Текст книги "Меня убил Лель… Детектив"

* * *

Исайчев вошёл в кабинет Романа Васенко и сразу без предисловий спросил:

– Выяснил что-нибудь по факту гибели Игната Островского?

Роман оторвал взгляд от бумаги и, задумчиво посмотрев на сослуживца, по слогам растягивая слова, произнёс:

– Спё-ё-ёрли «дело». Тю-тю

– В смысле?

– В прямом! – выкрикнул Васенко, – Следователь Смирнов вернул дело из оперативного хранения на доследование и через месяц после этого умер. «Дело» в его столе и сейфе не нашли. Жена дома всё перерыла тоже не нашла.

– Его что? Убили?

Роман встал, вытянул руку в направлении тумбочки, припаркованной к его рабочему столу и, щёлкнул пальцем по клавише электрического чайника. Вынул из верхнего ящика две чашки. Повернувшись к Исайчеву, спросил:

– Валерьянки или сразу чай?

– Ты не ответил, – посуровев голосом, спросил Михаил.

– Нет, Михал Юрич, он умер от рака. Жена сказала, врачи давали ему три-четыре месяца. Смирнов прожил полгода. Никакого криминала, кроме того, что он кому-то «дело» спихнул… или… ну, в общем, ему нужны были деньги и немалые… Семья оставалась без кормильца. «Дело» получил официально, наплёл будто нашёл нового и важного свидетеля… Четырнадцать лет прошло, оставался год и все фигуранты были бы неподсудны. Но у кого-то жопку щемило. Как только подвернулся случай, маленькая лазейка, а именно умирающий «следак», покупатель дело приобрёл. Как тебе?

– Как? – усмехнулся Исайчев, – покупателю важна и до сих пор остаётся важна не только свобода, но и репутация. Ему значимо не бросить тень на репутацию. В этом свете нужно проверить связи следователя Смирнова с парашютными службами аэродрома, инструкторами и теми, кто водил знакомство с Игнатом Островским. Не только водил, но и был вхож на территорию клуба.

Роман почесал указательным пальцем макушку:

– Думаю, надо поискать ещё и тех, кто видел катастрофу лично.

За шестнадцать лет до описываемых событий. Аэродром авиационного спортивного клуба

От резкого торможения машину-такси занесло и Поля, выпрыгнула почти на ходу, едва удержалась на ногах. Она помчалась по лётному полю, волоча за собой сумку на длинных ручках. Задрав голову, высматривала в небе парашютиста. Игнат должен подать знак красным головным платком. Репетиция в цирке затянулась и Поля опоздала к началу загрузки парашютистов в учебный самолётик ДОСААФ99
  ДОСААФ – добровольное самоуправляемое общественно-государственное объединение, цель которого – содействие укреплению обороноспособности страны и национальной безопасности.


[Закрыть]. Ей было два раза обидно: первый оттого, что последние полгода она провожала Игната на прыжки, целовала его в щёку и, шептала на ухо: «Пусть будет с тобой бог и два парашюта», и второй, ей не удалось сказать несколько тёплых слов Соне, школьной подруге Игната. Сегодня у неё первый затяжной прыжок. Они после большой ссоры вроде подружились. Во всяком случае, Поля только ей рассказала о свадебном платье, которое для неё мастерила тётя. Соня тогда усмехнулась, спросила, сделал ли ей Лель предложение, услышала отрицательный ответ, усмехнулась ещё раз. Её сомнение не понравилось Поле, но она отнесла его больше к строптивому и неуживчивому характеру подруги Игната, чем к к тому, что она ей сказала.

Девушка заметила в небе среди чёрных точек, одну с красным всплеском, резко остановилась:

– Ле-е-е-ель! Я здесь …. Я здесь… – Поля принялась раскручивать над головой сумку, как вентилятор лопасти. – Я з-з-з-з-з….

Над парашютистом появился белый язык. Поля прищурилась, разглядывая, увидела, как купол наполнился воздухом и сразу обмяк, будто проткнутый мяч. В стороны полетели обрывки шелка и красная косынка. Они разноцветными пятнами держались в небе. Купол запасного парашюта вышел, но раскрыться, не успел – не хватило высоты. Парашютист, кувыркаясь, приближался к земле, стремительно, неудержимо. Верхушка холма скрыла его.

