Текст книги "Легион: Рим должен пасть. Карфаген атакует. Ганнибал Великий"

Услышав об этом, Федор в очередной раз поймал себя на мысли, что в этой стране почему-то очень многие не желали жить в покое, просто подчиняясь римскому порядку. Видимо, что-то их не устраивало в таком образе жизни. И посещение столицы только усилило сомнения опциона в правильности сделанного им выбора. Правда, если разобраться, особого выбора у него не существовало изначально. Так сложилось. А осознанные действия в этой новой реальности, кажется, только начинались. Рим не собирался прощать тех, кто не принимал установленный им порядок. Строить отношения здесь предписывалось только по-римски. А галлы этого не хотели. Они привыкли жить по-своему.

Высадившись в Генуе, морпехи Тарента еще несколько дней шли форсированным маршем сквозь горы в глубь галльских земель, пока без особых происшествий не достигли верховий реки По, где им полагалось соединиться с силами первого легиона союзников. К сожалению, Via Flaminia – та знаменитая мощеная Фламиниева дорога, недавно связавшая Рим и часть заселенного галлами Адриатического побережья – проходила по Этрурии и Умбрии значительно правее пути морпехов. А в окрестностях Генуи и дальше, особенно в горах, дорог практически не существовало. И то, что называлось дорогами, тянуло не больше чем на горные тропы. Так что Федор снова вспомнил марш-броски с полной выкладкой из прошлой жизни.

В день небольшая армия, не превышавшая двух с половиной тысяч человек, с несколькими осадными орудиями и обозами, в которых морпехи везли все необходимое для обустройства лагеря, проходила километров по тридцать. Иногда и больше. Шли довольно быстро, несмотря на то, что тропа все время поднималась в горы, но Гней Фурий Атилий все равно находил повод подгонять своих солдат.

– Не забывайте, что вокруг вас враг, – стращал он морпехов на очередном привале, – галлы храбры и могут напасть в любую минуту. Поэтому вы должны, как львы, всегда быть готовы к ответному прыжку.

Строить лагерь в горах гораздо сложнее, чем на равнине, но они продолжали делать это как заведенные каждый вечер, согласно накрепко усвоенному правилу. Порядок сворачивания лагеря тоже запомнился раз и навсегда. По первому сигналу трубы свертывались палатка трибуна. Затем солдаты складывали свои палатки и снаряжение. А когда раздавался следующий сигнал, тащили это все к обозу и нагружали вьючных животных. Третий трубный глас заставлял колонну морпехов выступать в путь.

Далеко не все везли на повозках. Помимо собственного снаряжения, каждый морпех, за исключением офицеров, нес связку кольев для изгороди. Поначалу это здорово отягощало, но потом привыкли. Несколько облегчало жизнь то, что тяжелые скутумы легионеров крепились кожаными ремнями на плече, а потому единственными предметами в их руках были дротики. Три или четыре кола легко связывались вместе и также вешались, но уже на другое плечо. Процедура повторялась каждое утро.

На второй день, пройдя несколько селений, они встретили в горах римскую конницу из первого легиона союзников, высланную по приказу военного трибуна Секста Навтия Медуллина. Сам трибун, по сообщению декуриона, ждал их в лагере у верховий реки По. Идти туда предстояло еще пару дней.

– Смотри, – сказал Квинт, увидев приближавшихся конников, – конные экстраординарии[94]94
  Часть конницы союзников, примерно одна треть, и пятая часть их лучших пехотинцев отбирались для того, чтобы образовать особую боевую единицу – экстраординариев (extraordinarii). Это был ударный отряд для особых поручений, насчитывавший не менее 600 конных воинов, в число обязанностей которых входило проводить разведку и прикрывать легион на марше.


[Закрыть] пожаловали. Правда, что-то маловато. Человек триста, не больше.

– Какие еще экстраординарии? – удивился Федор, уже привыкший называть всех конных воинов катафрактариями.

– Конница, что будет нас прикрывать, – кратко пояснил уставший Квинт, хоть и кичившийся своей выносливостью, но в горах немного сдавший.

