Текст книги "Две ЛиИ и Иаков. Книга 4"

Глава 6

– Добилась своего? – Адат бушевала, пытаясь перехватить управление телом и расколошматить все, до чего могли добраться руки в тесной кабинке носилок, – выгнали как последнюю нищенку просительницу.

– Хорошо еще что выпустили живыми, а не отдали на потеху бывшим подчиненным Абрафо, – Тарбит яростно пыталась не отдать управление подруге. – Успокойся. Унесли ноги, слава богам.

– Сколько денег угрохали на этот визит! А жрецам сколько отвалили? Могли бы спокойно сидеть в своем поселке, или уехать куда-нибудь подальше, где о нас и не слышали. С такими деньжищами нашли бы себе мужа по душе́. Еще бы и выбирали.

– Остановись, подруга. Не дергайся. Успокоимся, отдам тебе тело, а сама в родную извилину забьюсь. Сколько тебе было говорено: нам Иаков нужен и дети только от него. И сделать его предстоит богатым и уважаемым. А этого, сидя ровно на том самом мягком месте, которое ты так ревностно охраняешь, в любом случае не получится.

После всего, что произошло, нас бы просто так отсюда не выпустили. Этим ребятам нужно было убрать нас без особого шума. Но не получилось. Сначала народ взбаламутили на суде, помнишь? Потом эта история с утопленниками (и чего они вдруг в реку сиганули?). О чудесах в храме, когда после нашей молитвы богиня Нанше подарки отвалила всем заинтересованным лицам, тоже жрецы шептаться будут. Да и сегодняшний визит от любопытных глаз не спрячешь. Так что, думаю, лучшим решением власть предержащих будет решение избавиться от нас. Хотя, избавиться можно разными путями, могут и подослать кого-то половчее, чем разбойники Марона. Но тут Рабити с Устадом помогут, будем надеяться. А деньги? Что деньги. Лишних, конечно, не бывает. Но, согласись. Совсем недавно на руке болтался тоненький бронзовый браслетик. А сейчас? Посмотри на себя. Ухоженная, причесанная, одета, обута. Что тебе еще нужно. И тело довольно. На всякие побрякушки не оглядываемся, на местных красавиц не засматриваемся.

– И все же, – мысли текли уже спокойно, – обидно. Такую игрушку получил! Не то, что «Ура́» его нудный. Нам-то что сейчас делать? Куда двигаться?

– Вариантов много, что особо не радует. Можно быстренько собраться и убираться в поселок. Там все же друзья есть. Можно поехать к Пондкаю. Он сумеет спрятать так, что вся армия Митанни не найдет. Но тогда мы полностью попадаем к нему в зависимость. Относительную, конечно. Почему-то я уверена, что не меньшими связями располагает и Сасин. Опять же, из дома Устада нас никто не выгонял, – размышляла Тарбит пока носилки удалялись от дворца наместника.

– И как будем выбирать? Бросим жребий? Спросим у богов?

– Прислушаемся к организму. А он что нам говорит? Чувствуешь? Правильно. Он не просто намекает, а просто взывает к нам, напоминая, что по настоянию Пондкая мы постились весь вчерашний и половину сегодняшнего дня.

– И на обед такую прекрасную девушку не пригласили. Жадные солдафоны.

– А также все, кто присутствует на этом празднике живота! Не думаю, что запасы в доме Устада способны утолить голод разгневанной девушки. Решено! Направляемся к Пондкаю.

Лия отодвинула занавеску носилок и скомандовала сопровождающему слуге следовать в таверну. Носилки тут же повернули в нужном направлении, так что ей даже не пришлось пояснять дорогу к ней.