– Я зд-е-е-е…а-а-а

Поля бежала. Там, за бугорком… Резкая боль в лёгких подогнула колени, и она перестала махать руками, прижала их к груди. Парашют… спутанные стропы… распластанный человек. Этот человек Игнат. Поля приподняла ему голову, ладонью стёрла с лица красную землю, пошевелила мягкую, как резина, руку. Его лицо покойно смотрело в небо открытыми голубыми, как распустившиеся цветы цикория, глазами.

За спиной послышался звук приближающейся машины. Девушка не обернулась. Она застыла, окаменела, только зубы отбивали друг о друга частую дробь. Очнулась, когда в ушах зазвенел нестерпимый, выворачивающий нутро вой Славки, братишки Игната. Мальчишка упал на колени, пытался поднять тяжёлое тело, тянул его за руку.

– Вста-а-а-вай, Гнатка! Вста-а-а-вай! – охрипнув, он обхватил голову брата и затих изредка вздрагивая.

Припадая на ногу и, помогая себе бадиком, к месту падения быстрым шагом приближался высокий совершенно седой мужчина. За его спиной маячил, боясь обогнать парень. Оба они были одеты в тёмно-синие комбинезоны сотрудников аэродромной службы. Подбежав, старший опустился на колени, расстегнул и снял с головы парашютиста шлем, погладил взъерошенные степным ветром льняные волосы. Согнул спину, пытался услышать дыхание, приблизил своё лицо к лицу Игната. Не услышал и от этого сквозь его грубое, будто вырубленное топором лицо, пробилось другое удивлённое, беззащитное поверженное безнадёжным горем.

– Прости меня, мальчик. Не уследил! – не поднимая головы, бросил, прибежавшему с ним парню – Передай по рации выпускающему, чтобы никто больше не отделялся1010
  Парашютисты не прыгают с самолётов. Они всегда от них «отделяются».


[Закрыть]. Софью, Софью задержи!

– Поздно, Николаич! Она пошла…

Чёрная точка отделилась от самолёта и стремительно близилась к земле.

Тот, кого назвали «Николаичем» поднял голову:

– Высота отделения? Какая задержка?

– Высота 1200, задержка 101111
  Время задержки раскрытия парашюта в секундах.


[Закрыть]…

– … что ж ты дура делаешь? Тяни кольцо-о-о… Тяни-и-и-и… – простонал, едва шевеля губами старший инструктор. – Неужто решила воткнуться? Десять… одиннадцать… двенадцать…

В это мгновение в небе расцвёл жёлто-оранжевый бутон купола.

– Отчислить! Чтобы близко к клубу не подходила, зараза… – рыкнул Николаич и повернулся к Поле, попросил, – девушка, милая, отойдите в сторону… и брата отведите… Сейчас здесь будет полиция.

Он вынул из кармана комбинезона специальный нож с изогнутым лезвиями и принялся обрезать спутанные стропы парашюта.

* * *

Исайчев принял из рук Романа чашку с парящим чаем.

– Ясно, самоубийство Сони, как-то связано с гибелью Леля. – Михаил осторожно отхлебнул терпкий пахнувший чабрецом напиток. – Не с призраком Игната, прыгающего с подоконника, а именно с его настоящей гибелью. Приходи сегодня вечером к нам. Ольга утром поехала беседовать с супругами Соколовыми. Надо обсудить план дальнейших действий, сложить в кучку всё что удалось выгрести… Времени осталось всего ничего… скоро Корячок розгами начнёт подгонять… Кстати, Копилка сделала «голубцы» из виноградных листьев.