Рассматривая прибывшее охранение, Федор с грустью вспомнил своего кроткого коня, несколько раз доставлявшего его по Аппиевой дорогое до виллы Марцелла и обратно. Поначалу морпех, конечно, усиленно преодолевал природный страх к лошадям, присущий ему от рождения. Но затем оценил удобство и скорость конного передвижения. Особенно сожалел он об отсутствии оного именно сейчас, когда на нем висел тяжелый щит, а ноги гудели от долгой ходьбы по камням. Хорошо еще колья он мог теперь не таскать, перепоручив это рядовым.

Все последующие дни экстраординарии, разбившись на авангард и арьергард, рассыпанным строем проводили разведку впереди колонны, возглавляемой Памплонием и манипулой Гнея, а также прикрывали обоз сзади. Когда к горной дороге, слишком часто походившей на тропу, вплотную подступала разросшаяся буйная зелень леса, командир экстраординариев высылал летучие отряды в стороны от направления движения колонны. Федора сильно удивляло, что на завоеванной несколько лет назад территории римляне ведут себя, как на вражеской, постоянно ожидая нападения местных жителей.

К счастью, до самых верховьев реки По, где их поджидали основные силы легиона союзников, галлы никак себя не проявили. Вечером добрались наконец до лагеря. Памплоний тут же перепоручил их небольшое войско старшему центуриону, направившись с визитом в палатку своего временного командира, военного трибуна Секста Навтия Медуллина.

Гней же быстро разыскал приятеля. А Эбуций Гемин Руф указал им место для палаток у восточной стены лагеря. И Федор, как опцион, руководил теперь установкой палаток и расквартированием своих подчиненных, поскольку, едва повстречав друга, Гней Фурий Атилий исчез вместе с ним в неизвестном направлении. Лагерь первого легиона союзников, где расквартировали прикомандированных к нему морпехов из четвертого, располагался на высоком правом берегу реки По, неширокой в этом месте, но бурной. И оказался, естественно, выстроен по утвержденному раз и навсегда плану: Преторий, от которого под прямым углом расходились две улицы, форум, жертвенный походный алтарь, контора квестора, бани, мастерские по ремонту оружия, арсенал, склады и тюрьма. Несколько баллист и пару онагров, притащенных морпехами с самого побережья, разместили в местном осадном обозе.

Окруженный частоколом и рвом лагерь стоял на плоском прибрежном холме и тремя сторонами упирался в подошву высоких скал. На другом берегу реки тоже возвышались горы – из лагеря хорошо просматривались сразу две узкие, поросшие лесом долины, плавно уходящие меж отрогов вверх.

После того, как все морпехи включились в несение караульной службы, начатой манипулой гастатов Гая Флавия Кросса с квинкеремы «Сила Тарента», вновь появившийся Гней выстроил перед палатками личный состав и свирепо сообщил, что вчера разведчики видели недалеко от лагеря отряды галлов. И это значит, что утром будет предпринята карательная вылазка с прочесыванием местности на другом берегу, где до ближайшей горной гряды еще своя территория, правда, чисто условно, а на самом деле за отрогами уже хозяйничают инсубры – галльское племя. Ожидается, что другие племена галлов со дня на день предпримут массированное вторжение на северном направлении. Там, недалеко от городка Плаценции, стоит лагерем с первым и вторым легионами римлян консул Павел Марк Ливий по прозвищу Салинатор. А здесь, в полном соответствии с его приказом, силами первого легиона союзников и морпехов из четвертого следует вразумить распоясавшихся варваров, чтобы они не вздумали помогать своим соплеменникам в случае агрессии. Поэтому завтра морпехам предстоит навестить ближайшие селения инсубров.

Как именно надо вразумлять варваров, Гней не разъяснил, а опцион не стал уточнять, он уже это видел. Скорее всего, в воспитательных целях придется вырезать всех. Поэтому, если у галлов не найдется сил для защиты, их селения обречены.

Караула в эту ночь его манипула не несла, поэтому Федору удалось выспаться, закутавшись в шерстяной сагум. Всю ночь уставшему опциону снилась Юлия, с которой он вместо Памплония гулял по бесконечному парку и трепался о разной ерунде. Дочь Марцелла держала его под руку и от души смеялась в ответ на шутки. Слуг они отправили в дом, наслаждаясь встречей. А, забравшись в дальний уголок парка, где в увитой плющом беседке их никто не мог видеть, неистово целовались. И долго не могли расстаться. Пока Юлия наконец не произнесла: «Тебе пора, Чайка-аа».

