Текст книги "Рождение Богини"

– А богини-то с луками были?

– Не с пулеметами же.

Кудашевич отключился, а Иван взял листок бумаги и нарисовал схему: магнат, банкир, генерал – поверх них кривенько (он с детства рисовал плохо, а почему? – мало пороли! Разве можно, воспитывая детей, рассчитывать на природный талант? Кто из них вырастет? Пушкин? Баловень-любитель. А если бы Пушкина в детстве пороли – он бы не баловался разными «Домиками в Коломне», а написал бы еще три-четыре «Руслана и Людмилу», а то и читать иной раз просто нечего) нарисована была девушка с луком в руках.

Интуиция сыщика подсказывала Ивану, что здесь связь, но странное дело – первый раз в жизни Иван испытывал, глядя на схему, даже не страх, а «запрещенность» темы. Смертный его разум говорил ему: «Лучше не надо, не лезь». Вот борьба! Долг служебный и человеческое.

Помощник депутата Дебетова (это фамилия такая у депутата была) Попёркин Кондратий Викторович (а это уж обозначение помощника) работал горячо, с самоотдачей, можно сказать, «горел на работе». Ему и жена его не раз говорила: «Кондратушка, ты бы поменьше на работе горел – одни глаза на лице остались, смотреть страшно». «Не могу», – отвечал Попёркин супруге, – «Долг зовет». И там, видите, долг – кругом задолжали. Работа и точно у него была очень живая, творческая.

Быстро, как можно быстрее нужно было наметать «болванку» речи депутатской по поводу того сего, а вот, в частности, по поводу островной республики Атубо-Бонго.

Флот наш имел бы отличную ремонтную базу в тихой бухте республиканского острова, если бы вдруг «задружились» мы с развивающимся народом Атубо. Следовало в депутатской речи с гневом пресечь разные гнусные журналистские нападки на доброго президента Атубо-Бонго (кого он там зарезал? Вы, лично, были с зарезанным знакомы?), и уточнить, что каннибализм – явление в прошлом повсеместное, так что нечего патриархальностью соседям пенять, и уходит оно само с развитием образования и медицины, а для того и начат между нашими странами обмен студентами. А в целом народ Атубо – очень привлекательный (песни у них такие славные!) и, главное дело, дружественно к нам настроен. Не вякает в ООН всякую хрень. Как же не выделить привлекательному народу многомиллиардный кредит? Звери мы что ли?

Язык Попёркина депутату нравился: «Эк, как Кондратий хватил!» – приговаривал он обычно, перечитывая опусы своего помощника: «Родственнодуховновзвешенный народ – как в голову-то пришло!»

Где же тут «горел?» – спросите Вы. А, работа помощника депутата тем и сложна, что ход мыслей депутатских никому не ведом. Только-только была набросана речь о славных островитянах, только-только был утерт пот со лба, и за обедом сказано жене, что летом намечается поездка на теплый остров, и жена даже стала присматривать себе новый купальник, как помощник депутата узнавал, что «гады эти Атубцы» продались другой морской державе, и бухта их наш доблестный флот принимать не намерена. Опять, значит, нашим морякам у неведомых берегов якоря рвать – глубиномеры-то черт знает что показывают – ярды ли, метры ли.

Следовало в депутатской речи с гневом отметить вопиющее нарушение человеческих прав на острове (да у них же каннибализм – а вы не знали? И президент садист – пальцы прислуге отрубает), указать на давнее враждебное отношение Атубцев к России, особенно, к нашей духовности – совершенно не интересуются! Плюют даже, а у самих песни все похабные. Как же не выделить фронту освобождения Атубо-Бонго многомиллиардный кредит – разве мы не за свободу?

За обедом жене говорилось: «Чуть не проморгали мы этих Атубцев, чуть дружить не стали! Хорошо, Василь Васильевич (это шеф) зорко следит за международной обстановкой!»

Вы думаете – это всё? А как вам такое: фронт освобождения Атубо-Бонго разделялся на три враждующие партии, президент убегал на соседний остров с частью сторонников, а министр обороны с двумя ротами коммандос объявлял себя властью. Бухта была в тех широтах единственная, и моряки, наши славные моряки, со сдержанным гневом говорили вполголоса: «Хорош канитель разводить – даешь бухту в аренду на сто лет!» В политике, как в родовспоможении, чесаться некогда.

