Текст книги "И живут не так, как прежде..."

Взял Линду за плечо и осторожно потряс. Она безжизненно обвисла в его руках, ее прическа растрепалась. Он задул свечу, поднял Линду и отнес ее в «шевроле». Затем, предельно сосредоточившись, повел машину сквозь ночь к пруду парусников, куда и добрался минут через сорок.

Он отнес Линду в спальню и посадил на кровать, вокруг которой аккуратно расселись ее куклы. Она мгновенно повалилась на постель, свернулась клубочком и, обняв сразу несколько кукол, замурлыкала колыбельную. Майо зажег свет и попытался посадить ее прямо. Хихикая, она повалилась вновь.

– Линда, – сказал он. – Надо раздеться.

– М-м.

– Нельзя спать в платье. Оно стоит сотню долларов.

– Дев-сто дев-ть п-сят.

– Вставай, милая!

– Ф-ф-ф.

Он раздраженно закатил глаза, потом раздел ее, аккуратно повесил на стул классическое черное вечернее платье и поставил в угол шестидесятидолларовые туфли. Ожерелье из жемчуга (поддельного) он расстегнуть не сумел, так что жемчуг отправился в постель вместе с ней. Обнаженная, в одном ожерелье, на белых до голубизны простынях, она выглядела скандинавской одалиской.

– Ты обидел моих кукол? – промычала она.

– Нет. Все с тобой.

– Х-шо. Ник-да без них не сплю. – Она вытянулась и любовно их погладила. – Счастливые дни. И длинные ночи.

– Женщины! – фыркнул Майо. Он погасил лампу и, тяжело ступая, вышел, хлопнув дверью.

На следующее утро Майо вновь разбудили напуганные утки. Красный мяч линдиной шапочки, ярко сияя в рассветных лучах июньского солнца, скользил по поверхности пруда. Майо предпочел бы увидеть вместо девчонки, напивающейся в барах, модель парусника. Он выполз на улицу и прыгнул в воду как можно дальше от Линды. Умываясь, он был схвачен за лодыжку и опрокинут. Вскрикнул и оказался лицом к лицу с сияющей Линдой.

– Доброе утро! – рассмеялась она.

– Очень смешно.

– Психованный ты сегодня какой-то.

Он негодующе хмыкнул.

– Я тебя не виню. Вчера я была ужасна. Хочу извиниться, что не приготовила обед.

– Обед ни при чем, – с тяжеловесным достоинством заявил он.

– Ни при чем? Так что же ты психуешь?

– Не могу жить рядом с женщиной, которая напивается.

– Кто напивается?

– Ты.

– Я?! Никогда! – негодующе сказала она.

– Нет? Кого мне пришлось раздевать, как ребенка?

– А у кого не хватило ума снять с меня жемчуг? – возразила она. – Нитка порвалась и я всю ночь спала на этих бусах. Я вся в синяках! Гляди: вот, и вот, и вот…

– Линда, – сурово перебил он. – Я просто парень из Нью-Хэйвна. Мне не нужны испорченные девчонки, которые не следят за своими расходами, наряжаются с утра до ночи, шляются по модным кабакам и напиваются.

– Раз тебе не нравится мое общество, что же ты не уходишь?

– Я ухожу, – сказал он, вылез на берег и принялся вытираться. – Сегодня же утром. На юг.

– С удовольствием представлю, как ты бредешь пешком.

– Я еду.

– На карусельной лошадке?

– На «шевроле».

– Джим, ты это не всерьез? – обеспокоенная, она вылезла из воды. – Ведь ты еще не умеешь водить по-настоящему.

– Не умею? А кто привез тебя вчера домой, пьяную в дрободан?

– Ты попадешь в беду!

– Как попаду, так и выберусь. Так или иначе я не могу здесь вечно околачиваться. Ты бездельница, тебе все игрушки. А меня интересуют серьезные вещи. Мне надо на юг, найти парней, чтобы разбирались в телевизорах.

– Джим, не суди обо мне с кондачка. Я вовсе не такая. Ну посмотри, как я содержу дом. Могла бы я здесь все так обустроить, если бы только и шастала по вечеринкам?

– Ты хорошо поработала, – признал он.

– Прошу, не уезжай сегодня. Ты еще не готов.

– А-а, ты просто хочешь, чтобы я околачивался тут и учил тебя музыке.

– Кто это тебе сказал?

– Ты сама. Вчера ночью.

Линда нахмурилась, сняла шапочку, затем подобрала полотенце и стала вытираться. Наконец, она произнесла.

