Текст книги "И живут не так, как прежде..."

Альфред Бестер
И живут не так, как прежде…

Дочь Севера, сидевшая за рулем джипа, выглядела просто божественно. Ее светлые волосы были собраны на затылке в хвост такой длины, что в эпитет «конский» он уже не умещался. Легкие сандалии, потрепанные синие джинсы – больше на ней не было абсолютно ничего. Разве что прекрасный загар. Сложена она была изумительно. Когда джип, свернув с Пятой Авеню, въезжал по ступенькам к дверям библиотеки, груди девушки восхитительно подпрыгивали.

Остановив машину у входа в библиотеку, она направилась было внутрь, как вдруг ее внимание привлекло нечто на противоположной стороне улицы. Она в нерешительности остановилась, пристально вглядываясь, затем уронила взгляд на свои джинсы и состроила гримаску. Не колеблясь более, она скинула брюки и швырнула их в голубей, обсиживавших, как всегда, ступени библиотеки. Голуби перепуганно вспорхнули, девушка же спустилась к проезжей части, перешла через улицу и остановилась у витрины, в которой было выставлено шерстяное платье темно-синего цвета – с высокой талией, длинной юбкой, и, ко всем прочим достоинствам, не слишком попорченное молью. На ценнике значилось: «79 долларов 90 центов».

Девушка принялась бродить по улице между остовами автомобилей, пока не нашла отвалившееся крыло. Она расколотила им стеклянную дверь магазина, аккуратно переступила осколки и, войдя, принялась перебирать покрытые слоем пыли платья. Найти подходящее по росту оказалось нелегко, и в конце концов она, оставив попытки отыскать платье темно-синего трикотажа, остановилась на платье из темной шотландки двенадцатого размера, уцененном со 120 долларов до 99 долларов 90 центов. Открыв учетную книгу, она сдула с нее пыль, взяла карандаш и старательно вывела: «В кред. 99 дол. 90 центов – Линда Нильсен».

Затем она вернулась к библиотеке и прошла сквозь парадные двери (которые ей целую неделю пришлось проламывать кувалдой). За пять лет вестибюль был до невозможности загажен обжившими его голубями, и чтобы не попасть под бомбардировку девушке пришлось промчаться через холл, прикрывая голову руками. Поднявшись на третий этаж, она прошла в отдел репродукций, где, как обычно, заполнила регистрационную карточку:

Дата – 20 июня 1981 года.

Имя – Линда Нильсен.

Адрес – Центральный Парк, павильон игрушечных кораблей.

Род занятий – Последний человек на Земле.

Когда она впервые прорвалась в библиотеку, с заполнением последней графы у нее были трудности. Строго говоря, ей следовало бы написать «Последняя женщина на Земле», но такая формулировка могла быть воспринята как проявление полового шовинизма, а вариант «Последняя личность» звучал на редкость глупо, как если бы выпивку назвать спиртными напитками.

Девушка сняла со стеллажей альбомы и принялась их просматривать. Она совершенно отчетливо представляла, что ей нужно: что-нибудь исполненное в теплых тонах, плюс чуть-чуть голубого, и чтобы влезло в рамку размером двадцать на тридцать. В ее спальне это смотрелось бы бесподобно. В бесценной коллекции репродукций Хирошига она обнаружила прелестненький пейзажик. Сделав отметку в карточке, она оставила ее на столе библиотекаря и вышла, унося репродукцию.

По пути вниз она сделала остановку в абонементном отделе и, подойдя к полкам, выбрала два учебника итальянского языка и итальянский же словарь. Затем она вышла через вестибюль, залезла в джип и сложила свои приобретения на переднем сидении около своей подружки – изысканной работы куклы из дрезденского фарфора. Вслед за тем она развернула листок-памятку, на котором значилось:

Яп. репр.

Итал.

Рам. карт. 20х30 Рак. суп.

Полир. паста Стир. порошок Меб. лак Швабра

Первые две строчки она тут же вычеркнула, положила бумажку на приборный щиток, села за руль и съехала вниз по ступенькам. Путь ее лежал дальше по Пятой Авеню, ей приходилось прокладывать себе дорогу среди разбитых машин. Когда джип проезжал мимо развалин Собора Святого Патрика на Пятидесятой улице, прямо перед капотом бог знает откуда появился человек.