Если в джунглях возле бухты находился в то время отряд вождя Улямбо, следовало быстро,

без гнева, отметить очень толковую экономическую платформу вождя (кстати, выпускника нашего ВУЗа), и (звери мы что ли?) выделить… И так далее.

Именно он, Попёркин Кондратий Викторович, помощник депутата и зашел прямо сейчас в кабинет Пуговицина.

– Здравствуйте, вы оперуполномоченный?

Пуговицин кивнул, разглядывая посетителя – тот был явно взволнован.

– Значит, вы имеете право носить при себе оружие, вы-то мне и нужны.

Пуговицин немного удивился:

– Кто вы такой, и зачем вам человек с оружием?

– Я (Попёркин представился) опасаюсь за свою жизнь. По долгу службы я много писал о народе Атубо-Бонго, и, естественно, когда пишешь правду, многим стал неугоден. Я подозреваю, да нет, я уверен, что диверсанты Атубовцы замыслили меня убить. Требую защиты.

Пуговицин удивился еще больше:

– Откуда же в нашей тихой стране диверсанты? Что конкретно вы заметили угрожающего?

– Девушку с луком – самое варварское оружие! Она два раза чуть не выстрелила в меня.

– Поподробнее!

Иван достал бутерброд с сайрой и сыром – так думалось легче.

– Первый раз это произошло на перекрестке – там была «пробка». Я выглянул из окна автомобиля, и вдруг увидел девушку с луком – она подходила и целилась в меня.

– Целилась, но не выстрелила?

– Нет. Там случилось столкновение – грузовик врезался в «Тойоту» – были жертвы. Все повыскакивали из машин, а девушка исчезла.

– А второй раз?

– Второй раз я увидал эту же девушку с луком – она целилась, когда я выходил из кафе, где перекусываю во время работы.

– Она опять не выстрелила?

– Да. Из-за угла вышла похоронная процессия – хоронили какого-то простого инженера, а людей было много – странно, да? Девушка опять исчезла.

– Вы обращались к следователю? Вам лучше всего…

Но Иван не успел сказать Подпёркину, что лучше всего делать в таких случаях – раздался странный звук, напоминающий хлопок шампанского, из стены, которая отделяла кабинет Пуговицина от помещения с «уликами» отлетел кусок штукатурки, и в образовавшейся ямке показалось стальное лезвие ножа, который, спокойно покачиваясь, стал прорезать в стене щель.

Мужчины, оторопев, смотрели на лезвие и на щель, пока, наконец, кем-то не был прорезан портал величиной с дверь. Послышался глухой звук удара от пинка ногой, и вырезанный кусок стены рухнул на пол кабинета оперуполномоченного, подняв небольшое облако пыли.

«Надо бы взять пистолет», – подумал Иван. «Не стоит», – услышал он в голове чей-то голос.

Через образовавшийся проход в комнату, отряхивая брюки, зашел мужчина с приятным, интеллигентным лицом. Он подошел к столу Ивана, взял с тарелочки бутерброд, «С семгой?» – спросив при этом вполголоса, и, обернувшись к порталу, сказал: «Проход готов, Богиня!»

В кабинет оперуполномоченного вошла девушка в легкой белой тунике с луком в руках. Возле ее ног шла борзая, и тут же вился маленький хорек. В воздухе пахло цветами и ветрами Эгейских островов. Пахло девственным лесом.

Иван отметил поразительную красоту девушки и уже хотел взглянуть ей в глаза, но услышал шепот незнакомца: «Не смотрите в глаза Богине-девственницы – это опасно!»

– Кто вы? Зачем вы? – тоже почему-то шепотом спросил Иван, растерянно глядя на то, как девушка готовит стрелу и начинает целиться в помощника депутата, который сидел на табуретке и попискивал.

– Кто она такая? Кто ты! – почти крикнул Иван девушке, но тихо. Та не оглянулась.

– Тс-с. Богиня видит только жертву, не вздумайте ей мешать, Вас она все равно не видит. Вам редко повезло – вы стали свидетелем охоты. Последние свидетели такого жили лет так три тысячи назад.

