Электронная библиотека » Алена Шенк » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 15 января 2018, 09:40


Автор книги: Алена Шенк


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Случай на ярмарке, лотерея

Прежде чем рассказать о занимательном случае, который произошёл со мной при непосредственном участии моего двоюродного брата Мирошки, следует вообще немного рассказать о наших ближайших родственниках. Я очень хорошо помню только родственников со стороны матери, о родственниках со стороны отца всё осталось в неизвестности, или их не было вообще, или они жили где-то далеко, и с ними не было никаких общений. У мамы было два брата старше её, Михаил и Григорий Кляцкий, думаю, вы догадались, что девичья фамилия мамы была Кляцкая. Семья старшего Михаила жила в городе Вятке, семья Григория жила в Томске, а в городе Троицке жила младшая сестра Лиза. Её муж имел в городе свою парикмахерскую, детей у них было трое. Старшая Берта, она была примерно на год моложе Аркадия, затем Илья, ушедший из жизни в молодые годы, и мой сверстник Игнат. Об этой семье я расскажу более подробно, когда буду описывать период моей службы в городе Новосибирске. У дяди Григория, жившего в городе Томске, был всего один сын Борис, о котором я расскажу тоже позднее. В семье дяди Миши было пять детей, самого его судьба забросила в Америку – тогда ведь многие пытались найти свое счастье в этой заманчивой стране.

Когда в Вятке сложилась очень трудная обстановка, тётя Паша, так звали жену дяди Миши, написала моим матери и отцу письмо и попросила о помощи. С согласия родителей они приехали в город Троицк, и вот однажды все они появились в нашем доме в полном составе: тётя Паша и дети в возрастном порядке: Соня, Беля, Мироша, Маня и Леонид, последний по приезде вскоре заболел и помер. Мои наиболее близкие взаимоотношения были с Мирошей. Насколько мне помнится, был он на год-полтора моложе Аркадия. Он был очень умный и хороший парень, с ним всегда было интересно. Прожили они в Троицке немного. Их отец, старый член партии, вернувшись из эмиграции, устроился в Москве и вскоре забрал их к себе. В этот небольшой отрезок времени их проживания в Троицке у нас и произошёл забавный случай на ярмарке-лотерее. Проводилась она в городском саду, кроме массы вещевых выигрышей, были и три наиболее крупных живых – лошадь,корова и баран. Мы с Мирошкой, гуляя по саду, тоже горели желанием попытать счастья, но денег даже на один билет у нас не хватало. Мы с трудом наскребли 8 копеек, не помню каким образом мы достали недостающие 2 копейки, и потом ещё долго раздумывали, в какой кассе взять билет. Однако сейчас даже диву даёшься, откуда была такая надежда, что мы вдруг решили пойти и посмотреть номера главных выигрышей, что мы и сделали. Запомнив номера лошади, барана и коровы, мы стали решать, кому тащить билет. Мирошка сказал: "Тяни ты". Кассирша, получив от меня 10 копеек, покрутила барабан, и я долго копался и ковырялся, выбирая туго закрученные и заклеенные специальным ободком билетики. Когда я вытащил билетик, мы с Мирошкой низко склонили головы, и, развернув билет, увидели какой-то номер, от неожиданности мы даже растерялись, но потом почти в один голос закричали: "Баран! Баран!" Мирошка сказал: "Пошли ещё раз проверим". Вокруг нас быстро образовалась толпа любопытных, в сопровождении которой мы вновь двинулись к барану проверять номер. Убедившись, что мы не ошиблись, мы двинулись к месту выдачи выигрышей, любопытные двинулись за нами следом. Какой-то добродушный подвыпивший дяденька попросил у нас посмотреть на номер, а взглянув на него, а затем на номер, висевший у барана, насмешливо загоготал: "О, чёрт подери, и правда барана выиграли, а ну, ребятня, и я с вами, а то как бы они вас там не надули!" Подойдя к раздатчику, Мирошка радостно и весело сказал: "Дяденька, а ну-ка выдай-ка нам барана". Посмотрев номер, раздатчик было попытался усыпить нашу бдительность, и попытался сбить нас с толку. "Никакой не баран, а…", – но ему даже не дали договорить. Всё тот же добродушный подвыпивший дяденька громким басом заорал: "Ты брось ребятишек обманывать, а ну, подавай сюда барана, мы ведь номера сверяли". Раздатчику ничего не оставалось, как пойти и выдать барана. Под шутки и смех любопытных, прихватив и охапку сена, мы погнали его домой. Всю дорогу на вопросы любопытных встречных – "Никак в лотерею выиграли?", мы хором с сопровождавшими нас любопытными мальчишками отвечали: "АГА". Дома было и смеху, и шуму, а затем стали думать, что же с ним делать и как поделить. Но отец быстро решил проблему: "Гоните его к тёте Паше, только пусть она его сперва подкормит, а уж затем в дело употребляет!" Тётя Паша с семьёй к тому времени уже жила отдельно от нас на другом конце города. И кавалькада с бараном вновь двинулась по городу. И долго ещё было разговору и смеху с этим бараном.