Середина летнего дня, когда все жители города заняты своими повседневными делами – что могло ожидать неожиданное появление путников на пыльном пятачке двора таверны? Правильно. Сонная тишина и скука. На громкий клич: «Хозяин!» сопровождавшего носилки слуги выглянула и тут же скрылась в глубине дома служанка, и все завертелось в привычном ритме. Порядок встречи гостей был здесь до мелочей отработан. Появились рабы и слуги, готовые удовлетворить любые требования гостей. На пороге появился Пондкай и с некоторым недоумением наблюдал за спускающейся из носилок на землю госпожой в прекрасном платье. Подобная картина была привычна при приеме в богатом дворце, но здесь… Да, таверна привлекала многих гостей из всех слоев общества, но не могла похвастаться тем, что ее посещали аристократы города.

– Пондкай! Что это ты замер на пороге и даже не поздороваешься с давней знакомой, – знакомый голос вывел хозяина таверны из ступора, и он облегченно вздохнул.

Преображение Лии из бедной пастушки в благородную даму прошел мимо него, и теперь он любовался творением мастеров, которым доверил преображение девушки. После последних событий напряжение в отношениях хитрого и опытного трактирщика с дотоле никому не известной жительницей отдаленного поселка исчезло, и разговор скорее напоминал беседу между двумя хорошими знакомыми. Пондкай заулыбался.

– Никак не ожидал увидеть тебя сегодня. Неужели твой вид не поразил наместника, и все усилия по твоему преображению пропали даром.

– Он произвел такое неизгладимое впечатление, что Шалита почел за лучшее не связываться со мной. Представляешь! Даже на обед не пригласил. Не могла ведь я пожаловаться ему, что ты держал меня последние дни на хлебе и воде. Пондкай! Нет твоей вины в моем столь раннем появлении. Ты сделал все в лучшем виде, за что я весьма признательна.

– Ну, наконец-то. Признала-таки, что и я еще на что-то годен. Заходи, не на пороге ведь разговаривать.

– Позаботься о носильщиках, – на ходу проговорила Лия, поднимаясь в таверну. – Пондкай, мне нужно переодеться и быть готовой в любой момент отправиться в путь. Прикажи провести меня в комнату, где я могла бы привести себя подобающий вид. А потом… Потом обед. Вкусный и обильный.

– Даже так? Не наговорила ли ты там лишнего? Может, опять богинь на помощь звала и перепугала всех?

– Обошлись без моих покровительниц. Но реакция на визит меня неприятно удивила, и как относиться к происшедшему я пока не знаю. Так что, сделаем то, что можно и нужно. Пообедаем.

Совсем немного времени потребовалось, чтобы Лия в своем старом платье удобно устраивалась в уже знакомом углу. На этот раз ей пришлось удивляться не скудости предложенной еды, а количеству мисочек, горшочков, кувшинчиков, заполнявших всю поверхность стола. Глаза разбегались от такого изобилия, а рот наполнился слюной.

– Хотела покомандовать? Действуй! – Тарбит мысленно обратилась к подруге, – покажи, на что способна изголодавшаяся девушка, которую, к тому же, совсем недавно обидели.

Замершая на мгновение Лия вздрогнула, и тут же все замелькало в буйной пляске. Руки хватали то одну плошку, то другую; кувшины с напитками по очереди выплескивали свое содержимое в наполненный вкусностями рот; струйки стекали по подбородку; челюсти непрерывно двигались, а горло судорожно глотало все новые порции еды.

– Ты даже так умеешь? – насмешливо прозвучало в голове, – тогда я в извилину. Буду наслаждаться процессом, а затем его результатами. Надеюсь, не придется пожалеть, что не сдерживала твой энтузиазм.

Через несколько минут движения замедлились, руки уже не хватали все подряд, глаза начали задумчиво высматривать в полном беспорядке стола кусочки поаппетитнее. Наконец Лия, так и не выбрав, какому кушанью отдать предпочтение, выпрямилась, глубоко вздохнула и оперлась о стену. Подняла голову и встретила улыбающийся взгляд Пондкая. Продолжая дожевывать остатки какой-то еды, лениво потянулась к столу и не глядя нащупала кружку. Не торопясь сделала пару глотков чего-то освежающего и вновь посмотрела на хозяина таверны. Его взгляд выражал не насмешку, а, скорее, умиление увиденным. Так иногда совершенно замотанный ежедневной суетой отец смотрит на незаметно для него вдруг повзрослевшую дочь. Он давно привык видеть ее, не обращал особого внимания, и только сейчас заметил, как же она повзрослела.

