Текст книги "Змеиное гнездо"

Предупреждение

– Знаешь, почему я тебя остановил?

– Нет, сэр.

– Разбитая задняя фара.

Джессап пытается ничего не показать на лице, но знает, что вцепился в руль. Должно быть, разбил Корсон. Надо было выйти и навалять. Нет. Нельзя. Не на школьной стоянке. Не на глазах у копа. Но хотя бы проверить, когда доехал до «Кирби». Добрался до ресторана, сдал на парковку задом, даже в голову не пришло. Корсон сейчас где-то там, за рулем пафосной тачки мамки с папкой, а Джессапу теперь чинить заднюю фару. Придется завтра заехать в магазин запчастей. Он вспоминает сорок долларов, все еще смятые в кармане, – деньги, которые думал приберечь. Лампочка обойдется всего в два бакса, а вот фонарь – уже ближе к тридцати пяти. Дешевле поискать на свалке, но тут нужна удача, и это сожрет время.

Коп чуть пригибается, щурится, и Джессап, который всегда считал, что лучше выглядеть смирно, не поднимает головы.

– А я тебя знаю, – говорит коп.

Теперь Джессап бросает на него взгляд. Коп и знаком, и не знаком. Обычное дело в городке размером с Кортаку.

– Права, регистрация, страховка.

Джессап открывает бардачок и достает документы. Вытаскивает кошелек (две смятые двадцатки тоже вываливаются) и вынимает права, передает все копу. На жетоне написано «Хокинс». Хокинс. Хокинс.

Коп изучает водительские права Джессапа, потом щурится, скрещивает руки и прислоняется к двери.

– Коллинс?

– Да, сэр, – говорит Джессап.

– Я думал, ты Майклс.

Джессап чувствует, как в животе у него что-то шелохнулось.

После того как Дэвид Джон и Рикки отправились в тюрьму, копы по большей части их не трогали. Каждые несколько недель перед трейлером проезжала машина из офиса шерифа, но ничего такого, что можно воспринять как откровенную травлю. Мама Джессапа не высовывалась, делала свое дело, помалкивала. Джессап учился на ее примере. Не превышает скорость, не лезет на рожон.

– Значит, не родственник? Дэвид Джон Майклс? Не твой отец?

Их по широкой дуге объезжает пара автомобилей. Джессап слышит влажный шорох шин по дороге – из асфальта и спрессованного снега; сейчас снег падает медленнее и ровнее.

Хокинс не обращает внимания на проезжающие машины. Смотрит прямо на Джессапа, но Джессап не может понять выражение его лица.

– Отчим, – говорит Джессап.

Говорит неохотно, и ему стыдно за то, что ему стыдно. Стыдно, что чувствует необходимость поправлять копа. Он должен бы с готовностью называть Дэвида Джона отцом. Но он знает, что сейчас что-то висит на волоске. Может, копы и не трогали их с тех пор, как брата и отчима осудили, но в период перед заключением сделки присутствовали в жизни Джессапа постоянным и не самым приятным образом. Перевернули весь трейлер. Дважды. Ордер и все такое. Доходили слухи, что они хотят получить ордер и на обыск лагеря, но им отказали. И хорошо. Дядя Эрл вовсю трепался, говорил, что хотел бы посмотреть, как копы вручат ему ордер. Говорил: «Пришло время для второго Уэйко»[42]42
  Уэйко (англ. Waco) – город, где в 1993 году ФБР организовало осаду секты «Ветвь Давидова». В ходе облавы из-за перестрелки погибли десять человек. Прим. пер.


[Закрыть]. Вторая поправка[43]43
  Вторая поправка к Конституции США гарантирует право граждан на хранение и ношение оружия. Поправка вступила в силу 15 декабря 1791 года одновременно с остальными девятью поправками, входящими в Билль о правах. Прим. ред.


[Закрыть].

Коп кивает. Складывает регистрацию и страховку обратно в заламинированный конверт и держит вместе с правами Джессапа большим и указательным пальцами. Протягивает, но не совсем, еще не возвращая.