– Стань тем, кто ты есть, – раздался повелевающий голос, и Иван увидал, как стрела оторвалась от поющей тетивы, мелькнула в изумрудном воздухе кабинета, который больше походил на поляну в лесу, рассыпалась голубыми искрами вокруг господина Подпёркина и…

Дальше он увидел такое, что начни рассказывать в обыкновенном, мещанском обществе, все загалдят: «Враки, не бывает такого!» Я потому вам только и рассказываю. Доверчивым людям. «Хр, хр». – это в последнее время я так смеюсь.

Тело помощника превратилось в огненный шар, шар сжался до размеров комочка, и вдруг стал маленьким волнистым попугаем.

Девушка улыбнулась, протянула руку, и попугай сел к ней на ладонь.

– Попёра хорроший, – сказал попугай, шевеля ножками.

– Янус, – сказала она просто, – я в Рим.

– Все проходы открыты для тебя, Богиня, – ответил незнакомец. Он открыл окно кабинета, легко вынул вцементированную решетку, и наклонил голову, приглашая девушку. Та, не кивнув, вышла в окно, сопровождаемая зверями – окно было на третьем этаже.

В кабинете оперуполномоченного повисла тишина.

– Это было не убийство, – наконец выдал сентенцию Иван.

– Разумеется, нет. Это ордалия – испытание сутью. Все они послужат в свите Богини, пока она навещает Римского понтифика, и если Богиня захочет, вернутся в свой первоначальный облик.

Я уже говорил, что Пуговицин был неправильным оперативником, но все-таки оперативником он был! Долг и еще раз долг!

– А можно к ней с просьбой обратиться? Иные дела просто головоломные – вот драка в общежитии студентов юристов – кто там голову проломил, пойди разберись.

– Это просто. Голову проломил дворник (все были заняты ловлей «мизера», и его на кухоньке не заметили), он же украл айфон, который и сейчас у него в каморке лежит под журналами мужскими, а обращаться к Богине не советую – Диана принимает только человеческие жертвы.

– А. Потому она и не стреляла на улице – покойники. Понятно.

– Что же она даст за жертву? – спросил осторожно Иван, не глядя на незнакомца.

– Силы света безграничны, а Луна светит по ночам, – ответил тот сухо, – я возьму еще бутерброд, «на дорожку?»

Через десять минут после ухода незнакомца в кабинет Пуговицина зашел полковник Самарай.

– Забыл предупредить, комнату «вещдоков» расширяем, будем дверь пропиливать – а! уже пропилили! хорошо! а тебя переселяем к Кононову – посидите вдвоем.

– Господин полковник! Он же нудный, Кононов-то! Маргинал! Он же замучает меня – все время пересказывает разные небылицы из интернета про космос и инопланетян!

– Исполняйте!

– Слушаюсь!

Глаза Ивана светились недобрым огнем. Он знал источник силы.

Нет, как хотите, а дальше мне рассказывать страшно. Лучше я знаете, что сделаю – лучше я пойду гулять в дендрологический парк.

Никогда больше не буду писать «фэнтези» – жутко. Пока не буду.

Человек «умелый», прямыми потомками которого мы являемся, хотя и был часто небрит, и выглядел без медвежьей шкуры вызывающе неприлично, вытюкивая в Олдувайском ущелье кремниевые скребки, чтоб парное мясцо с туши буйвола состругивать ловчее было, уже мудро разделял обязанности – Иго собирала камни, Аго ловила блох, Уго кричал смелую охотничью песню.

Мы, живущие тысячелетия спустя, создали тысячи уже специальностей (по специальности в год получается), еще больше облегчивших нашу непростую в маме-природе, из которой мы вынырнули, жизнь. Жизнь проста у собаки, а нам напрягаться приходиться. Лоб морщить.

Как хороши, как поразительно полезны разные изобретенные нами специальности, как они дают овладевшему ими не только то, сё (парное мясцо с туши буйвола), но, скажу, как философ философам, с придыханием нервным и слезой скажу, вкус жизни дают. Так, что человек иногда говорит: «Не надо мне ваше мясцо, уберите. Уберите вовсе! Дайте поработать просто так». Просто так – диво дивное.