– Удивила? – Лия первая прервала молчание, – что теперь делать? Нервы, Пондкай, все нервы. Хорошо еще, что по дороге сдержалась, могла бы и сорваться. А лекарем ты оказался неплохим. Твои снадобья, – указала рукой на результаты побоища на столе, – оказались весьма действенными.

– Скорее порадовала. Я, признаться, иногда думал, с кем же это меня свела судьба. Девчонка девчонкой, ничего особенного. У меня служанки посимпатичнее будут. А разговаривает, как… Даже не знаю, с кем сравнить. И совершенно неприступная. А оказывается, если привести в порядок, да присмотреться, да застать врасплох, так даже совсем и неплоха.

– Но, но. Осторожнее, Пондкай. А вдруг подумаю, что в тебе просыпаются нехорошие инстинкты? Оставь.

– Не волнуйся. Договорились ведь, отношения чисто деловые. Скажи только. Неужели все мои хлопоты были напрасны, и мне придется оплачивать всю ту красоту, которую я утром отправлял во дворец.

– Успокойся. И ты, и твои мастера достойны всяческих похвал. Это я чего-то, вероятно, не учла. Или перестаралась, понадеявшись на свою неотразимость. Скажи, Пондкай, ведь я была хороша собой. И чего вам мужикам нужно? Чего не хватает? Ладно. Оставим. Вернемся к нашим баранам.

– Ты действительно собралась возвращаться в поселок к милым овечкам? – недоуменный вопрос повис в воздухе.

– Нет. Это у моей знакомой есть такое любимое выражение. Ни к каким овечкам возвращаться не буду. Не дождутся. А по—поводу денег… Скажешь, сколько должна. Рассчитаемся.

– Нисколько. Тот барельеф с твоей печаткой, под которым ты сидишь, окупил все расходы. И даже заранее кучу мелких услуг, которые могут тебе потребоваться в будущем.

– Отлично! На этом деловая часть может считаться оконченной. Там, в глубине зала, какой-то солдат отвернулся и потягивает пиво. Странно. Середина дня, и совсем не время околачиваться в таверне. Ты не знаешь, кто бы это мог быть?

– Конечно, знаю, – трактирщик даже не обернулся, чтобы посмотреть на посетителя, – Лохам. Он теперь командир личного отряда наместника Шалиты вместо Абрафо. Явился сразу вслед за тобой. Все оглядывался по сторонам, пока ты не появилась в зале. Хочешь поговорить?

– Нет, пожалуй. Спасибо, Пондкай. Я еще посижу немного, отдохну.

Хозяин кивнул и отошел на привычное место, даже не попытавшись разузнать у Лии хоть какие-то подробности. Захочет – расскажет. А нет? Сам узнает от сплетников, каких полно в каждом уголке города.

– Тарбит, ты там не уснула? Все слышала? – Адат решила, что самое время вернуться к делам насущным. – Какие будут предложения?

– Отдыхать. Своим появлением старый служака кучу проблем решил. В поселок теперь убежать не получится. Если Лохам получил приказ не выпускать, не выпустит. Разговаривать тоже вряд ли захочет на эту тему. Оставаться здесь – не вариант: в любой момент выдернут, даже не понадобится силу применять. Просто вежливо пригласит, вполне достаточно будет. Ринуться к Сасину? Можно. Но он, если сразу не сможет помочь выбраться отсюда, отдаст. Сражаться не станет. Позже, вероятно, что-нибудь придумает. Но это тоже не вариант. Всю жизнь скрываться… Да и зачем? Ведь неизвестно, что решили «вершители судеб». Лохам ничего не предпринимает, значит, только присматривать велено. Не сто́ит ставить его в неловкое положение. Человек устал, пьет пиво. Имеет право. Зачем мешать?

