Текст книги "Змеиное гнездо"

Брэндон Роджерс

Брэндон на два года старше Джессапа и Уайатта. Учится в Университете Кортаки. Основная специальность – политология. По соображениям безопасности живет вне кампуса, но ведет еженедельное радиошоу (только в интернете, зато больше четверти миллиона загрузок в месяц) и не перестает повторять: «Пусть за мной приходят. Я не боюсь стать мучеником за правое дело».

Ему двадцать, и идет много разговоров о том, что он станет Лицом белого национализма. Прозвище – Принц. Отец – наследник промышленного состояния, вложил деньги в чертову дюжину журналов и научно-исследовательских центров, но больше всего известен спонсированием веб-сайтов «Жидозаговор» и «ВернемСвое». Последний ушел в мейнстрим, в некоторых кругах без скидок считается новостной организацией. Сюда Брэндон переехал на учебу из Флориды – спикер с образованием Лиги плюща, несущий белый национализм в массы; его с рождения готовили стать будущим движения. Единственный вопрос – как быстро это будущее наступит. Летом о нем публиковал статью «Вашингтон Пост». Пять тысяч слов, передовица. Писали о том, что Брэндон не ругается, не курит и не пьет, что обещал, как добрый христианин, не заниматься сексом до брака, на пары каждый день ходит в пиджаке и галстуке, чтобы показать профессорам, как серьезно относится к учебе. Он красив, волосы ухожены, ногти подстрижены, телегеничный, подходящий гость для политических передач, когда ищут кого-то провокационного, но не настолько, чтобы передачу отменили. Общается на языке говорящих голов с кабельных новостей: глобальные интересы, воины социального правосудия, интеллектуалы-элитисты[50]50
  Элитизм – идеология, основанная на представлении о необходимости и правомерности деления общества на элиту и широкие народные массы и предоставления элите ведущей роли. Прим. ред.


[Закрыть], гордость своим происхождением, не «синие жизни» важны, почему не все жизни важны, а не только черные[51]51
  Black lives matter («Черные жизни важны») – движение против полицейского насилия над афроамериканцами. Blue lives matter («Синие жизни важны») – контрдвижение, выступающее за то, чтобы преступления против полиции рассматривались как преступления на почве ненависти. Прим. пер.


[Закрыть], разве не естественно хотеть жить с такими же, как ты? Как минимум раз в неделю умудряется мелькнуть где-нибудь на телевидении.

Брэндон тоже каждое воскресенье в церкви, помогает с организацией молодежной группы, изредка дядя Эрл выводит его выступить перед всеми прихожанами, за кулисами он общается со старостами, но Джессап встречался с ним только раз. Дядя Эрл приводил его в трейлер под конец второго учебного года Джессапа – привез на своем «Форде F-150». Брэндон был в приталенном черном костюме, кроваво-красном галстуке. Рассказывал маме Джессапа, что Дэвид Джон и Рикки – герои, что их действия защитят будущее таких детей, как очаровательная и чистая сестра Джессапа.

– Ваш сын и муж, миссис Майклс, – те, кто нам нужен. Люди, на которых можно рассчитывать. Когда начнется расовая священная война, нас сберегут такие, как Рикки и Дэвид Джон. Когда придет время, они нам понадобятся.

Джессап сидел на диване, в наушниках, но без музыки. На коленях открыт учебник по обществознанию. Молчал, но эти слова вырвались сами:

– А когда это время?

Взгляд Брэндона сообщил Джессапу, что, хоть он и не высовывался, невидимым не стал. Брэндон видел. Посмотрел жестче, чем на Джессапа смотрели в жизни.

Об этом он никогда не рассказывал Уайатту. Хоть Уайатт любит поприкалываться над Брэндоном, часто кажется, будто он им восхищается. Джессап не знает, как объяснить ему жесткость во взгляде Брэндона.

