Текст книги "Записки военного музыканта. Полная версия"

Знакомство с музыкой

В нашем общежитии жило немало бывших воспитанников школы. Одни, давно закончившие профтехшколу или ФЗУ, другие по тем иным причинам переходили в другие учебные заведения. Двое из них, Женя Куличков и Сергей Буканов, были музыканты-духовики, Женя был отличный трубач, а Сергей – прекрасным баритонистом, к тому же продолжавшим свое музыкальное образование по классу тромбона. Однажды по счастливой случайности я был свободен и от картишек, и от «расшибаловки», внимательно и с увлечением наблюдал и слушал, как старательно и с большим трудолюбием Сергей занимался на тромбоне, но вот Серёга положил тромбон на кровать, чтобы немного передохнуть и перекурить, а я неожиданно для себя спросил: «Серёжа, а можно попробовать подуть?» Ответ последовал цитатой из недавно выпущенной книги Ильфа и Петрова («12 стульев», «А может быть, тебе ещё и ключ от квартиры, где деньги лежат?») – и тут же добавил: «Сходи-ка ты, дружок, в клуб завода Аремз-насос, там руководителем духового оркестра мой дружок Иван Дмитриевич Умнягин, попроси у него какой-нибудь инструментик. Времени свободного у тебя много, и дуй себе на здоровье. А я тебе даже помогу немного, тебе ведь скоро в армию, может, и пригодится». Не знаю, что меня толкнуло послушать Сергея, может быть, появилось действительное желание попробовать, но только вечером этого же дня я был в кружке. Большинство кружковцев уже занимались и ждали прихода руководителя. Несколько кружковцев оказались мне знакомые по футбольной команде, некоторые по шахматным турнирам. Начались разговоры, вопросы, ответы, как научиться играть, на чём лучше и т.д. На чём лучше, надо было приходить год назад, когда организовывался оркестр, тогда и выбирать можно было, а сейчас выбора нет, всё выбрано. Вон в шкафу висит бэйный бас, вот и весь выбор, хочешь – бери, а не хочешь – беги. Это сказал староста кружка эсный басист Сергей Клиев. Вскоре пришёл руководитель кружка Иван Дмитриевич Умнягин. Я передал ему привет от Сергея, а он мне подтвердил всё сказанное старостой. Затем внимательно посмотрел на меня, на мои губы и сказал: «А что, губы у тебя полные, для баса весьма подходящие, а ну-ка возьми бас, попробуй!» Вначале я даже слушать не хотел, но затем взял инструмент, вставил мундштук и, следуя указаниям руководителя не просто дуть, а издавать звук толчком языка, как бы сплёвывая с языка семечную шелуху. Попробовал и наотрез отказался. Меня стали уговаривать, убеждать. Кто-то говорил, попробуй поиграть, не понравится – бросишь, кто-то сказал что, потом возможно освободится какой-либо инструмент, и перейдёшь, если захочешь. А басист Сергей Клюев сделал свое резюме: «Чем на альтушке истадракать, то лучше на басу. На басу хоть соло попадает». Кто-то повторил слова Сергея Буканова, скоро в армию, может и пригодится. Я подумал, а может, и в самом деле попробовать, ведь бросить никогда не поздно. Чем болтаться из угла в угол и ничем не заниматься. Картишки и «расшибаловка» так засосут в мутное «болото», что выбраться на поверхность будет невозможно. Ну, а примеров наглядных было уже не мало. Словом, уговорили, и я