А потом Федор неожиданно ощутил себя настоящей белоснежной птицей, парящей над морскими волнами. А где-то там, внизу, рассекала воды неизвестного моря огромная армада грозных квинкерем, направляясь под парусами к чужим берегам. А он просто парил, раскинув крылья и наблюдая за кораблями. И вдруг, выскользнув из облаков, на него налетел золотой орел, ударив острым клювом. Завязалась неравная схватка, хлынула кровь. Федор вздрогнул и проснулся.

Почти в тот же момент раздался звук горна, будивший легионеров.

– Что-то я размечтался, – произнес вслух Федор, вспоминая только что виденный сон, и стал натягивать кожаный панцирь. – И что бы это все значило?

Признаться он себе не хотел, хотя догадаться труда не представляло. Но следовало торопиться. Утро начиналось. Приближался визит в деревни галлов. Федор перебросил через плечо кожаный ремень, крепивший ножны меча, и вышел из палатки.

Над рекой висел туман, только-только начинавший отрываться от воды. Построившись, две манипулы гастатов, самого Гнея и кривоногого Пойдуса, не считая только что сменившегося с караульной службы подразделения Гая Флавия Кросса, покинули лагерь и направились по тропе вниз. Вслед за ними из лагеря вышли еще четыре манипулы принципов.

Давно разведанная переправа – не зря лагерь построили именно здесь – находилась всего в полукилометре вверх по течению. Тут берега сходились так близко, что между ними оставалось не больше двадцати метров. Но и этого оказалось бы достаточно, случись здесь чуть глубже. Горная река – штука опасная. Унесло бы в момент, стукнуло разок головой о камни, и поминай как звали. Это Федор отлично усвоил еще в прошлой жизни, когда до армии ходил в горные походы сначала с отцом и матерью, поневоле, а затем и добровольно с настоящими туристами. Тогда им приходилось отправлять первого человека на другую сторону вброд, прикрепив к нему прочный капроновый тросик, чтобы не унесло. Первопроходец намертво привязывал захваченный с собой конец веревки к ближайшему дереву или камню, и остальные преодолевали водную преграду уже над водой, по налаженному пути, пропустив тонкое средство переправы через прицепленный на груди карабин и обвязку.

Возможно, римляне и знали о подобной технологии, но применять ее не стали. Их было слишком много, а переправа по веревке пяти манипул заняла бы полдня. Здесь все оказалось гораздо проще. Солдаты, спустившись к воде по неширокой тропе, выстраивались в линию и, обнявшись за плечи, переходили реку, стараясь не ломать строй. Крайний левый рассекал течение подобно волнолому, а остальные служили ему подпорками, не давая упасть. Так все пять манипул довольно быстро оказались на противоположном берегу, хотя и промокшие до нитки в ледяной воде. «Впрочем, – размышлял Федор, осторожно передвигая ноги по каменистому дну, – туристы так тоже иногда переправляются».

Вспомнив об отце с матерью, Федор загрустил. Почему-то в этой новой жизни, сразу закружившей его, не давая опомниться, он размышлял о них не так часто, как привык ранее. Все больше по ночам, перед сном или даже во сне. Днем центурион заботился о том, чтобы Федор был постоянно занят. Служба не давала расслабиться. Федор приказывал себе о родителях пока не думать и старался принять новую жизнь, как данность. Только получалось это не всегда гладко. Но, привыкая к иной реальности, в глубине души он все же надеялся на чудо. Вдруг ситуация резко изменится? Вдруг его сейчас, когда он войдет в этот туман на галльском берегу, снова перенесет обратно? И сразу в Питер, к родителям. Но шел уже третий месяц, а ничего подобного не происходило. Зато он уже четко понимал, если расслабиться не вовремя, то галльский меч в этой реальности достанет его быстрее, чем он окажется в родной эпохе. Значит, не судьба еще релаксировать. Надо служить Риму.