Так что он подыгрывает, когда Уайатт прикалывается над Брэндоном, и подыгрывает, когда Уайатт говорит уважительно. Джессап многому подыгрывает. Приходится с такими друзьями, как Уайатт. Язвительными, подначивающими, поддразнивающими. Такой уж это человек, думает Джессап. Кроме того, Уайатт никому не желает вреда по-настоящему. По крайней мере, Джессапу. Он приколист.

Джессапу кажется, сейчас Уайатт шутит про то, что в свое время Корсон получит по заслугам. С ним иногда и не скажешь. Есть в нем какая-то злобность. Иногда, когда Уайатт говорит о расовой священной войне, Джессапу кажется, что он надеется, ждет. Но они знакомы всю жизнь, лучшие друзья. Уайатт любит говорить, что Джессап – его настоящий брат, хотя у него есть два младших. Проводят вместе много времени, и в остальном жизнь Уайатта вращается вокруг футбола, Благословенной церкви Белой Америки и его девушки. Кстати о ней…

Кейли

– Не пей много, – говорит Кейли, проскальзывая между Джессапом и Уайаттом, подныривая под руку Уайатта, чтобы та легла ей на плечо. Прижимается к нему всем телом, целует с открытым ртом. Джессап видит, как мелькает язык. Она склоняет голову набок, улыбается Джессапу во весь рот. – Хорошо сыграли, Джессап. Слышала, тебе вручили мяч.

– Почему нет? – говорит Уайатт. – Пива много, а за рулем ты.

– Потому что, милый, я не люблю, когда ты пьяный. – Она хлопает Джессапа по щеке. – Ты за ним присматривай, Джессап. Ладно? Холодно у вас. Пойду внутрь.

Похлопала по-доброму, мягко. Кейли Оуэн – добрая и мягкая девушка. У ее родителей ферма в Бруктауне, рядом с лагерем, и они продают органические продукты и мясо на фермерском рынке Кортаки. Они тоже добрые и мягкие. В ночь, когда приговорили Рикки и Дэвида Джона, миссис Оуэн принесла лазанью. Мистер Оуэн дал им двадцать фунтов стейка в морозилку. Джессапу нравится Кейли. Надо признать, он неровно к ней дышал, когда был моложе, но она встречается с Уайаттом с восьмого класса. Они планируют пожениться после выпуска. Она переедет с ним в Сторс и первый год, пока он в Коннектикутском университете, будет работать: «Оценки у меня на грани, так какой смысл подаваться? Может, если поставить галочку, что я черная, или притвориться либералкой, но в жопу это все». На следующий год после этого она планирует поступить в общественный колледж. Хочет быть медсестрой.

Она снова целует Уайатта, потом отодвигает стеклянную дверь и уходит к подружкам на диван. Джессап и Уайатт забредают с холода внутрь. Недолго болтают с парнями из команды, Джессап терпит приколы над его оценками (в Кортаке хорошая старшая школа, и многие в футбольной команде окончат ее с отличием, но Джессап – не профессорский ребенок, захаживает в школу в камуфляжной охотничьей куртке, что своего рода лакмусовая бумажка, но все равно имеет весомый шанс на университет из Лиги плюща), а потом переходят к столу.

– Как не любить мажорных девиц? – говорит Уайатт. – Школьная вечеринка, а она выставляет закуски. – Он зачерпывает чипсом сальсу и запихивает в рот. – Думаешь, это мама для нее ходила в продуктовый? У нее тут даже гребаная овощная тарелка.

– На пафосном языке это называется крудите, – говорит Джессап.

– О, да в Йеле ты будешь как родной, придурок.

Но Джессап не обращает внимания. Замечает, что парни из Килтон-Вэлли распределились. Двое на террасе (он видит их через стеклянные двери) держат стаканчики с пивом и болтают с парнями из команды Кортаки. Сплошь улыбки. Один из Килтон-Вэлли (здоровенная туша, пару раз за матч сурово блокировавший Джессапа) рассказывает какую-то смешную историю. Когда говорит, много жестикулирует. У него короткое афро и ухмылка до ушей. Он дорассказывает и вознаграждается взрывом смеха, который Джессап слышит даже внутри.