Он выступил из-за груды кирпичей и пошел через улицу, не озаботившись даже посмотреть по сторонам. Девушка ахнула, влепила ладонью в давным-давно сломанный гудок и так ударила по тормозам, что джип занесло и он врезался в останки автобуса номер три. Человек издал дикий вопль, подскочил футов на десять и застыл, уставившись на нее.

– Растяпа ненормальный! – завопила девушка. – Ты что, не видишь, куда тебя несет? Ты что, думаешь, что ты один во всем городе?

Он смотрел на нее, потеряв дар речи. Это был высокий мужчина, с густыми, чуть тронутыми сединой, волосами, обветренным лицом и рыжеватой бородой. На нем была старая армейская форма и лыжные ботинки, на спине висел туго набитый рюкзак с прикрученным к нему свернутым одеялом. В руках он держал снаряженную винтовку, а из карманов его что только ни высовывалось. Больше всего он напоминал золотоискателя.

– Господи, – пробормотал он хрипло. – Наконец-то хоть кто-нибудь. Я же знал, я всегда знал, что кого-нибудь я да найду… – Тут он заметил ее длинные чудесные волосы и лицо его приняло несколько озадаченное выражение. – Вот те раз! Девка. Не везет, так уж во всем…

– Что, совсем спятил? – спросила она. – Прешься, как дурак, на красный свет!

Он в замешательстве огляделся.

– На красный свет?..

– Ну да, да, да, да, светофора здесь нет, но по сторонам-то ты мог посмотреть?

– Виноват, леди. Честно говоря, я не подозревал, что здесь такое движение.

– Соображать надо хоть чуть-чуть, – проворчала она, выводя джип из развалин автобуса.

– Эй, леди, подождите, пожалуйста!

– Что такое?

– Послушайте, вы понимаете что-нибудь в ти-ви? В электронике и так далее…

– Ты что, издеваешься?

– Да нет, что вы. И не думал…

Она фыркнула и хотела было продолжить путь по Пятой Авеню, но он стоял на пути и не думал отойти в сторону.

– Пожалуйста, леди, – настойчиво повторил он. – У меня действительно есть причины спрашивать об этом. Так как?

– Нет.

– Проклятье! Невезуха сплошняком… Леди, вы меня простите, но нет ли у вас здесь каких-нибудь знакомых ребят?

– Никого здесь нет. Во всем городе только я. Я – последний человек на Земле.

– Забавно. Я всегда думал, что это я – последний…

– Тогда я – последняя.

Он затряс головой.

– Да нет, где-нибудь точно должны быть еще люди, не может быть, чтобы не было. Как же иначе? Может, на юге, как вы думаете? Я-то сам из Нью-Хэйвн, и, наверное, если идти туда, где слегка потеплее, то можно встретить парней, которые разбираются…

– В чем?

– А, женщинам все равно не понять… Не в обиду вам будет сказано, конечно.

– Ну, если вам нужно на юг, то это в другую сторону.

– Но юг ведь там, верно? – спросил он, указывая вдоль Пятой Авеню.

– Да, но там тупик. Манхэттэн пока еще остров. Вам нужно подняться выше по улице и по мосту Джорджа Вашингтона перейти в Джерси.

– Выше?

– Идите прямо по Пятой до Кафедрального Парка, потом через Вест-Сайд и Ривер-Сайд. Не заблудитесь.

Он беспомощно посмотрел на нее.

– Впервые в Нью-Йорке?

Он кивнул.

– Ладно, – сказала она. – Садитесь, подброшу.

Она переложила книги и куклу на заднее сидение и он устроился рядом с ней. Дав газ, она бросила взгляд на его изношенные ботинки.

– Все пешком?

– М-м.

– А почему не на колесах? Полно же машин на ходу, и бензин не проблема.

– Водить не умею, – уныло пояснил он, – только и всего.

Он вздохнул. Рюкзак тяжело качнулся возле ее плеча. Она принялась украдкой разглядывать незнакомца. Мощная грудь, крепкая спина, сильные ноги. Большие тяжелые руки. Мускулистая шея. С минуту она что-то прикидывала, затем кивнула своим мыслям и затормозила.

– Что такое? – спросил он. – Мы дальше не поедем?

– Как тебя зовут?

– Майо. Джим Майо.

– Я – Линда Нильсен.

– А-а, очень приятно. Так что, едем?

– Слушай, Джим, у меня к тебе дело.

– Дело? – он посмотрел на нее с некоторой тревогой. – Интересно узнать, какое, леди… Линда, то есть. Но дело, знаете ли, такое, мне тут кое-чем надо заняться, так что я все время буду занят, довольно дол… – под ее пристальным взглядом его голос сошел на нет.

