Текст книги "Морозная река"

Глава 15

Когда Лёлька открыла глаза и попыталась разлепить ссохшиеся губы, она не поняла, где вообще находится и что происходит. Перед её мутным взором была незнакомая больничная палата, на кровати у окна сидела женщина в больничном халате и раскачивалась из стороны в сторону, что-то беззвучно шепча.

Лёлька попыталась вспомнить, что же такое с ней произошло, но в памяти всплывали только какие-то обрывки. Обеспокоенные лица, среди которых она вроде бы видела лицо Гладкова, и потом другие, незнакомые… То ли было то наяву, то ли приснилось Лёльке, она не понимала. Повернув голову на бок, она увидела, что к руке её тянется прозрачная трубка от капельницы, страшно стало на душе… страшно, пусто и как-то тоскливо, потому что она начала понимать… но отказывалась верить.

Закрыв глаза, она попыталась облизать пересохшие губы, очень хотелось пить, горло так высохло, что даже позвать кого-то она не могла.

– Ну что, очнулась, красавица наша? – над Лёлькой склонилась незнакомая женщина, лицо её закрывала марлевая повязка, поверх которой сияли добрые, ласковые глаза.

– Дайте попить… пожалуйста… – прохрипела Лёлька, не узнав своего голоса.

– Сейчас доктор придёт, всё будет хорошо, – ответила женщина, проверила капельницу и торопливо ушла.

Пациентка, что сидела на кровати у окна, вдруг зарыдала, уткнувшись в подушку и тихонько подвывая. Лёлька беспокойно подняла голову, в ней заговорил медицинский работник – нужно как-то помочь, утешить, но от слабости она не могла даже двинуться.

– Ну, что вы, не плачьте! – она постаралась смягчить свой охрипший голос, – Всё будет хорошо, врачи у нас хорошие, вам обязательно помогут!

– Ты… ты что, не понимаешь? – женщина отняла от подушки заплаканное лицо с глубоко провалившимися глазами, окружёнными черными тенями, – Всё, нет больше моего малыша…. И твоего тоже нет! А у меня – больше и не будет уже никогда! Никогда! Понимаешь ты?! – женщина сорвалась на крик и снова уткнулась в подушку, её плечи судорожно затряслись.

В палату вошла тонкая и прямая как спица женщина в белом халате, шапочке и строгих очках в чёрной оправе.

– Ну, что тут у нас? Так, ясно! Людмила Геннадьевна, – позвала она, приоткрыв дверь в коридор, – Нам нужен укольчик.

– Ну всё, всё, моя хорошая! – Людмила Геннадьевна, та самая женщина в марлевой маске мгновенно появилась в палате и взяла за плечи плачущую пациентку, – Пойдём-ка со мной, сейчас всё пройдёт, всё будет хорошо.

– Ну, Леонила Георгиевна, а как ваше самочувствие? – женщина пристально посмотрела на Лёльку сквозь очки.

– Спасибо… пить хочется, – ответила Лёлька, обеспокоенно глядя на доктора, – А… что со мной случилось?

Женщина вздохнула, взяла стоявший у стены стул и присела рядом с Лёлькиной кроватью. Она так пристально смотрела на Лёльку, нахмурив при этом брови, что Лёльке стало как-то не по себе.

– Тебе повезло, что вовремя помощь подоспела. И организм молодой, сильный! Скажи мне, Лёлечка… Можно мне тебя так называть – Лёлечка? Ну вот, прекрасно. Скажи мне… ребеночек твой, желанный?

– Да! А… почему вы спрашиваете? – Лёлька во все глаза смотрела на доктора, – Что… что…

– Ну что ты, успокойся. Ты же сама медик, понимаешь, что я обязана была у тебя это спросить. Ничего, Лёлечка, ничего, всякое бывает, всякое случается! Ты ещё молоденькая, и будут у тебя ещё детки! Трое, а то и пятеро! Ты сильная, здоровая! Ну, мы с тобой потом ещё поговорим, а пока тебе нужно отдыхать.