согласился попробовать. Жизнь показала, что я поступил правильно, ибо в этом я нашёл то, что мне лучше давалось, чем слесарное дело. Для начала Иван Дмитриевич заставил меня дуть открытые ноты, то есть такие, которые берутся без нажатия на клапана. Основная из них у баса – «си бемоль». Когда моя «си бемоль» чуточку стала походить на звук, который назывался «си бемоль», и по стройности немного совпадал со звуком, который Иван Дмитриевич издавал на кларнете, он сказал: «Хорошо, теперь давай таким же образом попробуем ноту „фа“, она будет значительно выше, вот так». И он взял на кларнете ноту, созвучную той, которая у меня должна была звучать «фа». Таким образом, повозившись со мной и убедившись, что для первого раза мои «си бемоль» и «фа» звучат довольно сносно, он сказал: «Молодец, на сегодня достаточно. В следующий раз я принесу пальцовку всех нот. Если есть где дома позаниматься, инструмент можешь взять с собой. Будешь дуть только две этих ноты. Не забудь за инструмент расписаться у старосты». Я, конечно, понимал, что похвала дана мне авансом, так сказать, для подбодрения, однако чувствовал, и немного позднее убедился, что дело действительно пошло не так уж плохо. Наутро следующего дня, когда все, кому надо было уйти на работу или учёбу, ушли, ушли и ловеласы, убедившись, что на этот раз я им не партнёр. Ушли, подсмеиваясь и ехидничая, и приговаривая: «Дуй не дуй – всё равно получишь…….». В доме кроме меня остался один дежурный, я начал дуть свои «си бемоль» и «фа», причём старался, чтобы нота получалась протяжнее, а не обрывалась сразу, дежурный посмотрел на меня и спросил: «Ты это надолго собрался?» – «А что, мешаю?» – «Да нет, а может, подменишь меня часика на полтора?» Я охотно подменил дежурного и стал дуть ещё усерднее и смелее. После обеда пришёл Сергей Буканов и, посмотрев на меня, спросил: «Попробовал, и как, нравится?». Я промолчал. Затем он открыл футляр, достал тромбон и предложил подуть вместе. Убедившись, что и "си бемоль и «фа» звучат относительно стройно, он начал мне объяснять, как берутся и как звучат остальные ноты основной гаммы «си бемоль мажор», так эта гамма уже звучала прилично, правда пока ещё только в одной октаве. Так что на следующем занятии Ивану Дмитриевичу преподнес я маленький сюрприз, и ему пришлось объяснять мне не пальцовку, а кое-что другое. Что такое стаккато, легато, как обозначаются по длительности ноты и паузы, что такое такты и т.д. Словом, дело пошло, не помню, сколько длилось мое музыкальное «образование» в пределах, необходимых в кружке. Помню только, что при внимательном отношении ко мне Ивана Дмитриевича, при хорошей и добросовестной помощи Серёжи Буканова и, конечно, большом количестве свободного времени я не только быстро сел в оркестр, но стал нагонять ребят, которые начали заниматься раньше меня. Поначалу я часто ошибался, терял такты и с трудом при помощи руководителя вновь вливался в ансамбль. Но, как говорится, втянулся, освоился и вскоре стал завзятым кружковцем, ничем не отличавшимся от других. Стал ходить с ребятами на халтурки, появилась хоть и мизерная, но добавочная сумма к пособию по безработице, и жизнь стала казаться розовой.