После переправы Гней выслал вперед разведчиков, а когда они спустя короткое время вернулись, разделил войско на две равные части и приказал провести короткий марш-бросок, чтобы согреться. Вторым отрядом командовал кривоногий Пойдус, рядом с которым Федор с неудовольствием заметил своего личного врага, Тита Куриона Делия, новоиспеченного тессерария. Он тоже увидел Федора, криво усмехнулся и отвернулся. По его роже Чайка понял, что сведение счетов еще впереди.

Выстроившись в две колонны и разделившись, отряды, переходя на бег, одновременно втянулись в обе долины. Спустя всего двадцать минут такого бега в полном вооружении опцион полностью согрелся. От него, как от скаковой лошади, уже валил пар, струившийся вверх, смешиваясь с еще оставшимися клочьями тумана. Остальные легионеры практически ничем от него не отличались.

Взбодрив таким образом своих людей, Гней Фурий Атилий дал команду остановиться и снова выслал вперед разведчиков. А стоявшему рядом опциону пояснил:

– Мы уже почти у перевала. А за ним селение инсубров. Надо быть начеку.

Федор это и сам понимал. Когда вернулись разведчики, посланные вперед, выяснилось, что селение инсубров абсолютно безлюдно. Там никого не обнаружилось – ни людей, ни даже скота, видимо, уведенного поселенцами с собой. Зато остались четкие следы, по которым можно их выследить. Ситуация с луканами повторялась точь-в-точь.

– Проклятые галлы, успели сбежать, – процедил сквозь зубы Гней и взмахнул рукой. – Ну, ничего. Мы их догоним. Они близко. Вперед.

А когда первые легионеры, и в их числе Федор, спустившись с перевала, вступили в опустевшую деревню, опцион приказал:

– Селение сжечь, путь назад для них отрезан!

Федор нехотя принялся выполнять приказание, велев своим солдатам запалить факелы и пустить в жилища галлов красного петуха. Пока морпехи предавали огню крытые соломой и дранкой приземистые хижины, опцион осматривался по сторонам. Туман почти растворился, зато поднимавшийся от деревни дым стал заметен. Впрочем, Гней, скорее всего, утвердился в мысли, что галлы недалеко, а потому и не особенно скрывался. Ведь это была акция устрашения.

Оставив за спиной пылающие дома, морпехи Тарента устремились вниз, в поросшую лесом долину. Проверив ближайшую на пути чащу, разведка ничего не нашла, и колонна немедленно втянулась в нее. А когда легионеры показались с другой стороны зарослей, то, выйдя на широкий простор, увидели в дальнем конце долины длинный ряд раскрашенных в бурые цвета высоких щитов, преградивших им дорогу. Галлы действительно далеко не ушли. Впрочем, сразу же стало ясно, что они и не собирались уходить или бежать, как поступили совсем недавно луканы. Поставив свои огромные щиты на землю, галлы готовились драться.

– Развернуть строй! – приказал Гней, и рядом с его манипулой тут же встала манипула принципов, перегородив небольшую долину. Это не соответствовало правилам, но гастаты числом не вышли. Еще два подразделения принципов встали сзади, перед самым лесом, растянувшись в глубину второй линии.

Пока совершались перестроения, галлы молча наблюдали за врагом, не предпринимая атак. Словно их совершенно не волновало, с кем биться – с противником, которого можно захватить врасплох, или с блестящими прямоугольниками римской пехоты, прикрывшимися щитами и готовыми отразить удар.

Федор со своей позиции хорошо видел все и тоже внимательно разглядывал нового неприятеля. А посмотреть было на что. В лучах пробившегося наконец сквозь растаявший туман солнца рослые галлы выглядели устрашающе и действительно походили на сборище диких животных, как описывал их Эбуций Гемин Руф. Их волосы были чем-то пропитаны и стояли дыбом – вверх и назад – словно гривы львов или лошадей, а лица размалеваны синей краской.

