Текст книги "Мир Нуль-А"

16

Структура нервной системы человека беспредельно сложна. Подсчитано, что человеческий мозг содержит примерно двенадцать миллиардов нервных клеток, или невронов, причем более половины находится в церебральной коре. Если мы представим себе только миллион нервных клеток коры головного мозга, которые объединятся в группы всего по два неврона в каждой, и вычислим количество возможных комбинаций, то число вероятностных межнейронных связей будет равно двум миллионам восьмидесяти трем тысячам в десятой степени. Для сравнения… вся наша Вселенная, возможно, содержит не больше атомов, чем шестьдесят шесть в десятой степени.

А.К.

Свет, проникающий через полуоткрытую входную дверь, на какое-то время задержит нападающих. С улицы можно разглядеть лишь освещенную прихожую, и вряд ли им придет в голову, что произошло непредвиденное. Само собой, когда-нибудь их терпение лопнет.

Они быстро связали Прескотта по рукам и ногам, засунули кляп в рот и довольно бесцеремонно бросили на диван. Потом принялись обсуждать сложившуюся ситуацию.

– Он никуда не выходил, – резонно заметил Госсейн, – но я уверен, что ему удалось каким-то образом поддерживать связь.

– Не имеет значения, – коротко ответил доктор Кэр.

– То есть как?

Лицо психиатра было спокойным, взгляд ясным.

– Прежде всего, – сказал он, – займемся тем, что мне удалось обнаружить. Мне кажется, вы просто не понимаете своего исключительного положения, Госсейн. Вы играете настолько важную роль в текущих событиях, что я готов идти на определенный риск.

Ему потребовалось какое-то время, чтобы осознать сказанное, сконцентрироваться и заставить себя не думать об угрожающей опасности. Он даже не предполагал, что сможет одновременно выслушивать столь важную информацию и заниматься самыми обыденными вещами.

– Ваша черепная коробка, – начал психиатр, – не содержит сверхразвитого мозга в том смысле, что вы обладаете потенциально более высоким разумом. Это невозможно. Человеческий мозг, создавший Машину Игр и подобные ей электронные и механические приборы, даже теоретически не может иметь соперника во Вселенной. Многие считают, что электронный мозг превосходит человеческий. Они поражаются возможности Машины вести беседу сразу с двадцатью пятью тысячами индивидуумов, не понимая, что она просто задействует двадцать пять тысяч сложных электронных схем. Ничего особенного.

Я не хочу сказать, что Машина не способна творчески мыслить. Она построена на месте огромного рудника, целиком находящегося в ее ведении. В ее распоряжении имеются многочисленные лаборатории и роботы, заменяющие изношенные части. Она в состоянии изготовлять орудия производства и совершать сложные операции. Она располагает практически неистощимыми запасами ядерной энергии. Короче говоря. Машина полностью переведена на самообслуживание, наделена относительным разумом, но в нее встроен блок ограничений, который строго контролирует исполнение трех основных доктрин.

Машина должна проводить Игры абсолютно беспристрастно, сообразуясь с законами, установленными Институтом Общей Семантики. Она обязана оберегать нуль-А развитие человечества всеми доступными ей средствами. Она может убить человеческое существо только в том случае, если на нее будет совершено прямое нападение.

Госсейн обыскивал Прескотта. Его чуткие пальцы исследовали каждый шов, каждую мелочь. Из карманов пиджака он вынул поочередно пистолет, два бластера, дополнительную обойму, пачку с капсулами порошка Дрэ, коробку таблеток противоядия и записную книжку. Ни в швах, и за подкладкой костюма из пластика, который обычно шел на переплавку после нескольких дней носки, он ничего больше не нашел.

Зато на внутренней стороне правого ботинка ему удалось обнаружить электронный локатор. Инструмент был изготовлен из того же материала, и его присутствие выдавал лишь едва заметный рисунок печатной схемы. Госсейн вздохнул. Теперь становилось понятным, как Патриции Харди удалось броситься в его объятия в тот самый день, когда она сделала вид, что за ней гонятся. Раньше этот вопрос не давал ему покоя. Любое знание успокаивает, снимает напряжение, дает возможность поверить в свои силы. Внезапно он почувствовал, что ему легче стало слушать доктора Кэра.

