Текст книги "Чертополох и золотая пряжа"

Интерлюдия 3

Под мерный топот коня Мэри рассказывала лесничему о событиях последних дней. Появление в королевском замке дочери мельника вызвало столько сплетен и пересудов, что бедной служанке даже придумывать ничего не пришлось. Попутчик слушал внимательно, изредка задавая вопросы:

– Из Фортгала дева, говоришь? Любопытно… А ты сама как в замке оказалась?

– Ее величеству, королеве Гинерве, понравилось мое смазливое личико, – хмыкнула Мэри. – Но в замке главное – быть достаточно глупой, чтобы не замечать очевидных вещей, достаточно умной, чтобы выполнять указания, и достаточно расторопной, чтобы не попасть на обед к грогану. До недавних пор мне это удавалось, но потом вышел промах – я не разглядела в леди Айлин сейдкону. Мне даже в голову прийти не могло, что сида может полюбить мельника, а не рыцаря или менестреля! Да еще и родить от него дитя.

– Да, странно, не похоже это на туат де Дананн… но бирюзовые глаза твоей госпожи о многом говорят, даже слишком о многом, чтобы это было простым совпадением, – пробормотал мужчина, придерживая коня и вглядываясь в женскую фигуру, двигавшуюся им навстречу. Он готов был поклясться всеми озерами мира, что еще мгновение назад на дороге никого не было. Как, впрочем, и тумана, расплывшегося молочной рекой.

«Эх, на все бы мои вопросы так быстро находились ответы», – подивился он про себя и спешился. Кем бы ни была эта женщина, встречать ее в седле было бы верхом неприличия.

– Пусть не пересохнут озера в твоих угодьях, – первой поздоровалась она.

– Да расстелятся дороги ровными нитями под твоими ногами, почтенная Эйнслин, дочь Лесного Царя.

Мэри во все глаза глядела на стоящую перед ней женщину. Высокую, тонкокостную, с удивительными пепельными волосами, собранными в тугой узел, с поразительно знакомыми бирюзовыми глазами, обрамленными сетью мелких морщин.

– Куда путь держишь, дитя глубин? – вопрос сиды прозвенел ручьем.

– К хозяину своему, покорителю и поработителю, важные вести везу, – с несвойственной лесничему дурашливостью произнес эрл Гарен. Мэри молча перевела на него взгляд и от удивления вцепилась онемевшими пальцами в поводья. Знакомый образ смывался с эрла, словно грязь с витражного окна. И вот уже перед ней не знатный широкоплечий господин, а незнакомец красоты невероятной и стати неписаной. Глаза, что ночные озера, улыбка, что ясный день. А из волос каштановых, растрепанных зеленые водоросли выбиваются.

Мэри так восторженно смотрела, что келпи не выдержал и беззлобно ей бросил:

– Смотри, муха залетит.

– А… Ты кто?

– Зови меня Калдер, – подмигнул он служанке и повернулся к стоявшей сиде.

– Прошу простить мою неучтивость, госпожа лесных троп. Чем могу быть полезен?

– Ты – ничем, – горько усмехнулась сида. – Можешь идти. Неси своему хозяину и другу дурные вести, у него их и так полное решето. Несет и расплескать боится. Одной больше, одной меньше – невелика разница. Но я не к тебе, я к спутнице твоей пришла. Знала, что вы одной дорогой движетесь.

Калдер нахмурился, а Мэри нашла в себе силы спуститься с лошади.

– Чем могу быть полезна, госпожа? – из-за накатившего страха вместо слов получился скрип.

Сида тем не менее довольно кивнула.

– Храбрая девочка. Келпи не испугалась, к страшной туате подошла, за холодное железо не хватаешься, без чувств не валишься. Молодец.

– Вы не страшная, – только и нашлась, что сказать Мэри.

– Да, а так? – Туман поднялся с земли, заклубился, обнял почтенную Эйнслин и отступил на край дороги. И вот перед Мэри уже стояла сгорбленная лохматая старуха в рваных одеждах.

– Внутреннее уродство зачастую прячется за внешней красотой и редко бывает наоборот, – проскрипела сида.