Смерть отца

Прошло немного времени, и вернувшийся из Америки дядя Миша устроился в Москве и забрал к себе всю семью, и никто тогда и не предполагал, что всё повернётся печальной стороной, и уже дяде Мише придётся оказывать помощь нашей семье. Неожиданно где-то в конце лета 1919 года заболел отец. Болел он недолго, и немаловажной причиной его быстрой кончины сыграла ошибка его хорошего друга, постоянного заказчика, военного врача. Когда отец заболел, он первым делом послал за этим врачом. Это и оказалось роковой ошибкой. Врач начал лечение при каком-то предположительном диагнозе, а спустя некоторое время установил, что у него сап. Болезнь очень заразная и неизлечимая, чаще встречающаяся у животных. Нужны были, видимо, какие-то экстренные меры, а он просто, пытаясь облегчить состояние отца, продолжал лечение. Приехал из Челябинска один хорошо знакомый врач. Осмотрев отца, сразу определил ошибку, созвал консилиум из лучших врачей города, который и установил точный диагноз – «дифтерия». Лечение было запущено, и хотя были приняты все меры, спасти отца не удалось.

Этот год сделал нас полу сиротами. Матери одно нужно было подумать о том, как теперь прокормить семь ребячьих душ, восьмой – Ефим в это время был в Томске, учился в университете. Мы переехали в меньшую, следовательно, более дешевую квартиру. Кое-что сразу срочно было распродано. При помощи друзей мать сумела открыть маленькую лавочку и занялась торговлей хозяйственными товарами и кое-как сводила концы с концами. Разруха и неурожай в 1920 году привели к сильному голоду и в Поволжье, и в Зауралье. Жизнь в Троицке стала очень трудной, мелкая торговля уже не могла обеспечить существование нашей семьи, и по совету своего брата дяди Миши мать, распродав всё, что оставалось, с большими трудностями достала билеты в товарный вагон, пассажирских вагонов тогда было недостаточно. Мы погрузились все, кроме Ефима и Аркадия. Аркадий вскоре после смерти отца ушёл добровольцем с частями Красной Армии. В вагоне кроме нас поместилось немало семей, видимо, как и мы, пытавшихся переместиться куда-нибудь к близким в менее голодные районы. Морозным декабрём 1921 года мы двинулись к Москве, и никто не мог предположить, что путь окажется очень длительным, трудным, сложным и даже трагичным.

В городе Сызрани

На станции “Батраки”, теперь эта станция носит другое название, кажется, "Октябрьск", должна была быть пересадка. Ехали мы до этой станции мучительно долго, и никто не мог предположить, что этой пересадке так и не суждено было осуществиться. Выгрузившись в зал ожидания станции “Батраки” мы, среди массы таких же беженцев, начали мучительное ожидание пересадки. Тиф и голод "косил" людей, не проходило дня, чтобы из этого зала ожидания не выносили одного-двух умерших. Посадка в нужном нам направлении не получалась, и было неизвестно, чем всё это кончится. Фактически мы были обречены. Ко всем бедам свалились ещё одна. Ночью во время сна у меня из-под головы вытащили мешок, в котором находились часть хороших и ценных вещей, так необходимых в нашем трудном положении. Спасение пришло неожиданно. В "Батраках", а вполне возможно, и повсюду, начала действовать специальная комиссия по борьбе с тифозной эпидемией, а следовательно, и по разгрузке станций и оказанию помощи беженцам. Неизвестно, куда бы нас отправили и где бы поместили, но было ясно что после того как мы "погостили" в зале ожидания ст. "Батраки", переброска в Москву откладывалась надолго. Мать вспомнила, что в городе Сызрани жил один хороший друг отца, то ли кум, то ли крёстный, троицкий сапожник. Об этом мать рассказала члену комиссии и стала просить, чтобы нас перебросили в Сызрань, рассчитывая на то, что из Сызрани до Москвы пересадки уже не будет.