– Я…, – Лёлька не смогла больше ничего вымолвить, горло сжало, внутри всё полыхнуло и обожгло болью, она поняла, что случилось.

– Муж твой приезжал, сидел здесь долго, ждал, когда операция закончится. Всё хорошо, девонька, всё прошло хорошо. Доктор наш, Степан Кузьмич, руки у него золотые! А сейчас… крепись, моя хорошая. Всё пройдёт, всё забудется, вся жизнь ещё впереди. Муж у тебя какой хороший, заботливый, сама ты умница, красавица!

Лёлька словно окаменела. Слушала и не слышала слова доктора, безучастно смотрела она, как пришла добрая Людмила Геннадьевна со шприцем под белой марлевой салфеточкой, и вскоре разлилось по телу Лёльки блаженное, тихое и тёплое. Она словно бы уснула, но не спала, она видела, как лежит на своей кровати её соседка по палате, как заострились черты её лица, как безучастно она смотрит в потолок, почти не моргая, только губы её беззвучно шевелятся. И вроде бы Людмила, а может ещё кто-то напоил Лёльку прохладной водой, смочил лоб. Но ей уже ничего не хотелось.

Да. Лёлька всё поняла. Поняла, что нет больше её ребёночка, но думалось об этом как-то… словно это всё было во сне или происходило не с ней.

Вскоре Лёльке разрешили вставать и понемногу ходить по палате. Она уже знала, что у неё открылось кровотечение, и что она потеряла много крови, но ей повезло, что случилось это не дома, а в Ключевской больнице, и ей вовремя смогли оказать помощь. А потом и экстренно перевести в районную больницу, где над нею «колдовали» лучшие специалисты.

– Ну, как ты? – спросил Володя, когда его пустили к жене, нарядив в халат и белую шапочку.

– Ты на доктора похож. Тебе идёт, – сказала Лёлька мужу.

Почему-то ей было неприятно сейчас смотреть на Володю, хотя тот участливо смотрел на неё и нежно поглаживал похудевшую, бледную руку жены. Лёлька почти не слушала, что говорит муж, погружаясь всё глубже куда-то в себя.

И даже обрадовалась, когда в палату заглянула Людмила Геннадьевна и позвала Володю на выход. Лёльке хотелось, чтобы все ушли. Чтобы никто не трогал её, ни о чём не спрашивал и даже на неё не смотрел. Она с трудом сдержалась, стерпела, пока заботливая Людмила расчёсывала ей волосы.

– Вот, муж у тебя молодец, – приговаривала Людмила, – Расчёску привёз, и пасту зубную, и щётку. Одежду твою, всё поглажено и сложено аккуратно. Иной ведь раз мужики такое притащат, что жёны тут ужасаются – где только дома такое откопали, в ящике с тряпками что ли. А твой – молодец, всё, что я ему сказала, записал и привёз. Повезло тебе, Лёлечка… Любит тебя муж! А детки у вас ещё будут, ты про это старайся не думать сейчас. Нужно организм восстановить, а в твои годы это недолго и времени займёт.

Надо было вставать. Надо крепиться, брать себя в руки, вставать и начинать жить дальше! Такой был у Лёльки характер, только она про него, наверное, и не знала раньше, до этого горя.

– Тебя как зовут? – спросила она соседку по палате, сидя у себя на кровати и собирая в хвост волосы, – Меня зовут Лёля, ну да ты, наверное, уже слышала.

– А я Тоня… Антонина.

– Слушай, Тоня, хочешь яблоко? Мне вот тут муж привёз, угощайся.

– Нет, я ничего не хочу, – Тоня отвернулась к стене и натянула на себя одеяло, – Отстань от меня со своими яблоками.

– Ну, я вот на тумбочку тебе положу, может быть позже захочешь, – Лёлька всё понимала…

Если у самой Лёльки и в самом деле всё было не так плохо, и, можно сказать, всё было впереди, то у Антонины дела были хуже… намного хуже, и Лёлька это понимала.