Психиатр тоже совмещал слова с делом. С первой минуты рассказа он упаковывал кожаный саквояж. На самый низ он бросил фотографии и блокноты с записями. Потом начал доставать из приборов магнитные пленки и проволоку с результатами тестов, отснятые негативы, светочувствительную бумагу и специальные ленты с видеозвуковым изображением. Перед тем, как уложить очередной предмет, он бормотал:

– Доказательство, что дополнительный мозг не состоит из одних только невронов коры… а это… а это… а это клетки не таламического происхождения… память… ассоциации… основные каналы, которые соединяют дополнительный мозг с основным… нет сомнения, что в новообразовавшемся сером веществе пока не возникало импульсов…

В конце концов он поднял голову.

– Опыты доказывают, Госсейн, что ваш дополнительный мозг скорее играет роль солнечного сплетения, регулирующего деятельность организма. Но только мне еще не довелось встречать столь компактной контрольной системы. Количество невронов составляет примерно одну треть от общего числа клеток. Это значит, что в вашей голове сосредоточен механизм, с помощью которого возможно управление микрокосмосом на атомном и электронном уровне, а макрокосм просто не содержит достаточного количества вещества, чтобы вашему мозгу потребовалось использовать все свои возможности.

– Существует ли хоть малейшая вероятность, – спросил он, – что я смогу научиться управлять им в течение ОДНОГО ЧАСА?

Вместо ответа Кэр покачал головой.

– Речь идет не о часе, дне или неделе. Вы когда-нибудь слышали о Джордже, потерявшемся мальчике?

– Джордж, двухлетний ребенок, заблудился в лесу за фермой своих родителей. Каким-то образом он попал в логово одичавшей собаки, только что принесшей щенят. Многие из них погибли, и несчастная сучка, грудь которой набухла молоком, вспомнила, наверное, свою молодость и накормила малыша.

– Позже она охотилась для него и приносила пропитание, но, видимо, чувство голода никогда не покидало мальчика, потому что муравьи, черви, пчелы, все, что двигалось, шло ему в пищу, когда его наконец нашли в возрасте одиннадцати лет. Это был угрюмый, свирепый звереныш, такой же дикий, как собачья стая, вожаком которой он стал. Его привычки и образ действий ясно говорили, как он провел свои юные годы.

Рычание, оскал зубов, глухое ворчание и очень натуральный лай – другого языка он не знал. Социологи и психологи поняли, какие возможности открываются перед ними, но все попытки дать ребенку образование провалились. Через пять лет его научили складывать из алфавитных кубиков свое имя и название нескольких предметов. Поведение его на этой стадии оставалось звериным. Он часто и достаточно резво опускался на четвереньки, и даже по прошествии пяти лет острота его нюха приводила всех в изумление. Любые следы даже через несколько часов возбуждали его до такой степени, что он начинал подпрыгивать и завывать от нетерпения.

Он умер в возрасте двадцати трех лет в отведенной для него камере, так и оставшись животным, этот мальчик-старичок, которого с трудом можно было принять за человека. Вскрытие показало, что кора головного мозга оказалось недоразвитой, но что ее вполне можно было заставить функционировать нормально.

– Сейчас, – закончил свой рассказ доктор Кэр, – мы, конечно, смогли бы помочь Джорджу, потому что знаем о мозге неизмеримо больше, чем в древние времена, но я думаю, вы согласитесь, что ваш случай очень похож на его с одной лишь разницей: ВЫ НАЧАЛИ ЖИЗНЬ КАК ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО.

Госсейн промолчал. Впервые он получил рациональное объяснение с помощью метода сравнительного анализа. До этого момента он очень туманно и несколько идеализированно представлял свои возможности и лишь тревожился, что его способности никак не проявляются. Но он никогда не терял надежды. В тяжелую минуту ему придавало силы и уверенности сознание того, что он является потенциальным спасителем человечества. И где-то в глубине души, вернее нервной системы, он испытывал гордость при мысли о том, что способен на нечто большее, чем все остальные. Это чувство, конечно, останется. Испокон веков человек гордился, когда природа щедро дарила его умственным или физическим совершенством. Что ж, придется подождать. Он будет терпелив.