– Если я прогоню Джессапа Коллинса в компьютере, найду что-нибудь проблематичное? Сколько тебе? – Он снова смотрит на права, щурится, считает. – Семнадцать? Еще несовершеннолетний?

– Никаких проблем, сэр, – говорит Джессап. – Меня впервые останавливают. Ни одного штрафа. И простите за фару. Это случилось сегодня. Починю завтра первым делом.

– Врезался?

– Нет, сэр.

Какие шестеренки придут в действие, если он расскажет Хокинсу, что произошло? Подаст жалобу на Корсона? Нет, слишком хлопотно. На что это похоже? Джессап жалуется, что черный парень разбил ему фару? Маленький город. История его семьи. Рванет только так. Нет уж.

– Тогда что случилось?

– Не знаю что. Я играл в футбол, а потом, когда вышел… Видимо, кто-то разбил.

Хокинс кивает. Копу под тридцатник, что-то около того. Брит под машинку. Приземистый, но мускулы бугрятся, это Джессап понимает даже с учетом кевларового бронежилета. Сейчас все копы, каких встречал Джессап, носят бронежилеты. В них коротышки кажутся больше. Может, в этом и суть, думает Джессап, глядя на Хокинса. Самодовольного, надменного. В свободное время качающегося, но, по мере приближения к среднему возрасту, уже начавшего сдавать позиции. Он похож на… копа. Напомнил Джессапу парня, который любит издеваться над первогодками, притворяясь, что это в шутку, хотя ты знаешь, что нет. Вот только есть что-то в том, как Хокинс разговаривает с Джессапом. Никаких запугиваний. Будто пытается подружиться. Теперь он протянул руку до конца, отдал права и бумажки.

– Давненько Кортака не выходила в плей-офф, а? Я сам играл, но не здесь. Сейфти. Ты?

– Лайнбекер.

– Неплохо. Мне этого не хватает. Нет ничего лучше, чем размазать кого-нибудь по полю. Сегодня выиграли?

– Да, сэр.

– Это мне нравится. – Хокинс выпрямляется. – Есть татуировки, Джессап?

Джессап засовывает страховку и регистрацию в бардачок и пытается не выдать, что вопрос смутил его.

– Сэр? Э-э, нет, сэр. Никаких татуировок.

– Кельтские кресты? Восемьдесят восемь? Четырнадцать[44]44
  Татуировка «14» тесно связана с неонацистской организацией. В этих двух цифрах закодирован лозунг длиной в 14 слов, придуманный неонацистским идеологом Дэвидом Лэйном: «Мы должны защитить само существование нашего народа и будущее для белых детей» (англ. We must secure the existence of our people and a future for white children). Прим. ред.


[Закрыть]? Зиг хайль[45]45
  Зиг хайль! (нем. Sieg Heil! – «Да здравствует Победа!» или «Победе слава!») – распространенный лозунг, выкрикиваемый одновременно с нацистским приветствием. Прим. ред.


[Закрыть]? Вся эта херня про «власть белым»?

100 %

Коп задает вопросы, но Джессап думает только о том, как гулял с Диан прошлым воскресеньем. Они были в птичьем заповеднике университета, держались за руки. Еще тепло. Листья на деревьях. Тропинка вилась туда-сюда без видимых причин. Они зашли глубоко в лес, и Диан присела на упавшее дерево – природную скамейку. Джессап стоял между ее ног, целовал, запустив руку под юбку, когда почувствовал, что на них кто-то смотрит. Открыл глаза и увидел меньше чем в пятнадцати футах большого оленя, с такими рогами, что не стыдно показать в виде трофея. Он пожалел, что без винтовки. Шепнул Диан, и тогда они оба просто уставились на оленя, пока секунд через тридцать-сорок тот не развернулся и не ушел. Джессап думает о том, как олень смерил их взглядом, пытаясь понять, угроза они или нет. Сейчас он не может решить, что чувствует к этому копу, так что закрывает бардачок и выпрямляется. Сидит ровно, кладет руки обратно на руль, поворачивается к Хокинсу, говорит без эмоций.

– Нет, сэр. Никаких татуировок.