Володя приезжал не часто, и Лёлька сама от себя не ожидала, что это её даже порадует. Теперь, когда ей разрешили ходить по больнице, они с мужем сидели на стульях в длинном коридоре и говорили о чём-то постороннем… словно не очень близкие друг другу люди. Только раз Володя попытался поговорить с женой о случившемся.

– Я с доктором говорил, он сказал всё нормально будет у тебя со здоровьем. Сказал, такое случается, немало случаев, – Володя не смотрел на жену, перебирая пальцами свой шарф, – Только вот пока про выписку ничего не сказал, когда тебя выпишут.

– Мне тоже не сказал. Утром был обход, сказал – как только убедится, что всё хорошо, тогда и выпишут.

– Я на две недели уеду. Дома одному чего делать… Ты, судя по всему, новый год в больнице встречать будешь, так я с Мишей напросился. Тебе если что-то нужно, скажи, я привезу.

– Да ничего не нужно, всё есть, – безучастно глядя в окно, ответила Лёлька, ей хотелось, чтобы муж поскорее ушёл, и его отъезд её не волновал больше.

Утром был обход, и она сама говорила с лечащим врачом Ириной Венедиктовной, и та ей сказала, что если всё будет хорошо, то Лёльку выпишут через десять дней. Как раз к новому году… Но услышав от мужа, что тот собирается в поход, Лёлька почему-то не стала ничего ему говорить про выписку. Ей хотелось побыть одной. Пусть едет в свой лес, а Лёлька будет одна встречать новый год… совсем одна…

Больше чем муж, Лёльку сейчас заботило то, что ей нужно как-то сообщить родителям… Всю правду она решила не говорить, зная, что отцу снова назначили лечение в кардиологии и лишние волнения ему были совершенно ни к чему. Тем более, что уже ничего не поправишь, что случилось, то случилось, и обратно ничего не повернёшь.

Выспросив у Людмилы Геннадьевны разрешение позвонить родителям, Лёлька долго собиралась с силами, чтобы голос её звучал бодро и весело.

– Мамуль, привет! Прости, долго не звонила, всё некогда было. Как у вас дела, как папа?

Ничего не укроется от материнского сердца… И несмотря на всю Лёлькину весёлость, Наталья Сергеевна прервала свой рассказ и спросила:

– Доченька, у вас всё хорошо?

– Мам… ты только не волнуйся, но у нас не получается в отпуск приехать. Володю направляют в поход, и мы решили отложить отпуска, немного позже приедем, ближе к весне. Хочется вместе поехать, да и у нас сейчас много работы, у меня дежурства…

– Ой, я уж думала случилось что. Ну, бывает, ты не огорчайся так из-за отпуска, моя хорошая! Побереги там себя.

Лёлька сослалась на занятость и усталость, положила трубку и потёрла руками лицо… Не думала она, что когда-то ей придётся врать родителям и что-то от них скрывать! Да, в жизни всё не так однозначно, иногда хорошее и плохое как-то странно меняются местами…

Глава 16

Вернулась домой Лёлька на больничной Ключевской «буханке», с несменным Григорием Векшиным за рулём. Мужчина с плохо скрываемой жалостью и сочувствием поглядывал на свою бледную пассажирку.

– Давай-кась, закутаю тебя потеплее, морозно нынче, – Григорий обернул Лёльку в огромный овчинный тулуп, – Аннушка дала дедов кожух, глянь как холодно, печка машину не прогревает в такой мороз. Ишь, как вскрепчал, небось все сорок, а то и больше будет. Вот, сейчас и поедем.

Утонувшая в тёплом кучерявом тулупе Лёлька спрятала в рукава подзябшие свои руки и уставилась в затянутое морозным узором стекло машины. Мимо плыл укутанный в снежные шали еловый лес, почему-то сейчас показавшийся Лёльке каким-то мрачным. Она вполуха слушала, как Григорий рассказывает ей про то, что скоро приедут дочки на каникулы, и что Аня затеяла небольшой ремонт, но приболела и не смогла сама поехать в райцентр, встретить Лёлю, а заодно купить кое-что для ремонта.