– Джим, буду откровенна. Конечно, я бы не прочь, чтобы ты задержался. Не буду этого отрицать. Но я вовсе не хочу, чтобы ты постоянно был рядом. В конце концов, что у нас общего?

– Ты чертовски задаешься, – проворчал он.

– Вовсе нет. Просто ты парень, а я девушка, и нам нечего предложить друг другу. Мы разные. У нас разные вкусы и интересы. Так?

– Ну.

– Но ехать тебе еще рано. Предлагаю вот что: по утрам мы будем учиться водить, а потом веселиться. Чего бы ты хотел? Глазеть на витрины? Купить еще одежды? Пойти в Музей Современного Искусства? Устроить пикник?

Его глаза загорелись.

– Эх, знаешь, что скажу? За всю свою жизнь не разу не был на пикнике. Был однажды барменом, когда ребята на морской прогулке пекли устриц, но ведь это совсем не то, правда? Не так, как если бы ты был ребенком…

Она была в восторге.

– Тогда мы устроим настоящий детский крик на лужайке!

И она принесла кукол.

Она несла их на руках, пока Майо волок корзинку для пикника к скульптурной композиции «Алиса в Стране Чудес». Скульптуры сбили Майо с толку. Он никогда даже не слышал о Льюисе Кэрролле. Пока Линда устраивалась так, чтоб ее дочки-матери расселись поудобнее и распаковывала корзину, она изложила Майо вкратце, в чем там было дело, и живописала, как бронзовые головы Алисы, Болванщика и Мартовского Зайца отполировали до блеска толпы детей, взбирающихся на них во время игры в «короля на горе».

– Интересно. Я никогда не слышал эту историю.

– Вряд ли у тебя было веселое детство, Джим.

– Почему ты сказала… – он прервал себя, поднял голову и внимательно прислушался.

– Что случилось?

– Слышала сойку?

– Нет.

– Слушай. Забавно звучит: будто сталь позвякивает.

– Сталь?

– Ага. Как… как бой на мечах.

– Ты как маленький.

– Нет, ей-богу…

– Птицы поют, а не позвякивают.

– Не всегда. Сойки часто имитируют разные звуки. И скворцы. Попугаи! Только вот почему она имитирует бой на мечах? Где она это слышала?

– Ты настоящий деревенский житель, Джим, правда? Пчелы, и сойки, и скворцы, и все такое…

– Пожалуй. Я хотел спросить: что ты сказала насчет того, что у меня не было никакого детства?

– Ну, ты никогда не слыхал про Алису, не был на пикнике, и всегда мечтал иметь модель парусника… – Линда открыла темную бутылку. – Хочешь попробовать вина?

– Ты бы не гнала, – предостерег он.

– Прекрати, Джим. Я же не пьяница.

– Прошлой ночью ты надралась или нет?

Она сдалась.

– Ну ладно, я надралась, но лишь потому, что выпила впервые за много лет.

Ему понравилось ее смирение.

– Конечно, конечно. Так и запишем.

– Ну так что? Присоединяешься?

– Да, черт возьми, почему бы и нет? – он ухмыльнулся. – Один раз живем! Слушай, пикник что надо! И посуда у тебя красивая. Где ты ее берешь?

– В «Аберкромби и Фитч», – произнесла Линда бесстрастно. – Сервиз на четыре персоны, нержавеющая сталь, тридцать девять-пятьдесят. Ну, будь!

Майо расхохотался.

– Все же я чокнутый, верно? Занудствую на пустом месте. За тебя!

– Взаимно!

Они выпили и продолжали закусывать в уютном молчании, тепло улыбаясь друг другу. Линда сняла свою блузку из индийского шелка и легла загорать под ярким полуденным солнцем, а Майо галантно повесил блузку на ветку. Внезапно Линда спросила:

– Так почему у тебя не было детства, Джим?

– Хм-м, вот уж не знаю… – он задумался. – Наверное, потому что моя мать умерла, когда я был маленьким. И еще – мне пришлось много работать.

– Почему?

– Мой отец был школьным учителем. Ты же знаешь, как им платят.

– А, так вот почему ты не высоколобый.

– Я?

– Конечно. Не обижайся.

– Да, наверное, – согласился он. – Какое разочарование для моего старика: все старшие классы я проиграл средним полузащитником, а ему бы хотелось иметь в доме чуть ли не Эйнштейна.

– Интересно было играть?