Но однажды получил я повестку на биржу труда явиться за направлением. Направление было дано на работу в Бахметьевский, по наименованию переулка, автобусный парк автослесарем. "Но я же не автослесарь", – заявил я! – "Других слесарей пока не требуется, так что хотите – идите, хотите – ждите". Подумав, я, конечно, направление взял и тут же отправился к месту своей будущей работы. Всё возрастающее маршрутное автобусное движение в Москве привело к необходимости закупать автобусы за границей. Английские автобусы "Лейланды" были основой маршрутных сообщений в Москве. Потребовалось большое количество автослесарей не только для капитального и среднего ремонта, но, и главным образом, текущего. С испытательным сроком принимали слесарей и других профилей, приняли и меня. Жизнь показала, что обычно неплохие слесаря быстро осваивали автодело, легко переквалифицировались и прирабатывались. Так то неплохие, а я себя к таковым не причислял, а потому и очень боялся. С месячным испытательным сроком меня направили в "линейную бригаду". Поначалу мне просто очень повезло, в этой бригаде оказался мой напарник по детдому № 8 Виктор Ушаков. Закончив ФЗУ, он почти сразу начал работать в этом автобусном парке. Виктор вообще был очень способным к технике. Он быстро освоил автодело, стал хорошим автослесарем высокой квалификации, пользовался в бригаде большим авторитетом и даже освоил вождение. На первых порах радом с ним я держался и потихонечку привыкал. Но как бы велико не было желание Виктора мне помочь, при всём моём старании и бригадир, и механик легко поняли "кто есть что" или наоборот "что есть кто". По окончании испытательного срока механик заявил мне: "Для линейной бригады ты, дружок, конечно, слабоват, а вот в бригаду крепления мы тебя можем взять. Работа в бригаде крепления была несложной, менять или крепить шпильки, угольники, менять шины и другие мелкие работы. К наиболее сложным работам относилась замена рессор или отдельных листов у рессор. Самым большим минусом в работе этой бригаде было то, что она была ночной. Это и понятно, ведь только ночью, когда все автобусы собирались в парке на так называемый "отдых", можно было полностью проделать текущий ремонт и подготовить к нормальной эксплуатации днём на линии. Ночью почти возле каждого автобуса куча людей, одни отходили, другие подходили, каждая бригада занималась своим делом. За постоянную работу в ночной смене была приличная надбавка, тем не менее, перейти на работу в дневную смену было главным моим желанием. Проработав более 6-ти месяцев в ночь, я почувствовал, что сил моих надолго не хватит. Не было времени не только для занятий в кружке, но и просто хорошо отоспаться. В моей просьбе перевести меня в дневную смену мне отказали, и вполне законно, ибо из желающих перейти в дневную смену было много таких, которые отработали в ночной смене более полутора лет. Поскольку времена безработицы кончились, я решил, что теперь на бирже труда я долго не задержусь, принял решение уволиться.

