площади обрабатываемых земель, недостатка удобрений, примитивной агротехники. Постоянные засухи, о катастрофических последствиях которых сообщают и аравийские летописцы, и европейские путешественники, означали невозможность гарантировать устойчивые урожаи даже на поливных землях. В период продолжительной засухи некоторые колодцы пересыхали полностью. Тогда гибли посевы, сокращалась площадь обрабатываемых земель и высыхали даже финиковые пальмы; жители голодали, умирали или массами покидали насиженные места. Когда вновь выпадали дожди, и колодцы и водоемы наполнялись водой, крестьяне возобновляли посевы, начинали ухаживать за уцелевшими финиковыми пальмами. Но некоторые оазисы исчезали навсегда, поглощенные пустыней.

Не только засуха, но и редкие проливные дожди могли быть врагами земледельцев. Случалось, что мощные сели сносили верхний слой почвы вместе с посевами, разрушали жилища, уничтожая плоды многолетнего труда. Часто саранча пожирала все растущее и оставляла людей без средств к существованию. Продуктов питания у населения оазисов зачастую не хватало до нового урожая. Жители Табука, например, весной утоляли голод почти исключительно дикорастущими травами, «съедая их сырыми или варенными в воде без чего-либо более существенного в добавление»².

Эпидемии холеры и чумы нередко опустошали целые селения.

Узость производственной базы, враждебные земледельцу природные факторы (речь пока не идет о социальных), примитивная агротехника, изолированность оазисов – все это приводило к крайне замедленному развитию хозяйства. Возможность регулярного расширенного воспроизводства была незначительной, и оно часто прерывалось попятным движением.

Оазисное земледелие отличалось дроблением хозяйственных усилий, деятельностью небольших групп крестьян или отдельных семей. Крупных ирригационных сооружений и больших массивов обрабатываемых поливных земель, которые навязывали бы централизованную организацию общества, в средневековой Аравии не существовало. Разобщенность оазисов не требовала объединения земледельцев под централизованным руководством для совместной хозяйственной деятельности.

Кочевое и полукочевое скотоводство.

Скотоводческое хозяйство аравийских кочевников разделялось на два типа.

«Настоящими» бедуинами считались кочевники, которые по преимуществу или исключительно занимались разведением верблюдов, «едва ли не самых универсальных из всех животных»³. Верблюжье молоко, свежее или кислое, сыр и масло шли в пищу; зачастую долгие недели бедуин мог жить только на молоке и молочных продуктах. В особых случаях животное закалывали и ели его мясо и жир. Из шерсти верблюда изготовляли ткани, шкура использовалась для различных поделок, навоз шел на топливо, моча – для мытья и медицинских целей. Необычайно неприхотливый, выносливый, верблюд служил незаменимым транспортным средством при переходах через безводные местности. «Верблюд для пустыни столь важное животное, что если бы он исчез, то вместе с ним исчезло бы все ее население»⁴, – справедливо замечал К.-Ф. Вольней.

Однако широко известное изречение австрийского востоковеда А. Шпренгера: «Бедуин – паразит верблюда» – не более чем острота. Труд кочевников-верблюдоводов был тяжелым и требовал навыков и умения. Они должны были хорошо знать и использовать пастбища, перегонять верблюдов, лечить их, доить верблюдиц, стричь шерсть. Молодняк приучали выполнять различную работу, ходить под седлом или вьюком. Бедуины рыли и поддерживали в пустыне колодцы. Протяженность перекочевок верблюдоводов достигала нескольких тысяч километров.

Жизнь была полна лишений. В редкие снежные зимы молодняк погибал, скот голодал, верблюдицы переставали давать молоко. Лишения и опасности подстерегали бедуина и сухим летом, когда даже скудные запасы фиников и зерна кончались и малоимущие бедуины питались дикорастущими съедобными корнями и плодами, а многие гибли от недоедания. Около летних стоянок бедуинов обычно расположены кладбища⁵.

Знаменитые арабские лошади – предмет гордости владельцев и зависти неимущих – использовались лишь для военных целей и парадных выездов. В долгих перекочевках для лошади всегда везли запас воды или поили ее верблюжьим молоком. Небогатый бедуин отрывал воду и молоко от своей семьи, чтобы поддержать это благородное животное.