– Этот парень на тебя глаз положил, – говорит Уайатт. Поднимает подбородок, и Джессап бросает взгляд на кухню, видит с другой стороны стойки Корсона.

Корсон стоит с двумя девушками. Одна прислонилась к нему, обхватив за талию, – очевидно, подружка. Субтильная, бледная (но с темными пятнами макияжа у глаз) и в футболке, обнажающей проколотый пупок, когда она встает на цыпочки и охватывает его за шею, чтобы притянуть для поцелуя.

Корсон держит пиво, после этого поцелуя осушает одним глотком.

– У нее тропическая лихорадка[52]52
  «Тропическая лихорадка» (англ. Jungle Fever; 1991), или «Лихорадка джунглей», – кинофильм о трудностях межрасовых отношений. Прим. ред.


[Закрыть], – говорит под нос Уайатт. – Прям как у тебя.

Два

Джессап шлет Уайатта в жопу. Уайатт смеется, будто Джессап это не всерьез.

А всерьез ли Джессап? Сам не знает, да или нет.

Когда Диан рядом, Уайатт спешит убраться, но с Джессапом о ней не говорит. И стал следить за выражениями с тех пор, как они начали встречаться, но Джессап не знает, насколько это связано просто с тем, что он не хочет затевать спор. Кейли же не стесняется. То она веселая и дружелюбная, а то в лицо зовет его предателем расы: «Одно дело, если ты с ней просто фигней маешься, Джессап, если хочешь попробовать, каково это. Но давай серьезно. Нужно быть преданным. Сто процентов, Джессап. Не меньше. Поимей гордость, блин. Держись своих. Я знаю кучу чистых белых девушек, которые…»

Но Джессап – мастер съезжать с темы. Мастер притворяться, что все в порядке. Навык выживания.

Уайатт отходит, у Джессапа жужжит телефон. Диан.

Диан: не могу приехать

Джессап: че так

Диан: папа не разрешает

Джессап: но почему?

Диан: снег. дороги плохие. Не хочет, чтобы я садилась за руль

Джессап: что? А в миссисипи снега не бывает? шучу

Диан: хочу тебя увидеть. скучаю.

Джессап: я тоже

Диан: завтра вечером? после работы?

Джессап убирает телефон, как раз когда его отлавливает Алисса Робинсон. Они вместе делают презентацию по английскому, которую должны сдать через неделю. Алисса ему нравится. Она была с ним в детском саду, потом они время от времени пересекались на общих предметах в школе. Джессап практически уверен, что ей он не нравится: она живет рядом с университетом, в семье, которая не якшается с подобными Джессапу, которая называет жилкомплекс на восточном холме Ист-Виллидж, а не Джунгли, – но если у нее есть претензии, она держит их при себе. Она из тех, кто растет в Кортаке, имея привилегии. Репетиторы по математике и испанскому (хоть у нее все пятерки), играет в лякросс и летом ездит в лагеря по лякроссу, волонтерит в приютах для бездомных животных SPCA[53]53
  ASPCA (англ. American Society for the Prevention of Cruelty to Animals) – Американское общество защиты животных от жестокого обращения. Прим. ред.


[Закрыть] и в бесплатной столовой, с детсада знала, что поступит в колледж Уильямса, альма-матер родителей. Он договаривается встретиться с ней в среду утром в библиотеке, до учебы, чтобы все распланировать. Это ее устраивает. Она знает, что Джессап свою часть работы сделает.