Мэри сглотнула. Сильно хотелось сорваться и бежать без оглядки. Ведь каждый знает: от волшебного народа добра не жди. С другой стороны, худого ей ничего не сделали. А оскорбишь непочтением дочь Лесного Царя, и всю жизнь будешь на прямой дороге плутать.

– И что, никогда не бывает так, чтобы наперник соответствовал содержимому? – поинтересовалась Мэри, метнув быстрый взгляд на смурного келпи. «Эх, расчесать бы ему кудри», – пришлась не ко двору мысль.

– Бывает, – согласилась сида. – Только вот какая беда. Красота в душе того, кто смотрит. Ладно, не о том с тобой толкую, а времени между тем мало. Чай не на зачарованной тропе стоим. Хозяйка твоя огнем поклялась, что за короля Гарольда не пойдет. Да еще много чего перед светлым пламенем наговорила, не захлебнулась бы, расхлебывая. А потому, как из замка бежать надумает, ты ей от меня клубок передай да скажи, пусть, как наружу выберется да из города выйдет, кинет этот клубочек на дорогу, а сама следом пойдет.

Мэри приложила ледяные руки к пылающим щекам.

«Да как же так от брака с королем отречься?! От жизни сытой, безбедной и ради чего? Что за ночь могло приключиться? И мне теперь как быть? Где защиту искать? – Девушка вновь посмотрела на келпи. Позовет с собой или нет? Но Калдер молчал, погруженный в собственные мысли. – Ладно, вывернусь. Что-нибудь придумаю. Не в первый раз».

– Спасибо за науку, почтенная Эйнслин, я передам Айлин клубок.

Сида вновь кивнула.

– И еще, Мэри, запомни хорошенько: отданное по доброй воле гораздо ценнее взятого силой. А страх – плохой союзник. Хорошей дороги.

Дочь Хозяина Холмов растаяла, словно и не было ее никогда, а Мэри уткнулась лбом в лошадиную шею.

– Правду люди говорят: встретил сида – жди беды.

– Зря ты так. Гораздо хуже было бы, если бы она к нам не вышла, – Калдер зарылся пальцами в волосы. – Но, видать, материнское сердце болит… Знаешь, бери моего коня. Так успеешь и родных навестить, и к утру в замок вернуться.

– А ты? – Мэри не удержалась, протянула руку и выудила из мокрой вьющейся шевелюры келпи длинную нить водорослей. Мужчина прикрыл глаза, принимая заботу, и произнес:

– А я на своих четырех быстрее доскачу. Береги себя, может, свидимся еще.

После он отошел на пару шагов, топнул и обратился в черногривого жеребца с золотой уздечкой. Вздыбился, встрепенулся, да только его и видели.

Долго ему Мэри вслед смотрела, да кроме клубов пыли ничего и не разглядела. Утерла предательски увлажнившийся нос и пошла своей дорогой.

Часть 2. Слово той, что помнит прошлое

Мне не нужно просеивать каждое мгновение бытия, чтобы понять суть вещей, и нет смысла зреть вперед, ведь будущее переменчиво. Сошел с наторенной тропы, и твоя история уже петляет иными путями, рвет натянутую основу жизни. Будущее сомнительно, настоящее шатко, и лишь прошлое незыблемо, как скала посреди бушующего моря.

Я помню все полотна, сотканные сестрами. Каждую нить узора и каждое изменение, что мы вносили. Ничто не сокрыто от глаз моих, обращенных внутрь. Потому именно мне должно понять, откуда взялся в этой истории глубинный демон Наклави. Как его черная нить судьбы, грозящая обратить в тлен все живое, попала в наше полотно. И потому именно мне предстоит вернуться в начало и рассказать историю о короле Николасе, его женах и детях. Началась она сравнительно недавно. С тех пор как правитель Альбы вернул себе трон, прошло не более полувека.

Глава 9. Клятвы и их исполнение

В лето тысяча четырнадцатое ото дня Обмена Копиями король Николас, поддерживаемый сидами, казнил последнего непокорного лэрда и вернул в свои владения земли, так безрассудно розданные отцом. Богатство и древность рода отныне не имели никакого значения, а сесть наместником в феоде мог любой верный короне кэрл[34]34
  Кэрл – свободный гражданин.