Тех скотоводов, кто преимущественно или исключительно занимался разведением овец и коз, чаще всего называли «шавия». Возможности перехода по безводной местности у них были ограниченны, поэтому они кочевали лишь на расстояние нескольких сот километров; близ пастбищ обязательно должны были находиться источники воды.

Сравнительно небольшие расстояния перекочевок в местах с постоянными водными источниками позволяли овцеводам заниматься земледелием. Они прерывали кочевание в месяцы земледельческих работ, чтобы ухаживать за рощами финиковых пальм или за полями зерновых. Для части овцеводов земледельческий труд становился главным.

Описание такого рода сочетания земледельческого и кочевого скотоводческого хозяйства в Северном Неджде можно найти у Г. Валлина: «Вследствие тесных и близких уз, связывающих два подразделения шаммаров, мы находим, что сельчане в определенной степени еще цепляются за обычаи и нравы кочевой жизни, в то время как бедуины обращаются к занятиям, которые обычно считаются для них неподобающими. Большое число первых весной кочует со своими лошадьми и стадами овец в пустыне, где они некоторое время живут в шатрах, как номады, а многие бедуинские семьи владеют рощами пальм и полями зерновых… которые они обрабатывают сами»⁶.

И. Буркхардт сообщал, что одно из подразделений хиджазского племени харб «владеет несколькими водопоями, расположенными в плодородной местности, где они сеют рожь и ячмень. Но они живут в шатрах и большую часть года проводят в пустыне»⁷.

Между кочевниками-верблюдоводами, полукочевниками-овцеводами и оседлыми непреодолимых границ в смысле хозяйственной деятельности, как правило, не было. Многие бедуины-верблюдоводы начинали заниматься разведением овец; часть кочевников оседала на землю. Одновременно происходил встречный процесс номадизации. Скользящее равновесие между кочевниками и оседлыми определялось природно-историческими условиями Аравии и не могло выйти за определенные рамки. Избыточное кочевое население мигрировало на север. Если оно оседало там, то по большей части навсегда порывало со своим бедуинским прошлым. Недаром говорили, что «Ирак – могила арабских племен»⁸. В известной степени это относится и к Сирии. Поэтому в пределах самой Аравии оседание и номадизация уравновешивали ДРУ^Г Друга.

Деление на бедуинов-верблюдоводов и полукочевников-овцеводов могло совпадать с делением на племена. Иногда часть одного племени занималась верблюдоводством, другая часть – разведением овец и коз, а третья – оседлым земледелием.

Кочевое хозяйство в еще большей степени, чем оседлое, зависело от выпадения осадков. При обильных дождях степи и пустыни покрывались сочной травой, стада тучнели, кочевники процветали. Засухи, зимние холода, эпизоотии приводили к массовому падежу скота, голоду и вымиранию бедуинов. Возможности расширенного воспроизводства, получения прибавочного продукта были в кочевом скотоводстве еще меньшими, чем в оазисе.

Ремесло и торговля.

Домашнее ремесло оседлых крестьян удовлетворяло их весьма ограниченные потребности. Из пальмовых листьев плели корзины, мешки, циновки, из пальмового волокна – веревки и упряжь, стволы деревьев шли для изготовления сельскохозяйственного инвентаря, применялись для строительства жилищ. Производили примитивные гончарные изделия, шерстяные и хлопчатобумажные ткани.

В то же время значительная часть продукции менее развитого ремесленного производства бедуинов (грубые шерстяные ткани, кожаные изделия) не оставалась полностью в кочевье, а попадала на рынок.