– Делать-то что будем?

– Остается последний вариант. Возвращаемся к Устаду. Рабити сразу Лию не отдаст. Выиграем время, а там посмотрим. Будем решать проблемы по мере их поступления. Адат. Не знаю, как ты, а я чувствую приятную тяжесть в животе. Мне как-то говорили, что для сердца совершенно безразлично – переваривать пищу или работать. Одинаково напрягается. Так что я против всяческих пробежек и, тем более, очередного воспитания невежливых мужчин, когда оно занято другим делом. Нечего над организмом издеваться. Предпочитаю поспать в извилине. Решай сама. Только не очень шуми.

Лия еще раз осмотрела стол, не ускользнуло ли от ее внимания что-нибудь вкусненькое. Не найдя ничего, на что стоило бы обратить внимание, поднялась, отряхнула платье и направилась к выходу, не обращая внимания на присутствующих. Коротко переговорив с Пондкаем, продолжила перемещение к выходу. Все делала медленно, всеми действиями демонстрируя спокойствие, но обмануть соглядатая не удалось. Лохам уже поднимался из-за стола. Так что к моменту, когда Лия появилась во дворе таверны, носилки были уже готовы, накормленные и отдохнувшие рабы ожидали приказа, а двое воинов зашевелились, увидев за спиной девушки появившегося командира.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы добраться до знакомой калитки. Встреченная слугой совсем как одна из хозяек дома, Лия отправила носилки ко дворцу наместника, а сама проследовала в хорошо знакомую комнату. Хотела было помахать рукой на прощанье стоящему невдалеке Лохаму, но передумала. Зачем? Человек выполняет свою работу, и хорошо выполняет. Не трогает, ну и незачем нарываться на лишние приключения.

Совсем скоро, (даже не пришлось задумываться куда идти, настолько знакомой была дорога), оказалась в затемненном кабинете хозяина на ставшей уже родной кушетке. С удовольствием вытянулась, а потом свернулась калачиком.

– Ты этого хотела? – обратилась к подруге. Не дождавшись ответа, закрыла глаза. – Еще пару дней, и закончим здесь все хлопоты.

– Помолчи, не накликай беду, – раздалось в ответ.

– Все будет хорошо, боги помогут.

– Лучше бы Рабити с Устадом. Все. Спим.

– Еще бы знать, не напрасны ли наши старания. Вполне может быть, что там, в поселке, Иаков с Рахелью совсем иное задумали?

«На одном из множества маленьких крестьянских подворий в дальнем конце огромной империи, раскинувшейся на глинистых почвах плодородной равнины, появился крохотный побег. Никто из окружающих не предполагал, что Всемогущий Господь создал невиданную ранее красоту и принес ее в мир, дабы испытать человека.

Мычание волов, понукаемых жестокой палкой рабов, рев верблюдов и ослов, изнемогающих под непомерным грузом, блеяние овец, толкающихся у водопоя, перебранка слуг – все это с самого момента появления окружало нежную розу, в которую преобразился невзрачный росток. Запах немытых тел уставших рабочих, навоза из тесного сарая, смрадный дым овечьего жира в крохотных светильниках заставляли прекрасный цветок плотнее заворачиваться в непроницаемые одеяния из изумрудных листьев, закрывать нежный бежевый бутон, выставлять колючки, защищаясь от посягательств непрошенных гостей, и погружаться в безмолвие ожидания.

Стройная роза раскрывалась лишь на рассвете, когда первые ласковые лучи солнца окрашивали ее нежные лепестки, а прохладный ветерок уносил прочь опостылевшие запахи. Прекраснейшее из всех существующих в поднебесном мире божественное создание надеялось на чудо, одинокая душа истинного совершенства каждый день ожидала, что именно сейчас, в это мгновение зарождающегося дня, появится прекрасный юноша и заберет ее на просторы, где она сможет вдохнуть тонкую струйку своего аромата в симфонию причудливых запахов луговых трав. Музыка зазвучит серебряным звоном, трелью неведомой птицы, и веселый порыв ветра отнесет ее в вершины яркого голубого неба.