Васенко вскинул обе руки вверх, щёлкнул пальцами:

– Ай-вай-вай! Какой ты, Исайчев, глухой кулинарный невежда! – Роман укоризненно поцокал языком, – твоя жена готовит не голубцы, а «долму». Приду, конечно, у неё «долма» пальчики оближешь. Моя жёнка до поры до времени даже не подозревала о таком блюде. Однажды я рассказал об Олином кулинарном шедевре, вечером прихожу она с победным видом мне целую тарелку навалила. Листья виноградные на даче у соседа нарвала. Красивые – красные, розовые, жёлтые с дикого винограда, даже кипятком не обварила. Фарш на сковородке зажарила, риса добавила, в листья завернула и сверху майонезом с чесноком припорошила. Я начинку в тарелку вытряхнул, перемешал, съел… Так, она целую неделю злилась… Ворчала: «для тебя, Ромка, у чужих баб и огурцы зеленее, и сиськи больше, и попа толще».

– Смешно… – серьёзно обронил Исайчев, поставил на стол пустую чашку, пошёл на выход, у двери обернулся, – прибывай обязательно…

– Ты сейчас куда? – поинтересовался Роман.

– … по делам побежал, не могу одно «мизгирёвское дело» мусолить… других невпроворот…

* * *

По возвращении из Хвалыни Ольга позвонила Татьяне Соколовой, назвала тему её интереса, сразу получила твёрдое, процеженное сквозь зубы «Нет» и потом долго уговаривала женщину встретиться.

Сейчас вдавив кнопку домофона, услышала вопрос: «вы кто и зачем?». Ольга представилась. В замке щёлкнуло и, калитка лениво растворилась. Перед Ольгой открылась панорама поздневесеннего сада. В нём энергично передвигались люди, одетые в серые комбинезоны с жёлтыми отделочными полосками. Они обрезали сухие ветки, поправляли формы кустарников, мазали белой краской стволы деревьев.

Ольга пошла по вымощенной камнем дорожке к дому, увидела, пробивающиеся на клумбах оранжевые звёздочки молодых бархоток остановилась полюбоваться. Атласные, вытянутые звёздочки цветов группками выглядывали тут и там, цепляли взгляд. Она присела на корточки и пальцем осторожно погладила бутон, он оставил на коже нежный запах пряности и свежести.

Ольга глубоко втянула ноздрями напоенный ароматом весны, отгремевшей грозы и затухающего костерка воздух:

– Господи, хорошо-о-о! Как не хочется тащиться в дом, в тяжёлый разговор…

Произнесённая за её спиной фраза, заставила вздрогнуть:

– Давайте побеседуем здесь. Мне тоже не хочется туда. А больше всего сердце не лежит тащить в дом скверные воспоминания.…

Ольга обернулась, перед ней стояла женщина небольшого роста в таком же, сером с жёлтыми полосами комбинезоне. В руках она держала кисть со стекающей с неё белой краской.

– Давайте побродим по саду. Вы Ольга Ленина? Не ошиблась? – Женщина воткнула кисть щетинкой вверх в землю клумбы. – Татьяна Соколова. Что вы хотели узнать о моей работе в Исландии?

– Извините, ради бога, не столько об Исландии, сколько о госпоже Софье Мизгирёвой. – и умоляюще добавила, – не гоните меня, пожалуйста, это очень важно… Вы знаете, она умерла? – Ольга внимательно посмотрела в лицо Татьяны, стараясь уловить первую эмоцию.

Женщина резко отвернулась, и застыла на мгновение задержав дыхание.

Когда хозяйка вновь взглянула на гостью, лицо её всё ещё хранило след нечаянной радости.

– Она болела?

– Нет! Она сама распорядилась своей жизнью.

Обе женщины остановились и, молча разглядывали друг друга, размышляя – Татьяна о ненужных, неприятных ей воспоминаниях, а Ольга? Ольга рассматривала собеседницу, оценивала насколько откровенной может быть эта женщина.

Татьяне, на первый взгляд, было не более тридцати. Небольшие слегка раскосые глаза, близко прикреплённые к узкой переносице, делали лицо похожим на мордочку лисицы. Сходство усугублял рот с тонкой верхней губой и понятыми уголками. Выщипанные брови в точности повторяли дуги очков и по цвету от них не отличались. Казалось, что над глазами имеются два ряда бровей. На голове Татьяны морщилась серая забрызганная белыми каплями краски полотняная шапочка.

– Она убила себя? – верхние брови женщины приподнялись.