[Закрыть]. Сдавшимся и примкнувшим к королевскому войску лэрдам сохранили фамильные усадьбы и позволили поступить на службу. Все замковые рвы были засыпаны, а тяжелые ворота сняты и отвезены в Бренмар в знак того, что перед королем все двери должны быть открыты. Обескровленная знать зализывала раны, злобно поглядывая в сторону неожиданных союзников.

Давным-давно, еще со времен появления туат де Дананн на островах и их победы над местными жителями, увенчавшейся, как гласит легенда, обменом копьями – тонким, длинным со стороны сидов и толстым, массивным со стороны людей, – волшебный народ не вмешивался в дела смертных. Лишь искусство и магия интересовали новых соседей. Они жили рядом, но отдаленно от людей. Однако молодой король нашел то, что их заинтересовало. Он пришел к самому Ноденсу, Лесному Царю, охотнику с Холмов, и заключил с ним сделку, пообещав за союз в войне королевского первенца.

– Если бы ты посулил мне все земли и богатства своей страны, я бы и пальцем не пошевелил, – произнес повелитель сидов, – но кровь смертных – это великий дар, от которого никто из нас не смеет отказаться. Не знаю, кто надоумил тебя, но я принимаю клятву и согласен, чтобы королевский первенец был моим. Ты же, Николас из каменного леса, получишь то, о чем просишь.

И вот рядом с королевским стягом о трех красных львах затрепетало знамя волшебного народа.

Мало кто из лэрдов поначалу принял молодого правителя всерьез. Только трое явились в лагерь на границе Бернамского леса. И один из них тут же пал замертво, стоило ему преступить защитную линию, начертанную сидами вокруг королевского кресла.

– Его земли я возьму первыми, – оскалился Николас, разглядывая отравленный кинжал, выпавший из рукава предателя. – Не убирайте пока это мясо, пусть валяется у моих ног.

Стоит ли говорить, что переговоры с двумя оставшимися лэрдами прошли легко. Терять им, кроме собственной головы, было нечего. Из-за разразившейся междоусобицы за право уместить свое седалище на королевский трон на их землях разразились лишь голод да пожарища.

– Лэрд Умайл, лэрд Конна, я рад, что вы остались верны своей стране и королю, и не забуду того, что вы были первыми из тех, кто встал рядом.

Двенадцать лет шла война. Двенадцать лет грязи, пота и крови. Двенадцать лет походов и сна на мшистых подстилках. Двенадцать лет пожарищ и казней. И все эти годы два лэрда следовали за своим сюзереном, ни разу не напоминая о полученном обещании. Но всему когда-то приходит конец, и долгое противостояние, пресытившись человеческой кровью, все же уползло в свою смрадную пещеру.

Прибыв в Бренмарский замок и сев на трон отца, к которому Николас поклялся не прикасаться до полной победы, король оглядел своих приближенных соратников. Тех, кому нынче предстояло поднимать страну из руин и пепла. Многие из них поднялись из простых кэрлов и бедных эрлов, некоторые лэрды прибились, когда исход войны стал очевиден. Но двое шли с ним с самого начала. Как отблагодарить их, чем одарить, не повторяя ошибок отца?

– Лэрд Конна, – король взял с подноса тяжелую золотую цепь, – я не забыл о своих словах, сказанных некогда на границе Бернамского леса. Твои советы всегда были мудры и своевременны, а потому я даю тебе право именоваться моим первым советником и правой рукой. У тебя есть желание, которое я бы мог исполнить?

– Мой господин, – лэрд Конна поклонился так, что подаренная королем золотая цепь звякнула о каменный пол, – я помню твой запрет на раздачу земель, а потому прошу отдать мне в надел воду.

– Воду? Какая странная просьба. Зачем тебе вода?

– Очень просто: реки наполнены рыбой, как земля хлебом. Если ты дашь мне право владеть водой, я смогу кормиться с налогов на промысел.

– Что ж, пожалуй, это я могу исполнить. Лэрд Конна, за добрую службу я отдаю тебе в надел все реки и озера королевства! Теперь лэрд Умайл! – Король взял с подноса вторую золотую цепь. – Твоя хитрость и умение предугадывать шаги врагов стоили многим из них жизни. А потому я хочу, чтоб ты стал моим вторым советником и левой рукой. Есть ли у тебя желание, которое я мог бы исполнить?