В сильный, более чем 30 градусный мороз, получив от комиссии немного денег, нас погрузили на две попутные санные упряжки и отправили в путь. Проехав санным путём по замёрзшей матушке Волге более 12 километров, поздно вечером мы добрались до Сызрани. В одной из крайних избушек за определённую плату пристроились на ночлег. А утром выяснилось, что кроме платы мы ещё поплатились и плюшевым покрывалом, стащил его хозяйский сынок, как говорится, "дураков и в церкви бьют". У нас таких плюшевых покрывал было два, их красотой я всегда восхищался и даже сейчас, когда прошло более 56 лет, мне хорошо помнится тёмно-зелёный цвет, красивый замысловатый орнамент с крупными красивыми цветами внутри. Эти покрывала украшали в родительской спальне их кровати. Второе покрывало Лена сохраняла ещё очень долго, оно висело на стене над кроватью в её квартире в Москве на Литейном переулке.

И всё же день выдался удачным. Лена быстро разыскала друга отца. Мир не без добрых людей. Друг отца жил в полуподвальном помещении, и хотя жил бедновато, хорошо принял нас, предоставил маме с Леной угол, а нам "угол" на большой русской печке, где было темно и тесно, но тепло и уютно.

Судьбе было угодно задержать нас в Сызрани значительно дольше, чем предполагалось. То, что у нас ещё оставалось, было явно недостаточно для существования семьи в 7 человек: мама, Лена, Антонина, я, Зина, Илья и Богдан. Поэтому я с Антониной стали ходить по зажиточным семьям, обрисовывать наше бедственное положение и просить помощи, кто чем может. Пока мы ходили с Антониной, дела обстояли не так уж плохо, но когда она заболела, мне одному с этим делом пришлось туго. Однако пришлось мужаться, приноравливаться, изловчаться, да и хитрить. Только такое попрошайничество давало нам возможность не умереть с голода. Но вот заболел и я. Больших трудов стоило устроить нас в больницу, которая была настолько переполнена, что нас Антониной положили на одной кровати "валетом. Не помню, сколько дней я пробыл в больнице, но когда меня выписали, даже дома я долго не мог прийти в себя. Состояние было настолько ослабленным, что я относился ко всему происходящему с тупым безразличием. Когда меня позвали на похороны Антонины, я не пошел. По сей день я корю себя за это, и ношу в душе вину перед ней. Антонину поднять не удалось. Кроме физической слабости и истощения у неё получилось воспаление почек, и 14-летняя девушка, умная и красивая, полная радужных надежд на будущее, ушла из жизни. Это была третья потеря в нашей большой семье.

Большие трудности переживала страна и её народ, но время шло. Немалую поддержку народу, а значит и нам, оказала помощь "АРО". Она была необходима, и страна не жалела средств, принимая эту американскую "помощь". "АРО" – сейчас даже не вспомнишь, как расшифровывается это слово. В специальных Аровских пунктах, каждому голодающему ребёнку по специальным месячным карточкам выдавалось небольшая порция кукурузной каши, чашечка какао и кусочек белого хлеба. Аровская помощь в Сызрани была введена в гдето начале 1922 года. Аровские карточки мама получила на четверых самых младших, а значит на меня, Зину, Илью и Богдана. Получать по этим карточкам чаще всего приходилось мне. Вспоминается и такой печальный случай, когда я, принеся домой 4-е порции кукурузной каши, 4-е порции какао и 4-е кусочка белого хлеба разложил всё принесённое на столе. Когда я хотел вернуть матери карточки, то не обнаружил их в кармане. То ли я их потерял, то ли у меня их вытащили. Второе было наиболее вероятным. Единственным маленьким утешением этого немалого несчастья являлось то, что до конца месяца оставалась не полная неделя.