Иные специальности продлевают жизнь работающему – например, очень много долгожителей среди строгих астрономов и старших банковских служащих – в первом случае это и понятно. Когда там стареть, и вообще думать о времени, наблюдая через мутные стеклышки величавое кружение звезд, да и время-то условность – скорость рассвета на планете Земля – смех! Физическая величина.

Почему долго живут старшие банковские служащие – научная загадка, но факт, подтверждаемый опросами населения – большинство из спрашиваемых нашими добровольцами на улице людей мечтало бы работать в банке. Что их туда тянет, что завораживает их, если не здоровый, спортивный образ жизни?

Иные специальности, наоборот, так изнашивают (будто наждаком скребут) наш слабенький организм – больно смотреть. Вот мрут врачи молодыми, прямо в ординаторских своих душных валятся на затоптанный пол, не успев выписать полезную справку – психика-то на пределе! А учителя (особенно в глубинке, кто привык истово следовать предписаниям министерства) – кто с ума сходит и становится тайным сектантом, кто замыкается в себе, как черепаха какая. Детей любить перестают, а начинают хамить. Железнодорожники всем гуртом пьют горькую, военные дергаются во сне и скрежещут зубами, пытаясь снять, снятые с вечера ботинки, налоговые инспектора забывают девичью фамилию матери…

Но те несчастные, что трудятся в мэрии или службе губернатора, или еще выше – кто они, кто, как не добровольные жертвы. Самоубийцы. Ужас. Их специальность – ярмо для порядочного человека. Мало того, что она скучна и бесперспективна (какая карьера на государственной службе для юноши или девушки с хорошими манерами – не смешите!), она отупляет. Проработав лет десять, человек деградирует до уровня кретина, а те, кто решился, несмотря на слезы близких, работать и дальше, превращаются в полный хлам. Работа на государственной службе – по плечу единицам, тем, кому терять нечего.

И только работники криминальной полиции счастливо совмещают государственную службу и ясный ум до глубокой старости. Только им дано познать радость труда не за «мясцо», а для души. Да вот, для примера, рабочий момент одного дня (четверга) оперуполномоченного Ивана Пуговицина.

Был, как я уже сказал, четверг. Точнее, был теплый, пахнущий липкими тополиными листочками и ласковым, пузыристым дождем, пахнущий зерновым кофе и булочкой с корицей, а так же пьяным лаком для ногтей, – этот запах струился из кабинета Насти – девушки-полицейской, нянчащейся с несовершеннолетними рецидивистами, – был вечер четверга.

Иван пригласил для беседы (формально – это был допрос, но Иван любил тон не сухой, а дружелюбный) господина Кадочникова – мужа захлебнувшейся в ванне Маргариты Павловны Кадочниковой, тридцати семи лет от роду, бездетной, дочери известного волжского кондитера – шоколадного фокусника, подарившего в свое время доченьке небольшую, но прибыльную прачечную-автомат с химчисткой в придачу, которая теперь становилась полностью послушной игрушкой в волосатых и крепких руках мужа-вдовца.

Глядя на некультурный нос Кадочникова с волосками на кончике, на его Геркулесовский торс (сам-то Иван был полноват, я напоминаю рассеянным), особенно глядя в страшные, как осенние лужи глаза, и такие же желтые, Иван ни секунды не сомневался – перед ним убийца. Убийцу следовало немедленно арестовать – так требовал закон! – но между арестом и убийцей стояла «стена» – в тот день, когда Маргарита Павловна захлебнулась, господин Кадочников находился в Турции, откуда прилетел только к вечеру, о чем свидетельствовал и билет, и запись с камер в аэропорту, и показания свидетелей – старушек-болтушек-квакатушек с лавочки во дворе дома утонувшей.

– Я почитал переписку вашей супруги с подругой, оказывается, Маргарита Павловна была очень несобранной женщиной. Вот она пишет: «Опять забыла, который теперь час…», или вот еще: «Тигренок не подпускает меня к этим часам – боится, что сломаю…».

«Тигренок» – это вы?

Господин Кадочников утвердительно хмыкнул. «Хмык» был, как у зверя – неблагородный.