– Если такая мутация истинна, – сказал психиатр, – и является закономерной в развитии человечества, и если бы передо мной стоял выбор: спасти вас или мирную цивилизацию от нападения галактических армад, можете не сомневаться – я выбрал бы вас. А на примере оставшихся, – он усмехнулся, – неплохо проверить, выдержит ли нуль-А учение первое серьезное испытание.

– Но ведь на Венере ничего не знают, – только и нашел что ответить Госсейн.

– А следовательно, – сказал доктор Кэр, – следующий наш шаг предопределен. До рассвета вам необходимо выбраться из дома. И мне кажется, – тут он вскочил на ноги с живостью юноши, – пришла пора побеседовать с нашим общим знакомым.

Теперь Госсейну уже не так тяжело было думать о грозящей ему смертельной опасности.

17

В нервных реакциях мы копируем животных… что приводит человека к болезненной инфантильности как в частной, так и в общественной жизни… И чем выше технический уровень нации или расы, тем более жестокими, беспощадными и хищными становятся развивающиеся системы общества… только потому, что мы продолжаем огрызаться, как звери, и не даем себе труда мыслить, как человеческие существа.

А.К.

Джон Прескотт – галактический агент. Единственное, в чем они могли быть уверены. Сейчас он лежал, связанный, на диване, и следил за каждым их движением. Его светлые волосы казались до странности белыми при сильном электрическом освещении. Губы его, несмотря на кляп, кривила издевательская усмешка.

– Знаете, – с отвращением заметил Госсейн, – во всем этом есть что-то патологическое. Негодяй отправил на смерть жену, лишь бы убедить меня в своей лояльности. А я поверил, думая, что он склоняется к нуль-А учению. У меня и тени подозрения не возникло, что Харди и «X» убиты им не случайно. Только теперь я вспоминаю, как он остановился, прежде чем подойти к Торсону, и позволил мне вмешаться. Одним словом, он уничтожил двух землян, которых галактическая империя использовала вместо ширмы, и теперь се представители контролируют правительство Земли.

Госсейн закрыл глаза.

– Минутку, – сказал он. – Я что-то не понимаю. – Игры этого года. Разве на них не должны избрать преемника Харди? – Он встрепенулся. – У кого больше шансов? Кто впереди?

Кэр пожал плечами.

– Какой-то Торсон. – Он запнулся и недоуменно моргнул. – А ведь знаете, – медленно сказал он, – я раньше не улавливал связи… Вот вы и ответили на свой вопрос.

Госсейн промолчал. Страшная мысль, пришедшая в голову, заставила забыть о том, что Джим Торсон, личный представитель Энро, будет следующим президентом Земли. Он подумал о Машине. Если она хоть в чем-то оказалась уязвимой, ей вообще нельзя больше доверять.

Трудно было представить себе Землю без Машины Игр.

Стоявший рядом доктор Кэр мягко проговорил:

– Все это не имеет сейчас никакого значения. Давайте действовать по порядку. Я считаю, что одному из нас придется выйти наружу вместо Прескотта и попытаться выяснить, что к чему.

Очень медленно Госсейн сделал глубокий вдох и заставил себя успокоиться.

– Где ваша жена? – спросил он. – Дома? Я давно хотел вас спросить. И дети. У вас есть дети?

– Трое. Но рожденные на Венере не имеют права посещать Землю, пока им не исполнится восемнадцать лет. В настоящий момент моя жена находится с ними в Нью-Чикаго.

Они улыбнулись друг другу, доктор был доволен собой. Он имел на это право. Им обоим предстояло решить сложную задачу, но один из них был знаменитым ученым, а другой… другому еще предстояло доказать себя.

Они сразу же решили, что на встречу с агентами заговорщиков выйдет доктор Кэр. Телосложением он напоминал Прескотта, а его седые волосы могли не заметить в темноте. Ботинки-локаторы, слишком большого размера и довольно узкие, едва налезли на Кэра, но рисковать не хотелось. Подражать голосу Прескотта не составило труда для жителя Венеры, и тем более психиатра, который виртуозно владел голосовыми связками. К тому же он только что разговаривал с Прескоттом, а Госсейн помог исправить некоторые интонации. Не прошло и трех минут, как доктор с легкостью освоил диапазоны от громкого разговора до неясного шепота.