Лэрд Умайл с достоинством поклонился. Он оценил ход своего давнего друга, а ныне противника – запросить себе вены страны. Такое будет сложно переплюнуть, хотя…

«Что ж, на каждого зяблика найдется своя сеть», – усмехнулся про себя лэрд, уже зная, что скажет.

– Ваше величество. У меня не просьба, а мечта, и, если вы исполните ее, я буду самым счастливым отцом на свете. В моем имении подрастает дочь Давина. Она красива и образованна, а потому сможет стать вам отменной женой.

Король пригладил светлую бороду, задумавшись.

– Может, у тебя есть другое желание? – спросил он наконец. – Все же тут воля нужна не только моя, но и твоей дочери.

Лэрд Умайл нервно дернул щекой.

– Нет, милорд. У меня нет иных желаний. Я готов быть вашей левой рукой и служить вам верой и правдой до последнего вздоха.

– Ладно, друг мой. Пусть твоя дочь прибудет ко двору. Если она приглянется мне и я не буду ей противен, мы заключим брак.

* * *

Леди Давина Умайл славилась на всю округу своей красотой и кротостью. Выросшая в тиши и безмятежности фамильного дома, она слабо представляла, каков мог быть мир за стенами родовой усадьбы. Жизнь ее была наполнена лишь книжными переживаниями и подвигами древних героев. Тонкие девичьи пальцы никогда не держали ничего опаснее иглы, а маленькие ступни никогда не знали прохладной сырости земли.

Известие о том, что отец сосватал ее за самого короля, разбередило девичье сердце, разметало в пыль мысли. Пряные мечты лишали сна. Каков он, объединитель разрозненной Альбы, легендарный воин, сумевший поставить под свой стяг волшебный народ? Силен ли он, как Сетанта[35]35
  Сетанта – имя Кухулина, героя исландских саг, данное ему при рождении.


[Закрыть], или прекрасен, как Ойсин Кумал – их дальний предок, получивший от волшебного народа вечную молодость?

К великому огорчению леди Давины, король Николас оказался не похож ни на одного из героев древности. Ни рыжей бородой, ни могучей статью не наградили его боги. Слишком молод, слишком худощав и жилист, а в русой гриве уже пустила свои споры седина. Колючие ореховые глаза смотрели цепко, по-стариковски, не улыбаясь, даже когда их хозяин смеялся.

– Вы прекрасны, леди, словно белый вереск, которым мне довелось любоваться в горах, – мягко произнес Николас, дотрагиваясь огрубевшими пальцами до мягкой девичьей щеки. Давина сглотнула огненный ком, и он растекся пламенем по телу. На руках выступили мурашки.

– В замке сквозняки, леди. – Король снял со своих плеч меховой плащ и накинул его на тонкие девичьи плечи. – Я приказал выделить вам Восточную башню – она самая теплая.

Давина с благодарностью посмотрела на короля, и он утонул в бирюзовых волнах ее теплого взгляда. Все слова, что он хотел сказать, все предостережения застряли, заскрежетали песком на зубах. Нет, он не откажется от такой красоты. Отныне он повержен и обезглавлен, пленен лазурью девичьих глаз.

– Ваш отец пожелал, чтоб вы стали моей женой, леди Умайл. Но я хочу услышать, желаете ли вы связать свою жизнь со мной?

– Я покорна воле отца своего, ваше величество. И для меня нет большей чести, чем стать вашей супругой.

Музыкой показался королю ее ответ, и как гром среди ясного неба пришла мысль, что первым мужчиной и отцом старшего ребенка будет вовсе не он, а Ноденс с Холмов.

«Может, сделать так, чтобы сид опоздал к первой брачной ночи?»

Весть о свадьбе герольды разнесли во все концы королевства, приглашая каждого, кто мог дойти и был достаточно вынослив, чтобы пить за здоровье молодых. Целую неделю должно было длиться празднество с танцами, охотой, мистериями и турниром. Вот только король решил провести невесту вдоль очага да испить эля из общего кубка в самом начале празднества, а не в его середине, как положено.