– Джим, если ты мне поможешь, то и я тебе помогу.

– В чем, например?

– Видишь ли, мне бывает ужасно тоскливо. Особенно по ночам. Днем-то еще ничего, днем всегда находится чертова уйма дел, но ночью…

– Бывает, – пробормотал он.

– Так вот, я все думаю – как бы с этим справиться?

– А я-то тут при чем? – нервно спросил он.

– Почему бы тебе не задержаться в Нью-Йорке? Чуть-чуть. Я научила бы тебя водить машину. И автомобиль помогла бы найти, чтобы тебе не пришлось добираться на юг автостопом…

– А что, это мысль. Трудно научиться водить?

– Ерунда, я научу тебя за пару дней.

– Не думаю, что у меня так быстро…

– Ладно, не пару дней, так пару недель – какая разница? Зато сколько времени ты потом выиграешь на машине!

– Ах ты, – сказал он. – Здорово.

Тут он спохватился.

– А что от меня потребуется?

На ее личике вспыхнула страсть.

– Джим, ты поможешь мне перетащить рояль.

– Рояль? Какой еще рояль?

– Большой «Стейнвей» красного дерева. Он на Сорок седьмой. Ум-мираю от желания поставить его у себя. Он прямо просится в гостиную…

– Ты обставляешь квартиру?

– Да, и как будет здорово сесть за клавиши после обеда… Нельзя же все время слушать записи! Я все продумала: самоучители, руководства по настройке – все есть, но я никак не могу перетащить к себе рояль.

– Да, но… Рояли-то, наверное, есть во многих квартирах, – сказал он. – Несколько сотен, не меньше, если подумать. Что бы тебе не поселиться в одной из таких квартир?

– Ни за что! Бросить мой домик?! Я пять лет его обставляла – картинка, а не дом! И, потом, там вода рядом.

Он кивнул.

– Да, вода – это всегда проблема. Где это ты так устроилась?

– В Центральном Парке, в домике, где раньше хранились модели всяких парусников. Он стоит как раз возле пруда. Чудесный уголок, я там идеально все устроила. И вдвоем перетащить туда рояль будет совсем нетрудно.

– Ну, Лина, я не знаю…

– Линда.

– Да, прости, я…

– Я смотрю, ты сильный. Чем занимался до всего этого?

– Борец-профессионал.

– Ого! Я так и знала.

– Да ну, я уж давно это бросил. Открыл свое дело в Нью-Хэйвн. Бар «Мужской разговор». Не слыхала?

– Нет, к сожалению.

– Спортсмены его любили… А ты чем промышляла?

– Исследованиями для ББДО.

– Это еще что?

– Так, рекламное агентство… – отмахнулась она. – Потом расскажу, если захочешь. Научишься водить, перевезем сначала рояль, потом еще кое-что… но это терпит. И – на юг.

– Но, Линда, я не знаю…

Она взяла его за руку.

– Джим, будь же спортсменом. Остановишься у меня. Я отлично готовлю, и у меня есть миленькая комната для гостей…

– Для кого? Ты же была последним человеком на Земле…

– Что за глупый вопрос? Где ты видел приличный дом без комнаты для гостей? Тебе там понравится. На газонах у меня огород и садик, ты будешь купаться, найдем тебе новенький «ягуар»… Есть у меня один на примете – как только что с фабрики.

– Мне бы лучше «кадиллак».

– Да что хочешь, то и будет! Ну, так что? По рукам?

– Ладно, Линда, – неохотно пробормотал он. – Будь по-твоему.

Домик был и вправду прелестный: многоярусная крыша, крытая позеленевшей медью, крупная кладка стен и окна в глубоких нишах. Мягкие лучи июньского солнца сверкали на голубом зеркале овального пруда; по воде, громко крякая, шлепали лапами одичавшие утки. Лужайки, поднимающиеся по склонам впадины вокруг пруда, были аккуратно разделены на террасы и обработаны.

Окнами фасада дом смотрел на запад, и Центральный Парк тянулся от него вдаль, как огромная запущенная усадьба.

Майо задумчиво поглядел на пруд.

– Здесь должны были быть модели кораблей…

– Когда я въехала, в доме их было полно, – сказала Линда.

– В детстве я всегда хотел получить модель корабля. Однажды даже… – Майо оборвал себя. Откуда-то издалека донеслись пронзительные звуки: беспорядочные сильные удары, как будто камни перекатывались под водой. Все прекратилось так же неожиданно, как и началось.