В крупных оазисах получило некоторое развитие профессиональное ремесло. Среди ремесленников (суннаа) были оружейники, кузнецы, медники, лудильщики, ювелиры, столяры и плотники, мастера по различным деревянным поделкам, строители, штукатуры, специалисты по изготовлению колес для водоподъемных сооружений, сапожники, швеи и златошвеи, портные, изготовители мраморных ступок для кофе, плетельщики циновок⁹. Наиболее многочисленную прослойку ремесленников составляли металлисты и оружейники. В узком смысле именно их называли «суннаа». Оружейники, впрочем, больше чинили привозное оружие, чем делали его сами. Сложилась известная специализация производства по отдельным районам, но ее контуры до XVIII в. определить трудно. Известно, например, что в «Неджде производили хлопчатобумажные ткани, которые служили для изготовления одежды жителей и для обмена с племенами на шерсть и скот»¹⁰. В некоторых районах получило развитие изготовление шерстяных тканей, пошив из них плащей аба (ими особенно славилась Эль-Хаса), полотнищ для шатров.

Каких-либо крупных мастерских в Аравии не встречалось. В редких случаях ремесленники создавали подобие цеховых организаций.

Часть ремесленников кочевала вместе с бедуинскими племенами. Они подковывали лошадей, чинили оружие и утварь, некоторые из них лечили скот. Кочевые суннаа и сами занимались скотоводством.

В Аравии трудно было найти город в прямом смысле слова, для большинства жителей которого сельское хозяйство не было бы главным источником существования¹¹. Мекка представляла собой яркое исключение. Понятия «город» и «крупный оазис» в Аравии в большинстве случаев совпадали. Столицу будущего государства Саудидов – Эд-Диръию образовали несколько близко стоявших селений.

Ремесло не определяло хозяйственную жизнь аравийских городов-оазисов. Их важная роль в аравийском обществе была связана с интенсивным торговым обменом, вызванным глубоким разделением труда между земледельцами и кочевниками-скотоводами.

У кочевников хозяйство носило гораздо менее самообеспечивающий характер, чем у земледельцев. Хотя некоторые бедуины часто были вынуждены питаться в основном верблюжьим молоком, в своей массе они не могли обойтись без продуктов земледелия – фиников и зерна; они нуждались также в предметах ремесленного изготовления. И. Буркхардт так определял расходы богатого кочевника: четыре верблюжьи ноши пшеницы – 200 пиастров, ячмень для кобылы – 100 пиастров, одежда – 200 пиастров, кофе, табак, сладости, баранина – 200 пиастров. В сумме все это было равно 35–40 ф. ст.¹² Отсутствие в этом списке фиников, видимо, вызвано тем, что состоятельные бедуины могли их получать не путем товарного обмена, а в виде дани с подвластных земледельцев. Рядовые бедуины, очевидно, тоже приобретали многие из перечисленных И. Буркхардтом товаров, хотя и в меньшем количестве.

Летом бедуины стекались к крупным оазисам и торговым центрам, предлагая скот, шерсть, масло, сыр для обмена на финики, зерно, ткани, циновки, подковы, оружие, порох и пули, медикаменты, кофе, табак. Часть торговли совершалась путем натурального обмена. Однако постоянное упоминание аравийскими летописцами цен в денежном выражении на самые различные товары свидетельствует о развитом денежном обращении в Аравии той эпохи. Летнее движение кочевников к торговым центрам, называемое «мусабила», и для них, и для оседлых считалось «величайшим событием года»¹³. Именно на летние ярмарки падала основная часть товарообмена между кочевниками и оседлыми.

Бедуины торговали не только в близлежащих оазисах. Диапазон их торговых связей был несравненно шире и выходил за пределы полуострова. Верблюды в те годы являлись основной статьей аравийского экспорта и пользовались большим спросом. Эти животные служили транспортным средством не только для населения Аравии, но и для жителей других стран Ближнего Востока. Из Аравии вывозили также шерсть, масло, шкуры, породистых лошадей. Внешняя торговля в еще большей мере, чем внутренняя, способствовала развитию товарно-денежных отношений на полуострове.

В Северную и Центральную Аравию, но особенно в Хиджаз, поступали египетский и индийский рис, египетские и йеменские пшеница и ячмень. Ввозили также кофе из Йемена, пряности из Индии, сухофрукты из Сирии, сахар из Египта, оружие, железо, медь, свинец для пуль и серу для изготовления пороха¹⁴. Конкуренция развитых ремесленных центров Ближнего и Среднего Востока препятствовала прогрессу местного, аравийского ремесла.