– Играть? Нет. Это не игра. Футбол – работа. А вспомни, когда мы были детьми, как вы разбивались на две команды? Считались: «Эники, беники, клоц»?

– Мы по-девичьи: «Эне, бене, раба».

– А помнишь: «Глупый Март! Тебя мы знаем: Ты глупей Апреля с Маем»?

– «Люблю пить кофе и чаи, Все мальчики вокруг – мои.»

– Спорим, что оно так и было, – торжественно произнес он. – Все были твои!

– Вот уж нет!

– Почему?

– Я для них была слишком велика.

Он был поражен.

– Но ты не велика, – стал он убеждать. – Ты как раз… нужного размера. Именно! И сложена на все сто. Я заметил, когда мы тащили рояль. Хорошие мускулы, для девушки, конечно. Особенно в ногах, а ведь там-то они и нужны!

Она вспыхнула.

– Брось, Джим!

– Нет. Честно.

– Еще вина?

– Давай. Себе тоже налей.

– Хорошо.

Удар грома потряс небеса, после паузы донесся грохот рушащихся стен.

– Еще небоскреб рухнул, – сказала Линда. – О чем мы говорили?

– Об играх, – подсказал Майо. – Извини, что говорю с набитым ртом.

– Да. Джим, а вы в своем Нью-Хэйвне играли в «урони платочек»? – Линда напела: «Я шла, шла, шла, письмецо нашла. Не в картонке, не в ботинке, а в зелененькой корзинке…»

– Здорово! Ты классно поешь, – ее песня произвела на него впечатление.

– Да будет вам, сэр!

– Ну и буду. У тебя шикарный голосок. И не спорь со мной. Помолчи минутку. Мне надо кое-что обдумать, – он долго напряженно размышлял, допил вино и механически опрокинул второй стакан. Наконец, он объявил свое решение: – Тебе надо учиться музыке.

– До смерти этого хочу, Джим, ты ведь знаешь.

– Так что я задержусь. И обучу тебя. Всему, что сам умею. И молчи! Молчи! – поспешно добавил он, обрывая ее восторги. – Я не хочу жить у тебя в доме. Мне нужен свой собственный.

– Конечно, Джим! Все будет, как ты скажешь!

– И мне по-прежнему надо на юг.

– Я научу тебя водить, Джим! Слово.

– И никаких уловок, Линда!

– Конечно, никаких! Какие уловки?

– Знаешь, какие. Чтобы в последнюю секунду не появилась вдруг кушетка какого-нибудь Людоведа, о которой ты всю жизнь мечтала.

– Людовика, – Линда открыла от изумления рот. – Откуда ты знаешь о Людовиках?

– Ну уж не от сержанта, во всяком случае.

Они рассмеялись, чокнулись и прикончили вино. Внезапно Майо вскочил, взъерошил Линде волосы и побежал к фигурам «Страны Чудес». Во мгновение ока он вскарабкался на голову Алисы.

– Я Король на Горе! – воскликнул он голосом императора. – Я Король…

– он оборвал себя и уставился за скульптуры.

– В чем дело, Джим?

Не говоря ни слова, Майо слез и шагнул к груде хлама, наполовину скрытой разросшимися кустами. Он встал на колени и стал осторожно перебирать обломки. Подбежала Линда.

– Джим, что-нибудь не так?

– Это были модели кораблей, – прошептал он.

– Верно. Господи, и все? Я думала, ты заболел, или еще что.

– Как они здесь очутились?

– Ну конечно же, это я из выбросила!

– Ты?!

– Я. Я же говорила. Надо было очистить склад парусников, когда я туда въезжала. Сто лет назад!

– Так это твоя работа?!

– Да. Я…

– Убийца, – прорычал Джим. Он встал во весь рост и сверкал на нее глазами.

– Убийца! Ты как все бабы, у тебя ни сердца, ни души. Сделать такое!

Он повернулся и побрел к пруду. Линда шла за ним, потерянная.

– Джим, не пойму, чего ты взбесился?

– Постыдилась бы!

– Но мне нужны были комнаты! Не хочешь же ты, чтобы я жила в доме, забитом моделями?

– Забудь все. Сейчас же собираюсь и еду на юг. Не останусь с тобой, хотя бы ты была единственным человеком на Земле!

Линда собралась с духом и внезапно рванула вперед, обогнав Майо. Когда он тяжело вошел в бывшее хранилище кораблей, она стояла перед дверью гостевой комнаты и держала в реке чудовищных размеров железный ключ.

– Вот так, – задыхаясь, проговорила она. – Проход закрыт!