– Я намеренно назвал сидам дату начала торжества на три дня позже. Не желаю, чтобы народ, поклоняющийся чужим богам, видел, как кладут молот на подол моей невесты. Заморочат чарами, не снимем потом, – сказал Николас будущему тестю, и тот согласно кивнул.

В день, когда ячменный колос налился янтарем и покорно склонился к земле, леди Давина сняла с головы девичий венец и распустила волосы. В большой деревянной лохани младшая сестра омыла ей ноги и надела новые чулки. Потом невеста вышла во двор, и ей принесли белого петуха, которого следовало зарезать, дабы привлечь внимание богов.

То ли нож оказался слишком тяжел, то ли волнение слишком велико, но после первого удара животное не погибло. Забило крыльями, вырвалось и понеслось по двору, окропляя гостей кровью.

– Что ж, сомневаюсь, что боги пропустили бы такое, – прогудел Николас в притихшей толпе. Ловко схватил петуха, свернул ему голову и отдал невесте. Потом принял из рук тестя прекрасный меч, повернулся к Давине и произнес ритуальную фразу:

– Я, Николас Хредель, клянусь поднять это оружие на защиту своей семьи и держать его в ножнах в доме своем.

– Я, Давина Умайл, клянусь быть послушной женой и не противиться воле своего защитника и мужа, – заученно ответила молодая невеста, все еще держа в руках окровавленного петуха. Но стоило ей произнести фразу целиком, как дева почувствовала, что кровь животного с ее рук и платья стала с шипением испаряться.

– Боги приняли клятвы! – шепот, пронесшийся по двору, был подобен прибою. Редко когда союз освещало столько знамений. Правда, лэрд Умайл не мог с уверенностью сказать, что они были благими. Ведь клятвы, так явно принятые богами, невозможно было нарушить.

– А теперь покажем молодую хозяйку дому и очагу! – прогремел Николас, отвлекая своего тестя и советника от тревожных мыслей. Он подхватил жену на руки и перенес ее через главные ворота замка. Поднес к камину, полному золы, выдал ей щетку, огниво, трут и произнес:

– Ну что, хозяйка, разводи совместный очаг.

Давина приняла инструменты, и не прошло и четверти часа, как в вычищенном камине веселый огонь знакомился со своей хозяйкой.

«Хоть тут не оплошала», – выдохнула молодая королева, больше всего страшась, что домашний очаг не примет ее.

Николас тоже выглядел довольным.

– Что ж, моя госпожа, теперь можешь взять ключ от дома.

К Давине поднесли кадку, полную муки, где-то там, почти на самом дне, лежал ключ, который следовало достать. Но и тут боги были благосклонны. Холодный металл сам лег в руку, стоило погрузить в кадку ладонь.

Николас, хохоча и целуя перепачканную в золе и муке супругу, вновь подхватил ее на руки и понес к столу. Испытания подошли к концу, настало время пира.

Эль лился рекой, от яств ломился стол, а молодой король только и думал о том, как он уединится со своей женой. Ведь ради этой ночи он нарушил обряд и повел деву знакомиться с очагом в первый день, а не в третий. Хорошо, что хоть гроган не подвел, помог в трудную минуту, подул на едва тлеющий трут.

Пир длился мучительно долго, но и он подошел к концу. Гости с песнями, шутками да советами проводили молодых в покои, и Николас с огромной радостью задвинул засов. Его план удался.

Давину больше всего страшила эта часть обряда. Если о жертве, клятвах и испытании огнем и хлебом ей подробно поведала мать, то о том, что творится за закрытыми дверьми покоев, она упомянула лишь вскользь. Мол, ничего не бойся и во всем слушайся супруга. Он знает, что делать. Но как супруга, спрашивается, слушать, если он запер покои и, едва дойдя до кровати, заснул беспробудным сном?

Молодая королева походила вокруг да около, потрясла мужа за плечо, похлопала его по щекам, но, не дождавшись никакого отклика, стянула с него сапоги и легла рядом.

«Может, так и должно быть», – была ее последняя мысль перед тем, как погрузиться в сон.

Утром Николас проснулся от стука в дверь.

– Как дела у молодых?