– Да! – резко ответила Ольга, – Она вскрыла вены. Вы, действительно, не знали об этом.

– Откуда! – удивилась Татьяна, – Я не общаюсь не с кем после того, как нас вышвырнули из института в Коупавогюре городе-спутнике Рейкьявика. Не могу найти работу по профессии. Правда, и не по профессии тоже ничего приличного не предлагают. Вот, приходится ухаживать за садом, вести хозяйство в отцовской семье, – улыбка чуть тронула губы Татьяны, а зайчик в глазах мелькнул и убежал в глубину чёрного, как беда зрачка. – Она, значит, того… Поставила точку… Интересно… Ну да, ну да… Скорпион укусил свой хвост…

– Поясните про хвост, – попросила Ольга.

– Что-то пошло не так, как она хотела, – Татьяна отвернулась от Ольги и неспешно пошла вглубь сада, увлекая за собой гостью.

– Дикая была баба, необузданная… не терпела возражений. Пётр Владиславович понимал её с полувзгляда, а она с ним совершенно не считалась. Мы удивлялись, как он терпит. Чуть что истерика иногда и с мордобоем. Она всегда с улыбкой повторяла одну и ту же фразу: «Знайте, черви выбирают только лучшие плоды…». Скажет, хихикнет и уйдёт восвояси…

– Вы знали человека по имени Игнат Островский? – Ольга поморщилась, потому что сразу пожалела о заданном вопросе. Подумала, если Татьяна имеет отношение к инсценировкам с Лелем, то именно с этого вопроса она начнёт лгать.

– Игнат Островский?! – хозяйка усадьбы медленно повторила имя, помогая себе вспомнить. – Ой! Лель? Конечно, знала. Мы студентами проходили практику в институте, где он работал. В нашем учебном заведении на доске «Гордость ВУЗа» висела его фотография. Девчонки всегда оборачивались, проходя мимо. – Татьяна впервые за всю беседу улыбнулась, а потом посуровела. – Он погиб! Почему вы спрашиваете? Лель имел отношение к Софье Мизгирёвой?

Сейчас, увидев на лице собеседницы искреннее удивление, Ольга поняла – Татьяна не знает истории Софьи и Леля. Подруги не были настолько близки. Значит, к «делу призрака» Соколова не может иметь никакого отношения. Дальше её вопросы могут касаться только самой Софьи. Ольга решила продолжить разговор в надежде отыскать дополнительные чёрточки к характеру героини и может быть, может быть, причину её поступка.

– Нет! Не имел! – уточнила Ольга и перевела русло разговора на другую тему, спросила. – Это дом вашего отца?

– Это наш с ним дом. Мой и его. Я после смерти мамы унаследовала её часть по завещанию. Отец женился, сотворил мне братишку. Здесь пока живу на иждивении родителя, благо с его половиной у нас давние хорошие отношения: в одном классе учились, за одной партой сидели.

– Ваш муж тоже живёт здесь?

Татьяна ещё раз отвернулась и Ольга услышала звук проглоченного в горле кома.

– Мы развелись, как только вернулись в Россию. Володя работает управляющим в фирме Софьи. Бензин бодяжит по её формуле. Он хороший химик. Хозяйка его ценит. Ой! Извините, ценила. Спала с ним. Мы не виделись и не слышались уже год.

– Извините. – Ольга тихонько кончиками пальцев дотронулась до плеча собеседницы, – Не могла обойти этот вопрос стороной.

– Куда же от него денешься, – вздохнула Татьяна, – не хотела вспоминать… не могу, люблю его до сих пор. … Зачем мы поехали в эту проклятую Исландию?!

Ольга остановилась, указала на лавочку:

– Давайте присядем. Действительно, зачем? Я навела справки: ваш тандем и здесь был успешен. Вы вели собственные проекты. О вас говорят, как о талантливых химиках. Что погнало в Исландию?

Татьяна присела и попыталась ногтем счистить с комбинезона прилипшую каплю краски.