Вспоминает татуировки Дэвида Джона. На спине «Благословенная церковь Белой Америки» окружает горящий крест – точно такая же, как у Рикки. Это был большой день, когда Рикки дорос, чтобы набить себе татуировку в пару Дэвиду Джону. И Джессап годами ожидал этого же, а потом Дэвид Джон сказал, что он уже дорос, но вряд ли стоит делать то же самое: железный орел вместе со свастикой высоко на правом плече отчима, двойные молнии SS на левой груди с надписью ниже, над сердцем: FGRN[46]46
  For God, Race, and Nation. Прим. ред.


[Закрыть] – «За Бога, Расу и Нацию». Интересно, набивал ли Дэвид Джон новые в тюрьме. Рикки писал, что один парень из его банды сделал ему паутину на локте.

– Еще нет.

– Не помнишь меня, да?

Проблеск, в памяти что-то всплывает, но Джессап не может понять что.

– Ну и хорошо. Сливаться с другими полезно. Дам тебе совет, Джессап. Плюнь на татуировки. С ними тебя проще опознать. Набьешь себе старые добрые «сто процентов»[47]47
  Татуировка «100 %» означает «на сто процентов белый», встречается у неонацистов. Прим. ред.


[Закрыть] на плече, а потом попробуешь пойти в армию? Набьешь свастику на руке, а потом попробуешь стать копом? Ведь на это смотрят. Гордость – это важно, но не всегда плохо работать на заднем плане, не высовываться, пока не понадобишься, – одна рука Хокинса лежит на окне, большой палец второй заткнут за ремень, над пистолетом. – Давай так. Выпишу тебе предупреждение. Без талона, без штрафа. Первым делом завтра утром чинишь фару. И скажи Дэвиду Джону, что Пол Хокинс рад его возвращению и что в воскресенье я жду его в церкви.

Пять

Приходится сидеть еще несколько минут и ждать, пока Хокинс выпишет предупреждение. Хокинс передает бумажку, советует быть аккуратнее на дороге и прогулочным шагом идет к машине. Заводит ее и объезжает Джессапа раньше, чем тот трогается с места. Джессап держит предупреждение. Это не талон, но он не знает, можно ли его просто выкинуть, так что кладет на полочку над радио.

Когда он добирается до дома Виктории Уоллес, вечеринка уже в разгаре. Дом далеко за университетом, в нескольких милях в сельской местности, но это совсем не такая сельская местность, как та, где живет Джессап. Дом Виктории стоит на участке по меньшей мере в двадцать акров. Такой покупаешь, когда можешь себе позволить не иметь соседей. Дом по меньшей мере в двухстах ярдах от шоссе. Свернув на частную дорогу, Джессап подмечает вид: университет, Кортака, озеро. Участок на пригорке. Открытое поле, которое идет плоско, а потом круто обрывается с городской стороны подъездной дороги, прямиком в густой пояс леса. Коттедж и дорога так высоко, что вид открывается на десяток миль.

Сам коттедж – сплошь стекло и металл, но построен в виде фермерского дома. Сходство есть, но Джессапу кажется, только поверхностное. Напоминает то, что построит человек, ни дня не работавший на ферме. По-своему красиво, легко представить на обложке какого-нибудь журнала о домах со стойки иллюстрированных изданий в книжном. Из тех коттеджей, где убирается мать, но Джессап не может представить, чтобы сам жил в таком месте. Столько окон – зимой счета за газ наверняка больше суммы, которую мама платит за ипотеку и налоги вместе взятые.

Виктория – на предпоследнем году обучения средней школы. Ее мама – профессор в Университете Кортаки, но профессор чего, Джессап не знает, а папа работает тем, кто может работать дома. Кем бы он ни был, они богаты. Виктория водит маленький премиальный внедорожник «Вольво». Новый. Это после того, как она угробила первую машину, «Хонду», тоже новую. Джессап дружит с ее парнем, Аароном Бернсом, и пару раз сидел с ними в «Вольво». Кожаные сиденья и деревянная отделка, снаружи хром. Он проверял: в той комплектации, в которой катается Виктория, где-то под шестьдесят тысяч.