– Дай сюда ключ, Линда.

– Нет.

Он шагнул к ней, но она только покрепче утвердилась на ногах.

– Ну, давай! – выкрикнула она с вызовом. – Ударь меня!

Он остановился.

– Никогда не бью тех, кто слабее.

Они стояли друг против друга. Ситуация была безвыходной.

– Мне что, очень нужны мои шмотки? – процедил, наконец, Майо. – Наберу такого же хлама где угодно.

– Иди, собирайся. – Линда бросила ему ключ и отступила. Тут-то Майо и обнаружил, что замка на двери его спальни не было. Он открыл дверь, заглянул внутрь, закрыл. Уставился на Линду. Ухмыльнулся. И оба рассмеялись.

– Ну и ну, – сказал Майо. – Ты-таки сделала из меня идиота. Не хотел бы играть против тебя в покер.

– Да и ты неплохо блефуешь. До смерти перепугалась, что ты меня нокаутируешь.

– Пора бы понять, что я никого и пальцем не трогаю.

– Вот я и убедилась. А теперь сядем и обсудим все это без эмоций.

– Ай, да забудь ты, Линда. Я вроде как потерял голову из-за этих лодок, и…

– Я не про лодки, я про твой юг. Как начинаешь бесится, так сразу рвешься на свой юг. Зачем?

– Говорил же: найти парней, которые разбираются в телевизорах.

– Для чего?

– Ты не поймешь.

– Попробую. Почему бы тебе не объяснить, что ты такое особенное ищешь? Вдруг и я помогу.

– Ты не сможешь: ты девушка.

– У нас, девушек, свои возможности. По крайней мере, выслушать-то тебя я могу. Можешь мне доверять, Джим. Ведь мы же друзья? Расскажи мне все.

– Ну, когда бабахнуло, – сказал Майо, – мы с Гилом Уоткинзом были в Беркшире, в горах. Гил был мой дружок, настоящий, прекрасный парень… да, отличный парень. Учился два года в Массачусетском технологическом, пока не бросил. Он был кто-то вроде ведущего инженера на телестанции ВНХА, у нас в Нью-Хэйвне. У него был миллион увлечений. Одно из них – спи… спилл… не помню, в общем, изучение пещер.

Так, значит, мы были в горах, в Беркшире, в одном ущелье. Выходные провели в пещерах, изучали их и пытались определить, откуда течет подземная река. Набрали еды, и всякой прочей ерунды, походные постели взяли. Компас наш минут так на двадцать сошел с ума, это могло бы нас надоумить, да Гил завел свою шарманку о магнитных осях прочей ерунде. И лишь когда мы вышли наружу, в воскресенье ночью, ну тут уж, скажу я тебе, я здорово перетрусил. Гил сразу усек, в чем дело.

– Клянусь всеми святыми, – сказал он. – Они все разнесли по кочкам, как к тому и шло. К черту взорвали, отравили, заразили, облучили все вокруг! Лезем обратно в эту проклятую пещеру, пока все не разлетелось окончательно.

Так что мы с Гилом вернулись, затянули потуже пояса и просидели сколько смогли. Наконец, вылезли из пещеры и поехали обратно в Нью-Хэйвн. Город был мертв, как все вокруг. Гил набрал всякой радиоерунды и попробовал поймать какую-нибудь передачу. Ничего! Набрали консервов и стали разъезжать всюду: Бриджпорт, Уотербери, Хартфорд, Спрингфилд, Провиденс, Нью-Лондон… Хороший круг дали. Никого и ничего. Так и вернулись в Нью-Хэйвн, поселились там, и жили вполне сносно.

Днем искали еду и всякую ерунду, вылизывали дом, держали его в порядке. А вечером, после ужина, Гил отправлялся на телестанцию, часам к семи, и запускал трансляцию. Подключал станцию к аварийным генераторам. Я шел в свой «Мужской разговор», открывал заведение, наводил лоск и включал телевизор в баре. Гил установил мне генератор, чтобы можно было включать телевизор.

Смешно было смотреть его программы. Начинал он с новостей и с погоды, и с погодой ни разу не угадал. У него ведь было только несколько выпусков «Справочника фермера» и древний барометр – такой, здорово похожий на твои настенные часы. Вряд ли он работал, а может, Гил в своем технологическом погоду не проходил. А потом он запускал вечернее шоу.