«Куфии в Неджд поступают из Ирака, Эль-Хасы, Эль-Катифа, – сообщал автор хроники «Блеск метеора», – плащи аба – из Эль-Хасы и Ирака. Богатые женщины одеваются в индийский шелк, и стоимость одного платья -20 риалов или больше. Шелка разноцветные – красные, желтые и зеленые. Женщины в Неджде чрезмерно любят драгоценности, даже бедные покупают себе какие-нибудь золотые украшения, а мужчины украшают серебром сабли, ружья и пики»¹⁵.

«В числе занятий жителей Неджда, – продолжал летописец, – торговля. Многие из них – торговцы, которые путешествуют в земли Рума (Передняя Азия и Анатолия. – А. В.) и разные концы Аравийского полуострова. Но они не едут со своими собственными товарами из Неджда в страны румов, однако несут с собою деньги и привозят из Халеба и Дамаска шелк, а также медь, в зависимости от условий, железо, свинец. Продают они чистопородных лошадей. На них большой спрос в землях румов. Также они продают много верблюдов в Халебе и Дамаске. Мне говорили некоторые из людей: я видел торговцев из Неджда, особенно из Касима, они продают финики из своих областей в Дамаске – в Сирии; может быть, они ездят даже в Египет, однако они покупают только оружие и кораллы. Они торгуют и с другими арабскими странами. Они едут туда с деньгами. Из Йемена они привозят много кофе и стироксовую смолу, и благовония… Я знаю, что у торговцев из жителей Неджда нет особых складов для продажи и купли, но все вещи, которыми они торгуют, они держат у себя дома. А у тех, кто продает понемногу, есть лавки… Нет у них крытого базара, как у иранцев. И нет тесноты, как у них. Но у них есть открытый рынок, без крыши. Дорога через рынок очень широкая, по ней могут проходить груженые караваны. Я также знаю, что некоторые товары из Индии, подобные сахару, кардамону и гвоздике, корице, перцу и куркуме, пользуются спросом у жителей Неджда. Большую часть этого привозят из портов Йемена. Кое-что привозят из портов побережья Омана. Много приходит к ним из портов Эль-Катифа и Бахрейна… У недждийцев есть обычай – они могут уезжать со своей родины на двадцать лет и больше, даже в Китай. Многие из недждийских торговцев живут в Халебе и Дамаске, есть и в Египте…

Оседлые жители Неджда много возделывают полей, сажают деревья и пальмы и заботятся о них. У оседлых жителей есть мелкий рогатый скот, коровы, верблюды. Может быть, и немного, но они используют скот для получения молока, мяса и для передвижения.

Что касается бедуинов Неджда, то они живут в палатках из козьей шерсти. У них нет ничего, кроме скота. Кто-то из них занимается торговлей лишь тогда, когда случается засуха. Они прибывают в города и деревни вместе со своими семьями. Некоторые кочевники-арабы путешествуют с женой, или с сестрой, или матерью, или дочерью, куда хотят, в поисках пищи, и продают они кое-что из жира, шерсти, животных, потому что они говорят: взгляд женщины в этом деле сильнее. Они не любят заниматься чем-либо из домашних дел без того, чтобы этого не хотели их женщины»¹⁶.

Бедуины поставляли скот и погонщиков для торговых перевозок в Аравии и участвовали в составлении караванов за ее пределами. В Северной Аравии имелись объединения верблюдоторговцев и погонщиков верблюдов, которые причисляли себя к племени укайль. Они осели в различных частях Неджда, но некоторые жили также в Ираке. В конце XVIII в. только они имели право составлять, вести и охранять караваны, пересекавшие Сирийскую пустыню¹⁷.

Торговцы наживали крупные состояния. Правда, купеческим домам Неджда было далеко до хиджазских оптовиков. В Джидде капиталы торговцев кофе и индийскими товарами достигали десятков тысяч, а то и сотен тысяч фунтов стерлингов. Но купцы Центральной Аравии на вывозе верблюдов и лошадей и ввозе продовольствия и ремесленных изделий получали солидные барыши.