Родители на выходных в городе (у них квартира с двумя спальнями в кондоминиуме в Нью-Йорке, где они проводят почти каждые выходные, так что Виктория не впервые закатывает вечеринку), и в доме уже минимум семьдесят человек. Джессап прикидывает, что до конца ночи появятся еще пятьдесят. В футбольной команде Кортаки – сорок парней, придет большинство, приведет девушек и приятелей, и еще друзья Виктории и просто те, кто об этом слышал. Джессап знает, что здесь все.

В потемках

У обрывистой стороны дороги – длинная череда машин и пикапов, и Джессап паркуется в три приема, чтобы было проще выезжать, когда Диан соберется уйти с вечеринки. Достает предупреждение, глядит секунду, потом убирает в бардачок и выходит из пикапа. Перед тем как закрыть дверь, касается мяча за сиденьем. Жаль, Диан не видела, как его обнял ее отец: «Горжусь тобой, сынок».

Вокруг ни зги не видно. Освещения от дома и близко не хватает, чтобы прорезать темноту вокруг. Он встает со стороны обрыва и на несколько секунд задерживается, чтобы посмотреть вниз, где трава круто сбегает в лес, как по горнолыжному склону, – на город, озеро. Коттедж сориентирован в сторону красивых видов, так что большинство окон выходят не на подъездную дорогу, но все равно кажется маяком на холме.

Джессап достает телефон и включает фонарик. Снег на дороге прорезан колеями, а на траве, где припарковался Джессап, такой глубокий, что он бы промок, если бы не «тимберленды». Ботинки не в лучшей форме, зато купил он их за шесть баксов на университетской дворовой распродаже в начале прошлого года. Может, пришло их время, думает Джессап, раз вернулся Дэвид Джон. Подкопить зарплату с кинотеатра за пару недель и купить новенькие. Во сколько это обойдется? Долларов двадцать? Пятьдесят? Шикуем. Он идет к кузову и осматривает разбитую фару. Тут добрых сорок баксов. Мудак. Перед тем как пойти к дому, сбрасывает куртку и закидывает ее на пассажирское, к перчаткам. Дверь не запирает. Можно даже оставить ключи в зажигании – тут все равно никто не угонит.

Пока добирается до дома, успевает замерзнуть: от пикапа сто ярдов, всю дорогу в потемках, не считая света телефона. Жалеет, что снял куртку. Внутри обивает ботинки в прихожей, где на полу гора курток и сумок. Стукается с остальными на ходу кулаками, Майк Крин сгребает его в такие объятия, от которых трещат ребра. Отовсюду – «Молодец!» за возвращение мяча и тачдаун. Коридор ведет в огромную открытую комнату. Кухня отделяется от жилого пространства стойкой из темного камня, а у бытовой техники такой вид, будто она из будущего. Джессап готов спорить, что посудомойка стоит больше, чем мама зарабатывает за два месяца. Столовая простая – только буфет и негромоздкий стол. В противовес массивной картинке с канделябрами и двумя сотнями гостей это стол со стульями на восьмерых, модное произведение искусства из стекла и стали – стекло как будто парит в воздухе. Виктория заставила его мисками с крендельками, чипсами и сальсой, печеньем и овощной нарезкой на серебряном подносе. Салфетки выложены как в журнале. Подражает родительским вечеринкам. В зоне для гостей – угловой диван и пара кресел, одно кожаное и такое побитое, что Джессап не остановился бы его подобрать даже бесплатно, если бы увидел на обочине, но, вероятно, это винтажная мебель тысяч за пять. Огромное открытое пространство чуть ли не в два раза больше всего двойного трейлера Джессапа, не считая того, что потолок высится на пару этажей и одна стена от пола до потолка стеклянная, так что всю Кортаку видно как на ладони. Виктория живет во дворце.