– Вот, список мне дала. Я всё купил, что написала! Всё нашёл! – с гордостью заявил Григорий, явно довольный своей находчивостью и предвкушавший похвалы.

– Аня обрадуется, – поддержала его Лёлька, – В нашем-то хозмаге не всё можно найти.

– Ты поди голодная? – спохватился Григорий, – Вон, в сумке доставай, Анюта пирожков тебе послала, с печёнкой, сказала – полезно… Знаю я, что за еда в больнице, сейчас дома-то быстро оправишься! Дома и стены помогают! Молоко там, в термосе, пей. Доктор сказала, что тебя нужно корить хорошо, чтобы ты выздоравливала!

Так тепло стало Лёльке… и от тулупа, пахнущего овчиной и ёлками, от Аниных пирожков и заботливого взгляда Григория, что слёзы вдруг ручьём хлынули из глаз, она никак не могла прожевать откушенный кусочек пирожка, плакала и пыталась его проглотить.

– Дочка, ты чего? А? Ну, всё, всё! – Григорий остановил машину, взял холодную Лёлькину руку в свою широкую натруженную ладонь, горячую и жёсткую, – Вот придумала плакать… ну, может и хорошо… ты поплачь, авось и легче станет! А вот я тебе расскажу – я теб понимаю… у нас ведь с Анютой тоже не двое деток-то… а трое было бы! Мальчишечко наш… месяца ещё не было, а вот ведь как – Бог и прибрал. А ничего, жизнь-то она такая! У тебя всё впереди ещё, утри-ка слёзы, дочка!

Лёлька послушно вытерла мокрые щёки и во все глаза смотрела на Григория. А она и не знала, что добрая и улыбчивая Анюта пережила в жизни такое страшное горе… Григорий потёр свои озябшие руки, снова завёл машину и они двинулись в путь.

– Ты давай ешь, смотри, какая бледная, – говорил мужчина, – Домой только к вечеру попадём, смотри, как позёмка стелет, значит мороз отпустит, но совсем немного. Не озябла?

Лёлька помотала головой, наевшись, она напилась из термоса тёплого молока и её стало клонить в сон. Устроившись поудобнее, она потонула в тулупе, только макушка торчала, и не заметила, как заснула. Вроде бы что за сон в холодной «буханке»? Так скажет только тот, кто никогда не спал в больничной палате… где всегда какие-то шорохи в полутёмном коридоре, и приглушённые голоса где-то там, в недрах гулких больничных помещений…

В Ключевую прибыли вечером, звёзды только начали рассыпаться в тёмной синеве над лесом, когда скрипнув колодками «буханка» остановилась возле Лёлькиного дома. Тёмные окна Лёльку даже обрадовали, значит, Володи и в самом деле не было дома, а то она опасалась, что муж откажется от похода и будет ждать её дома.

– Не топлено ведь, поедем к нам, – покачал головой Григорий, – Поспишь, а утром натопим и снег во дворе тебе уберу, не сама же станешь кидать!

– Спасибо вам за всё, дядь Гриша, – ответила Лёлька, – Да тут и снегу-то немного намело, ничего, я тропинку протопчу. И печка у нас быстро топится, хорошо. Ты уж не сердись, дядь Гриша, но так после больницы домой хочется!

– Ладно, что уж, сам понимаю, – Григорий вышел из машины, – Посиди пока, сейчас я…

Мужчина достал из машины небольшую фанерную лопату, в таком краю, где снег лежит бо́льшую часть года, вещь эта необходимая, и начал живо раскидывать снег. Лёлька и моргнуть не успела, как до крылечка пролегла ровная широкая дорожка.