Исключительное значение для Аравии в целом, а особенно для Хиджаза, имело ежегодное паломничество мусульман в Мекку и Медину. Главные караванные пути паломников шли через Северный Хиджаз из Египта и Сирии. Через северные районы Неджда с отклонением в разные годы на север или на юг пролегал путь ирано-иракского хаджа, хотя он и уступал первым двум по значению. Четвертый путь шел от портов Персидского залива и из Омана через Центральный Неджд и Хиджаз, пятый – из Йемена. Хадж сочетался с торговлей, и паломники везли разнообразные товары. Перевозка паломников обеспечивала многим бедуинам средства к существованию.

Элементы патриархально-родовых отношений в оазисах.

Большая часть оседлых жителей Аравии относила себя к тем или иным родовым группам, считалась выходцами из определенного племени. Оседлые и кочевые соплеменники поддерживали тесные связи, которые могли сохраняться на протяжении многих поколений. Иногда в одних и тех же оазисах выходцы из разных племен жили в отдельных кварталах.

Потомственные феллахи и горожане возводили свою генеалогию к древнеарабским племенам.

Несколько больших и малых семей составляли объединение, называвшееся «хамуля» или «джамаа». «Джамаа, – писал Ч. Доути, – это естественный союз хозяйств, члены которых состоят в близком родстве и считаются имеющими одного и того же джадда, т. е. праотца. Они объединены под властью старейшины, главы всего дома, наследующего власть родоначальника. Только в этих родственных союзах и подразделениях возможны корпоративная жизнь и безопасность в безвластной, опустошенной стране. Присоединившиеся чужаки считаются союзниками своих друзей. Вольноотпущенники становятся клиентами господствующего дома… Все они – „племянники“ данной джамаа. Джамаа в оазисах – братства, члены которых населяют несколько кварталов. Когда ссорятся горожане из разных братств, их старейшины стараются помирить их, хотя в больших самоуправляющихся оазисах, подобных Анайзе, горожане обращаются со своими спорами к заседающему в маджлисе эмиру… Пока ваххабитская власть не установила гражданского благоденствия, жители большинства поселений внутренней Аравии постоянно враждовали – джамаа против джамаа, сук (базар. – А. В.) против сука»¹⁸. Человеку, жившему вне такого объединения, безродному одиночке, приходилось тяжело, за его спиной не стоял коллектив, обязанный защитить его от посягательств на его жизнь и собственность.

Особенно крепкими родственными связями отличались эмирские и шейхские семьи. Это придавало им больший вес и влияние. Их также часто объединяла общая собственность на землю и получаемые доходы.

«Оседлое население, за исключением той его части, которая совсем недавно перешла к оседлости и еще не полностью порвала прежние связи, совершенно не знало родоплеменной организации, – отмечает А.И. Першиц. – Реально сохранялись лишь большая семья и сравнительно небольшая группа родственников, представлявшая собой ту пережиточно-родовую ячейку, которая в нашей этнографической литературе часто называется патронимией»¹⁹. Мы можем принять эту характеристику, лишь отвергнув категорическое «совершенно не знало». Факты даже последней четверти XX в., не говоря о более ранних временах, показывают, сколь живуча родо-племенная организация среди оседлых Аравии и вообще всей Передней Азии. Поэтому правильнее было бы говорить о значительном ослаблении или, скорее, изменении родоплеменной организации у земледельцев.

Большая семья сообща владела земельной и иной собственностью, вела нераздельное хозяйство под началом отца. После смерти отца происходил раздел имущества. Преимущественные права на наследство имел старший сын.

В некоторых районах Аравии сохранялись различные формы общинной собственности на землю отдельных родов. Там, где орошение производилось из крупных водных источников, сельские жители совместно владели и пользовались водой. Иногда в общинной собственности оседлых были пастбища. Если жители оазисов не имели собственных пастбищ, они вынуждены были пасти свой скот на землях, принадлежавших кочевым племенам²⁰.