Наступила весна 1922 года. Положение в стране заметно улучшилось, мы это заметили не только потому, что стало чуть сытнее, но чувствовали это и по настроению старших. После проведения пасхи, мы стали планировать отправиться дальше в Москву. Что и говорить, настроение у всех поднялось. Мама верила, что в Москве при поддержке брата сумеет немного лучше устроить нашу жизнь, и невдомёк было бедной маленькой, но очень мужественной женщине, что лучше устроить нашу жизнь может только государство. В середине апреля мы наскребли на билеты, и погрузившись уже в пассажирский вагон и тепло попрощавшись с провожающим нас другом отца, мы двинулись к Москве. Мать ещё долго плакала в вагоне, всё приговаривая: "Мир не без добрых людей, мир не без добрых людей, пусть бог пошлёт и здоровье, и счастье…", – и ещё что-то в этом духе. Помнится, что все мы 6 человек неплохо устроились только на нижних полках 3 плацкартных мест. Это было возможно при интересном устройстве старых пассажирских вагонов. Нижняя и верхняя полки на ночь делались сплошными нарами, так как средняя часть была на петлях. Поскольку все мы были отощавшими, а двое были совсем малышами, то нам на этих нарах хватило место всем. Хотя связь уже налаживал свою работу, мы не могли дать телеграмму, чтобы нас встретили, ибо о точном прибытии поезда в Москву тогда никто не знал. Подъезжая к Москве, Лена стала интересоваться у попутчиков, где находится улица Малая Дмитровка (теперь улица Чехова), и как лучше к ней пройти. Мы, счастливые и радостные от окончания столь длительного и тяжелого путешествия, не отрывали глаз от окон. Поезд прибывал на Казанский вокзал!

Москва

Выгрузившись со своими узлами и баулами из вагона и устроив маму с ребятами в одном из залов ожидания, Лена и я двинулись на розыски улицы Малая Дмитровка, на которой проживала семья дяди Миши. Выйдя на привокзальную площадь (ныне «Комсомольскую»), мы растерялись, на площади было очень людно и шумно, то и дело слышались гудки автомобилей, звонки трамваев и окрики ломовых и легковых извозчиков и тележечников. Народ, нагруженный чемоданами, мешками и узлами, не соблюдал правил движения и переходов, которые в ту пору были весьма примитивные. Народ сновал во всех направлениях. Поминутно расспрашивая дорогу, мы пересекли площадь и по Домниковскому переулку вышли на Садовое кольцо и пешком (тратить на трамвай на двоих 10 копеек тогда нам казалось чуть ли не преступлением) двинулись по направлению Малой Дмитровки. Нетрудно понять, какое впечатление произвела огромная Москва на нас, не видавших в жизни никакого уличного транспорта кроме извозчиков, и какое впечатление производили мы, два юных провинциала, в жаркий апрельский день одетых чуть ли не по-зимнему. Напуганные разными страшными рассказами о ворах и бандитах, держась за руки, мы с Леной осторожно продвигались вперёд. НЕПовская Москва встретила нас обилием магазинов, большие витрины которых были красочно оформлены. Мы часто не выдерживали, останавливались и изумлённо их разглядывали. Особенно трудно было нам, усталым и голодным, проходить мимо продовольственных магазинов и булочных, в витринах которых были развешаны аппетитные калачи, колбасы, окорока, всевозможные фрукты и овощи. Многое в витринах было бутафорское, однако всё-таки мы едва успевали глотать слюни. Озираясь по сторонам, прошли мимо знаменитого Сухаревского рынка. Мы обходили его стороной, боясь его огромной многолюдности, затем мимо Самотёчной площади, поднялись в гору к Садово-Каретному ряду, и вот мы у финиша. Сейчас трудно вспомнить, сколь долго длился так быстро описанный путь, придя на квартиру дяди Миши, мы буквально валились с ног. Поднялись мы на 7-й этаж на лифте, поразившем наше воображение, ведь знали мы о лифтах раньше только понаслышке. Встретила нас Маня, двоюродная сестра, на наше счастье, работавшая в вечернюю смену. Вид наш привёл Маню в ужас, слушая наши рассказы о троицко-сызранских переживаниях, она поминутно вздыхала и охала, тем не менее быстро согрела чайник, усадила нас к столу, намазала маслом по куску белого хлеба. А когда мы немного подкрепились, Маня, наказав мне никуда не уходить, взяв с собой Лену и одну свою подругу, уехала за мамой и ребятами. Уложив вещи на нанятую тележку (подобные «такси» были в ту пору очень распространёнными и стоили дешевле извозчика), Маня с Леной и с тележкой, вновь двинулись по уже пройденному пути. Маму с ребятами забрала подруга Мани и повезла их трамваем, и для малышей это событие было особенно впечатляющим.