Но самое удивительное, что сразу же бросилось в глаза опциону, – отсутствие какой-либо одежды. Вернее, на телах, прикрытых щитами, угадывались только штаны из грубого сукна. На нескольких кельтах (Федор продолжал определять их привычным для себя названием) зоркий опцион все же разглядел железный шлем с вертикальным плюмажем, украшенный какими-то фигурками, и кольчугу[95]95
  Кольчуга была изобретена примерно в 300 г. до н. э. Вероятно, это сделали именно кельты – лучшие кузнецы античного мира. При этом кольчуга была очень дорогой, носить ее было уделом кельтской знати.


[Закрыть]. Но эти, скорее всего, являлись вождями. У большинства же кельтов не усматривалось даже худых доспехов… Только высокий, от земли до груди, щит. Зажатый в руке дротик. И невероятной длины меч, висевший справа на цепи, переброшенной через плечо.

Помимо этого Федор заметил в строю множество горнистов со странными трубами в виде кабаньих голов с языками, приспособленными под прямым углом к самому горну. И еще несколько человек в рогатых шлемах, державших в руках копья с широченными наконечниками и висевшими под ними небольшими пестрыми штандартами. Другие знаменосцы стояли, опершись о длинные копья с навершием в виде голов все тех же кабанов, волков и других диких зверей, которые иначе как тотемами отрядов было и не назвать. Сами же они держались очень гордо, как и подобает знаменосцам[96]96
  Существует множество изображений кельтских штандартов, горнов и труб. Наиболее распространенная труба называлась «карникс».
  Многочисленные раскопки кельтских поселений наводят ученых на мысль, что их флажки очень близки к римским штандартам, а значки с изображениями животных похожи на те, что возникли впоследствии на эмблемах римских легионов. Это позволяет с достаточной точностью утверждать о заимствовании римлянами этих военных атрибутов у кельтов, что, впрочем, для них очень типично.


[Закрыть].

Федор испытывал крайнее удивление. Он ожидал увидеть простую толпу горных жителей, а перед ними стояла вполне организованная армия. Вообще, на первый взгляд, галлов здесь собралось немало. Во всяком случае, ничуть не меньше, чем самих римлян. А это, если вспомнить слова центуриона Эбуция о том, что каждый галл стоит троих римлян, приводило к неприятным выводам.

Внезапно один из галльских горнистов поднял свою длинную трубу и дунул в нее изо всех сил. Над горной долиной прокатился глухой рокочущий звук. Федор вздрогнул от неожиданности. Вскоре звук затих, но висевшая так долго тягостная тишина больше не вернулась. За первым горнистом второй издал тот же звук, а затем еще несколько огласили окрестности надсадным ревом.

То, что произошло следом, Федор запомнил на всю жизнь. Стоявшие смирно галлы вдруг вскинули вверх свои огромные щиты, выхватили длинные мечи и стали стучать ими друг о друга, издавая дикий шум. При этом они разом раскрыли свои глотки и заорали так, словно стремились добиться схода лавины с ближайшего ледника. Многие выскакивали из строя вперед и разведя руки в стороны, потрясали оружием, выкрикивая в сторону римлян какие-то оскорбления. Переводчик в данном случае не требовался. Особенно рьяных, добежавших едва ли не до первой шеренги римлян, оказалось человек десять. Они продолжали орать не переставая. А вскоре, побросав щиты на землю, вскинули вверх мечи и стали вращать ими над головой, как обезумевшие.

Это было так непохоже на поведение дисциплинированной римской пехоты, что Федор снова застыл в изумлении.

– Чего это они? – хрипло брякнул Федор, осмелившись нарушить тишину и задать вопрос стоявшему в двух шагах центуриону.

– Это зачинщики, – снизошел до ответа Гней, – вызывают на бой нашего лучшего воина. Хотят спеть свою последнюю песню.

– Песню? – не понял обескураженный Федор, разглядывая галлов, казалось, совсем не стремившихся сохранить собственную жизнь. – Какую песню?[97]97
  Если вызов принимали, то кельт мог тотчас запеть боевую песню, в которой восхвалял предков и свои подвиги, а также поносил врагов. Убив противника, кельт отрезал ему голову. Затем, он приказывал своему оруженосцу унести трофей, а сам снова пел над поверженным врагом боевую песнь.


[Закрыть]

Но на этот раз центурион не ответил. Вместо этого он вскинул руку вверх и крикнул, перекрывая рев галлов.