Обычаи патриархально-родовой взаимопомощи в некоторой степени существовали в среде оседлого населения. Земледельцы коллективно содержали пастухов и сторожей своего скота, почитали обычаи гостеприимства, хотя особым хлебосольством и не славились. Сохранялись традиции соседской взаимопомощи. Бывало, что собственники полей не убирали упавших колосьев, оставляя их беднякам. Иногда беднякам выделяли несжатый участок поля или несколько пальм с плодами²¹. Однако не эти патриархально-родовые связи определяли социальные отношения в оазисах.

Социальное деление в оазисах.

В земледельческом обществе Аравии XVIII в. в результате длительного и сложного процесса часть земли попадала во владение знати, как бедуинской, так и давно осевшей в оазисах. Правитель оазиса Аяйна, например, в первой половине XVIII в. имел собственность в Эль-Хасе и получал с нее доходы²². Участки пальмовых насаждений, садов и полей могли принадлежать и богословам, как показывает пример основателя ваххабизма Мухаммеда ибн Абд аль-Ваххаба²³. Но ни у аравийских летописцев, ни у европейских путешественников мы не находим указаний на то, что крупная земельная собственность была преобладающей или господствующей в Неджде, Хиджазе или Эль-Хасе. У. Пэлгрев примерно в середине XIX в. отмечал, что земля «редко находилась в руках крупных землевладельцев, подобных индийским заминдарам и крупным английским фермерам»²⁴.

Мелкие земледельцы, опутанные долгами, могли потерять собственность на землю, которая переходила к богатым ростовщикам и купцам. «Они и их доля земли, – писал Ч. Доути о крестьянах, – пожираются (едва ли меньше, чем в Египте и Сирии) богатыми заимодавцами, в течение долгого времени опутывающими их кабальными ростовщическими долгами»²⁵. Это явление, видимо, было распространено и накануне возникновения движения ваххабитов в XVIII в., и, возможно, поэтому те с такой настойчивостью осуждали ростовщические проценты.

Землевладельцы сдавали крестьянам участки в аренду на различных условиях. Основным путем получения ренты была издольщина, размеры которой определялись обычаем.

Захват в частное владение больших и малых источников воды позволял их хозяевам продавать воду и тем самым взимать поборы в свою пользу с орошаемой земли. Многие крестьяне, не имея рабочего скота, не могли самостоятельно пользоваться общественными колодцами или источниками, обрабатывать землю и вынуждены были арендовать скот.

Большие доходы приносили знати различные поборы, налагаемые на население. Известно, например, что в середине XVIII в. эмир, обладая политической властью, собирал с местных жителей какой-то налог²⁶. «Пошлины» за прохождение торговых караванов также обогащали прежде всего аристократию. Сильные оседлые правители могли существенно пополнять свою казну во время удачных военных набегов (газу) на соседние оазисы, кочевые или полукочевые племена. Для многих представителей знати газу становился главным источником дохода.

Способы обогащения правящей аристократии оазисов можно видеть на примере мекканского шерифа. Наибольшие доходы ему приносили таможенные сборы в Джидде. Он участвовал в прибыльной транзитной торговле, которая велась через этот город, владел морскими судами, продавал продовольствие паломникам. Он облагал тяжелыми подушными поборами персидских хаджи и получал подношения от богатых паломников-суннитов. Ему доставалась также часть денег, посылаемых из Стамбула в Мекку в качестве дара султана жителям священного города. В казну шерифа стекались доходы от земельной собственности в Эт-Таифе и других оазисах, а также от принадлежавших ему домов. По мнению И. Буркхардта, доход мекканского шерифа достигал 350 тыс. ф. ст.²⁷ Конечно, правитель Мекки находился в Аравии на особом положении, но и другие эмиры имели некоторые из перечисленных статей дохода, хотя и в меньшем объеме.

В Аравии не получили развития формы прямого прикрепления крестьянина к земле. К. Нибур отмечал: «Крестьянин, недовольный своим сеньором, волен его покинуть и поселиться в другом месте»²⁸. Но невозможность обойтись без покровительства могущественного человека или клана в условиях отсутствия безопасности приводила к возникновению личной зависимости крестьянина от правителя оазиса, хотя она была очень слабой.