– Ну вот, так-то получше, – сказал Григорий, достал из машины Лёлькину сумку, и поставил ей на крыльцо, – Ну что, к нам не надумала? Справишься сама-то, одна? Эх, надурь Володька твой придумал сейчас в поход уйти! Надо было с тобой дома оставаться.

– Да он не знал, что меня выпишут, – Лёлька сама не поняла, зачем она старается оправдать мужа, но уж как есть, – Думал, что меня только после нового года отпустят.

– Завтра заеду к тебе, Аня там тебе банок с заготовками с погреба достала. Ну, если что нужно – ты к нам сразу, поняла?

– Да, поняла! Спасибо! – Лёлька вдруг вспомнила, что так и стоит в дедовом тулупе, – Ой, тулуп-то чуть не забыла! Спасибо, дядь Гриша!

– Нет, завтра заберу! Дом нетопленый, пока печь нагреет, в нём сиди.

Григорий уехал, а Лёлька, необъятная в этом огромном тулупе, вошла в дом. Вторая половина дома, где было другое крыльцо, пока пустовала, ждали новую учительницу в местную школу и жильё берегли для неё, так что во всём доме Лёлька была одна. Как-то даже немного жутковато вдруг ей стало в этой гулкой тишине, но вскоре в печи затрещали дрова, свет она включила и в кухне, и в комнате, и в маленькой прихожей. Стало уютнее, Лёлька проверила дверь, убедившись, что та заперта на засов, и стала разбирать сумку.

Говорят, дома и стены лечат. Только вот почему-то в Лёлькином случае это не работало. Первую ночь она провела почти без сна, не то, чтобы ей было страшно… просто гулкая пустота дома словно поселилась и в Лёлькиной душе – там тоже было пусто и тоскливо. Она села у печи, в ночнушке и валенках на босу ногу, подкладывала дрова и смотрела на огонь. За окном, украшенным морозными витыми узорами, лунная ночь заливала бело-голубым светом высокие сугробы.

Лёлька обошла комнату, почему-то казалось, что она не была дома так долго… На глаза попались аккуратно свёрнутые и сложенные в стопку Володины карты и толстый блокнот. Взяв одну, Лёлька развернула бумагу и включила зелёную настольную лампу, словно пытаясь в её свете разглядеть то, что видел там Володя. Линии, чёрточки и значки хранили от неё свои тайны, ни о чём не рассказывая и словно смеясь. Это даже посложнее латыни, подумала Лёлька и положила подбородок на руки рассматривая карту. Только и понятного там было, что названия – вот Суя, вот Морозная река и Кривая сопка, а вот Ключевая… и ещё какие-то треугольнички и карандашные отметки у подножия сопки… Лёлька не заметила, как задремала…

Вдруг она вздрогнула всем телом и даже подскочила на стуле, ей показалось, что кто-то негромко стукнул в дверь. Она прислушалась, и кожа её пошла крупными мурашками – она услышала негромкий смех… детский. Выглянув в кухню, она убедилась, что там никого нет… Хотя, кто там мог быть, когда входная дверь закрыта на толстый железный засов, а за нею и вторая дверь, оббитая ватой и дерматином, тоже плотно закрыта.

Лёлька приникла лицом к окну в кухне, пытаясь разглядеть нет ли кого на крыльце – мало ли, чьи это глупые шутки! Но свет луны так ярко освещал всю округу, что было даже воткнутые в сугробы вешки из веток. Снег блестел и искрился до самого склона, в домах темнели окна, и никого не было видно в этом зимнем ночном безмолвии.

Лёлька помотала головой – что же это, неужели она сходит с ума? Нужно будет завтра показаться своим коллегам в больнице, пусть проверят! Холод забирался под лёгкую ночнушку, хоть и было в доме натоплено, и Лёлька забралась под одеяло, не потушив лампы… прижимая к себе одеяло, она слышала, как тикают часы на комоде, как еле слышно скользят по стеклу поднятые позёмкой колючие снежинки. Сон сомкнул ей глаза…

Проснулась Лёлька от того, что тело всё затекло, вдобавок она еще и вся замёрзла. Она так и сидела за столом в ночнушке и валенках на босу ногу, уронив голову на Володину карту. Напротив неё горела лампа, за окном только занималось зимнее утро.