– А «эти часы», надо полагать, та антикварная игрушечка – стоит у вас в гостиной?

Господин Кадочников похмыкал опять. (Господи, ну и хмыкают иные – делинквентно хмыкают.)

– Удивительно вот что: если ваша жена к этим часам не подходила (вы ей запретили), кто же тогда их завел? Понятые утверждают, что тем вечером часы шли – не заметить их колокольного боя было невозможно.

– Марго могла завести часы, – сказал, поглядев на грустный и скучный потолок, господин Кадочников, – она могла, загрустить, увидав их остановившимися. Заскучать – мы любили друг друга.

– Но обычно часы заводили вы? Вам что, так нравились эти куранты?

На лице подозреваемого (пока только Пуговициным) появилось подобие улыбки:

– Часы должны идти – это правило. Марго знала про него и могла завести.

– Могла. «Адвокат тоже скажет: „Могла-не могла“ – не улика».

Пуговицин вытащил лист бумаги (справка-козявка) и прочел с него:

– Вы родились такого-то, там-то, а матушка ваша умерла при родах. Воспитывала вас тетка – сестра отца. Закончили школу, институт… Работали в ритейлерской компании.

– Да, всё верно.

– Вы не знали, что вас родилось двое? Вот выписка – получается, у вас есть брат-близнец.

– Быть не может, – отозвался господин Кадочников, даже не пытаясь изобразить удивление, – я ничего не знаю о брате.

– Да, знать вы не могли – его забрала двоюродная сестра вашей матери и увезла к себе во Владивосток – далековато. К тому же она через год умерла, и кто занимался воспитанием ребенка, чью он носит фамилию, установить сложно, да и не нужно. Вы, кстати, если вам любопытно, можете обратиться к частным детективам – это их хлеб.

– Я подумаю, – отозвался господин Кадочников спокойно.

Воздух покачивался в помещении кабинета, весело слушая разговор двух неглупых мужчин.

«Интересно, как ты среагируешь на это?»

– Мы сделали запрос в Турцию – да, ваше пребывание там подтверждается. Жили вы в небольшом отеле, скромно, тихо. Не пили, девушек не приводили. Ели в основном рыбу и салаты из помидоров с сыром. Вот копии заказов. Я вот чего не пойму: соседка ваша рассказала, что вам год назад вызывали «скорую» – был чуть ли не шок из-за аллергии на помидоры, а в Турции вы их каждый день наворачивали – или там помидоры другие? Без химии?

– Думаю, это следствие морских купаний – аллергия временно отступила.

Повисла речевая пауза. Воздух хихикал.

Мужчины в тихом изумлении смотрели друг на друга, как бы не веря в то, что они не бредят, не шутят за новогодним столом, а достойно беседуют: следователь и муж жертвы.

– Но сейчас аллергия присутствует? – спросил вяло Иван (каверзные вопросы закончились).

– Да, климат севера очень нездоров.

В сухую и деревянную, как полицейский протокол, дверь кабинета по-свойски постучали.

– Да-да, – откликнулся Иван. Заглянул Лёня Кудашевич:

– Привет, на секунду, – он выразительно моргнул и скрылся.

Иван мягко извинился перед господином Кадочниковым (тот свою скорбь по супруге не афишировал, но всё-таки вдовец) и вышел в коридор.

– Дружище, сегодня удача так и прет: я знаю логово Сереги Крученого, – сказал Кудашевич, улыбаясь, будто ребенок, получивший новую игрушку и еще не наигравшийся.

– Ух, ты! А что «твой» – дал добро на задержание?

– В том-то и дело, что нет. «Проверь еще раз», – а пока проверяешь, Крученый свалит.

Крученый был свирепый бандит и был в розыске уже несколько долгих следственных лет.

– Надо брать, Ваня, надо. Помогай, дружбан, – Кудашевич погладил пистолет под замшевой курткой.

– У меня муж утонувшей мадам сидит и нагло врет. Убийца он, я уверен, а улик нет.

– Уверен, что он? Давай тогда банку.

Пуговицин вернулся в кабинет и с фразой «Минуточку» вынул из тумбочки стола обычную стеклянную банку из-под огурчиков, потом вышел опять в коридор и передал банку Кудашевичу:

– Жду с нетерпением.