Следующий час Джессап бродит по комнате, треплется с парнями из команды. Легко двигается, постоянно чувствуя, что Корсон с пивом в руке держится на максимальном расстоянии. В какой-то момент Джессап несколько минут болтает с игроком из Килтон-Вэлли, тем, что с коротким афро. Футбольная болтовня, он сказал: «Раз уж вы нас сделали, надеюсь, пройдете подальше. Хорошая игра». Джессап не садится, не задерживается на одном месте. Незадолго до одиннадцати пишет Диан:

Джессап: все еще никак?

Диан: нет. прости. ты же знаешь моего папу

Джессап: заставляет тебя бегать с ускорением?

Диан: очень смешно

Джессап: немножко. Я скучаю

Диан: я тоже. увидимся на работе?

Джессап: ок. споки, детка

Если бы он знал, что Диан не появится, сразу бы вернулся с семьей после «Кирби», провел ночь дома, отметил освобождение Дэвида Джона. Впрочем, одиннадцать вечера – еще неплохо. Ляжет в нормальное время. Знает, что всю ночь будет сниться, как Диан прижимается к его телу. Хорошие сны. С такими засыпается легко. Он выходит на террасу, где болтаются Уайатт с Кейли, говорит, что сваливает. Хочет встать пораньше на охоту.

Он возвращается, собирается уйти, пробирается к прихожей, когда слышит, что его окликает Корсон.

Скажи

Но «окликнуть» значило бы, что Корсону нужно просто поговорить. Корсону нужно больше. Ему нужны зрители.

Это не нужно Джессапу. Он поднимает руки ладонями вперед – просящий жест, подарок. Как скажешь, Корсон, не хочу спорить.

– Я домой, чувак.

– Ты назвал меня мальчиком.

Комната внезапно притихает. Играет музыка, но негромко, что-то с акустической гитарой, какая-то нежная девочка цветов рассказывает о любви и старшей школе.

– Это вряд ли.

В комнате – что-то сродни электричеству. Подваливает с дивана Дерек Лемпер, уже в рубашке. Тревелл прислонился к кухонной стойке, рядом с Джейденом и девушками обоих. У Джейдена на колене большой ортопедический бандаж. Джессап бросает взгляд на раздвижные двери, ведущие на террасу. Снаружи горит свет, там толпа из двадцати-тридцати человек, и Джессап видит Уайатта в куртке вместе с Кейли – целуются, не замечая, что творится внутри.

– Ты назвал меня мальчиком, – повторяет Корсон. Язык заплетается от пива. – Но сказать ты хотел не это, да?

Теперь все в комнате смотрят на Джессапа и Корсона, то на того, то на другого, ждут, наблюдают. У Дерека на его тупой роже тупое выражение: достаточно сообразителен, чтобы понимать, что что-то не так, что назревает драка, но слишком туп, чтобы понять больше.

– Ты мне разбил гребаную фару, – говорит Джессап, но даже сам знает, что звучит это неправильно. Нужно сказать что-то другое, но не это.

– Я черный? – голос у Корсона звучит натянуто. Он громкий.

Джессап моргает.

– Что?

– Я спросил. Я. Черный? – Игроки Килтон-Вэлли сгрудились вокруг Корсона, зашевелились парни из школы Кортаки. Это напоминает Джессапу электроны и протоны.

Перед Корсоном встает его подружка. На его фоне она выглядит как стакан молока.

– Ну все, милый. Ты пьян.

Корсон аккуратно, но твердо отодвигает ее в сторону.

– Я не с тобой разговариваю. Я тут разговариваю с мистером Власть Белым.

– Я не…

Перебивает Джессапа:

– Видел, как ты в хавтайме говорил с папкой. Только что из тюрьмы, а? А вот брат еще сидит.

Девушка пытается снова.

– Корсон.

– Все уже знают, – говорит Корсон. – Его папа и брат убили двоих черных. Брат разгуливал по городу в нацистских партаках, влез в драку, забил их гаечным ключом.

– Корсон!