– Убить зачинщиков!

И тотчас из передней шеренги вылетело множество пилумов, пронзив ничем не защищенные тела. Остальные галлы мгновенно затихли, и на несколько секунд над долиной повисла глубокая тишина. Настолько мертвая, что Федор явственно услышал удары своего сердца. И вдруг галлы буквально взорвались ревом. Вскинув оружие, они бросились в атаку на стоявших неподвижно римских пехотинцев. И в первой лавине галлов бежал не один десяток полуобнаженных до пояса воинов, вообще отбросивших щиты. Они вращали над головой огромными мечами, а их стоявшие дыбом волосы мотались из стороны в сторону, словно львиные гривы.

«Боже, – взмолился Федор, – спаси нас от галлов!» Пару минут назад, еще до того, как были убиты зачинщики, Гней приказал своему опциону отправить четырех гонцов. Двое из них должны достичь соседней долины в поисках солдат кривоногого Пойдуса, а двое других отправиться непосредственно в лагерь. Им приказано сообщить, что галлы настигнуты, но потребуется помощь. И Федор успел выполнить распоряжение – оставив тяжелые щиты, гонцы бросились в путь, исчезнув в лесу буквально в тот момент, когда галлы ринулись в атаку.

Нет, галлы – не луканы, хотя и тех трусами не назовешь. Впечатление было такое, словно на деревянный частокол наехал бульдозер. Размахивая своими мечами и не обращая внимания на взметнувшиеся навстречу пилумы – они казались заговоренными, поразить удалось лишь немногих, – полуобнаженные галлы добрались до первой шеренги и обрушили на щиты легионеров удары своих мечей. Раздался звон и треск. Первая шеренга римлян полегла почти сразу, причем, как успел заметить Федор, манипула принципов сражалась ничуть не лучше гастатов. Внезапно все выпало из поля зрения. Кроме одного…

На него налетел здоровенный враг, с усатой рожей, размалеванной по всей ширине синей краской. От удара его меча скутум Чайки завибрировал, но не раскололся. Следующий удар обещал снести ему голову, если бы Федор не пригнулся, уходя вниз и в сторону. Его спасло лишь то, что меч, не найдя жертвы, по инерции заставил галла на мгновение развернуться к нему вполоборота, подставив ничем не прикрытый бок. И опцион, справившись с первым оцепенением, не стал упускать такого шанса. Коротким и точным движением он всадил свой меч галлу под ребра и мгновенно выдернул обратно. Горный воин издал вопль, но меча не выпустил, а лишь отступил на шаг назад, с удивлением воззрившись на свой распоротый бок, из которого ручьем лилась алая кровь.

Он оказался настолько силен, что даже вскинул меч над головой, чтобы уйти в мир иной вместе с противником. Но опцион и на этот раз не оплошал. Резкий выпад, и меч вонзился в шею, чуть выше золотой цепи из широких квадратных бляшек. Но и этот смертельный удар не остановил галла. Уже падая замертво, он все же нанес свой последний удар, но Федор легко отразил его, отведя длинное лезвие в сторону. Бросив быстрый взгляд по сторонам, опцион нагнулся, чтобы получше рассмотреть золотую цепь.

– Возьми себе эту торкву[98]98
  Торква – наградная цепь у кельтов.


[Закрыть], – крикнул ему не без труда поразивший своего противника центурион, меч его алел кровью. – Это твоя добыча.

Но Федор не стал срывать золото с груди мертвого галла, его принципы не допускали мародерства. Пусть украшение останется на месте. Хотя, если победят римляне, этого точно не произойдет. Если цепь не заберет сам опцион, то ее сорвет другой легионер, первым добравшийся до убитого.

Чайка бросил новый взгляд по сторонам, оценивая обстановку. Лихо развалив три ровные шеренги морпехов первой линии, разъяренные галлы продолжали рубить римлян направо и налево, словно кололи дрова. Трупы римских солдат усеяли долину. Бой двух, уже вступивших в схватку манипул, почти рассыпался на отдельные схватки. Вернее, они выглядели водоворотами, в центре которых, как правило, находился бешено вращавший мечом галл, не перестававший орать на своих врагов, осыпая их проклятиями, а вокруг него прыгали римские морпехи, стараясь увернуться от ударов и достать его своими короткими мечами. Кое-как удерживали строй лишь последние шеренги.