Даже обожание старого садовника и любовь его сына не могли поколебать решимости расцветающего совершенства вырваться из паутины повседневности. Когда, наконец, в этом забытом богом краю появился посланец далекого властителя, присланный за ней, прекрасным цветком райского Эдема, она ни секунды не задержалась в опостылевшем дворе.

Заботливо окруженная флером таинственности, скромно появилась на земле обетованной, где была встречена жаркими объятиями любящего юноши. Дивная застенчивая роза, вся отдалась новому, неведомому ранее, чувству, любовному трепету.

Прекрасный парк, место размышлений и отдохновения Всемогущего Бога, предстал перед ее взором. Крохотный пестрый лоскуток на покрывале созданной его гением планеты. Зеленые оазисы выделялись на желтом фоне безжизненных пустынь; бурлящие белой пеной потоки прорезали теснины гор; тенистые рощи давали отдых усталым путникам; птицы щебетали в ветвях пышных зарослей лесов; камыши болот скрывали представителей созданного его волей мира; тысячи птиц слетались к глубоким озерам, чтобы на их берегах найти укрытие от лютых холодов; река, протекающая через плодородную долину, раскинувшуюся между морями с живой и мертвой водой. Жемчужины всех частей света были собраны здесь.

Именно здесь, в этом парке, был заключен завет между Богом и Авраамом, отцом прекрасного юноши Исаака. Сказано было: «И установлю завет свой между мною и тобою и твоим потомством, (что будет) после тебя в поколениях, в вечный завет, чтобы быть для тебя богом и для твоего потомства, что после тебя. И дам тебе и твоему потомству страну обитания твоего, всю страну Кенаан, в вечное владение, и буду им богом»22
  Берешит гл.17 Я—Тора,


[Закрыть].

Счастливо жили на просторах Ханаана Ревека и Исаак – дивная роза, расцветшая в любящих объятиях прекрасного юноши. Трудности и радости заставали их идущими вместе по дороге жизни и любви. У счастливых возлюбленных появился сын Иаков. Он вырос в тени материнской заботы, она была для него совершенством, идеалом женщины. Но пришло время, когда любящим родителям пришла пора позаботиться о продолжении рода, дабы было кому выполнять завет с Единым Господом.

Решение направить Иакова в старый отчий дом, ничем иным, кроме как божьим повелением объяснить невозможно. Каково́ же было его изумление, когда перед ним показалась парящая на белом облаке в ореоле лучей заходящего солнца молодая Ревека. Увидев перед собой столь явное проявление божьей милости, мужчина застыл в изумлении, не имея возможности ни вздохнуть, ни сдвинуться с места. Рахель, несравненная Рахель, прекрасная нежная роза, выросшая взамен покинувшей эти места матери, направлялась к нему.

Время остановилось, мир померк, в нем не осталось ничего, кроме неимоверной красоты. Прекрасная жемчужина в ожерелье вечности. Иаков пал к ногам Рахели, он был повержен, мечтал отдать всего себя единственной во всей вселенной женщине, достойной восхищения и поклонения. Даже воспоминания о матери отошли в глубины памяти.

Но на пути к блаженству встал сын садовника, в сердце которого не утихала обида на чужеземца, вырвавшего из родного сада прекрасный цветок, несравненную Ревеку. Он прекрасно помнил поспешный отъезд сестры, и сейчас намеревался как можно дольше удержать подле себя любимую дочь. Семь лет, долгие семь лет работы потребовал он от Иакова за право прикоснуться к единственной и желанной, пасть к ее ногам».

Иаков закончил повествование. Он стоял на небольшом пригорке, а перед ним запыленные белые овцы выщипывали хилую траву на общинном пастбище.