Я в баре держал дробовик, от грабителей. Как увижу на экране какую-то собачью чушь, поднимаю ружье и разношу телевизор в щепки. Вышвыриваю его через парадную дверь, а на его место ставлю новый. В подсобке приходилось держать сотню-другую телевизоров на смену. Два дня из семи в неделю я только и делал, что телевизоры в бар свозил.

В полночь Гил выключал станцию, я запирал ресторан, и мы встречались дома за кофе. Гил всегда спрашивал, сколько я сегодня телевизоров прикончил, и смеялся. Говорил, что мой метод опроса общественного мнения самый удачный. Я его спрашивал о программе на будущую неделю и спорил… ох… спорил с ним, какое шоу, или там футбольный матч включать, а какое нет. Я эти вестерны не больно-то любил, а все высокоумные дискуссии просто ненавидел.

И тут удача задом повернулась, со мной всегда так. Через пару-тройку лет я остался с одним последним телевизором, и тут-то мне худо пришлось. Тут Гил как раз крутил одну из тех мерзких реклам, где этакая отважная женщина спасает свадьбу с помощью патентованного хозяйственного мыла. Достаю я, понятно, ружье, и лишь в последний миг вспоминаю, что стрелять нельзя. Потом пошел кошмарный фильм про композитора, непризнанного гения, и я опять! Когда вернулись мы оба домой, я сам был как взведенный курок.

– Что стряслось? – спросил Гил.

Объясняю.

– Я думал, ты любишь мои шоу, – говорит он.

– Я люблю их только расстреливать.

– Несчастный ублюдок, – смеется он. – Что, попал в ловушку, а?

– Гил, может изменишь программу, раз уж я так влип?

– Посуди сам, Джим. Наша студия должна давать разнообразную программу! Наш принцип – как в кафе: каждый должен найти себе что-нибудь по вкусу. Не любишь шоу – переключись на другой канал!

– В конце-концов, это глупо! Тебе чертовски хорошо известно, что в Нью-Хэйвне только один канал!

– Выключи телевизор.

– Не могу же я оставить бар без телевизора. Это часть обслуживания. Где тогда будет моя клиентура! Гил, тебя что, силком заставляют крутить эти мерзкие фильмы, как тот, вчерашний армейский мюзикл, где они все танцуют, поют и целуются на крыше танка «Шерман», господи прости!

– Женщины любят мундиры.

– А эти рекламы: то все смеются над чьим-то пояском, то блондинки смолят, как ненормальные, то…

– Караул! – сказал Гил. – Ну, напиши письмо в редакцию.

Так я и сделал, через неделю – ответ. Вот такой: «Дорогой м-р Майо. Рады узнать, что вы постоянный зритель нашего телеканала. Благодарим вас за внимание к нашим программам. Надеемся, что наши передачи будут нравиться вам и впредь. Искренне Ваш, Гилберт О.Уоткинз, Управляющий.» И приложено несколько билетов на телевстречи. Показал письмо Гилу, а он только пожал плечами.

– Понял, на кого руку поднял? – сказал он. – Никого не интересует, нравиться тебе что-то или не нравиться. Главное – смотришь ты это или нет.

Эти месяцы, скажу я тебе, было адски тяжело. Не включать телевизор я не мог, и смотреть его, не хватаясь за ружье по десять раз за вечер, тоже не мог. Всей моей выдержки едва хватало, чтобы не спустить курок. Я так распсиховался, что понял: пора с этим что-то делать, а то совсем слечу с катушек. И однажды ночью принес дробовик домой и застрелил Гила.

Назавтра почувствовал себя чуть получше, как стал в семь часов убираться в «Мужском разговоре», так даже что-то насвистывал. Подмел ресторан, протер стойку и включил телевизор, чтобы услышать новости и погоду. Не поверишь, но он накрылся. Я не смог его настроить. Даже звука не было! Мой последний телевизор, и он накрылся!

Сама видишь, зачем мне на юг, – объяснил Майо, – я ищу телемастера.

Майо завершил свой рассказ, и воцарилось долгое молчание. Линда внимательно вглядывалась в него, пытаясь скрыть блеск в глазах.

Наконец с деланной небрежностью спросила:

– Где он достал барометр?

– Кто? Какой?

– Твой друг Гил. Свой древний барометр. Где он его взял?

– Ну, не знаю. Древности – еще одно его увлечение.

– И он похож на эти часы?

– В точности.

– Он французский?

– Не знаю.

– Бронзовый?

– По-видимому. Как твои часы. Они бронзовые?

– Да. В виде восхода солнца?