Галлы были отважны, но римляне лучше вооружены. Единожды Федор увидел, как вражеский воин с размаху ударил мечом по щиту римлянина, но тот не раскололся. Даже наоборот. Морпех принял удар на верхнюю кромку щита, усиленную металлом, отчего меч атакующего весьма заметно погнулся. Галл тут же забыл про своего противника и, воткнув меч в землю, попытался ударом ноги выпрямить клинок, но налетевшие со всех сторон легионеры мгновенно искромсали свою жертву на куски.

И все же римляне проигрывали бой. Варвары теснили их по всему фронту, прижимая к лесу, где они уже не смогли бы держать строй. И каждый солдат понимал – строй, даже сильно прореженный и разбитый, их единственное спасение. Если морпехи побегут, то в лесу их перебьют, как зайцев. Один на один против такого врага не выстоять. Эти дикари, если надо, будут рвать их зубами.

Спустя почти час такой сечи погибла едва ли не половина римлян. Гней Фурий Атилий, раненный в ногу, продолжал бешено орать на своих солдат, вселяя в них уверенность. Окровавленный, в покореженном шлеме, устоявшем под ударом галльского меча, со щитом, почти изрубленным в куски, он, казалось, обратился в бога войны. Это помогало. Морпехи стояли насмерть. И все же поражение казалось неминуемым. По сигналу горна остатки почти уничтоженных подразделений первой линии расступились, и в образовавшиеся проходы выдвинулись сразу две свежие манипулы принципов.

Тут же затрубили карниксы галлов, и на римлян обрушилась новая лавина горных воинов. Федор бросил взгляд вперед, стараясь разглядеть, сколько бойцов осталось у противника. И с удивлением узрел четко организованные отряды, выстроившиеся прямоугольниками, со знаменосцами по правому краю.

На этот раз никто из них не бросил своих щитов. Во всяком случае, до того момента, пока не схлынула волна пилумов, прошивавших насквозь большие, но не очень прочные щиты с металлической полосой посередине. Выждав время, галлы отшвырнули их и сами стали метать копья и дротики в римлян, а затем врубились в ряды морских пехотинцев, стараясь развалить строй противника. Причем у многих варваров второй волны Федор заметил не только длинные мечи, но и огромные топоры в руках. Удар такого топора означал верный конец скутуму. Ну, может, и два удара.

«Нет, – пронеслось в мозгу опциона, сгонявшего своих солдат в шеренгу и заставлявшего их держать строй, как учили отцы-командиры, – эти ребята, хоть и дикие, но воюют тоже по науке. Правда, по своей».

Глядя на бесстрашно атакующих галлов, обходящихся совершенно без доспехов, он поймал себя на предательской мысли – эти дикие люди ему чем-то очень нравились. Правда, до тех пор, пока не стремились его убить. А это могло произойти очень скоро.

Новый удар варваров оказался ничуть не слабее первого. Оборона римлян трещала по швам. Стоявший чуть в стороне раненый Гней, поддерживаемый с двух сторон Квинтом и еще одним легионером, часто вглядывался в окрестные горы, словно ожидая, что произойдет чудо. Но Федор, пока еще не получивший ни единой царапины, на подмогу надеялся слабо.

Манипулы кривоногого Пойдуса, втянувшиеся в соседнюю долину, вполне могли попасть в такую же западню. Кто знает, сколько галлов скрывается в этих горах. А вдруг консул Павел Марк Ливий по прозвищу Салинатор зря поверил своей разведке, и главный удар галлов наносится именно здесь. Вдруг манипулы Гнея наткнулись только на авангард галльских армий? Судя по тому, как бьются эти волосатые чудовища, они отличаются не только безумной храбростью и презрением к жизни, но и вполне подчиняются организации. Во всяком случае, их вожди совсем не такие безрассудные и глупые, как трубили римские полководцы на каждом углу. Еще немного, и они уничтожат все манипулы, направленные для их устрашения. Карательная экспедиция бесславно завершится.