Минут через пять в кабинет Ивана уже без стука вошел Леонид Кудашевич с озабоченным лицом сыщика времен первых постреволюционных лет (тогда, брат, зевать некогда было), держа в руках банку с дождевыми червями и трубочку от капельницы, позаимствованную у Насти девушки-полицейской. (У Насти в кабинете стоял рабочий макет самогонного аппарата, обвешанный такими трубочками, для наглядных занятий-лекций с малолетками о вреде суррогатных напитков.)

– Вот товарищи-коллеги из Боливии прислали орудие для допросов, а что с ним делать – ума не приложу, – объявил Кудашевич, показывая в основном господину Кадочникову банку с червями.

– А что за орудие? – отрепетировано подыграл Иван.

– Глисты Боливийской обезьяны, живут очень большими колониями. И в печени, и в легких.

Даже в глазных яблоках. Боливийцы их запускают через трубочку в ухо подозреваемого, и те начинают активно размножаться, говорят, что страдания невыносимые. Если человек не виновен, его потом лечат селитрой. Вроде, помогает. Средство грубое, один только плюс и имеет – невозможно доказать факт заражения – может, подозреваемый сам руки с мылом не мыл.

Господин Кадочников смотрел на червей в банке и думал.

– А давай, – сказал решительно Иван, доставая скотч, – надо испытать подарок коллег.

– Постойте-ка, – уже почти решаясь на «слово», сказал господин Кадочников, – вы серьезно?

Сыщики молчали сурово.

Брезгливость – вот, что сильнее боли и страха, вот тот рычаг, которым Леня Кудашевич перевернул этот тяжелый мир спокойной лжи, холодного расчета и бессердечной выгоды.

– Дайте мне лист бумаги, я во всём сознаюсь.

– Вы убили Маргариту Павловну?

– Да. Утопил. Я не мог простить ей последнего её любовника – нашего садовника узбека. Я узнал об их связи случайно… Я неожиданно вернулся из Лондона, из деловой поездки раньше намеченного срока, и сразу по приезде заглянул в зимний сад – мне не терпелось проведать орхидеи…

Дальше скучные протокольные подробности.

Быстро, как можно быстрее закончив неинтересную уже (ее и Настя-полицейский смогла бы сделать, и даже лучше) часть работы, друзья оперативники вышли, поглаживая пистолеты, на темнеющую теплую улицу города, переполненного криминалом, и поехали в сторону шикарного коттеджного поселка «Янтарный ключ», где в одном из вечно пустующих домов, отделанных снаружи и изнутри заморской плиткой, и скрывался Крученый (жестокий бандит) – лакомый, дразнящий кусочек для любого ответственного сыщика.

Не доехав до нужного дома метров сто, Иван и Леонид вышли из машины (машину – всего-то «Тойоту» – Кудашевич взял в кредит и зря под пули не подставлял) и стали тихонько пробираться вдоль белого забора, украшенного корявыми граффити и отечественными афоризмами, в сторону светящихся окон – за этими окнами и был тот, кого надо было взять. Злодей.

– Тихо! – шепнул Кудашевич, – не наш ли гусь выходит?

Действительно, из приоткрывшейся скрипучей калитки в тяжелых, баронских воротах с вензелями выскользнула высокая, гибкая фигура мужчины (разбойничья фигура!) и направилась к спортивному, дорогому весьма автомобилю, стоявшему поодаль.

– Руки, гадёныш, а то завалю, – громко и по правилам предупредил Кудашевич, посылая первую меткую пулю чуть выше головы Крученого. Тот присел, как цирковой артист и, выхватив оружие, дал в направлении сыщиков короткую очередь.

– У него «Узи» что ли? – отметил Кудашевич, прячась за толстым, непробиваемым стволом клена. Что там было у Крученого, было непонятно, может и «Узи», но патронов он не жалел, и, что особенно обидно, перебегал потихоньку к машине.

– Сейчас кинет гранату и уедет, а нам у начальства не просморкаться, – обреченно заметил Кудашевич, оценивая поле битвы.