– Это что? – спросил Майо.

Линда пожала плечами.

– Точно не знаю. Похоже, город разваливается. Ты же видел, там и сям разрушенные здания. Придется привыкать, – она вновь загорелась. – Заходи! Хочу все тут показать.

Она вся сияла от гордости и так и сыпала словами, поясняя детали планировки, в которых Майо ничего не понимал. Но даже на него произвели впечатление викторианская гостиная, спальня в стиле ампир, настоящая сельская кухня с печкой на керосине. Комната для гостей в колониальном стиле с кроватью под балдахином, задрапированной коврами и увешанной светильниками, привела его в замешательство.

– Все это такое… какое-то очень уж девичье, а?

– Еще бы. Я же девушка.

– Да-да, конечно. Я и говорю, – Майо беспокойно оглянулся. – Ну, у парней все вещи не такие хрупкие. Ты уж не обижайся.

– Не бойся, кровать выдержит. Теперь запомни, Джим: ноги на покрывало не клади, на ночь его убирают. Если обувь грязная, снимай ее у входа. Эти ковры я взяла в музее и хочу, чтобы они были в порядке. У тебя есть смена белья?

– Только то, что на мне.

– Завтра достанем тебе новую одежду. Та, что на тебе, так грязна, что ее и стирать не стоит.

– Слушай, – сказал он отчаянно. – Я, наверное, устроюсь в парке.

– Прямо на земле? Почему?

– Э-э, я как-то больше уж привык так, а не в домах… Но ты, Линда, не беспокойся. Если буду нужен – я рядом.

– Нужен? Для чего?

– Ты только свистни.

– Чушь, – твердо сказала Линда. – Ты мой гость и останешься здесь. Выметаемся отсюда: я собираюсь заняться обедом. Вот черт! Забыла раковый суп.

Она подала обед, приготовленный из консервов, но с большой выдумкой. Стол был сервирован изысканным фарфором Фарницетти и датским столовым серебром. Еда была девичья, и Майо, пообедав, остался голоден, хотя и промолчал из вежливости. Он слишком устал, чтобы, придумав убедительную причину, отлучиться и заправиться чем-нибудь более основательным. Он доплелся до кровати, вспомнил, что туфли надо переодеть, зато начисто забыл про покрывало.

Утром его разбудило громкое кряканье и хлопанье крыльев. Вскочив с кровати, он подбежал к окну и обнаружил, что всех уток разогнало нечто, издали похожее на красный мячик. Не без труда прогнав остатки сна, он понял, что это купальная шапочка Линды. Потягиваясь и зевая, Майо поплелся к пруду. Линда издала жизнерадостный визг, поплыла к берегу и выбралась из воды. Кроме купальной шапочки на ней не было ничего. Капли и брызги так и летели от нее, так что Майо даже попятился.

– Доброе утро! Выспался?

– Доброе. Еще не понял. Всю ночь в спину упирались какие-то рейки. Ух, вода, видать, холодная. Ты вся в пупырышках.

– Вода изум-мительная! – она стянула шапочку и тряхнула волосами. – Где полотенце? А, вот оно. Ныряй, Джим! Получишь огромное удовольствие.

– Не люблю, когда холодно.

– Не будь размазней!

Удар грома расколол утреннюю тишину. Майо в изумлении глянул в чистое небо.

– Что за черт? – сказал он.

– Тихо, – скомандовала Линда.

– Похоже на сверхзвуковой самолет.

– Вот оно! – крикнула Линда, указывая на запад. – Видишь?

Один из небоскребов Вест-Сайда удивительным образом сминался, погружаясь сам в себя, словно складной стаканчик, и извергая из своих недр ливень кирпичей и карнизов. Обнажившиеся балки дрожали и гнулись. Мгновением позже они услышали грохот.

– Ох ты, вот так так… – потрясенно прошептал Майо.

– Упадок и Разрушение Имперского Города [1]1
  так называют Нью-Йорк


[Закрыть]. Привыкай. И все же окунись, Джим. Я принесу полотенце.

Она вбежала в дом. Он сбросил шорты и носки, но когда Линда вернулась с огромным купальным полотенцем, Майо все еще стоял на берегу, с несчастным видом пробуя воду ногой.

– Жутко холодно, Линда, – пожаловался он.

– Разве ты не принимал холодный душ, когда был борцом?

– Я? Только горячий. Кипяток.