– А сейчас, – жестко произнес Госсейн, – джентльмен сообщит нам, о чем он договорился со своими друзьями.

Он наклонился и вынул кляп. Ему не удалось скрыть отвращения, которое он испытывал к Прескотту, а, может быть, тот просто судил по себе, представив, какими методами развязал бы язык пленнику, но он начал говорить сразу же, не дожидаясь вопросов.

– Дом окружен дюжиной человек, и им приказано только следить за вами, не арестовывая. Примерно в, это время я должен выйти и дать знать, что все идет по плану. Пароль – «Венера».

Госсейн кивнул.

– Хорошо, доктор, – сказал он. – Я буду ждать вас через пять минут. Если вы не вернетесь, я преодолею брезгливость и пущу Прескотту пулю в лоб.

Кэр невесело рассмеялся.

– В таком случае мне лучше немного задержаться.

Смех его затих у выхода. Он скользнул в полуоткрытую дверь и исчез в темноте и тумане.

Госсейн посмотрел на часы.

– Сейчас десять минут пятого, – сказал он Прескотту и вынул пистолет.

Мелкие капли пота появились на висках Прескотта, стекая по щекам. Это натолкнуло Госсейна на мысль. Он вновь взглянул на часы. Секундная стрелка, стоявшая на отметке десять, приближалась к сорока пяти. Прошло тридцать пять секунд.

– Одна минута, – сказал Госсейн.

Физиологическое время – это нескончаемый поток изменений в клетках и тканях организма. Но время психологическое зависит от самых неожиданных обстоятельств, и каждый воспринимает его по-своему. В стрессовой ситуации оно меняется. Продолжительность его зависит от ощущений человека на данный полный круг. Соответственно прошла одна минута.

– Две минуты, – сказал Госсейн непреклонным тоном.

Хриплым низким голосом Прескотт проговорил:

– Если Кэр не дурак, он вернется через пять минут. Но агент, с которым я на связи, болтливый идиот. Примите это во внимание и не будьте слишком поспешны.

Когда прошло полторы минуты, пот лился с Прескотта градом.

– Три минуты, – сказал Госсейн.

– Я говорю правду! – запротестовал Прескотт. – Зачем мне лгать? Все равно мы вас схватим, рано или поздно. Одна, две, три недели – какая разница? После слов Кэра мне стало ясно, что у вас практически нет шансов контролировать свой дополнительный мозг. Это все, что мы хотели знать.

Госсейн испытывал любопытное ощущение, слушая венерианина и одновременно рисуя перед собой картину предрассветного тумана, в котором исчез доктор Кэр. По его часам психиатр отсутствовал ровно две минуты.

– Четыре минуты! – сказал Госсейн и внутренне содрогнулся. Если Прескотт не выдержит, то очень скоро. Он возбужденно наклонился вперед, еле удерживаясь от готовых сорваться с языка вопросов.

– Есть еще одна причина, по которой я сказал правду, – продолжал бормотать Прескотт. – Теперь я уже разуверился, что даже супермен в состоянии помешать инопланетному военному вторжению, которое вот-вот начнется. По-моему, в вашем случае мы просто перестраховались.

Часы Госсейна показывали двенадцать с половиной минут пятого. Согласно психологическому времени, которое ускорила нервная система Прескотта, пять минут, данные ему на время отсутствия доктора Кэра, прошли. «Слишком быстро», – подумал Госсейн. Заставив время течь вдвое скорее, он тем самым лишил Прескотта возможности испугаться по-настоящему. Но жалеть было поздно. Если этот человека сломается, то только сейчас.

– Пять минут прошло, – решительно заявил он и поднял пистолет. Лицо Прескотта приняло странный, синеватый оттенок. – Я даю вам еще одну минуту, Прескотт, – свирепо сказал Госсейн. – И если вы мне не ответите или Кэр не вернется, прощайтесь с жизнью. Я хочу знать, где «X» или кто-нибудь другой из заговорщиков достали приспособление, с помощью которого им удалось испортить Машину? И где оно находится в данный момент?