Дела обстояли неважно: противник был неплохо вооружен, был отчаянно смел, в шаговой доступности обладал скоростным автомобилем и, как нарочно, светила громадная, колдовская луна, заливая все искристо-холодным, мертвящим светом. Не подкрадешься, не высунешься.

Иван стоял, прижавшись к кустам густой сирени и вспоминал, как болезнь вспоминал, недавние события, произошедшие в его бывшем кабинете, переоборудованном под хранилище «вещдоков».

«А что если это была не галлюцинация? А если, если „она“ существует… „человеческие жертвы“».

Пуговицин посмотрел в дуло пистолета, потом на Луну – она сверкала божественной красотой.

– Диана, Богиня моя, прими от меня в дар, просто в знак любви и верности…, – прошептал Иван.

Что или кого Иван хотел принести в дар той странной девушке, он не назвал. Он взглянул на Луну и обмер – маленькое облачко встало как раз по центру диска так, что Луна казалась огромным глазом, следящим за сыщиком. Он решился. Иван вышел на дорогу и, сделав пару шагов, слыша злое повизгивание пуль, выстрелил, не поднимая от бедра пистолета, в сторону Крученого: «Во имя твое, Богиня», – прошептал он. Глаз-Луна смеялся. Автоматные очереди утихли.

– Попал что ли? – спросил Кудашевич в резко наступившей тишине, выглядывая из-за клена. Они вместе подошли к лежащему в луже крови с подогнутыми коленками мужчине.

– Наповал. Ну, и славно. А смотри, Иван, морда-то у Крученого как на волчью похожа.

Сыщики сделали необходимые звонки и, дожидаясь бригады, стали разговаривать о рыбалке. Но думал Иван о другом. Он с беспокойным нетерпением ждал момента, когда освободится – Луна, недавно висевшая слева от места событий, вдруг резко сместилась вперед и ясно освещала узенькую тропку в траве между темно-синих ночных кустов, будто указывая путь.

Рассвело вместе с птицами и пришло раннее, пронзительное утро. Луна стала прозрачно белой и, казалось, спала.

– Поехали? – спросил Ивана Кудашевич – следственная бригада изымала из дома, где прятался Крученый, сумки с оружием.

– Я пройдусь, скоро маршрутки поедут.

Иван помедлил секунды и пошел по таинственной тропинке.

В ту ночь Анна спала в саду. Она лежала прямо на теплой земле, и верные, упругие травинки нежно поддерживали ее тело, как пуховая перина. Выросшие за ночь громадные лопухи, склонились над ней, оберегая от росы, а распустившиеся маки целовали пальчики рук и ног.

Утро умывалось: мимо Анны прошел аккуратист-барсук в сторону маленького бассейна с родником, тут же ходила, перелетая кругами, хитрая сорока – но молча, вились мошки, им хотелось петь, но нельзя – «она» спала. Птицы – их были сотни – распевались вполголоса: «Просыпайтесь!»

Анна проснулась и открыла глаза. Птичий оркестр, уловив движение ресниц госпожи, загремел, из кустов выбежали охотничьи псы и, потягиваясь и скаля зубы, склонились перед Анной, зайцы сели на задние лапы и подняли уши, филин повернул голову, из кустов высунула мордочку лиса: «Как спалось?»

– Хочу кофе, – сказала Анна, – сделайте мне кофе.

Она потянулась, посмотрела с улыбкой на зверей и добавила:

– Я искупаюсь – и чтобы кофе был готов.

Окунувшись в ледяную, кипящую мелкими пузырьками, воду родника, Анна вышла на траву под радостный и восторженный гомон придворных, надела утреннюю пижаму – ей нравились азиатские, вышитые золотом орнаменты на алом шелке, мягкие сандалии – и села за круглый каменный столик, на котором уже стояли горячий кофейник, сливочник и сахарница. Налив своей округлой, божественной рукой кофе в чашечку…

Нет, не могу – дайте штихель, молоток и глыбу мрамора – буду рубить скульптуру, а то с ума сойду!

Раздался звон дверного колокольчика – Анна кивнула, и калитка в ее сад открылась перед посетителем. Иван вошел внутрь дворика, изумленно поглядывая на снующих вокруг животных и птиц, на распускающиеся на глазах цветы: «Это объемная графика, это кино». Он увидал в глубине сада рядом с бассейном сидящую за кофе девушку и направился к ней.