На террасе – бочонок (привез чей-то старший брат), но Джессап не пьет. Рикки просил пообещать. Может, Джессап не помнит, как пила мать, зато Рикки помнит. Ему несложно воздерживаться. Время от времени пробовал пиво. На вкус как собачья моча. Уайатт говорит, что со временем начинает нравиться, но Джессап не понимает, в чем смысл привыкать к чему-то мерзкому. Выходит наружу, берет стаканчик, но возвращается к кухонной раковине и наполняет водой. Ему нравится что-то держать в руке.

Стоит в нескольких шагах от кухонной зоны, оглядываясь, не пришла ли еще Диан, когда видит, как в дверь входит компания из парней и равного количества девчонок. У парней – всех пятерых – куртки Килтон-Вэлли. Впереди – Кевин Корсон.

Четыре

Он решает не лезть на рожон и просто уйти – написать Диан и встретиться где-нибудь еще, когда чувствует, как по плечу его кто-то хлопает. Уайатт.

– Охреневшие, а? – Уайатт снимает руку с плеча и хватает Джессапа за загривок. Такое у него проявление дружбы. Смотрит с Джессапом на парней и девчонок из Килтон-Вэлли. Парни двигаются медленно, озираются, присматриваются, но девушки веселятся и щебечут, сталкиваются с пятью-шестью девушками из школы Кортаки в массовой аварии объятий и поцелуев. – Аарон говорит, Виктория ездит в лагерь с одной из их девушек и они все друг друга знают, что ли, вот их и пригласила. Вряд ли бы им хватило тупости заявиться, если бы они выиграли, но к лузерам никто не полезет.

– Победитель получает все, – говорит Джессап.

Уайатт грубо его сжимает.

– Вот не надо этой хрени, Джессап. Ненавижу, когда ты весь из себя гностический. Что значит «Победитель получает все»? Я знаю, что это значит, но что это значит сейчас?

Джессап выскальзывает из рук Уайатта.

– Знаешь, если выучил новое слово, необязательно употреблять его все время. А если уж говоришь, то хотя бы говори правильно. Я вместе с тобой ходил на углубленную мировую историю. Нельзя вворачивать «гностический», когда хочешь сказать «таинственный» или «мистический». И кстати, не думал, что ты не понял не потому, что я сказал что-то загадочное. Может, ты не понял, потому что тупой?

Прикол старый, потому до сих пор и смешной, и Уайатт треплет Джессапа по волосам. Что, как он знает, Джессап ненавидит. Потому и делает. Потому и это смешно. В школе Уайатту от учителей достается меньше, чем Джессапу, но потому, что Уайатт не отсвечивает. Его мама – бухгалтер, а папа давно работает механиком. Живет он на территории Кортаки, с городской канализацией и трубопроводом, и (хоть любит поохотиться и может без проблем уложить оленя с четырехсот ярдов[48]48
  То есть примерно 365 метров. Прим. пер.


[Закрыть] – один из лучших стрелков, что знает Джессап) в камуфляже в школу не ходит. Везде собирает четверки. Ничего выше его не интересует. Этого достаточно, чтобы играть в футбол за Коннектикутский университет, и он уже присматривался к стоматологическому факультету: в среднем туда требуется четыре с плюсом. Учится нормально, но не более, так что учителя не обращают на него внимания, несмотря на Благословенную церковь Белой Америки, хотя по одному виду такое все равно не определить. Джессап вспоминает об этом, а потом о том, как коп, Хокинс, посоветовал не делать татуировки. Если бы не то, что сделал Рикки, Джессап тоже мог бы не отсвечивать, но что сделано, то сделано, и учителя все время злятся на Джессапа, будто пятерки для них личное оскорбление, будто им непонятно, почему он не такой тупой, как полагается.

– А, – говорит Уайатт. – Пошли они. Мы выиграли, они проиграли. Что они теперь сделают? Еще раз проиграют?

Три

Не успевает Джессап опомниться, как уже рассказывает Уайатту, что случилось на стоянке между ним и Корсоном. Почти не отходит от правды. Себя выставляет чуть лучше, Корсона – чуть хуже.

Говорит:

– Я бы ему навалял, но прямо под боком сидел коп.

– Пошли, – говорит Уайатт. – Нужно больше пива.