– Свободы захотелось… свободы от родителей, начальников, подружек, друзей, от старинных связей… И потом Мизгирёв очень просил. Для разработки темы нужны были свои люди, говорящие с ним на одном языке. Мы с Володей взяли в России ипотеку и поехали в Исландию зарабатывать деньги. Разве ж я могла тогда предположить, что наша с мужем давняя ещё школьная привязанность разобьётся о скалу по имени Софья? – Татьяна наклонилась вперёд, согнула спину, поставила локти на колени и, закрыв лицо ладонями, всхлипнула. – Тяжело вспоминать… А надо? Скажите, надо?! Разве это имеет отношение к её смерти?

– Извините… вся жизнь Софьи имеет отношение к её смерти… – Ольга вслед за Татьяной присела на садовую скамейку, но села так чтобы Соколова не видела её лица, решила, так ей будет легче рассказывать.

– Я в Исландии увлеклась работой, не видела ничего рядом. Тема была серьёзная. Страна диковинная… Знаете, – Татьяна обернулась, и Ольга увидела, как в её глазах зажёгся огонь удивления, – они едят протухшее акулье мясо и считают это деликатесом, морщатся, плюются, запивают не менее противным напитком, подчёркивая тем самым свои исландские корни. Эдакая кичливость… Мы как-то с Володькой… – она запнулась и, растерянно взглянув на гостью, замолчала.

Пауза затянулась и чтобы её прервать Ольга попросила:

– Давайте всё же походим, у меня спина замерзает…

Татьяна встревожилась. Неуверенно предложила:

– Может быть, в дом? Напою вас кофе. Бразильским. В Исландии кофе не растёт. Я здесь по приезде употребляю его в диких количествах, никак не могу напиться…

– Так, в России оно вроде тоже не растёт…

– Не растёт! – согласилась Соколова, – но, знаете, здесь у кофе родной бразильский вкус, а там от него только привкус. Дело, по-моему, в воде.

– А как же тяжёлые воспоминания? Вы не хотели тащить их в дом. – Ольга виновато взглянула на собеседницу.

– Не хотела, – согласилась Татьяна, – их там и так полным-полно. Все уголки забиты и заплаканы. – Она в нерешительности потопталась на месте, а потом взглянула на Ольгу с надеждой, спросила, – вы принесли мне горькую, по сути, весть, но она может быть началом моей надежды. Ведь может быть, может быть?

– Вы думаете он захочет вернуться? – с удивлением спросила Ольга, а сама подумала «На её месте, я не пустила бы эту мысль к себе в голову. Хотя…»

– Осуждаете? – печально и как-то по-детски спросила Татьяна, – Осуждаете! Сколько лет уже прошло, а я ведь никого лучше не встретила.

В уютной, небольшой кухоньке дома Соколовых Ольга, уселась в уголок, постаралась прислониться озябшими ногами к батарее. Татьяна принялась варить в турке на две чашки ароматный с нотками миндаля кофе, а Ольга незаметно глотала возникшие во рту слюнки.

Кофе, действительно, был классным. Отхлебнув из чашки, она усмехнулась.

– Что невкусно?! – всполошилась Татьяна.

– Нет! Что вы! Очень вкусно… – скороговоркой выпалила гостья, – ваш кофе заставил меня вспомнить однажды прочитанную фразу придворного лекаря царя Алексея Михайловича: «кофе изрядное есть лекарство против надмений, насморков и главоболений». Хорошо, правда?! Главоболений…

– Хорошо, – согласилась Татьяна, и тоже отхлебнула из чашки, – давайте закончим с моим главоболением. В общем, история обычная, наверное, даже примитивная – жена вернулась не вовремя и в своей кровати обнаружила давно знакомую ей женщину. Знаете, у меня тогда ноги ослабли, присела на корточки там, где стояла… Софья не торопилась, вальяжно потянулась, встала, не спеша начала одеваться, даже попросила Володю застегнуть бюстгальтер, – Татьяна виновато улыбнулась, зябко поёжилась. – Извините за подробность… он ведь сделал то, что она просила, не глядя на меня… потом спохватился и тоже начал одеваться. Когда они выходили из квартиры, она похлопала меня по плечу, сказала: «Не горюй, не мыло – не смылится. Черви выбирают только лучшие плоды…». Я просидела так до самого вечера, а потом поняла – встать не смогу, ноги закаменели, упала набок, так до утра у двери и провалялась. Хотела позвонить подруге, но было стыдно… стыдно. … Очнулась в больнице с двусторонним воспалением лёгких. Пролежала два месяца…

– Он навещал вас?