Действительно, уже через 3-4 дня я получил направление биржи труда на работу во 2-й таксомоторный парк, теперь уже в качестве автослесаря. Располагался он в Гороховском переулке, напротив популярного в те времена клуба им. Кухмистерова. Машины в эксплуатации были французской марки "Рено". Там работал я в паре с одним слесарем самой высокой квалификации, как говорится, виртуозом своего дела. Бывало, наберёт он нарядов, и пока я где-то ставлю машину под домкрат, или где-то что-то отвинчиваю или завинчиваю, он уж успевал сделать более тонкие и сложные работы. Получать запасные части, промывать детали в керосине, что-то подать, где-то подержать – всё это поручалось мне. С подручной работой я справлялся. Мастеру это было даже выгодно, работать со мной в паре, так как разряд у меня был низкий, а работы оплачивались согласно разрядам. Напарник был парень добросовестный, немало мне показывал и объяснял, но помнится, что усваивал я в замедленном темпе. Однажды я очень сильно ушиб руку, как это получилось, я уже не помню. Побюллетенил я почти две недели, а когда вышел на работу и открыл свой рабочий шкафчик, то увидел, что немало инструмента, который числился за мной в инструментальной, был разворован, и мне пришлось выплачивать его стоимость.

Как-то на улице я увидел большой стенд-объявление, что тресту "Промвентиляция" требуются рабочие разных специальностей, в том числе и слесарей. Оплата труда сдельная. Далее перечислялись всевозможные привилегии, и из них основная – это надбавка за выездные работы. Не знаю, что меня привлекло, видимо, всё же надбавка. Я сходил в трест, и, убедившись, что буду там принят, взял расчёт в таксомоторном парке, а отпустили меня свободно, не бог весть какой специалист, стал слесарем этого треста. Работа для слесарей низкого разряда была несложной, точностей особых не было, к напильникам обращались только для того, чтобы снять заусенцы или немного подравнять что-либо. Первое направление я получил на станцию "Фосфоритная" – это не доезжая одной маленькой остановки до города Брянска, на этой станции даже пассажирские поезда останавливались не все. Пешком до города не более 40 минут, моему приезду были рады прораб и слесарь. Их не смутил мой низкий разряд. Слесарь работал один, и любой помощник был необходим как воздух. Приехал я под выходной, и Павел, так звали слесаря, ещё не опробовав меня в работе, заметно повеселел. Когда при разговоре я старался дать понять ему, что как слесарь я слабоват, что о работе по вентиляции не имел понятия, он только улыбался и приговаривал: "Вдвоём! вдвоём! мы и черта перевернём!" В самом деле, монтаж вентиляции без подручного вообще не возможен. Павел оказался хорошим, покладистым парнем. За ошибки ругал так, что было обидно, всячески добивался, чтобы я не только освоил вентиляционные работы, но и вообще повысил квалификацию. По выходным дням мы играли в домино, шашки. Играл он очень слабо, и тут мое преимущество над ним было столь же велико, сколь его надо мной в слесарном деле. Попытался я привлечь его и к шахматам, но для него это оказалось слишком мудрой наукой. Иногда ходили в Брянск, знакомились с городом. Словом, с моим появлением в этой маленькой группе: 2 слесаря, 2 жестянщика и прораб – жизнь в нашей комнате стала оживлённей, да и слесарные работы стали заметно продуктивнее. Когда закончились подрядные работы на "Фосфоритной", в Москву возвращались вместе. В поезде он предложил мне поработать с ним и на следующем подряде я, не только не возражал, но и очень обрадовался этому предложению. Когда на следующий день я появился в управлении, Павел уже был там. Увидев меня, он улыбаясь, показал мне направление к прорабу по вентиляционным работам на одной из текстильных фабрик Москвы. Там готовился к пуску новый цех, и наша группа должна была сделать необходимую вентиляцию. Почему-то запомнилась на этой фабрике прекрасная душевая, куда мы после работы почти ежедневно заходили помыться. По окончании работ этого подряда нас с Павлом всё-таки разбили. Я был послан в город Подольск, где на крупнейшем заводе швейных машин готовился к пуску новый корпус.

Завод выпускал швейные машинки типа Зингер. Группа слесарей и жестянщиков здесь была большая, примерно 14-16 человек. Каждое утро мы собирались на Каланчёвском вокзале к определённому поезду в определённый вагон, а на Курском вокзале к нам подсаживались остальные члены нашей группы. Шумной ватагой до самого Подольска, более 45 км, мы резались в шашки. Хочу обратить внимание, что не в домино, не в подкидного "дурака", и не в шахматы, а именно в шашки. Объяснялось это весьма просто. Бригадир группы жестянщиков, он же заместитель прораба, был шашистом 2-го разряда, он-то и был застрельщиком этого дела. Любопытна деталь, в шашки в нашей группе играли все, а в шахматы кроме меня ещё 2-З человека, но играли они настолько слабо, что после первой же попытки было ясно, что играть мне с ними было совершенно бессмысленно. Таким образом, пришлось мне, хоть я и не любил шашки, втянуться я эту игру. Уже после 2-3 поездок, я стал единственным, кто смог оказывать сопротивление нашему корифею. Так как играли обычно на вылазку, то высадить его, удавалось только мне. Жил этот шашист на Староалексеевской улице, т.е. почти был моим соседом. Поскольку мне было безразлично, на какой остановке сходить, на Староалексеевской или на Новойалексеевской теперь, возвращаясь домой, я уже всегда выходил с ним вместе и провожал его до дома. Затем мы с моим попутчиком договорились и на работу ездить вместе. Изредка по выходным или праздничным дням я стал бывать в гостях у этого приятного человека. Но сколько он не пытался привить мне любовь к шашкам, этого сделать ему не удалось. Играть я играл, чтобы не быть в коллективе какой-то белой вороной, но шахматы на всю жизнь остались мне более близкими и приятными.

Шахматы стали не просто моим хобби, они стали для меня творческой стороной жизни и в моей работой. Я много времени уделял композиции шахматных задач. Некоторые из них публиковались за рубежом. Будучи судьёй республиканской категории, я часто готовил и судил союзные, республиканские и городские соревнования. Это все будет позже, я стал постоянным партнёром своего начальника по шашкам. Я заметно усилился в игре и стал уже значительно чаще его высаживать, и было приятно видеть, что его это не обижало, а наоборот, радовало. Однако вскоре этим нашим небольшим развлечениям пришёл конец. Как-то раз в общежитии подошёл ко мне Сергей Буканов : "А ты что же, дружок на шахматы и шашки переключился, а дудку решил забросить?! Говорил о возможности отслужить срочную". И хотя такого намерения у меня не было, все же он был прав. Даже по выходным дням, когда время для занятий на инструменте выкроить было не так уж трудно, я всё реже брался за инструмент. Буканов стал рисовать мне службу в Москве. Я знал, что он сам отслужил срочную службу в Москве в одном из лучших оркестров, но это был он, Сергей Буканов! Отличный баритонист и тромбонист. Я ему ответил вопросом на вопрос: "Кому я нужен, начинающий кружковец?" "Ну, хорошо, в воскресенье мы с тобой пойдём и попробуем", – был ответ.

Прекрасный был парень Сергей, и слов на ветер не бросал. В ближайшее воскресенье он привёл меня в оркестр 3-го полка Пролетарской дивизии. Большинство музыкантов Сергея там знали, пошли дружеские разговоры, и тут выяснилось, что Сергей уже заранее прощупывал почву в этом оркестре для моей персоны. Конечно, это ещё больше возвысило Сергея в моих глазах. Когда пришёл дирижёр, он сразу завёл разговор обо мне. Затем взял мои скромные документы (профсоюзный билет и выписку из домовой книги) и велел мне ждать. Когда дирижёр ушёл, я удивлённо спросил Сергея: "А почему он не стал меня даже прослушивать?" "Во-первых, – ответил Сергей, – всё, что его интересовало, он узнал от меня. Во-вторых, он любит и умеет из срочников делать неплохих музыкантов сам. А то, что ты не лодырь и не тупица, я за тебя поручился, смотри не подведи!" И Сергей, довольный, что сделал доброе дело, попрощавшись, ушёл. Я долго сидел в оркестре и наблюдал, как занимались музыканты под руководством солиста трубача. В антрактах они садились забить "козла" и я сам сыграл с ними пару партий. Вскоре срочники пошли на обед, прихватив и меня с собой. Впервые откушал я сытного красноармейского обеда и в хорошем настроении не заметил, как наступил вечер. Но вот пришёл дирижёр, он отпустил меня домой и велел прийти послезавтра. Через день, отпросившись на работе, уже рано утром я был в оркестре и с нетерпением ожидал прихода дирижёра. Каково же было мое огорчение, когда пришёл дирижёр, принёс мои документы и сказал: "Приходи, дружок, на следующий год, а сейчас место для тебя мне выкроить не удалось". Огорчённый, вернулся я в общежитие. Сергей выслушал мою печальную исповедь, похлопал меня по плечу и успокаивающе сказал: "В следующее воскресенье двинем мы с тобой в Хорошевские казармы", там располагаются 4-е оркестра, думаю, что в одном из них найдётся местечко и для тебя.