«Приснилось! – с облегчением подумала Лёлька, – А я-то уж было решила, что совсем ума лишилась! Надо к Свете сходить, пока бабы Глаши нет, хоть с ней посоветоваться, а то так в самом деле недолго и свихнуться!»

Вся трясясь от утренней прохлады, она скинула валенки и юркнула под одеяло с головой, сжавшись в комочек и стараясь согреться. Торопиться было некуда, Ирина Венедиктовна предупредила её что на больничном Лёльке быть еще долго, только наблюдаться ходить нужно будет к своим ключевским коллегам. А раз в две недели в Ключевую приезжал доктор из района, иногда это и была сама Ирина Венедиктовна, и она взяла с Лёльки слово, что та обязательно покажется ей.

Утро еще совсем раннее, подумалось Лёльке, можно еще поспать, тело болело после неудобного сна за столом и теперь блаженствовало под тяжёлым ватным одеялом.

«Снова сниться, – сквозь сон подумала Лёлька, когда снова услышала тихий детский смех, – Надо было не отказываться от успокоительного… Может всё же приехала та новая учительница, и у нас теперь соседи есть, а у них ребёнок! Хоть бы так и было, иначе мне прямой путь к психиатру…»

Она провалилась в сон, и проспала почти до обеда, ничто не беспокоило её – ни сновидения, ни мысли, ни беспокойные соседи по палате, как было в больнице.

Глава 17

Сама Лёлька этого не понимала, но дома, в одиночестве, ей становилось всё хуже. Она сходила на приём в больницу, где коллеги её радостно встретили и тактично не задавали никаких вопросов. Больничный лист ей продлили, Гладков самолично принял пациентку, выписав на бумажке указание Тамаре из лаборатории взять у Леонилы Георгиевны анализы. А после пригласил побеседовать с глазу на глаз…

– Лёля, я думаю, вам сейчас нужно позаботиться не только о физическом своём здоровье, но и о… душе, так скажем. Скажите, как вы спите, нормально? Беспокойство или что-то другое, на что вам, как медику, не трудно обратить внимание?

– Я только выписалась, – после короткого раздумья ответила Лёлька, – Сами знаете, какой в палате сон, дома, конечно, лучше спиться. Думаю, скоро всё наладится.

– Бумаги ваши передали из районной больницы, – постукивая карандашом по столу, задумчиво сказал доктор Гладков, – Вот, можете сами посмотреть…

Доктор подвинул к Лёльке бумаги, а сам встал налил в два стакана чай и поставил их на стол. Он терпеливо ждал и украдкой поглядывал на хмурившуюся девушку. Лёлька изучила всё, что было написано и взглянула на Гладкова.

– Лёля… у вас в семье всё хорошо? Вы… вы сами, хотели этого малыша? Вы же понимаете, почему возник такой вопрос. Конечно, всё не так однозначно, может быть, случившееся – всего лишь страшное стечение обстоятельств… Не будь вы медиком, да ещё и моей коллегой, я вряд ли показал бы вам это.

– Вы считаете, что…

– Не могу сказать достоверно, нужны более глубокие анализы. И нужны они были до того, как вы получили лечение и донорскую кровь. А сейчас… даже в районе нет возможности хранить образцы, так что – это всё, что имеем. Возможно, я повторяю – возможно, что какие-то препараты могли спровоцировать, но и вероятность естественных причин тоже очень велика. Вы поменяли климат, приехав сюда. Ваша жизнь изменилась, организм не мог не отреагировать. К тому же и бытовые условия не были для вас привычными – вода из колонки, дрова и прочее… Это всё требует физической силы и подготовки.