– Джим, если ты будешь так и стоять столбом, ты никогда не решишься. Посмотри, ты уже дрожать начинаешь. Это что у тебя на поясе, татуировка?

– Что? А, ну да. Это питон, в пять цветов. Он обвился вокруг меня, видишь? – он гордо повернулся, демонстрируя питона со всех сторон. – Заполучил его в армии. В Сайгоне, в шестьдесят четвертом. Азиатский питон. Элегантно, а?

– Больно было?

– Вообще-то нет. Кое-кто треплется, что татуировка – это китайская пытка, но это они просто пускают пыль в глаза. Разве что щекотно.

– Ты служил в шестьдесят четвертом году?

– Так точно.

– Сколько тебе было лет тогда?

– Двадцать.

– Значит, сейчас тридцать семь?

– Тридцать шесть, тридцать седьмой.

– То есть, ты поседел раньше времени?

– Надеюсь.

Она внимательно оглядела его.

– Знаешь что? Если все же решишься, постарайся не намочить волосы.

И побежала назад в дом. Майо, устыдившись своей нерешительности, заставил себя прыгнуть «солдатиком» в пруд. Когда Линда вернулась, он стоял по груди в воде и плескал водой на лицо и плечи. Линда принесла табурет, ножницы и гребешок.

– Разве не чудесно?

– Нет.

Она рассмеялась.

– Ладно, вылезай. Хочу тебя постричь.

Он выбрался из пруда, вытерся и покорно сидел на табурете, пока она его стригла.

– Бороду тоже. Хочу увидеть, как ты выглядишь на самом деле.

Он состригла бороду до такой степени, чтоб ее можно было сбрить, оглядела творение своих рук и удовлетворенно кивнула.

– Очень мило!

– Да ладно! – он покраснел.

– На плите бак горячей воды. Иди брейся. Одеваться не трудись. Мы достанем после завтрака новую одежду для тебя, ну а потом… Потом – рояль!

– Не могу же я идти по улицам голый – он был шокирован.

– Не говори глупостей. Кто тебя увидит? Быстренько!

Они подъехали к универмагу «Аберкромби и Фитч» на угол Мэдисон Авеню и Сорок Пятой стрит. Майо был скромно опоясан полотенцем. Линда сообщила, что в этом магазине она многолетний клиент, и продемонстрировала кипу накопившихся за эти годы долговых расписок. Пока она, взяв дело в свои руки, пошла за покупками, Майо внимательно их изучал. К тому времени, когда Линда вернулась, нагруженная одеждой, вернулась, он почти успел потерять самообладание.

– Джим, я принесла чудесные мокасины из лосиной кожи, охотничий костюм, шерстяные носки, и матросские блузы, и…

– Постой, – перебил он. – Ты знаешь общую сумму своего долга? Почти тысяча четыреста долларов.

– Неужели? Сперва примерь шорты. Они непромокаемые.

– Ты, видно, рехнулась, Линда. На что тебе сдался весь этот утиль?

– Посмотри, носки не малы? Какой утиль? Я брала только самое необходимое.

– Да ну? К примеру… – он перебрал пачку расписок. – К примеру: «Подводная маска с очками из плексигласа, одна, девять девяносто пять»? Это зачем?

– Чтобы видеть под водой, когда буду чистить пруд.

– А «Комплект столовых приборов из нержавеющей стали на четыре персоны, тридцать девять-пятьдесят»?

– На случай, когда я ленюсь и не хочу кипятить воду. Нержавеющую сталь можно мыть холодной водой. Ох, Джим, ты только посмотри в зеркало, – восхитилась она. – Ты просто романтический герой, прямо охотник на львов из рассказов Хэмингуэя!

Он покачал головой.

– Не понимаю, как ты будешь выбраться из долговой ямы. Надо следить за своими тратами, Линда. Может, лучше забыть о рояле, а?

– Никогда, – упрямо сказала Линда. – Неважно, сколько он стоит. Рояль

– это капиталовложение на всю жизнь. Это всегда окупается!

В выставочных залах «Стейнвея» Линда то путалась под ногами и суетилась, не в силах противостоять азарту, то была на удивление деловой. После бесконечного дня, после изматывающих «Ну-ка, взяли! Ну-ка, еще раз!», сооружения сомнительных с инженерной точки зрения конструкций из аварийных блоков и рычагов, после марш-броска с разваливающейся тележкой по Пятой Авеню, они, наконец, водворили рояль в гостиную. Майо в последний раз попытался качнуть рояль, убедился, что тот стоит прочно, и, обессиленный, опустился на пол.