Но пока они в пути, сделаю небольшое отступление. Впоследствии, вспоминая обо всём пережитом, я часто задавал себе вопрос, откуда у Лены, 18-летней девушки, изголодавшейся и ослабевшей находились силы. Она не только проделала столь большой маршрут от Казанского вокзала до Малой Дмитровки, но и затем ей очень много приходилось возиться с нами и ухаживать за заболевшей мамой.

Когда Маня с Леной ушли, я некоторое время сидел смирно, но так как съеденный кусок хлеба голод не утолил, я то и дело поглядывал на шкафчик. В конце концов, я открыл дверцу. Увиденные в столе корочки были быстро мною уничтожены. Отрезать же кусочек хлеба от буханки я постеснялся. Когда к вечеру собрались все, радость встречи была омрачена тем, что я уже лежал без сознания и находился на грани жизни и смерти. Только накануне праздника 1-го Мая я пришёл в себя. Когда мне рассказали, к чему могли привести эти злосчастные корочки, я на всю жизнь запомнил, как опасно, перенеся сильный голод, съесть даже чуточку больше, чем положено. Рано утром 1-го Мая у всех царило праздничное настроение. Все вышли на улицу посмотреть на праздничную Москву. Впечатление от того, что мы увидели, было огромное, ничего подобного мы раньше не видели. За 5 лет после Октябрьской революции страна преобразилась. Благосостояние медленно, но уверенно возрастало.

Дней через 5-6 после первомайского праздника начались и наши заботы о нашем дальнейшем существовании. Больная мать была уже не в состоянии нас прокормить и воспитывать. Лена, всемогущая, неугомонная и неутомимая, пройдя по разным учреждениям, добилась разрешения на устройство нас в детдом. Разрешение, подписанное Н. К. Крупской, и сейчас хранится у неё. С направлением, в сопровождении Лены мы, самые младшие, Я, Зина, Илья и Багдан, двинулись "кавалькадой" в московский распределительный приют. В распределительный приют собирали всех сирот всего на несколько дней. Сперва дети проходили полную санитарную обработку, затем их разбивали на возрастные группы, определяли их грамотность, способности, наклонности, словом, всё то, что нужно знать для лучшего распределения их по основным детским домам. Чтобы скорей покончить с беспризорностью, в стране было организовано очень много детдомов и спецколоний. Некоторые очень крупные заводы и воинские части создавали свои маленькие детдома в 14-15 человек. В приёмный распределительный приют приехала комиссия от завода "Густав – Лист", видимо, это название сохранилось от фамилии его бывших владельцев. Новое название завода мне так и не удалось установить. Комиссия должна была отобрать 14 ребят, 7 мальчиков и 7 девочек. Отбор происходил по следующему принципу. Воспитанников выстраивали в 2 шеренги, и тех, кто приходился по душе, расспрашивали: кто, откуда родом, кто были родители. Затем, конечно, беседовали с руководителями, узнавали дополнительные данные. В числе отобранных девочек оказалась и Зина, но она заявила, что без брата она никуда не поедет. Поэтому, когда построили и стали отбирать мальчиков, в числе первых отобрали и меня. Прежде чем поехать с комиссией, мы попросили разрешения проститься со своими маленькими братишками, находившимися в младшей группе. Попрощавшись, мы узнали, что и они прошли отбор и направляются в детдом при воинской части в Москве на Садовнической улице.