– Нет, он в точности как твои…

– Это и есть восход солнца. Такого же размера?

– Точь-в-точь.

– Где он был?

– Разве я не сказал? У нас в доме.

– А где ваш дом?

– На Грант-Стрит.

– Номер?

– 3-15. Слушай, в чем дело?

– Неважно, Джим. Так, одно забавное совпадение. Не обижайся. А теперь, пожалуй, мне стоит собрать вещи.

– Ничего, если я прогуляюсь?

Она скосила на него глаз.

– Не пытайся водить в одиночку. Автомеханики сейчас еще большая редкость, чем телемастера.

Он ухмыльнулся и исчез. Истинная причина его исчезновения обнаружилась после обеда: он притащил гору нотных текстов, положил их на крышку рояля и подвел Линду к рояльному стульчику. Она была восхищена и тронута.

– Джим, ты ангел! Где ты это достал?

– В квартире дома напротив. Пятый этаж, со двора. Горовиц их фамилия. Там и записей целая куча. Ох и видок же у меня был, скажу я тебе, когда я там в темноте, как привидение, разнюхивал все это при свете спичек. Кстати, анекдот, конечно, но все верхние этажи дома заполнены каким-то студнем.

– Студнем?!

– Ну да. Какое-то белое желе, только тяжелое. Как жидкий бетон. Теперь смотри, видишь этот знак? Это «до». «До» средней октавы. Оно стоит здесь, за скрипичным ключом. Нам лучше сесть рядом. Подвинься…

Урок длился два часа, оба были предельно сосредоточены и так вымотались, что разбрелись по своим комнатам, едва пожелав друг другу спокойной ночи.

– Джим? – позвала Линда.

– А-а? – зевнул он.

– Хочешь взять в кровать одну из моих кукол?

– Нет, спасибо. Благодарю, Линда, но парни в дочки-матери не играют.

– Наверное. Ну, ладно. Завтра я для тебя приготовлю то, во что играют парни.

Утром Майо разбудил стук в дверь. Он сел на кровати и попытался открыть глаза.

– Да-да? Кто там?

– Это я. Линда. Можно войти?

Он поспешно огляделся. Комната в порядке. Ковры вычищены. Изысканный подсвечник и аккуратно свернутое покрывало убраны на шкаф.

– О'кей. Заходи.

Вошла Линда в броском современном платье. Она присела на краешек кровати и дружески хлопнула Майо по плечу.

– Доброе утро, – сказала она. – Слушай. Я на несколько часов уеду. Мне надо кое-что сделать. Завтрак на столе, а к ленчу я вернусь. Хорошо?

– Конечно.

– Ты не заскучаешь?

– А куда ты едешь?

– Скажу, когда вернусь, – она протянула руку и взъерошила ему волосы.

– Будь хорошим мальчиком и не шали. Да, еще одно. Не входи в мою спальню.

– Зачем бы я стал…

– Вот ни за чем и не заходи.

Она улыбнулась и ушла. Минутой позже Майо услышал, как джип завелся и отъехал. Он сразу же встал, прошел в спальню Линды и огляделся. Комната была, как всегда, вылизана до блеска. Кровать застелена и все дочки-матери чинно рассажены по одеялу.

И тут он увидел.

– Ох-х ты! – выдохнул он.

Это была модель полностью снаряженного клипера. Оснастку не тронуло время, правда, краска слегка облупилась и материя парусов стала расползаться. Модель стояла перед чуланом, а рядом – корзиночка с шитьем. Линда уже успела выкроить из белого некрашенного полотна новые паруса. Майо опустился перед парусником на колени и нежно до него дотронулся.

– Она будет черная, с золотой полосой, – прошептал он. – Я назову ее «Линда Н.»

Джим был так тронут, что за завтраком сумел съесть лишь несколько кусков, да и то с трудом. Искупался, оделся, взял дробовик и пригоршню патронов и побрел в рассеянности по парку. Он шел, куда глаза глядят, сперва на юг, мимо игровых площадок, разваливающихся каруселей, разрушающегося катка, и наконец вышел из парка и тихо пошел вниз по Седьмой Авеню.

Он свернул на восток, на Пятнадцатую Стрит, и долго пытался разобрать надписи на превратившихся в лохмотья афишах, рекламирующих последнее представление в Мюзик-Холле Радио-Сити. Потом вновь повернул на юг. Внезапно звон стали бросил его в дрожь и заставил остановиться. Как будто исполинские мечи скрестились в поединке титанов. Из боковой улицы вынеслось небольшое стадо чахлых диких лошадок, вспугнутых лязгом. Неподкованные копыта глухо простучали по мостовой. Стальной лязг смолк.