– Все уже знают, – повторяет Корсон. – У них вся семья ходит в расистскую церковь в деревне. Это не тайна.

Джессап оглядывает комнату. Правда. Все знают. Он надеется увидеть кого-нибудь, кто его выручит. Спасательная шлюпка, плот, веревка, бревно – что угодно, чтобы ухватиться и не утонуть. Но в ответ смотрят только лица. Он встречается глазами с Тревеллом. Принимающий отворачивается.

Люди болтали. Не только сейчас. Всю его жизнь.

Телефон

Он понимает, что подружка Тревелла дружит с подружкой Аарона, Викторией. Они дружат с девушками из Килтон-Вэлли. Вместе ездят в летний лагерь. Родители отстегивают пять штук, чтобы их дорогуши месяц спали в хижинах и отправлялись в походы с ночевками, сидели у костров, плавали на каноэ, стреляли из лука – дорогой способ показать ребенку, что такое бедность. У них нет ничего общего, кроме того, что их родители могут это себе позволить, а значит, общее у них все. Никакого племени, кроме денег, несмотря на цвет кожи, говорят о Дэвиде Джоне, Рикки, ночи в переулке, как кровь порождает кровь, а Джессап, что бы ни делал на поле, что бы ни делал в школе, навсегда – рожденный не в той семье, навсегда – по другую сторону водораздела.

По тому, как на него смотрят остальные на вечеринке, Джессап понимает: здесь ему не победить. Если ударит Корсона, только докажет, что тот прав. Невозможная ситуация, и хочется кричать. Несколько недель назад Уайатт ныл насчет обратной дискриминации и квот, как отстойно, что либерасты сделают все, чтобы пристроить в колледжи черных и мексиканцев, но ничего – для белых ребят вроде него, Кейли и Джессапа, что если ты белый, то надо работать вдвое больше, чтобы получить хотя бы вдвое меньше того, что левые раздают просто за цвет кожи. Джессап еще спорил, сказал, что все сложнее, чем говорят в Благословенной церкви Белой Америки, но Уайатт его заткнул. Ответил: Джессап так запел только потому, что тусит с черненькой, и хоть Джессап и хотел ему врезать, но ничего не сделал и не сказал, потому что там тоже было не победить. Все, что оставалось, – проглотить ответ, сделать вид, что Уайатт никогда этого не говорил, убедить себя, что Уайатт шутил.

Ему никогда не победить. Только не такому, как Джессап. Он не выбирал, где родиться, не выбирал Благословенную церковь Белой Америки. И какой у него выбор теперь?

Пока Джессап оглядывал комнату, Корсон не сводил с него глаз.

– Ну, я спрошу еще раз. Я черный?

– Мне не нужны проблемы, – говорит Джессап. – Я как раз уходил.

Дерек выступает вперед, в глазах бушует пламя.

– Нет, чувак. Это наша вечеринка. Ты можешь остаться. А вот вы, ребят, – говорит он Корсону и его приятелям, – мотайте-ка отсюда.

Стив Сильвер сзади Дерека хватает его за руку, говорит что-то на ухо. Огонь в глазах Дерека гаснет.

Корсон не обращает внимания ни на что. Показывает на Джессапа.

– Я отвечу за тебя. Нет. Ты смотришь на меня и не думаешь: «Черный». И не думаешь: «Афроамериканец».

Все девушки в комнате как будто оттираются на задний план, некоторые тянут за руки своих парней, но здесь полный дом футболистов. И слишком мало миротворцев. Парни придвигаются вперед.

– Ты разбил мне гребаную фару, – повторяет Джессап, но это опять не тот ответ не тем тоном. Он слышит, как слабо это звучит.

– Чего просто не возьмешь и не скажешь? – Корсон уже двигается по комнате решительной походкой подвыпившего человека. Подходит к Джессапу все ближе и ближе. – Скажи.

– Ни хрена я не скажу.