Лёлька молча смотрела в окно и думала о словах опытного доктора. Нет, она не могла поверить, чтобы Глафира Трифоновна дала ей какой-то сбор… но, с другой стороны, ведь она не знала о беременности Лёльки, та только собиралась про это сообщить. Может быть, в чайном сборе что-то такое было, не умышленно…

– Я думаю, вам нужно сейчас очень внимательно относиться к своему здоровью, – сказал Гладков, поняв, что Лёльке нужно подумать и потому ей хочется поскорее уйти, – Назначения вам даны, осталось только восстановить душевное равновесие, и если в этом вам нужна помощь, я могу направить вас в райцентр, туда из области раз в месяц приезжает мой давний товарищ. Он невролог, но психиатрия – его, так сказать, увлечение. И я считаю, что у него в психиатрии успехи ничуть не хуже, чем в основной практике.

– Спасибо большое, Иван Тимофеевич, но я думаю, что справлюсь. Всё же закончилось, осталась жива…

– Старайтесь хорошо питаться, гуляйте и получайте положительные эмоции, тогда, я уверен, скоро к нам вернётся наша весёлая и улыбчивая Лёля! И ещё… всё же будьте осторожны. Я слышал, что вы к местной нашей, так сказать, знахарке заглядываете. Надеюсь, вы как медик понимаете…

– Конечно понимаю, – устало вздохнула Лёлька, – Да и знаете, никакая Глафира Трифоновна не знахарка, сплетни всё… Обычная бабушка, немного одинокая. А травы… Так корень валерианы – тоже трава, можно сказать.

– Я рад, что вы всё это воспринимаете разумно, – Гладков довольно глянул на Лёлю, – Я считаю, что вам, Лёля, нужно учиться дальше. Из вас получится отличный доктор, какую бы специализацию вы не выбрали. Ну, ступайте, отдыхайте и набирайтесь сил. На приём придёте, как назначено. Если нужна помощь, обязательно сообщайте – коллектив у нас дружный и все за вас переживают, как за родню!

Вернувшись домой, усталая Лёлька легла на кровать и задумчиво смотрела в потолок, вспоминая то, что сказал ей Гладков. Но больше её беспокоило то, о чём он промолчал.

Примерно через полчаса небольшой буфет в кухне, купленный с рук, когда они только переехали в дом, стоял с распахнутыми настежь дверцами и пустыми полками. Лёлька, чуть раскрасневшаяся, стояла напротив него уперев руки в бока и задумчиво разглядывала всё, что было добыто из буфета и стояло на столе.

И вот странное дело…. Лёлька совершенно точно помнила, что перед тем, как она попала в больницу, в буфете стояло несколько банок, в которых она хранила подаренные Глафирой Трифоновной сборы. Вот в этой банке, с голубой капроновой крышкой, был, например, тот сбор, что Лёлька сама собирала, под присмотром бабушки Глаши. В нём была сушёная малина, бруснижный лист, как его называла баба Глаша, лист лесной земляники и ягоды можжевельника…. А в маленькой пузатой баночке, которая Лёльке особенно нравилась, лежали сухие листочки мяты. Теперь же все банки были пусты. И не просто пусты, а начисто вымыты. Чистые, без единой пылинки крышки лежали рядом. Полки так же сияли чистотой, крупы, сахар и прочие запасы – всё было на своих местах.

Лёлька поняла, Володя выкинул всё, что она приносила от Глафиры Трифоновны, даже мёд, и тот ликвидировал. Банка из-под него до сих пор хранила аромат воска и луговых цветов. Может быть, доктор в районной больнице говорил и с Володей, и тот решил, что виной случившемуся – травяные сборы Глафиры Трифоновны и потому выкинул все, до единого листочка. А может… у него для этого была какая-то своя причина.