– Вот что копировала сойка, – пробормотал Майо. – Но что это за черт такой?

Он направился на восток разведать, что это за черт, но загадка вылетела у него из головы, когда он дошел до квартала, где располагались магазины, торгующие драгоценностями. Его ослепили горящие на витринах бело-голубые камни. Дверь в ювелирный магазин косо свисала с петель, оставляя поход открытым, и Майо прокрался внутрь. Магазин он покинул, унося нитку подлиннейших прекрасно подобранных и обработанных жемчужин, которые стоили ему годового дохода от «Мужского разговора» (в кредит).

Прогулка привела Джима на Мэдисон Авеню, где он очутился перед универмагом «Аберкромби и Фитч». Он вошел внутрь и, оглядывая прилавки, добрался до оружейного отдела. Тут он полностью потерял ощущение времени, а когда пришел в себя, оказалось, что он идет по Пятой Авеню к пруду парусников. В его руках уютно устроилась итальянская автоматическая винтовка, в сердце – чувство вины, а в универмаге на прилавке – долговая расписка: «Одна автоматическая винтовка „Косми“, 750 долларов, 6 коробок патронов, 18 долларов. Джеймс Майо. В кредит».

Когда он добрался до бывшего хранилища парусников, было уже больше трех часов. Джим вошел, стараясь держаться как ни в чем не бывало, и надеясь, что сногсшибательное оружие в его руках пройдет незамеченным.

Линда сидела за роялем спиной к нему.

– Привет, – нервно сказал Майо. – Извини, что опоздал. Я… я принес тебе подарок. Эти – натуральные. – Он вытащил жемчуг из кармана и протянул ей. Тут он увидел, что она плачет.

– Э-э-э, да что случилось?

Она не ответила.

– Ты что, подумала, что я сбежал? Тут ведь, ну все мои шмотки здесь. И машина. Ты бы посмотрела сразу и убедилась.

Она обернулась и выпалила:

– Ненавижу!

Он уронил жемчуг и отшатнулся, пораженный ее неистовством.

– Что такое?

– Дрянной, паршивый врун!

– Кто?! Я?!

– Сегодня я ездила в Нью-Хэйвн, – ее голос дрожал от гнева. – На Грант-Стрит нет ни одного дома, одни развалины. Телестанции ВНХА не существует! Она разрушена!

– Нет!

– Да! И в твоем ресторане я была. Никакой горы телевизоров на улице нет! Только один, в бара. И он-то разбит в щепки! А в ресторане свинарник. Ты все это время жил в нем! Один! В задней комнате – только одна кровать. Ты врал! Все врал!

– Зачем мне врать?

– Никакого Гила Уоткинза ты не убивал!

– Убивал. Дуплетом. Он сам напросился.

– И телевизора, который можно было бы ремонтировать, у тебя нет.

– Нет, есть.

– Да даже если б ты его отремонтировал, все равно там нет телестанции!

– Думай, что говоришь! – рассердился он. – Зачем бы я убил Гила, раз там даже нет телестанции!

– А раз он мертв, как он может передавать программы?

– Ну вот! А говорила, что я его не убивал.

– Да ты псих! Ты невменяем! – рыдала она. – Ты описал тот барометр только потому, что бросил взгляд на мои часы! А я поверила в твою безумную брехню! Поехала, как дура, за этим барометром! Я такой всю жизнь искала, под пару к часам… – она подскочила к стене и грохнула кулаком рядом с часами. – Его место здесь! Здесь! А ты все наврал, ты, придурок! Никакого барометра там не было!

– Если кто здесь и псих, так это ты! – крикнул он. – Свихнулась на своем доме, и не видишь ничего вокруг!

Она пересекла комнату, сорвала дробовик и направила на Майо.

– Убирайся отсюда! Сию минуту! Убирайся, а не то убью! Чтобы я тебя больше не видела!

Отдача выбила ружье из рук, отшвырнув ее назад, и заряд дроби хлестнул по полкам в углу над головой Майо.

Фарфор с грохотом посыпался вниз. Линда побелела.

– Джим! Ради бога, ты в порядке? Я не хотела… Он сам выстрелил…

Он шагнул к ней, не в силах вымолвить слова от ярости. Вдруг, когда он уже занес руку для удара, в ответ на выстрел Линды послышалось как бы далекое эхо. «Блимм-блиммблимм!» Майо окаменел.