Корсон говорит громко, играет на публику.

– Ты смотришь на меня и думаешь: «Мумбо-юмбо». Думаешь: «Негритос», да?

Джессап качает головой. Ему нечего ответить.

– Нет? – Корсон уже смеется. – О, мистер Власть Белым вдруг приник, когда на него наехали.

Остров в потоке

Он знает, что сказал бы Брэндон Роджерс, слышит его так же, как если бы смотрел очередную политическую передачу с Брэндоном: нужно стоять за себя, спорить с умом, полиция политкорректности вечно вытягивает из нас доказательства, будто мы переполнены ненавистью, тогда как мы всего лишь хотим быть расовыми реалистами, и если можно гордиться тем, что ты черный или латиноамериканец, то почему нельзя гордиться тем, что ты белый? Но Джессап знает, что здесь ничего из слов Брэндона Роджерса не имеет веса, и может, Брэндон Роджерс в это верит, но сам Джессап словно разрывается, так что просто пытается выглядеть спокойным. Безэмоциональным. Ровным. Только Корсон видит не это.

– Всего перекосило! – смеется Корсон. – Разозлился, да? Давай. Просто скажи, – теперь он поднимает руки, охватывая всю комнату. – Из тебя же так и рвется, да? Ну давай. Скажи. Скажи это слово. Назови меня ниггером.

Из комнаты исчезает кислород. Звуки исчезают. Воздух втягивается в легкие. Это напоминает Джессапу тот момент кик-офф на футбольном матче, когда мяч в апогее. Все просто ждут, когда он вернется.

Только в эту игру ему играть не хочется. Это нечестно. Он ничего не сделал. Ничего не сказал. Но так ответить нельзя. Нельзя объявить тайм-аут.

Девушка Корсона тянет его за руку. Плачет. Из глаз бегут темные ручьи теней.

– Пожалуйста. Ты пьян.

Корсон поднимает руку, медленно, аккуратно, не столько тыкает, сколько качает пальцем перед Джессапом, порицает.

– Зовешь меня мальчиком, когда мы на стоянке, а что сейчас? Думаешь об этом сейчас? Не-е. У тебя в мыслях не «мальчик». У тебя в мыслях «ниггер», да? Просто скажи. Назови меня ниггером.

Джессап молчит.

Корсон опускает руку и качает головой. У него на лице широкая улыбка, видны все зубы.

– Я так и думал, сучка.

Один из игроков Килтон-Вэлли, парень с афро, подходит и берет Корсона под локоть.

– Хватит, чувак. Пошли отсюда.

Миг Джессапу кажется, что Корсон стряхнет руку друга, но тут он поддается. В остальной части комнаты сохраняется странная неподвижность, пока ребята из Килтон-Вэлли, как парни, так и девушки, выходят через парадный вход, задерживаются, чтобы забрать школьные куртки, сумки, кто-то ищет ботинки, которые снял, когда пришел. Джессап стоит, где стоял. Дерек Лемпер качает большой головой-арбузом, вытягивает губы, но не подходит. Остается со Стивом Сильвером. С Джессапом никто не разговаривает. Уайатт все еще на террасе с Кейли. Все пропустил.

Пока ребята направляются на улицу, Джессап медленно двигается за ними, смотрит. Снаружи тоже куча ребят из Кортаки, девочки прощаются, парни больше держатся в стороне. Джессап – остров. Он видит, как они по двое – по трое рассаживаются в машины. Корсон ссорится с девушкой. Девушка срывается, садится с двумя подружками. Один из друзей Корсона протягивает руку за ключами, но Корсон качает головой один раз, другой, садится в темный седан сам. Машину слегка заносит, когда Корсон выезжает с травы на дорогу. Ему не нужно за руль, думает Джессап, весь вечер с пивом. Но это не проблема Джессапа.