– О-хо-хо! – простонал он. – Уж лучше бы я шел на юг пешком!

– Джим! – Линда пылко бросилась ему на шею. – Джим, ты ангел! С тобой все в порядке?

– О'кей, – проворчал он. – Слезь с меня, Линда. Не вздохнуть.

– Мне тебя никогда не отблагодарить! Мечтала об этом целую вечность! Что для тебя сделать? Чего ты хочешь? Проси что угодно!

– Увы, – сказал он. – Постричь меня ты уже успела.

– Я серьезно!

– Водить-то меня научишь?

– Конечно. Буду изо всех сил стараться, чтобы ты побыстрее научился. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

Линда пересела в кресло, ее взгляд вернулся к роялю.

– Столько шороху из ничего, – сказал он, поднимаясь на ноги. Сел за рояль, смущенно ухмыльнулся ей через плечо, выпрямился – и, спотыкаясь на каждой ноте, заиграл менуэт до-мажор.

Линда встрепенулась и уставилась на него.

– Ты играешь?! – прошептала она.

– Не-а. Так, брал уроки в детстве.

– И можешь читать ноты?

– Было дело.

– И смог бы научить меня?!

– Надеюсь… Вообще-то это нелегко. А вот еще такое я играл… – Он стал увечить «Зеленые рукава». Его ошибки в сочетании с расстроенным роялем создавали совершенно убийственный эффект.

– Прекрасно, – выдохнула Линда. – Просто прекрасно! – Ее взгляд уперся в его спину, и на лице постепенно утвердилось выражение твердо принятого решения. Она поднялась, тихо подошла к Майо и положила ему руку на плечо.

Он поднял взгляд.

– Что?

– Ничего. Ты поиграй. Я приготовлю обед.

Но оставшуюся часть вечера она была так погружена в свои мысли, что Майо занервничал и ускользнул спать пораньше.

На следующий день они сумели найти машину на ходу не раньше трех часов, и это был не «кадиллак», а закрытый «шевроле»: Майо не улыбалось быть предоставленным всем ветрам в машине с открытым верхом. Они выехали из гаража на Десятой Авеню и вернулись в Ист-Сайд, где Линда чувствовала себя как дома. Она призналась, что границы ее мира простирались от Пятой до Третьей Авеню и от Сорок Второй до Восемьдесят Шестой Стрит. Вне этого квадрата она чувствовала себя неуютно.

Она передала руль Майо и заставила его болтаться туда-сюда по Пятой и Мэдисон Авеню, отрабатывая остановку и старт. Пять раз он застревал в завалах, одиннадцать раз мотор глох, а однажды, дав задний ход, Майо въехал в витрину, которая, к счастью, не была застеклена. Его била нервная дрожь.

– И впрямь тяжело, – пожаловался он.

– Дело практики – уверила она. – Не волнуйся. Потренируемся месяц – будешь асом.

– Целый месяц!

– Ты же говорил, что медленно обучаешься? Так что я не виновата. Остановись-ка здесь на минутку.

Шевроле рывком остановился. Линда вышла.

– Подожди меня.

– Что стряслось?

– Сюрприз!

Она вбежала в магазин. Когда через полчаса она вернулась, на ней было тонкое черное платье, жемчужное ожерелье и вечерние туфли на высоком каблуке. Она соорудила себе высокую прическу. Майо в изумлении глядел, как она садиться в машину.

– Что это значит? – спросил он.

– Это часть сюрприза. Сверни на восток, на Пятьдесят Вторую.

Поднатужившись, он сумел тронуть с места и повел машину на восток.

– Что это ты вырядилась, как на вечеринку?

– Это платье для коктейля.

– Зачем?

– Там, куда мы едем, нужно выглядеть именно так. Осторожно, Джим! – Линда рванула руль, и не дала Майо врезаться в кузов разбитого грузовика санитарной службы. – Приглашаю тебя в модный ресторан!

– Обедать?

– Выпивать, дурачок! Ты мой первый гость, и я должна тебя развлекать. Теперь налево. Поищи, где можно поставить машину.

Припарковался он отвратительно. Когда они выбрались из машины, Майо остановился и стал потешно принюхиваться.

– Чувствуешь, пахнет? – спросил он.

– Чем?

– Такой сладкий запах.

– Это мои духи.