У Лёльки похолодело внутри… Страшно было подумать, что тот, ради которого ты готова на всё, с которым делишь жизнь, смог сотворить такое. Нет, нет, не может такого быть – кричало сердце, и Лёлька бессильно опустилась на стул. А голова сердцу почему-то не верила…

Прибравшись и отдохнув немного, Лёлька решила навестить Светлану, сейчас ей как никогда нужна была поддержка подруги. Выглянув в окно, Лёлька с удивлением обнаружила, что давно стемнело, стужа всё сильнее затягивала своими великолепными узорами оконные стёкла. Идти куда-либо расхотелось, да и печка ещё не протопилась, без присмотра не оставишь. Апатия охватила всё Лёлькино тело, пусто и горько стало на душе, и мысль о предательстве мужа не выходила у неё из головы. К Светлане она не пошла…

Домой Володя вернулся через несколько дней после того, как Лёльку выписали из больницы. Не ожидая застать жену дома, он даже немного замешкался, когда увидел, что из трубы их дома вьётся дымок. Лёлька сидела у окна и видела, как он остановился на узкой тропке, глядя вверх, на трубу. Помялся немного, поправил на плече рюкзак и зашагал к крыльцу. Она даже не шелохнулась, чтобы встретить мужа или вообще хоть как-то отреагировать на его появление дома.

– Привет! Я не знал, что тебя выписали! – Володя бросил на пол в прихожей свой рюкзак и посмотрел на жену, – Как ты себя чувствуешь?

А Лёльку было не узнать… Если бы сейчас её увидел кто-то из коллег, то ни за что не узнал бы в этой исхудавшей, осунувшейся девушке с беспокойными глазами, окружёнными синими тенями, прошлую смешливую Лёльку. Она сидела у окна и медленно водила пальцем по стеклу, растапливая морозные узоры слабым теплом своей руки.

– Лёля! Что с тобой! – Володя сам побледнел от страха, кинулся к жене и развернул её лицом к себе.

Её глаза, потемневшие и покрасневшие от бессонницы, смотрели то ли куда-то сквозь него, толи внутрь себя, и выглядело это… до такой степени жутко, что Володя содрогнулся. Эта дрожь передалась Лёльке и она будто очнулась, судорожно вздохнув, прошептала:

– Тише! Ты… ты слышишь смех?

– Смех? Какой… смех? – всё внутри Володи похолодело, – Ты что говоришь?

– Нет? Не слышишь? Вот и я не слышу… странно! – Лёлька освободилась от объятий мужа и снова отвернулась к окну, положив голову на свои руки.

– Я… ты посиди, я сейчас! – Володя торопливо глянул на часы, натянул свою куртку прямо на тонкую рубашку и выбежал из дома.

Спустя полчаса он снова появился на пороге, за ним показался силуэт доктора Гладкова с докторским чемоданчиком в руке и судя по его виду, доктор так же одевался второпях.

– Вот, доктор! С ней что-то не то!

– Конечно не то! – сердито блеснул глазами из-под запотевших с мороза очков доктор, – Когда такое случается, человеку нужна поддержка, участие и забота! А не гулёна-муж, пропадающий невесть где! Сам не можешь позаботиться о жене, так хоть бы к родителям её увёз! Что за мужик ты, если не можешь позаботиться о жене после… такого! Вот схожу-ка я сам, пожалуй, к твоему начальству и попрошу, чтобы никуда тебя не отправляли больше, пока я сам не решу, что Лёля в порядке!

– Доктор, но ведь я же не знал… я даже не знал, что её из больницы отпустили, она сама говорила, что еще не скоро выпишут! Я и решил, что заработаю ещё… а потом с ней дома буду, пока не поправится!

– Что-то я сомневаюсь в этом… да и вообще! Ладно, с тобой после! – доктор ополоснул руки под умывальником и внимательно посмотрел на Лёльку.

Вскоре Лёлька была уложена в кровать, заботливо укрыта одеялом, Гладков что-то негромко у неё спрашивал и убирал в свой чемоданчик шприц. Взгляд его пациентки совсем скоро снова стал осмысленным и… полным горя. Она увидела за плечом Гладкова испуганное лицо Володи и слёзы хлынули из её глаз на белоснежную подушку.