Джессап идет за Уайаттом на террасу. Снегопад настолько ослаб, что практически прекратился. На перила опирается кучка парней из команды, глядя на растекающиеся огни Кортаки за лесом. Озеро Кортака – темная клякса чернил. Дерек Лемпер держит два пива и смеется. Почему-то голый по пояс, несмотря на холод, пузо вываливается наружу.

Уайатт подходит к крану.

– Господи боже, Джессап, можешь представить что-то хуже, чем Дерек топлес?

Джессап отпивает воду. Воздух на террасе освежает.

– Хуже, чем Дерек топлес? Дерек без штанов – тоже не пикник.

Оба смеются. Джессап ставит стаканчик на перила и облокачивается обеими руками, пока Уайатт возится с краном, пытаясь выдавить больше пива, чем пены.

Небо потемнело от туч, но город и университет – галактика звезд: светятся общежития, из темноты футбольных полей прорезаются огни стадиона, отели у центра – с щербатыми улыбками, открытыми и закрытыми шторами, одни люди готовятся к позднему выходу в город, другие уже в постели, горят фонари и дома, сверкает синева снегоуборщика на Трассе 13.

– Между прочим, еще не поздно выцепить его и выбить всю дурь. Поставить на место.

Джессап не оглядывается. Чувствует, как подходит Уайатт, потом видит, как он тоже опирается на перила. Да, думает он, мне хочется выбить дурь из Корсона. Хочется положить на лопатки и вышибить эти беленькие зубы, найти его машину, бросить кирпич в лобовуху. Ничего не говорит, но Уайатт все равно отвечает.

– Знаю, – говорит Уайатт. – Не переживай. Он свое получит, когда придет время, – подталкивает Джессапа локтем. Уголок рта подрагивает. – Рахова, сучки.

Джессап не может не рассмеяться, хотя знает, что больше никому это не покажется смешным. Rahowa. Сокращение от «расовой священной войны»[49]49
  Racial holy war. Прим. ред.


[Закрыть]. Старосты Благословенной церкви Белой Америки обещают расовую священную войну, сколько себя помнит Джессап. Он не был в церкви четыре года, но, если верить Уайатту, расовая священная война по-прежнему не за горами, как всегда. Джессап не может шутить об этом с другими друзьями (над Благословенной церковью Белой Америки не смеются), но это нравится ему среди прочего в Уайатте. У них общий язык. Уайатт в «Макдоналдсе»: «После раховы мне не будут класть огурцы в бургер, когда я прошу без огурцов». Или на беге с ускорением во время тренировок дважды в день на августовской жаре: «Объявляю рахову бегу», – говорил он, и Джессап хохотал, хотя больше тянуло блевать. Или под нос, чтобы слышал только Джессап, когда миссис Говард, учительница по углубленной европейской истории, разбила их для работы в парах: «Какого хрена европейскую историю преподает кто-то родом из Африки? Рахова, сучки».

Джессап не говорит Уайатту, что миссис Говард ему нравится, кажется хорошей учительницей. Она испытывает его интеллект, относится к классу как к группе индивидуумов, а не монолитной сущности. Заставляет задуматься. И хоть она черная и, уверен Джессап, явно знает о его брате и отчиме, о Благословенной церкви Белой Америки, относится к нему не хуже, чем к остальным. Иногда хочется так и сказать Уайатту, попросить завязывать с шутками, уважать миссис Говард как человека, который качественно выполняет свою работу. Но все-таки он не просит прекратить, потому что не хочет начинать этот разговор. А еще потому, знает Джессап, что не хочет начинать этот разговор с самим собой.

Проще посмеяться над шуткой.

Хотя Джессап не может не задаться вопросом, насколько Уайатт шутит, когда говорит о рахове. Уайатту нравится углубленная европейская история, он вроде неплохо отзывается о миссис Говард, но Джессап знает, что многие в Благословенной церкви Белой Америки относятся к этому всерьез, верят, что расовая священная война и правда не за горами. Впрочем, очевидно, что прямо сейчас Уайатт шутит, и отчасти им смешно потому, что оба знают: Брэндон Роджерс с этим шутить никогда не станет.