– Да, однажды…

– Пытался объясниться?

– Нет. Сообщил, если подниму скандал, нас вышвырнут из страны. Здесь такого не прощают и тогда тю-тю наша квартира. Ипотеку нечем будет выплачивать. Жилплощадь оставлял мне вроде как компенсацию… Ольга вы когда-нибудь ненавидели так, что хотелось убить?

– Вам хотелось стать палачом? – усмехнулась Ольга, – вы попробовали?

– Что? – не поняла Татьяна.

– Мстить ей, вы пробовали?

– Зачем? Ей с лихвой отомстила жена профессора Сигурдура Тимресона. Софья повторила «фокус» и с её мужем. Но Свана оказалась проворнее меня. Она расцарапала ей физиономию, выгнала под зад коленом из института и из страны, а мужа заставила прилюдно каяться. Когда мы уезжали, Свана пришла проводить. Извинилась, что не может нас оставить. И ещё она сказала: « каждая овечка будет подвешена за свой хвостик». Видите, так оно и получилось… Может быть, сейчас выскажу парадоксальную мысль, она пришла ко мне в больнице. Вот уж, где было время подумать… Я там вспоминала свою жизнь в городке, мужа, поступки Софьи и поняла, вероятно, долгие и великие страдания делают человека тираном… Она смеялась, кривлялась, совершала дурные поступки и была абсолютно несчастна… может быть поэтому ей долго всё прощали… Где-то я прочла, не помню где – каждый тиран должен знать размер своей шеи или насколько остро наточена его бритва… или… – Татьяна зажмурилась и скривила лицо, как от зубной боли, как будто мысль, которую она собиралась высказать пришла ей только сейчас, – … или она делала это от скуки, что ещё хуже…

– Почему? – не поняла Ольга.

– Что почему? – переспросила хозяйка.

– Почему ей было скучно? Разве ей не нравилось то чем вы занимались.

Татьяна кисло улыбнулась:

– Софья не работала в Исландии ни одного дня. Она положила свой красный диплом под подушку. Мизгирёв и так обеспечивал её всем.

– Не понимаю, зачем нужно было столько лет учиться, чтобы…

Соколова вскочила и, приложив указательный палец к губам, оборвала Ольгу на полуслове, секунду подумала и сказала:

– Вы ведь не просто так спросили про Леля? Правда? – Татьяна обрадовалась пришедшей к ней догадке, – Да… да… да… Боже мой, как я не догадалась раньше! Однажды она проговорилась о человеке, которого любила больше жизни, о том, что он погиб. Точно это Лель! Они были из одного города… Софья училась с ним на одном факультете. Хотела быть рядом! Ей совсем не нужна была химия… ей нужен был он! Я это чувствовала, но поняла только сейчас. Все остальные люди были для неё мусор! Хуже всего, что она сама испытывала любовь, знала, как больно расставаться, и всё же рвала чужие жизни, рвала как ненужные тряпки…

– Вам её жалко?

– Жалко? – Татьяна сжала кулаки и с силой стукнула ими по столу, заговорила, выкрикивая слова, – Собак, заражённых бешенством, отстреливают! Вы уверены, что она сама? Хотя зачем спрашиваю? Вот вы прежде чем войти ко мне в дом пожалели меня. Когда я высказала мысль о возвращении мужа тоже пожалели, а она не пожалела ни тогда ни позже. Нет! Не жалко!

– Мне пора. Спасибо за кофе, – Ольга встала, протянула хозяйке руку, – Всего вам доброго. У вас всё будет хорошо…

Татьяна схватила обеими ладонями протянутую руку Ольги, принялась потряхивать её резкими и быстрыми движениями, будто боясь опоздать, заговорила:

– Мёртвым не нужна ни жалость, ни прощение. То и другое нужно живым. Я его, конечно, прощу… если он вернётся…

«… если вернётся» – про себя повторила Ольга.