Для нашего маленького детдома был отведён небольшой флигелёк, который находился на территории Миусского кладбища поблизости от Савёловского вокзала. Флигелёк находился в метрах 100 от входных ворот, а ещё дальше стояла действующая церковь, в которой по праздничным дням проводилась служба, а по будничным отпевали покойников. Сзади и боков церкви начинались ряды могил. Первые дни мы иногда с интересом приглядывались к службам, ходили рассматривали памятники, ну а потом перестали обращать на всё это внимание. В детдоме нас сразу прикрепили к школе, где специальной проверкой определили наши знания, и поскольку много было пропущено и забыто, то фактически пришлось начинать кому с самого начала, кому классом ниже. Я начал с 3-го класса. Несмотря на небольшой срок пребывания в этом детдоме, прожили мы там очень хорошо и дружно. О нас хорошо заботились, хорошо кормили, чисто и прилично одевали. Очень хорошо запомнились две наши воспитательницы, тётя Надя и тётя Груня. Это были очень душевные женщины, заменившие нам матерей и близких. Душой всего нашего детдома был муж тёти Груни, организатор этого маленького детдома, парторг или пред завкома дядя Петя. Особенно приятными были посещения в праздничные дни группы рабочих завода во главе с дядей Петей. Они приносили нам подарки. Жить на кладбище было не страшно, однако, но когда начинало смеркаться, в глубину кладбища мы не ходили. От навещавшей нас Лены мы узнали, что Илью и Богдана перевели в другой детдом на станции Малаховка.

Однажды летом 1922 года конце августа, меня и Зину разбудили раньше обычного, когда мы оделись и, ничего не понимая, вышли в зал, увидели Лену с тётей Надей. Лена, попрощавшись с тётей Надей, повела нас с собой. Мы спросили её, куда идём и почему так рано? Лена или отмалчивалась, или говорила "так надо", "придёте узнаете". Но вот мы подошли к больнице, она не выдержала и со слезами на глазах оказала: "Сегодня хороним маму". На похороны пришли почти все! Близкие, проживающие в Москве, тётя Паша, Маня, Мироша, Соня. Появился Ефим, приехавший из Томска для продолжения учёбы в Москве. Жил он в студенческом общежитии. После приезда в Москву, мама все время болела и поправиться так и не смогла. Да и редко кто в то время мог перенести такую болезнь, как "водянка".

Лена осталась нам и за старшую сестру, и за маму. Жила она, в то время сначала с мамой, а затем одна в общежитии в Марьиной Роще. В маленьком детском доме на Миусском кладбище мы прожили чуть больше года, но когда необходимость в таких детдомах отпала, они попали под расформирование. Однажды пришла Лена, не навестить, как обычно, а с официальным направлением о переводе нас в детдом №8. Она забрала нас с собой, и мы двинулись к новому месту жительства. Находился этот детдом у самого Ваганьковского кладбища на одноимённой улице. Вот тут то и произошло моё "омоложение" на один год. "Омолодилась " на год и Зина. Так как в направлении год моего рождения указан был – 1909, то меня хотели отправить в другой детдом и разлучить с Зиной. Лене удалось убедить, что произошла ошибка, и оформить меня 1910 годом, и мы с Зиной остались в восьмом детдоме.

Если сказать, что мы с Зиной очень дружили, это значит сказать очень мало, мы не только были примером дружбы брата с сестрой, но она, к тому же, фанатично боялась за меня. Если продолжительное время она меня не видела, то сразу начинала бегать по детдому и спрашивать всех, не видел ли кто её брата. Успокаивалась только тогда, когда находила меня, и если ей это долго не удавалось, начинала плакать навзрыд, и тогда в поиски меня включались ребята всей группы. Некоторые эпизоды её заботы обо мне сохранились в моей памяти и по сей день. Вспоминается такой случай. В детдом не успели завезти к обеду хлеба, его хватило только для ребят младшей группы, для старших ребят решили занять хлеба в соседнем детдоме, который находился через дом от нашего. Воспитательница, взяв с собой несколько мальчишек, а среди них оказался и я, направилась в детдом №20. Там мы немного задержались, а когда пришли, то увидели, что все младшие ребята уже поели и вышли из-за столов, а Зина ещё и не приступала к еде, рыдала и кричала: "Куда увели брата! Зачем увели брата!" И никакие уговоры и объяснения не помогали, и только мое появление привело её в чувство. Иногда она ходила со своей группой в гости к шефам, такие мероприятия бывали довольно часто, и она всегда из тех гостинцев, которые им там давали, оставляла немного и для меня.

Сколько запомнившихся событий случилось в этом детдоме, и приятных, и неприятных, сколько мальчишеских приключений! Здесь я ближе познакомился со спортом, научился играть в шахматы, увлёкся чтением художественной литературы. Словом, о периоде жизни в детдоме №8 стоит рассказать немного подробней.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации