Текст книги "Заставь меня развестись "

40.

– Если бы я знал, что у маминой настойки есть такой чудо-эффект, то уже на свадьбе отказался бы от шампанского, – почти ласково говорит Никита, и я непроизвольно громко выдыхаю, рассматривая его черные глаза. – Это точно облегчило бы всю мою жизнь.

Это какое-то издевательство. Он очень близко. Я даже чувствую, как он дышит. Вижу, как напряжены его руки. Как выступила вена на шее. Просто смотреть – уже какое-то наслаждение.

Господи, как же от него пахнет.

Меня сковывает аромат его парфюма. Я даже пошевелиться не могу. Открываю и закрываю рот, пытаясь хоть слово из себя выдавить.

– Как ты узнал… – губы пересохли, и голос кажется каким-то загробным. – Что это была настойка?

Очнись, Мира.

Вернись в свою реальность.

Хватит летать в облаках.

Соберись, в конце концов.

Иначе ты превратишься в лужу.

– Вы с Крис не первые, кто грабил мамины запасы, – ухмыляется он, смотря на меня так внимательно, будто пытается понять, что творится в моей голове.

А там почти ничего.

Пусто.

Только в животе бабочки летают, но я и это списываю на действие настойки. Хотя при чем здесь она? Мне и присутствия Чернова рядом достаточно, чтобы отключиться.

Набираюсь храбрости и выдыхаю.

– У меня к тебе есть один вопрос.

– Я слушаю.

Его голос близко-близко.

Мне приходится приложить все усилия, чтобы взять себя в руки. Проговаривать этот разговор у себя в голове – одно, задавать вопросы Никите – совершенно другое. Я нервничаю так, что трясутся пальцы на руках. Сглатываю несуществующую слюну, пытаясь восстановить дыхание.

Тяжело.

На самом деле открыть рот и спросить не так страшно. Страшнее услышать ответ.

Никита молча ждет, когда я осмелюсь.

– Твои командировки, – на выдохе произношу я. – Ты часто отсутствовал, Никит. А потом еще рассказы твоей секретарши. Вы спали в одном номере?

Никита сжимает пальцы в кулаки.

Прикусив губу, жду ответа, а все тело напряглось так, будто меня казнят в любую секунду.

Он молчит.

Молчание – знак чего? Что вообще может означать тишина?

Сейчас он придумывает, как оправдаться, или как, не убив меня, рассказать об измене?

Господи, так и до сердечного приступа недалеко.

Еще немного, и все. Конец туннеля.

– Почему ты молчишь?! – срываюсь, перехожу на крик и сразу же одергиваю себя.

Черт.

Прикусываю язык. Услышат же. Мы не одни в доме.

– Пытаюсь понять, какие доказательства мне нужно найти, чтобы ты поверила мне. Камеры наблюдения? Разговоры с администраторами или горничными? Билеты? Чему ты поверишь?

Как ребенок, мотаю головой в разные стороны.

– Тебе! Мне не нужны доказательства. Просто скажи, и я… Поверю. Наверное, я самый глупый человек на земле, раз и без слов верю тебе. Но я хочу услышать ответ. Не нужно ничего объяснять, без лишних слов. Одно слово. Да или нет.

Надеюсь, я потом не пожалею об этом.

Не буду проклинать себя за настойчивость.

– В командировках я был один. Всегда один.

Я мелко дрожу.

– И что будет дальше? – тихо интересуюсь, разглядывая пол.

Поднять голову вверх было сложно. Она словно тонну весила.

– Смотря чего ты сама хочешь, Мира.

Если бы он назвал меня родной, было бы проще и одновременно сложнее.

Но я не знаю, чего я хочу.

Знаю только одно: сейчас я не смогу все бросить, чтобы вернуться в нашу квартиру.

Я опускаю взгляд на наши руки.

Никита так и не снял кольцо. Мое же валяется где-то в шахте лифта. Это может быть знаком, что нам не стоит в этот раз торопиться?

– Не знаю.

Зато это честный ответ.

– После всего выпитого даже удивительно, что ты можешь разговаривать. Уверен, над Крис сейчас летают самолеты и гремят танки.

– Я собиралась тебе позвонить, – почти шепотом говорю, словно это мой самый главный секрет.

Никита удовлетворенно кивает.

– Я знаю. Несколько минут стоял за дверью. Поганец? Правда?

– Еще я тебя красивым назвала. И мускулистым, – выдавливаю я, чтобы хоть как-то оправдаться.

– И про любовь говорила. Развод отменяется?

Кажется, он в шутку сказал. Но мне не до смеха.

Для меня все сейчас серьезно.

– Какая есть вероятность, что мы не вернемся к тому, что было? Ты и твоя работа. Твоя постоянная работа. Ты всегда в делах. Всегда на телефоне. Я понимаю, что после смерти твоего отца все перешло в твои руки. Я это знаю. И я поддерживаю тебя. Правда.  Но… Ты не понимаешь, как тяжело быть одной в браке. Очень тяжело. Тащить на себе все и улыбаться, словно все хорошо. Что, если ничего не изменится? Вдруг моя смелость завтра испарится и я снова буду молча принимать все, что не нравится. А если я…

– Я могу ответить только за себя, – Никита перебивает меня, накрывая мою ладонь своей. От жара его кожи мгновенно покрываюсь мурашками. Мне холодно и жарко одновременно. – Моя работа никогда не была важнее тебя. Ты всегда была и будешь на первом месте. Дела отца… Мои дела, они важны, но они второстепенны. И я был ослом, когда не замечал твоего состояния.

– Ты не осел.

– А-а, точно. Поганец.

Смеюсь, одновременно сражаясь со слабостью во всем теле.

Уже не так легко, как было чуть ранее. Глаза слипаются, и кажется, я уже не могу контролировать руки.

Вот тебе и чудо-настойка.

Такие отзывы и такой кратковременный эффект.

– Немного. Самую малость, – улыбаюсь, пытаясь подняться со стула, но в теле такая слабость, что я опять падаю на прежнее место. – Раз я сегодня разговорчивая и говорю все, что думаю, то скажу честно и от всего сердца: я очень хочу как Крис.

– Что? Быть такой же наглой и приставучей? Не надо.

– Хочу услышать гул самолетов. – А затем, собравшись с мыслями и скрестив руки на груди для убедительности моего настроя, продолжаю: – Помоги мне подняться в комнату, муженек. Носить на руках не прошу, но…

Договорить мне мешает лукавая улыбка Чернова.

О чем он подумал?

– Ты же не собираешься уезжать?

Если он уедет, будет плохо.

Я точно знаю, что мне будет плохо.

– Нет. Сегодня мы останемся здесь.

Сегодня?

Мы?

А что будет завтра?

41.

Меня будто чем-то придавило. Открываю глаза и тут же натыкаюсь взглядом на мужскую руку, которая мирно покоится на моем животе. Искры в глазах и шум в ушах. Жмурюсь, пытаясь вытянуть из недр памяти хоть какое-то воспоминание о вчерашнем вечере. Но единственное, что приходит в голову, это холодильник, полностью набитый минеральной водой.

Господи, как же хочется пить.

Намного сильнее, чем вспомнить, как так получилось, что мы с Черновым оказались в одной кровати.

«Никит, не уходи. Посиди со мной».

Разговоры на кухне, мне захотелось спать, я сказала Никите, чтобы он… Он на руках донес меня до кровати и не ушел, когда я попросила остаться. Судя по тому, что на мне сейчас моя старая пижама, а не платье, которое мне отдала Кристина, можно сделать вывод, что Чернов меня не только до спальни доставил, но еще и переодел.

Он столько раз видел меня без одежды, но сейчас я почему-то смутилась. Даже появилось желание быстро сбегать на кухню за волшебным эликсиром смелости и храбрости. Но я быстро отогнала эту мысль, продолжив рассматривать мужскую руку.

Боже, как же хорошо. Падаю головой на подушку и впервые за этот месяц чувствую в себе жизнь. Она есть. Я не просто умею существовать. Жизнь во мне кипит.

Зажмуриваюсь, когда рука Никиты напрягается.

От растерянности даже не знаю, что делать.

Первое желание – притвориться спящей. Не важно, как это будет выглядеть со стороны. Главное, укрыться с головой под одеялом и не высовываться, чтобы Никита не думал, будто я поверила в наши отношения. Я сделала шаг к этой цели. Но, чтобы понять, мне нужно больше. Шагов, времени, всего.

Даже сейчас, когда чувствовала его руку на себе, меня разрывало внутри. Одна часть меня хотела отбросить все сомнения и прижаться к мужу. Но другая предупреждала о том, что наступать на те же грабли не стоит. Не нужно опять бросаться в омут, не зная глубины.

Гадкое чувство, когда ты не понимаешь, как себя вести.

Я словно та птичка, которую выпустили на свободу, но она не знает, в какую сторону лететь.

Стоп!

Все хорошо.

Да-да, все замечательно.

Зря я паникую.

– Если ты хочешь меня о чем-то спросить, то спрашивай, – бурчит Чернов, продолжая лежать с закрытыми глазами. – Но скажу сразу, переодевалась ты сама. При мне, но сама.

Я краснею за свои мысли. А ведь думала, что это Никита сделал.

– Давно не спишь?

– Ты так громко думаешь, – потягиваясь, улыбается он. – Поспишь тут с тобой.

Развернувшись, он подбивает руками подушку и начинает внимательно разглядывать меня.

Что не так?

Волосы похожи на солому, а под глазами размазанная тушь? Он уже видел меня такой. Не должен удивляться.

– Так, о чем ты думаешь?

У меня знак вопроса на лбу нарисован, что ли?

– С чего ты взял, что я вообще сейчас думаю о чем-то?

– Я вспомнил это твое выражения лица, – указательным пальцем дотрагивается до кончика моего носа, приподнимая голову вверх. – Раньше часто его видел, но не понимал, что оно означает. Теперь дошло.

Ну, точно на лице все написано.

– Давно ты стал таким проницательным?

– Недавно, – лениво отвечает он, убирая за ухо мои волосы. Господи, пусть он только не заметит, как я вздрогнула от его прикосновения. – Вчера буквально. Например, когда ты волнуешься, у тебя уши краснеют.

Руки сами тянутся к ушам, закрывая их от глаз Чернова.

– Это было предположение, но ты его только что сейчас подтвердила, – с ухмылкой отвечает он. –  Значит, ты волнуешься. Из-за того, что я рядом, или потому, что тебе нравится быть со мной рядом?

Издевается, да?

А у меня, между прочим, сердце стучит так, будто я марафон пробежала и сейчас собираюсь побить свой же рекорд.

– А тебе на работу не надо?

Перевожу взгляд на часы у окна – девять утра. В это время он уже должен быть в офисе и отчитывать всех, чья работа не соответствует его требованиям. А он тут… Развалился и, кажется, даже и не собирается подниматься.

Ох, еще же и без футболки.

И как я этого не заметила сразу?

Тут же сразу все в глаза бросается. Подкачанные бицепсы, железный пресс, плечи.

Мира, не глазей.

Или глазей, но не так в открытую.

– Не надо. У меня выходной. Ты сама просила взять его. Забыла?

Что?

Когда это?

– Это не я просила, а настойка твоей мамы. Если возникнут проблемы, все претензии к ней.

– К матери?

– К настойке, – бурчу себе под нос, вспоминая, как Крис ее нахваливала. – И к своей сестре. Это она меня с ней познакомила.

Я первая приподнимаюсь, бросая взгляд в разные стороны, осматривая комнату.

Куда делось платье?

– Я его убрал, – читая мои мысли, говорит Никита, садясь рядом со мной. – А все остальные твои вещи в шкафу. Если ты захочешь переодеться.

Я же в пижаме.

Конечно, мне нужно переодеться.

Но Никита здесь, и, опять же, он точно не собирается уходить. И что делать?

Раньше меня бы не волновал этот вопрос. Что такого переодеться при муже? Ничего. Но сейчас… Ай, кровь точно начинает закипать в венах.

– Вчера ты не стеснялась, – подстегивает меня Чернов. – С того времени что-то изменилось?

Ну уж нет.

Я не поведусь на его черные глаза, ухмылку и эти губы, которые складываются в улыбку так, будто сейчас дотронутся до самого вкусного торта в мире.

Представления не будет. Это прям точно.

– Не смотри на меня так.

– Как?

– Вот так, как ты сейчас смотришь.

– Мира, я смотрю на свою жену. И мне нравится все, что я вижу. Наслаждаюсь моментом, не порть его.

Моментом он наслаждается. А ничего, что я отвыкла от такого Чернова? Вместо угрюмого и собранного Никиты передо мной сидит его улыбчивая копия.

– Регина Борисовна, наверное, уже давно проснулась, – намекаю на то, что пора выйти из берлоги.

– Часа три назад. Она заходила к нам.

– И она видела, как ты на меня навалился? – Ой, что же она теперь обо мне думает? Скажет, что напилась девчонка и с головой своей переругалась. Черт.

– Нет. Не видела.

Слава богу.

Облегченно выдыхаю, поднимаясь с кровати. Репутация хорошей девочки не пострадала.

– В тот момент ты почти на мне спала, – Никита не говорил, он будто пел, и эта песня ему точно нравилась. – Но, в отличие от тебя, я не жалуюсь. Доволен даже.

Его точно подменили.

Хорошо еще, что я лица его не вижу. Еще хуже то, что я не помню, как во сне лезла к нему обниматься. А вспомнить так хочется. Насладиться как следует. Почувствовать.

Блин, ну вот что со мной?

Быстро схватив с полки первые попавшиеся шорты и майку, закрываю шкаф, передвигаясь в сторону двери так, словно за спиной пожар. Выдыхаю только тогда, когда оказываюсь в комнате Крис. Она еще спит, засунув голову под подушку, и, когда я ее скидываю на пол, подруга смешно морщится.

– Что ты делаешь?

Мне не стыдно, что я ее разбудила. Она же вчера хотела послушать, о чем мы с Никитой будем разговаривать. Вот! Выполняю ее просьбу.

– Твой брат надо мной издевается, – скрестив руки на груди, смотрю на дверь.

– Так же мешает спать? – рычит она, укрываясь одеялом.

– Нет. Он на меня смотрит и улыбается. Он шутит и смеется.

– Какой гад. Его посадить за это надо. Улыбается. Ужас!

– Кристин, я серьезно, – выдавливаю я, толкая подругу. – Я не хочу спешить. Понимаешь? Мне кажется, все опять рухнет, если мы сойдемся.

– Тогда не сходись.

– Но я хочу сойтись.

– Тогда сходись.

Жалеть об этом я точно не стану, зато уверена, что буду в каждом слове искать подвох.

Чертовы комплексы.

– Ладно, спи.

– Спасибо.

Думала, что, когда выговорюсь подруге, голова прочистится, но такой облом. Только еще больше стала на себя злиться.

Все так же, с вещами в руках, бреду по коридору и останавливаюсь напротив открытой двери.

Там никого.

Где Никита?

Куда он делся?

Неужели уехал?

Вещи падают из рук, я резко разворачиваюсь, и тут же в нос ударяет знакомый запах парфюма. Никита стоит напротив, все так же без футболки. В голове что-то взрывается, попутно уничтожая последние сомнения.

– Меня потеряла?

– Да. Тебя. Нас.

Сама тянусь к нему, чтобы прикоснуться к губам. Не сдерживаясь, ни о чем не думая, просто дотронуться до него. Хватаясь за его шею обеими руками, радуюсь, что он спустя секунду подхватывает меня.

Вот так должно было начаться наше утро.

Меньше разговоров, больше действий.

42.

Комната перед глазами резко уменьшается в размерах. Я перестаю дышать, и только руки Никиты напоминают мне о том, что я все еще жива и никакие силы не начали сражаться за мою душу. За те несколько минут, пока меня здесь не было, ничего не изменилось. Но я чувствовала, что обстановка стала другой. Она преобразилась, стоило нам только переступить порог и захлопнуть дверь.

Я дрожу. Внутри меня пылает огонь, и прикосновения Никиты только усиливают пламя. Он ни на секунду не отпускает меня. Одной рукой крепче прижимает к своей груди, а другой массирует шею, откидывая волосы за спину. Пальцами сжимаю мужские плечи, точно зная, что на коже останутся следы от ногтей. Мне это и нужно. Хочется поставить на теле мужа свою метку. Хочется укусить его, но останавливает только мысль о том, что мы в этом доме не одни.

Не отрываясь, Никита ставит меня на пол, находит мои руки и кладет себе на шею. Все меняется. Поцелуй становится другим. Трепетным, настойчивым, пьянящим, глубоким. Тело перестает слушаться, падая в водоворот ощущений.

Я так соскучилась.

Господи, как же я соскучилась.

По его горячему дыханию, которое опаляет кожу. По его нежным рукам, которых мне катастрофически мало. Больше всего мне хочется, чтобы этот момент не прекращался. Остановить мгновение, превратить нашу жизнь в день сурка и наслаждаться каждой секундой.

Обнимаю его еще крепче, пальцами дотрагиваясь до мышц живота. Прикосновение обжигает, но мне не больно.

– Черт… – глухо шепчет Никита, прерывая наш поцелуй. – Чувствую себя прыщавым школьником, за которым родители следят.

Родители!

Я совсем забыла про маму Никиты и его сестру. Так неправильно. Здесь, у них под носом, когда все только начало налаживаться. Но тормозить не хочется. Дыхание сбилось, все тело дрожит, и не выходит быстро успокоиться.

– Д-да, ты прав. Не надо. Регина Борисовна может…

– Поехали домой. Сейчас. Уверен, никто и не удивится. Они поймут.

Вернуться домой? Бросить всех и поехать туда, где никого нет? Господи, какой же соблазн. Приходится с силой вдавить ногти в ладонь, чтобы начать думать головой.

– Твоя мама расстроится, если мы не попробуем ее завтрак, – говорю так тихо, что сама не сразу понимаю, кого я пытаюсь убедить в правильности своих слов: себя или Чернова. – Надо спуститься.

Никита морщится, склонив голову.

– Ты серьезно? Завтрак, Мира?

Киваю в ответ, скрестив руки на груди для убедительности.

Черные глаза Никиты дают понять, что он отказывается меня понимать. И к чему мы придем? Согласимся задержаться в гостях еще на несколько часов, или же меня перекинут через плечо и увезут в багажнике, не оставив и шанса на побег? Что делать, если оба варианта меня устраивают? Но мы не школьники. И нам не нужно торопиться. Второй раз точно не нужно.

– Между прочим, завтрак – самый важный прием пищи, его пропуск увеличивает шансы развития ожирения, – тихо смеясь, я показываю пальцем на его рельефный живот. – Растолстеешь, я перестану тебя любить. Помни об этом.

Никита, прищурившись, смотрит в мои глаза.

– Но сейчас любишь?

Открываю и закрываю рот. К такому повороту событий я не была готова. Вот же… Только недавно думала о том, что нам не следует торопиться, и спустя несколько минут, собственными руками подожгла фитиль. Надо было молчать.

Тишина повисает между нами, как черный дым. Я не знаю, что ответить, не знаю, что дальше говорить, а Чернов… Судя по улыбке на его лице, ответа он от меня не требует. Он ему не нужен.

– Хорошо. Хочешь позавтракать, я тебя накормлю.

Лукаво улыбнувшись, он отворачивается к шкафу, пока я все так же продолжаю стоять на прежнем месте. В следующий раз надо будет держать рот на замке. Тогда и не придется краснеть под красноречивым взглядом мужа.

Затаив дыхание, я разглядываю мужскую спину. Мне тоже нужно переодеться, но, опять уходить, чтобы сделать это подальше от Чернова, уже кажется самой глупой идеей. Словно если я уйду, то выставлю себя трусливой дурой, и тогда Никита до конца наших дней будет мне об этом напоминать.

Я не хочу оставлять в памяти плохие воспоминания. Я решила, что мне нравится жить. Не думать о прошлом, не вспоминать о нем, а смотреть только в будущее.

Моя жизнь – это он.

Разве я позволю старой пижаме опозорить меня?

Глубоко вздохнув и закрыв глаза, стягиваю с себя всю одежду, тут же натягивая футболку. Сомнений нет, трусиха, но я осталась и не ушла. Это должно что-то значить.

– Не смотри на меня, – слышу его голос. – О еде думай. От всего остального ты сама отказалась.

Как он узнал, что я все еще продолжаю пялиться?

Я отворачиваюсь к окну.

– Хочешь, скажу, о чем ты сейчас думаешь?

Он и это может?

– Нет! Не надо.

– Тогда сама скажи, если не хочешь, чтобы это сделал я.

Стоило его только попросить, как все страхи, как по команде, начали вылезать отовсюду. Но не надо молчать о них. Не стоит держать все в себе. Я же меняюсь. Становлюсь другим человеком. Прежняя Мира улыбнулась бы и сменила тему. Но новая Мирослава – пробует бороться с собой и своими привычками.

– Я боюсь спешить. Мне кажется, все рухнет, если мы так быстро сойдемся.

– Такого не будет. В этот раз я не допущу.

– Я хочу тебе верить. Правда хочу, но этот страх… Я не могу его контролировать. Он сидит глубоко во мне, и я не знаю, как от него избавиться.

Сказав, поняла, что мне стало чуточку легче. Но кажется, это еще не все.

– Я всегда чувствовала, что недостойна тебя. Что мы слишком разные и я не дотягиваю до твоего уровня. Умный, красивый, крутой мужчина, а я…

– А ты самое лучшее, что было и есть в моей жизни, – договаривает он, резко обернувшись. – Нужно было раньше об этом сказать. Прости. Я думал, ты и сама прекрасно все понимаешь.

– Не понимала.

Как же сложно. Теперь понимаю, почему я о многом молчала. Потому что так проще. Не лучше, а проще. Мама просит извиниться перед братом – легче согласиться, чем начинать спор. Муж обещает вернуться домой вовремя, но не выполняет обещание – легче затаить обиду, а потом молча грызть себя изнутри. Ведь у хороших девочек нет своего мнения. Они не умеют говорить нет. Они – хранительницы очага, а не те, кто пилит мужа за его опоздания.

В какой-то момент наши глаза встречаются. Внутри что-то щелкает, когда Никита, бросив одежду на пол, делает первый шаг в мою сторону. Он нежно дотрагивается до меня, осторожно прижимая к себе. Завожу руки за его спину, сжимая пальцы в замок.

Никита немного отстраняется, заставляя посмотреть ему прямо в глаза, и говорит:

– Я докажу.