– Слышала? – прошептал он.

Линда кивнула.

– Это не дом рушится. Это сигнал!

Майо схватил дробовик, выбежал из дома и выпалил в воздух из второго ствола. Некоторое время было тихо. Затем вновь послышались три отдаленных взрыва: «Блимм, блимм, блимм!» У них был необычайный выхлюпывающий звук, как будто взрыв шел не наружу, а внутрь. В глубине парка в неба взвилась туча перепуганных птиц.

– Там кто-то есть! – вскричал Майо. – Господи, я же говорил, что кого-нибудь найду! Идем!

Они побежали на север. На бегу Майо нашарил в карманах патроны, чтобы перезарядить дробовик и снова дать сигнал.

– Молодец, что выпалила в меня, Линда!

– Я вовсе не палила в тебя! – запротестовала она. – Это был несчастный случай!

– Счастливейший в мире! Они бы прошли мимо и никогда о нас не узнали. Но что у них, дьявол, за пушки? Никогда таких не слышал, а я слыхал их все. Подожди.

На площадке перед «Алисой в Стране Чудес» Майо остановился и поднял ружье, собираясь выстрелить. Потом тихо опустил его, тяжело прерывисто вздохнул и резко сказал:

– Поворачивай! Идем домой.

Он развернул ее кругом, направив лицом на юг.

Линда уставилась на него. Во мгновенье ока она превратилась из милого косолапого мишки в леопарда.

– Джим, в чем дело?

– Я боюсь, – прорычал он. – Чертовски боюсь и не хочу пугать тебя. – Тройной салют раздался вновь. – Не обращай внимания! – приказал он. – Идем домой. Быстро!

Она не двинулась с места.

– Но почему? Почему?

– Нам здесь делать нечего. Клянусь.

– Откуда ты взял? Объясни!

– О боже! Не обожжешься – не бросишь, а? Ладно. Хочешь объяснения пчелиному запаху, падающим домам и всему прочему? – взяв Линду ладонью за шею, он повернул ее, обратив взглядом к фигурам из Страны Чудес. – Валяй! Гляди!

Какой-то мастер из мастеров отвернул головы Алисы, Болванщика и Мартовского Зайца, и на их место поставил ужасные, как у саранчи, морды, ощетинившиеся жвалами и жесткими усами, со стрекозиными глазами. Отполированно, стальные, они сверкали с невыразимой свирепостью. Линда издала слабый писк и осела на руки Майо. Тройной взвыв опять разнесся по окрестностям.

Майо схватил Линду, перекинул через плечо и рванул, не разбирая дороги, назад к пруду. Она мгновенно пришла в себя и застонала.

– Заткнись! – рыкнул он. – Скулеж не поможет.

Перед дверью бывшего хранилища моделей он поставил ее на ноги. Она вся дрожала, но пыталась держать себя в руках.

– Здесь были ставни, когда ты въехала? Где они?

– Валяются, – ей приходилось выдавливать слова. – За садовой решеткой.

– Я принесу. Набери все ведра водой и тащи в кухню. Живо!

– Они нападут?

– Болтовня потом. Давай!

Она набрала ведра, потом помогла Майо забить последний ставень в амбразуру окна.

– Порядок. Внутрь! – приказал он. Они вбежали в дом, заперли и забаррикадировали дверь. Сквозь щели ставней прорывались слабые лучи послеполуденного солнца. Майо стал распаковывать обоймы для своей винтовки.

– У тебя есть оружие?

– Где-то был револьвер двадцать второго калибра.

– Патроны?

– Думаю, есть.

– Приготовься.

– Они нападут? – повторила она.

– Не знаю. Не знаю, кто они, что они и откуда явились. Знаю только, что надо готовиться к худшему.

Опять раздались дальние взрывы. Майо насторожено замер, прислушиваясь. Его лицо казалось высеченным из камня. Грудь блестела от пота. От него пахло мускусом – запах плененного льва. Линду переполняло желание прикоснуться к нему. Майо зарядил винтовку, поставил рядом с дробовиком, и начал перебегать от ставня к ставню, бдительно выглядывая наружу в терпеливом ожидании.

– Они нас найдут? – спросила Линда.

– Возможно.

– Может, они дружественно настроены?

– Возможно.

– Эти головы так ужасны!

– Да уж.

– Джим, я боюсь. Никогда в жизни так не боялась.

– Я тебя понимаю.

– Скоро мы узнаем?..

– Если дружелюбны – час, если нет – два-три.