Один

Хочется уйти. Углубиться в ночь, раскочегарить пикап, лечь спать в своей кровати. Проснуться утром нового дня, когда снег покрывает поля, все чистое. Но он не может. Уйти сейчас – признать правоту Корсона, подтвердить, что каждое слово – правда.

Не хочется, чтобы это было правдой.

Неловко. Кто-то рассказывает Уайатту, что случилось, но если Уайатт будет на его стороне, это не очень поможет делу. Джонатан Чу, приехавший на вечеринку уже после того, как все кончилось, разбивает лед, говорит Джессапу, что он зажег на сегодняшней игре, жалеет, что мяч бросал не он, а Филлип Райерсон, но уж ладно. Он уже близок к тому, чтобы вернуться, говорит, что ждет только одобрения врача. Если повезет, как раз к следующей неделе. Кто-то включает музыку погромче. Люди снова начинают общаться. Дерек Лемпер приносит Джессапу пиво, называет Корсона мудаком, и, хоть Джессап не пьет, пиво он берет и опустошает стакан. Замечает, что Тревелл и Джейден не подходят. Как и Стив Сильвер. Никто из черных, никто из евреев. Только несколько белых ребят. Большинство девушек тоже держатся на расстоянии.

В следующие пятнадцать минут он заставляет себя выпить еще два пива. После этого слегка замедляется, но уже скоро приканчивает четвертое, и в голове шумит, когда без двадцати полночь вибрирует телефон. Снова Диан.

Диан: ты еще там?

Джессап: да. уже хотел домой.

Диан: заедешь за мной?!!

Джессап: ты же вроде не можешь

Диан: не могу. сбегаю

Джессап: правда?

Диан: хочу тебя увидеть. забери меня, сходим в закусочную на стейт-стрит. меган и брук будут с парнями. встретимся с ними. ок?

Меган и Брук – лучшие подруги Диан. Диан он ничего не говорит, но ему кажется, что Брук – дура. Она то ли вьетнамка, то ли китаянка, что-то такое, усыновленная, и жалуется, что все от нее ждут высоких оценок в школе, потому что она азиатка, и что в некоторых университетах теперь квоты, потому что студентов-азиатов слишком много. Говорит, Диан повезло, потому что она черная, а значит, ее везде примут с распростертыми объятиями. Диан смеется и называет ее сучкой, а Джессап отмалчивается: если бы он сказал ровно то же самое, его бы четвертовали. Меган ему нравится: остроумная, хочет пойти в юристы (мама юрист), ходит на дебаты, бегает с Диан по пересеченной местности и на стадионе. С конца прошлого года Меган встречается с одним парнем, Джошем Фейнштейном. При такой фамилии Джессап не удивлен, что Фейнштейн богат, оба родителя – врачи. Задротистый, но прикольный. И нравится Джессапу, несмотря ни на что. У Брук парень появился всего несколько недель назад – по имени Стэнли, новенький в Кортаке, пришел в этом году. Стэнли ничего: совсем не тот, с кем хотелось бы общаться, зато Брук при нем кажется терпимей.

Джессап: ок. счас уеду

Диан: напиши когда доберешься. Не паркуйся перед домом

Джессап: почему?

Диан: потому что я СБЕГАЮ дурачок! встань перед церковью на перл-стрит и напиши, я приду

Джессап: ок

Диан:!!!

Он видит «…» – Диан пишет что-то вдобавок к трем восклицательным знакам, но потом это исчезает, мысль так и не закончена. Он задумывается, что за слова она писала, но бросает. Смотрит на кнопки, набирает «Я тебя…». Удаляет. Пробует еще раз.

напишу когда доеду

Он не думает ускользать с вечеринки. Не планирует это и афишировать, но одна девушка собирает всех футболистов, выстраивает для фотографии на диванах и за ними. Это занимает всего пару минут (им хватило ума проследить, чтобы в кадр не попал алкоголь), а стоит закончить, как Джессап – за дверь.