Закончив говорить, он посмотрел на часы, как бы подчеркивая лимит оставшегося времени. Он удивленно вздрогнул, на какую-то долю секунды забыв о Прескотте. Четырнадцать минут пятого! Прошло четыре минуты! Ему стало как-то не по себе, он впервые ощутил, что психиатра на самом деле нет слишком долго. Посмотрев на серое лицо Прескотта, он немного успокоился.

– Генератор Пространства находится в комнате Патриции Харди, – ответил галактический агент слабым, неровным голосом. – Он встроен прямо в стену.

Казалось, Прескотт сейчас потеряет сознание от непосильного нервного напряжения. Похоже, он говорил правду. Генератор Пространства (странное название в какой-то мере подчеркивало, что он не лжет) должен находиться рядом с Машиной и вполне естественно, подальше от нескромных взоров. Почему бы не у Патриции Харди? Госсейн подавил желание принести детектор лжи. Ведь Прескотт считал, что на карту поставлена его жизнь и любая заминка могла все испортить. Но он не отказал себе в удовольствии еще раз взглянуть на часы. 4 часа 15 минут. Госсейн посмотрел на входную дверь. Теперь время стало его врагом. Он начал понимать, что испытывал Прескотт. Усилием воли он заставил себя вновь продолжить допрос.

– Откуда вы достали Генератор Пространства? – спросил он.

– Его привез с собой Торсон. Нелегально. Лига запрещает им пользоваться, кроме как при транспортировке, и…

Скрип двери заставил его умолкнуть. Тело Прескотта обмякло, на губах появилась глупая улыбка. В комнату торопливой походкой пошел доктор Кэр.

– Нельзя терять ни минуты, – произнес он. – Светает, и туман рассеивается. Я сказал им, что мы улетаем. Пойдемте.

Он схватил кожаный саквояж, помог засунуть кляп в рот Прескотту и выпрямился.

Госсейн, успевший опомниться от неожиданности, спросил:

– Но куда?

Кэр был весел, как мальчишка, которого ожидало интересное приключение.

– Мы воспользуемся моим личным робопланом и вообще сделаем вид, что ни о чем не подозреваем. А вот куда мы летим, я надеюсь, вы не будете настаивать, чтобы я упомянул эту маленькую деталь при мистере Прескотте, верно? В особенности если учесть, что я собираюсь выкинуть его ботинки где-нибудь на окраине города.

Через пять минут они поднялись в воздух. Госсейн глядел в клубящийся туман, и в душе у него поднималось ликование.

Им удалось бежать.

18

Усевшись поудобнее в кресле робоплана, он посмотрел на доктора Кэра. Глаза психиатра были открыты, но он явно клевал носом.

– Доктор, – спросил Госсейн, – на что похожа Венера? Ее города, я имею в виду.

Кэр наклонил голову, чтобы лучше видеть своего спутника, но не обернулся.

– О, они очень похожи на земные, разве что выстроены с учетом более мягкого климата. Из-за высоких облаков никогда не бывает слишком жарко. И дождь идет только в горах. Но каждую ночь травы равнин сгибаются под тяжестью обильной росы. И когда я говорю «обильной», можете не сомневаться, что ее вполне достаточно для орошения почвы. Вам это хотелось узнать?

– Не совсем. Меня интересуют научные достижения. Вы продвинулись дальше Земли?

– Конечно нет. Любое открытие, сделанное на Венере, немедленно становится достоянием Земли. В некоторых исследованиях Земля значительно опередила Венеру. Что тут удивительного? У вас больше людей, а специализация дает возможность даже среднему уму – или просто сумасшедшему

– изобретать новое.

– Ясно. – Госсейн весь превратился в слух. – Тогда скажите мне, как можно объяснить с точки зрения научных достижений Венеры и Земли существование одной личности в двух физических телах?

– Понятия не имею, – устало ответил доктор Кэр. – Утром разберемся.

– Лучше сейчас, – настаивал Госсейн. – Может ли наука дать ответ на подобный вопрос?