Король подскочил, костеря себя на чем свет стоял. Это ж надо было упиться так, чтобы заснуть и к жене в первую ночь не притронуться.

«Ну уж сегодня я крепче воды ничего в рот не возьму», – подумал он, украдкой поглядывая на то, как алеют щеки молодой жены.

Второй свадебный день был веселее первого. Со всего королевства съехались скоморохи и лицедеи, шуты и жонглеры. От танцев дымился пол, от смеха тряслись тонкие стекла в узких замковых окнах.

– Я истоптала туфли до дыр, – хохотала Давина, когда ночью Николас нес ее в покои.

– Только прикажи, любовь моя, и у тебя каждый день будут новые башмаки, расшитые золотом и жемчугом, – шептал молодой король в ответ. – Снимай платье, хочу, чтоб ты разделась до камизы, сегодня я буду владеть тобой.

– Вы и так владеете мной безраздельно, мой дорогой супруг, – смущенно отвечала Давина. Но когда платье соскользнуло на пол, а из волос были вынуты все заколки, дева вновь не знала, что ей делать. Ведь муж, как и в первую ночь, забылся крепким сном.

А на третий свадебный день прибыли сиды. Николас радушно встретил своих гостей и союзников, ни взглядом, ни словом не показав, как он расстроен их появлением.

Менестрели пели баллады, рассказывая о былых сражениях и роскошных пирах, а два короля вели беседу.

– Я пришел за обещанной наградой, друг мой, – Ноденс с Холмов не размыкал губ, но Николас услышал то, что ему полагалось.

– Я помню свое обещание и держу слово, – мысленный рык раздался в голове сида, но тот даже бровью не повел. – Но скажи мне, как ты собрался это устроить? Моя супруга невинна и простодушна, но она не слепа и поймет, что с ней на ложе взошел не я.

– О, об этом не стоит беспокоиться. Дай мне булавку, что ты носишь на вороте своей рубахи, и жена твоя не заметит подмены.

– Добро. – Король дернул булавку из ворота, и та оцарапала шею. Капля крови впиталась в металл.

– Отлично, – тонкие губы сида вытянулись в подобие улыбки. – Добрых снов.

Давина в этот вечер возвращалась в свои покои одна. Жуткие в своей нечеловеческой красоте и грации сиды со смехом и шутками увели ее мужа «пить лунный сидр», что бы это ни значило. Глубоко вздохнув, она отворила дверь и замерла пораженная. Вся комната была наполнена крошечными голубыми светлячками. Они мерцали, кружили, образуя причудливые фигуры.

– Тебе нравится, душа моя? – прошуршал, словно осенний ветер, вкрадчивый голос. Королева вздрогнула и обернулась. Ей навстречу, облаченный лишь во тьму, шел ее король и супруг.

– Ваше величество, – Давина опустила глаза.

– Шшш, бирюзовоокая. Здесь нет величеств, только ты и я. – Он легким движением руки смахнул с девичьих плеч тяжелое парчовое платье. Потянул завязки камизы.

Давина замерла, как зачарованная, и только когда холод ночи коснулся ее нагого тела, вздрогнула, желая прикрыть себя руками.

– Свет мой, прошу, не смущайся. Позволь нам с луной на тебя полюбоваться. На твой нежный румянец, на жемчужную кожу, на маковые губы. Такие алые и пьянящие одновременно. – Король провел пальцами по тонкой девичьей шее, и сегодня они не были грубы и шершавы, как если бы их хозяин редко держал в руках что-то тяжелее лиры…

– Муж мой, – тая в объятьях, звала Давина, – отчего у вас волосы не русые, а белые?

– Тебе кажется, свет мой, это всего лишь туман, что льется в окно, – обжигая ее поцелуями шептал король.

– Супруг мой, – задыхаясь от страсти, стонала Давина, – почему у вас глаза не голубые, а зеленые?

– Тебе кажется, звезда моя. Это всего лишь тень от дуба, что раскинул свои ветви, – сминая простыни, хрипел король.

– Любимый мой, – приходя в себя, говорила Давина, – слышите? Комната полнится смехом и звуками флейты.

– Нет. Тебе кажется, мать дитя моего. Это всего лишь ветер гуляет в замке. Спи, – целуя медовые губы, просил король.