«Надо что-то сказать, а что – не знаю, не здоровья же ей желать».

Он подошел к столику.

– Я получила твой подарок, – сказала Анна, откусывая кусочек печенья и указывая кивком головы, при котором ее волосы колыхнулись как волны морские, на красивейший, свежий букет роз, стоящий рядом на отдельной подставке-треножнике. Ваза для роз была древней с античными, черными рисунками.

– Я удивлена – мне давно никто ничего не дарит – всех переманил к себе Саваоф Синайский. Запугал судилищем. Но я не сержусь – вам, в вашей давке иначе было бы не выжить.

«Главное – не смотреть ей в глаза», – вспомнил наставление Иван.

– Я не верующий, – сказал он, имея в виду Саваофа, но Анна поняла по-своему:

– Вот как? Зачем же ты пришел? И как это ты не верующий? Совсем? Даже не последователь Христа, хотя бы? Он ведь дал вам путь, не всем, конечно, но все-таки дал – как стать сыновьями и дочерьми Всевышнего – Отца нашего. Я спорила тогда – зачем людям становиться равным Богам? Вам привычнее быть рабами, – добавила она лукаво.

Она смотрела на Ивана, улыбаясь. Он чувствовал ее взгляд, который брал его за лицо, за шею, за сердце и сгибал, кидал на траву на колени. Еще секунда – и он свалился бы на землю – она отвела глаза в сторону.

– Я желаю, чтобы ты верил в меня, – сказала Анна капризно. Она, играя, кинула в лицо Ивана кусочек сахара. Долетев, сахар рассыпался по груди Ивана гирляндами цветов – он весь был усыпан цветами.

– Верь в меня – свою Богиню, – добавила Анна сердито и щелкнула легонько пальцами. Из-за ее спины вышли львица и медведица и, тихо рыча, приблизились к Ивану – он ощущал руками их горячее дыхание хищников.

– Да, – сказал Иван, – ты Богиня. Моя Богиня.

Всё. Формула была произнесена, обряд случился. Птицы взмыли пестрым облаком и дали торжественный круг над садом. Русский сыщик, серьезный человек двадцать первого века, стал адептом Дианы-охотницы.

– Проси чего хочешь, – сказала она, – мне приятно сделать ответный подарок.

Лично я – о! я знаю, чего бы попросил – новый компьютер, или нет, велосипед – вот что, или нет… да знаю все равно! А Иван растерялся. Дубина. Не видал ослепительно красивых женщин.

– Я не тороплю, – сказала Анна, подпирая кулачками свое юное, прелестное лицо, – сходи вслед за моим барсуком, нарви мне персики, придумаешь, пока ходите.

Иван даже не стал спрашивать, откуда на севере, в России персики, да еще в эту пору, просто пошел, поглядывая по сторонам, да на спину отъевшегося у барского стола барсука, который переваливаясь и, пофыркивая, полез в чашу благоухающего цветами и одновременно созревшими плодами сада. Проходя мимо ключа, бившего в маленьком бассейне, где по утрам купалась Диана, Иван услыхал сильный всплеск воды. «Рыбе-то тесно», – только подумал он, и тут увидал на краю бассейна молоденькую девушку, мокрую, видимо, только что из воды, испуганно смотрящую на него и кутающуюся в большое махровое полотенце.

– Ты кто? – спросила девушка встревоженно, – ты не будешь лопатой копать?

– Зачем мне копать и что? – я в гостях.

– Это гость! – обрадовано крикнула кому-то девушка за спину Ивана, – и он не копает канав.

Иван оглянулся – из-за ствола дерева на него внимательно смотрела другая юная девушка, одетая в зеленый с цветами сарафанчик и с венком на голове. Она тоже казалась испуганной.

– Спроси, не будет ли он рубить деревья? – сказала она у первой, не решаясь выйти из-за ствола.

– Да не бойтесь вы, ни копать, ни рубить я не собираюсь. Я иду за персиками для Дианы. Я гость. Даже нет. Я служу Диане, – пояснил Иван.