– Нет, что-то в воздухе, вроде карамели или шоколада. Знакомый запах, но никак не могу вспомнить, где я его…

– Ладно тебе. Входи, – она ввела его в ресторан.

– Надо было тебе надеть галстук, – прошептала она, – но, может быть, сойдет и так.

Ресторанные интерьеры не произвели на Майо ни малейшего впечатления, но висящими в баре портретами знаменитостей он был очарован. Обжигая пальцы спичками, он восхищенно глядел на портреты: здесь бывали Мэл Аллен, Кази Штейнгель, Френк Гиффорд, Ред Барбер и Рокки Марчиано. Когда Линда вышла из кухни со свечой, он в нетерпении обернулся.

– Ты видела здесь этих, телезвезд? – спросил он.

– Да вроде видела. Как насчет выпивки?

– Конечно, конечно. Но я хочу поговорить про них. Про телезвезд.

Он подвел ее к стойке бара, смахнул пыль с сидения и усадил с наивозможнейшей галантностью. Затем перемахнул через стойку, выхватил носовой платок и профессиональным жестом протер красное дерево бара.

– Моя специальность, – ухмыльнулся он. Изобразил безадресно-дружелюбную повадку бармена.

– Добр' день, мэ-эм! Чудесный вечер! Что желаете?

– Боже, сегодня в магазине я просто сбилась с ног! Взбейте сухой мартини. Лучше сразу двойной.

– Разумеется, мэм! Маслинку?

– Луковку.

– Двойной мартини с луковкой, взбитый. Принято, – Майо поискал в глубине бара и наконец выставил виски, джин, несколько бутылок содовой, которая лишь чуть-чуть выдохлась сквозь пробки.

– Боюсь, что мартини мы уже приняли, мэм. Что еще желаете?

– О, мне вот этого. Шотландского, пожалуйста.

– Содовая выдохлась, – предупредил он. – И льда нет.

– Неважно.

Он прополоскал стакан содовой водой и налил ей виски.

– Спасибо. Выпейте, бармен, я угощаю. Как вас зовут?

– Джим, мэм. Не стоит благодарности. На работе я не пью.

– Кончайте работу и присоединяйтесь.

– И после работы не пью.

– Можете звать меня Линдой.

– Благодарю, мисс Линда.

– Ты серьезно не пьешь, Джим?

– Ну.

– Ну, за счастливые дни!

– И длинные ночи.

– Неплохо. Сам придумал?

– Ха! Не знаю. Обычный барменский треп, специально для парней. Понимаешь? Намеки там… Не обижайся.

– Проехали.

– Пчелы! – выпалил Майо.

Линда испуганно вздрогнула.

– Что пчелы?

– Тот запах! Как внутри улья.

– Да? Не знаю, – сказала она безразлично. – Еще один, пожалуйста.

– Сию секунду! Слушай, про этих телезнаменитостей, ты вправду их тут видела? Живьем?

– Почему бы и нет? Счастливых дней, Джим.

– Пусть все будут субботами.

Линда задумалась.

– Почему субботами?

– Выходной.

– А-а!

– Кого из телезвезд ты видела?

– Ты же знал их по именам, а я – только в лицо, – рассмеялась она. – Ты как соседский пацан. Мне всегда приходилось рассказывать, кого из знаменитостей я сегодня встречала. Раз я сказала ему, что видела Джина Артура, а он уточнил: «И лошадь тоже?»

Соли Майо не уловил, но тем не менее был уязвлен. Только Линда собралась утешить его, оскорбленного в лучших чувствах, как бар стал тихонько подрагивать, и раздался слабый подземный гул. Он пришел издалека, казалось, медленно приблизился, и снова затих вдали. Вибрация прекратилась. Майо уставился на Линду.

– Бож-же! Как по-твоему, дом не рухнет?

Она покачала головой.

– Нет, когда они рушатся, всегда идет та звуковая волна, помнишь? А этот гул знаешь, на что похож? На подземку.

– Подземку?

– Ну. На пригородный поезд.

– Рехнуться. Как может работать подземка?

– Я не сказала: «это подземка», я сказала – звук похож. Еще один, пожалуйста.

– Надо сходить за содовой, – Майо отправился на поиски и вернулся с бутылками и обширнейшим меню. Он был бледен.

– Ты, Линда, конечно, не волнуйся, – сказал он, – но знаешь, сколько здесь дерут за выпивку? Доллар семьдесят пять. Гляди.