В следующее воскресенье в первом же оркестре, куда мы зашли с Сергеем, нас встретил человек почти 2-х метрового роста с тремя кубиками в петлицах. Это был дирижёр 63-го кавалерийского имени С. М. Будённого полка Особой отдельной кавалерийской бригады имени И. В. Сталина, входившей в состав 1-й Конармии, прославленной в боях гражданской войны. Я трепетно стоял перед этим великаном. Мне тогда даже в голову не приходило, что именно отсюда и начнётся моя дальнейшая судьба с новой профессией военного музыканта. Но продолжу всё по порядку. На этот раз Сергей начал с себя. Незаметно подмигнув мне, он сказал: "Пришли к Вам поступать в оркестр. Вам баритонисты нужны?" Дирижёр обо всём расспросил его, где служил, что играл, не пьёт ли, и сколько хотел бы получать, и т.д. и т.п. Когда их устный договор почти состоялся, дирижёр переключился на меня: "Ну, а Вы на чём играете?" И тут Буканов не дал раскрыть мне и рта, стал говорить за меня: "А он уже неплохо играет на бейном басу и хочет поступить на срочную службу". Дирижёр внимательно посмотрел на меня и спросил: "Мундштук с собой?" "Да!" – ответил я, и почувствовал, как от волнения покраснели не только щеки, но и уши. Дирижёр открыл дверь канцелярии и дал команду дневальному принести бас. Когда я "вооружился" басом, дирижёр попросил сыграть что-нибудь. Я сыграл гамму си бемоль мажор и исходящий из неё большие и малые арпеджио и остановился. – "Сыграйте ещё какую-нибудь гамму". Покраснев ещё больше, мне пришлось признаться, что другие гаммы я ещё не изучал. Дирижёр, видимо, решив показать свои теоретические познания, стал объяснять мне, что от каждой ноты существует мажорная гамма и к ней параллельная минорная, мелодические и гармонические, и к каждой гамме арпеджио большие и малые. Всё это, дорогой, придётся хорошо выучить. Затем открыл маршевую книжку басовой партии и заставил меня играть по нотам отдельные басовые фразы. Я часто ошибался и, не только от волнения, в душе я хорошо понимал, что и для срочной службы ещё год хорошей подготовки необходим. "Слабоват, конечно, но при добросовестной работе над собой…, – и продолжил – Ну что ж, давайте ваши документы!" Я свои отдал сразу, Сергей подал только паспорт, воинского билета при нём не оказалось. Сергей сказал, что забыл, и что завтра принесёт всё вместе. Дирижёр пристально посмотрел на Буканова и сказал: "Сейчас придёт старшина и проведёт вас через проходную, а вы, обращаясь ко мне, немного посидите, сейчас подъедут два альтиста и трубач оформляться на срочную службу, вот старшина и займётся всеми сразу". Честно говоря, я ещё не верил в свою удачу, от души поблагодарил Сергея и выслушал его последние наставления. Пришёл старшина, и они с Букановым ушли. Некоторое время я в оркестровом классе находился один, стоял у окна и с увлечением смотрел, как на плацу занимались красноармейцы конной подготовкой. Когда старшина появился вновь, с ним было три парня моего возраста.

Здесь мне хочется сделать небольшое отступление. В жизни каждому человеку попадаются и плохие, и хорошие люди. Вот мой первый старшина Кирилл Васильевич Чекаданов , в числе хороших занял почётное место. Я сохранил о нём самую добрую память и, будучи потом сверхсрочником, старался чаще встречаться с ним и по возможности оказывать ему какую-либо услугу.

"Ну, знакомьтесь, да пойдём в штаб оформляться!" – сказал старшина. Я поздоровался с каждым из троих моих будущих сослуживцев, мечтавших, как и я, оказаться в оркестре прославленной кавбригады. Когда все штабные процедуры были закончены, нас помыли в бане, подогнали обмундирование, показали как заворачивать портянки, заправлять кровать и прочие армейские мелочи, нас срочно стали обучать строевой подготовке и верховой езде. Дирижёру очень хотелось выехать на парад полным составом. Он много занимался с нами сам, но больше делал это старшина.

О первых днях обучения верховой езде мне хочется рассказать отдельно и подробнее. В этих занятиях были “ и смех и грех”. Для нас, городских парней, никогда не имевших дело с лошадьми и верховой ездой, всё давалось с большим трудом. Порой казалось, что мы никогда не сумеем овладеть сложной наукой управления лошадью, да ещё одной рукой, так как другая будет занята инструментом. Теперь приятно вспомнить, что и в этом деле я оказался не хуже других.