Теперь Федор со всей ясностью осознал, что стратеги консула просчитались. Но бежать нельзя, значит, придется умирать во славу Рима. Он изо всех сил гнал прочь эти панические мысли, покрепче сжимая рукоять меча, которым сразил уже четырех галлов и обрабатывал пятого.

Этот полуобнаженный воин вращал над головой боевым топором. Первый удар пришелся на металлическую обивку верхней кромки щита, которым прикрылся опцион, но топор – не меч и он не погнулся. Наоборот, на этот раз покорежился металл канта, и щит треснул. От второго удара он раскололся – галл снес всю верхнюю часть, – а от третьего рассыпалось все остальное. Федор отступил на шаг, отбросив ненужную ручку, а варвар, не перехватывая топора, просто повел им в обратную сторону и зацепил опциона за левую ногу. К счастью, удар пришелся на защитные поножи, иначе Чайка остался бы без конечности. Кельтский топор имел два лезвия и мог рубить в обе стороны. Несмотря на сильный удар и тупую боль ниже колена, ноги опцион не лишился, но зато потерял равновесие и рухнул на спину прямо перед галлом. Тот уже снова вздымал свой топор для окончательного расчета с поединщиком, когда поверженный опцион, не вставая, снизу воткнул свой меч ему в оголенный живот и провернул клинок. Гигант застыл, покачнулся, выронил массивный топор и рухнул вперед, подминая под себя Федора.

И вот тут чудо все-таки случилось. С ближайшего перевала, что нависал над левым флангом галлов, раздался звук рога. И следом покатилась вниз, сверкая пурпуром и золотом, змейка римской пехоты. Это спешили манипулы Пойдуса, переместившиеся в тыл врагам и ударившие в самый нужный момент. Еще немного, и спасение бы не состоялось.

Оттолкнув руками тяжелое тело мертвого воина, Федор с трудом поднялся и вскинул меч на случай нового нападения. Опцион тяжело дышал и был весь покрыт галльской кровью. При падении он потерял шлем, слетевший с его головы. Но атаки так и не последовало.

Оставшиеся в живых галлы, разглядев манипулы Пойдуса, под звуки карниксов откатились назад и быстро выстроились в две линии, встав спиной к спине. Каждая линия насчитывала в глубину по четыре шеренги воинов, но теперь их оставалось очень мало. В несколько раз меньше, чем римлян, зажавших горцев с двух сторон.

Солдаты Пойдуса бросились в атаку, но их отбросили. Изможденные варвары отбили подряд три атаки свежих сил легионеров. Тогда римляне выстроились с обеих сторон оборонительного построения галлов, повинуясь крикам своих командиров. И в горцев снова полетели пилумы. Волна за волной. Впиваясь в щиты и полуобнаженные тела без доспехов. И когда их оставалось уже не больше нескольких десятков, Федор увидел завершающую атаку гордых дикарей.

Последний раз протрубили карниксы. Издав боевой клич и окончательно отбросив ненужные теперь щиты, все галлы, от вождей до знаменосцев, бросились навстречу своей смерти. Так они и погибли. Все, до последнего. Ни один не дрогнул и не побежал. Ни один не попросил пощады.

После битвы ожесточенные римляне бродили между поверженных варваров и в бессильной ярости отрубали уже мертвым воинам головы или конечности, срывали золотые торквы. Они с радостью предали бы пленных жестоким пыткам и казням, но казнить оказалось некого. А потери морпехов Тарента выглядели ужасающими. Галлы начисто выкосили вторую центурию манипулы Гнея и две манипулы принципов, перебив всех командиров. Из центурии самого Федора выжило двенадцать человек. Гнея чувствительно ранили в ногу, Квинту отрубили три пальца на правой руке. И только Федор остался невредим, хотя и окровавлен, но то была кровь врагов.

Таких бесстрашных людей морпех еще не встречал на своем пути. И больше не хотел бы встречать. Не из собственного страха, нет. Бился он не хуже других римлян, и даже лучше. Но в этом бою опцион внезапно проникся уважением к новым противникам, защищавшим свою землю от захватчиков. И больше не хотел их убивать.