– Черт с ними, с ценами. Живем один раз! Бармен, сделайте двойной. Знаешь что, Джим? Если останешься в городе, я покажу тебе, где жили все твои герои. Благодарю. Счастливых дней. Возьму тебя в ББДО и покажу все их записи и фильмы. Как тебе, а? Звезды, как этот… Рэд… Как его?

– Барбер.

– Рэд Барбер, и Рокки Гиффорд, и Рокки Кази, и Рокки Белка-В-Полете!

– Ты меня просто дразнишь, – сказал вновь обиженный Майо.

– Я, сэр? Дразню? Зачем бы это? Просто хотелось быть любезной. Хотела тебя развлечь. Мать говорила мне, Линда, говорила она, помни о мужчинах вот что, носи, что он хочет и говори, что ему нравится, говорила мне она. Ты хочешь это платье? – потребовала она ответ.

– Оно мне нравится, если ты это имела в виду.

– Знаешь, сколько заплатила? Девяносто девять пятьдесят.

– Что?! Сотню долларов за такую черную тряпку, как эта?

– Это не «такая черная тряпка как эта». Это классическое черное платье для коктейля. А двенадцать долларов заплатила за жемчуг. Искусственный, – добавила она. – И шестьдесят за вечерние туфли. Сорок за косметику. Двести двадцать долларов, чтоб тебе было хорошо. Тебе хорошо?

– Факт.

– Хочешь меня понюхать?

– Я уже.

– Бармен! Мне еще один.

– Боюсь, не смогу обслужить вас, мэм.

– Почему?

– Вам уже хватит.

– Мне еще не «вам уже хватит», – оскорбленно заявила Линда. – Что за манеры? – она заграбастала бутылку вина. – Давай пропустим еще парочку глотков и обговорим, как нам разделаться с этими телезвездами. Счастливых дней. Могу взять тебя в ББДО и показать их записи и фильмы. Ну как?

– Ты уже спрашивала.

– А ты еще не ответил. Еще могу показать фильмы. Любишь фильмы? Я их не-на-ви-жу. Но не могу их теперь… пинать. Когда был Большой Бэмс, фильмы спасли мне жизнь.

– Как это?

– Секрет, понял? Между нами. Если пронюхает другое агентство… – Линда оглянулась и понизила голос. – ББДО устроило секретный склад немых фильмов. Забытые фильмы, чувствуешь? Никто не знал, что там этих копий до потолка. Делать из них длинные сериалы. Меня и послали в ту старую шахту, в Джерси. Разобрать их все.

– В шахту?

– Ну! Счастливых дней.

– Почему в шахту?

– Старые копии. Еще нитратные. Обгорелые. Порванные, а как же. Выдерживали их, как вино. Вот почему. Так я взяла двух помощниц на выходные туда, вниз. Проверить их все.

– И вы сидели оба дня в шахте?

– Ну! Сидели. Три девки. Пятница-понедельник. Такой был план. Думали, повесимся. Счастливых дней. Вот. О чем я? Да. Взяли одеяла, белье, фонари, кучу еды, полный порядок, и за работу. Точно помню момент взрыва. Искала третью катушку американского фильма «Gerconter Blumenorden an der Pegnitz». Часть первая была, вторая была, четвертая была, пятая была, шестая была. Третьей не было. Тррах-тарарах! Счастливых дней.

– Боже! И что?

– Девки запаниковали. Не смогла их удержать внизу. Больше их не видела. Но я знала. Зна-ала! Растянула тот пикник, как смогла. И потом еще сидела, умирала с голода. Потом выбралась, а чего ради? Кого ради? – Она заплакала. – Ни для кого. Никого нет. И ничего. – Она взяла Майо за руку.

– Почему ты не хочешь остаться?

– Остаться? Где?

– Здесь.

– Я же остался.

– Нет, надолго. Почему ты не хочешь? Разве у меня плохой дом? Снабжение – весь Нью-Йорк. Огород для цветов и овощей. Мы можем держать коров и кур. Рыбачить. Водить машины. Ходить в музеи. Галереи. Разве…

– Ты и так все это делаешь. Я тебе не нужен.

– Нет, нужен! Нужен!

– Для чего?

– Брать уроки музыки.

После длительного молчания он сказал:

– Ты пьяна.

– В стельку, сэр.

Она положила голову на стойку, кокетливо сверкнула глазами и закрыла их. Через некоторое время Майо понял, что она отключилась. Он поджал губы. Выбрался из бара, подсчитал расходы и оставил пятнадцать долларов под бутылкой виски.