– Не знаю. – Психиатр нахмурился. – И это не вопрос, Госсейн, а проблема. Вы хотите, чтобы я одним махом раскрыл все тайны бытия. Кому удалось осуществить столь радикальный процесс? Я не сомневаюсь, что в Солнечной системе проводились подобные биологические эксперименты, но не могу объяснить, как удалось одновременно создать два тела и дополнительный мозг!

– Подумайте о том, – мягко сказал Госсейн, – что обе враждующие стороны имеют определенные преимущества. Загадка моего странного бессмертия разрешена человеком, выступающим против группы, создавшей Генератор Пространства. И тем не менее, доктор, тот, кто стоит за нами, боится. Ведь обладай он реальной силой, то давно бы выступил в открытую.

– Гм-м, в этом что-то весть.

– Доктор, – не желая прерывать разговор, продолжают Госсейн, – если бы вы могли принимать решения на самом высоком уровне, вплоть до судеб планет, как бы вы поступили, узнав, что галактическая империя собирается захватить Солнечную систему?

– Я бы поднял народ, – мгновенно ответил Кэр. – Нуль-А учение еще не проходило испытания боем, но я уверен, что он себя покажет.

Прошло несколько минут, прежде чем Госсейн вновь прервал молчание.

– Куда мы летим, доктор?

Впервые за все время полета доктор Кэр оживился.

– Три года назад я случайно оказался в небольшом домике на берегу озера, – сказал он. – Тихое, пустынное место, где я прожил несколько месяцев. Там так хорошо работалось, что я, не думая, оформил покупку. К сожалению, мне так и не довелось туда вернуться. – Он грустно улыбнулся. – Уверен, что нас там долго никто не потревожит.

– Понятно, – с трудом ответил Госсейн.

Он сидел в кресле, прикидывая, сколько времени прошло с начала полета. Примерно полчаса. Не так и плохо. Человек, который всего за тридцать минут приходит к выводу, что легкий путь ему заказан, далеко продвинулся в совершенствовании своей личности. А как приятно представить, что ты лежишь часами на песчаном пляже, ничем не занимаясь, и тренируешь свой мозг под руководством знаменитого ученого. Только этого никогда не будет.

Перед его глазами возник изолированный от всех дом доктора Кэра. Поблизости наверняка имеется деревня, ферма, может быть, рыбачий поселок. Три года назад целиком поглощенный научном работой психиатр вряд ли обращал внимание на свое окружение. Он много читал и прогуливался по пустынному берегу, а если навстречу попадался прохожий, он мог рассеянно пройти мимо или просто забыть о встрече. Но это отнюдь не означало, что сам он оставался незамеченным. И когда двое людей поселятся в доме сразу после убийства президента Харди, их появление, несомненно, покажется подозрительным.

Госсейн вздохнул. Нет, не пристало ему заниматься собой и загорать на пляжах, когда почва планет сотрясается под сапогами захватчиков. Он искоса посмотрел на доктора. Голова Кэра была откинута на спинку кресла, глаза закрыты. Грудь регулярно опускалась и поднималась в такт дыханию. Госсейн тихо позвал:

– Доктор!

Спящий не шевельнулся.

Госсейн подождал еще минуту, затем подошел к панели управления. Развернув робоплан по широкому кругу, он включил автопилот, потом вернулся на место, вынул блокнот из кармана и написал:

«Дорогой доктор, извините, что покидаю вас так невежливо, но даже хорошо, что вы спите, иначе мы, наверное, проспорили бы до утра. Мне очень хочется пройти у вас курс обследования и научиться контролировать дополнительный мозг, но есть вещи более спешные. Читайте страничку объявлений в вечерних газетах. Я буду подписываться „Гость“. Если возникнет необходимость в ответе, подпишитесь „Небрежный“.

Он положил записку на панель управления и пристегнул лямки одного из ангравитационных парашютов. Через двадцать минут в тумане показался атомный маяк Машины. Госсейн настроил автопилот на прежний курс и, когда робоплан, описывая широкую дугу, пролетел над едва различимыми зданиями президентского дворца, нажал на кнопку двери.

В ту же секунду он летел в предрассветной мгле.