Подобную картину он наблюдал и ранее, в стане своего отца, когда, то ли по своей воле, то ли по велению родителей, отправлялся к отарам, бродившим на просторах Ханаана. На два дня пути растянулись стада коз, верблюдов, овец, принадлежащих семье Исаака. Но там он всегда был только зрителем. И совсем не простым зрителем, а наследником всего этого богатства. А здесь жалкие три-четыре десятка овец да пяток коз теснились на тесном пустыре вместе с несколькими такими же пыльными компаниями сородичей. И приходилось не столько вспоминать о потерянной спокойной жизни в шатре матери, но и следить, чтобы глупые порождения природы не забрались на чужие участки, чтобы пробегающий волк или шакал, а то и скрывающийся разбойник, не посягнул на любопытного ягненка, запутавшегося в ветвях куста.

В тени чудом выросшей здесь акации, через чахлые ветви которой солнечные лучи пытались до остатка высушить чахлую растительность и спрятавшиеся от них человеческие тела, на камне сидела прекрасная Рахель. Ей, и только ей, посвящалось сказание о прекрасных розах. Полузакрыв глаза, она жадно внимала тому единственному, который украл ее сердце, едва взглянув на нее. Проникновенного голос не переставал напоминать девушке простую истину – лишь они вдвоем избраны для создания целого народа, чье потомство завоюет все известные земли. Лишь им дано понять всю глубину замысла Всемогущего и принести единственно правильное учение в созданный им мир. Время для влюбленных остановилось.

День все тянулся и тянулся, заполненный тоскливой однообразностью. Иаков погрузился в невеселые мысли. Вот уже больше трех недель прошло на этом жалком клочке земли. А какие планы были, когда с таким трудом добирался сюда. Да, неприятности, преследовавшие его с самого начала пути, продолжались и сейчас. Но ведь сон, такой яркий вещий сон был! И завет между Господом и его дедом был. «И сказал: …благословлю я тебя и приумножу потомство твое, как звезды небесные, как песок, что на морском берегу, и завладеет твое потомство вратами врагов своих. И благословятся в потомстве твоем все народы земли, потому что послушал ты меня». (Я—Тора, Берешит гл.22).

Значит, все, что с ним произошло, все, чем он принужден заниматься ныне, предопределено и является лишь испытанием его веры? Но разве идут они хоть в какое-то сравнение с испытанием, наложенным на Авраама? Нет, и еще раз нет. А если это так, то нужно лишь следовать повелениям сердца, не предаваться сомнениям и унынию. Разве не бог Всемогущий дал ему величайшую в мире любовь, разве семилетнее ожидание близости с прекрасной девушкой является недостаточной проверкой его преданности заповедям божьим? Но где взять сил, чтобы выдержать их! Не просто провести в томительном ожидании неимоверно медленно тянущиеся дни, месяцы, годы, но разделить их с бессловесными тварями, лишь блеянием выражающими свои низменные желания.

– Милая Рахель! – после затянувшегося молчания Иаков обратился к девушке, – как получилось, что, увидев тебя, я сразу с готовностью отдал свою любовь и свою судьбу в самые нежные руки, которые когда-либо появлялись под солнцем. Иначе, чем божественным повелением нельзя объяснить нашу встречу.

Я просил твоего отца соединить наши сердца, ибо порознь они уже не могут существовать. Но получил отказ. А когда узнал о странных притязаниях Лии, то совсем растерялся.

– Иаков! Судьба моя! Ведь я весь день провожу здесь и просто мечтаю покинуть это опостылевшее пастбище и глупых овец. Только сейчас ты открыл передо мной прекрасную картину мира. Дорогой мой! Пообещай, что заберешь меня отсюда и покажешь все красоты величественного парка твоего божества, которые вставали перед моим взором во время твоего рассказа.

– Поистине, – вскричал охваченный любовью мужчина, – история повторяется. Ты, выросшая на месте, где когда-то томился в смутных ожиданиях прекрасный цветок, моя мать, желаешь той же судьбы. Вырваться на бескрайний простор из замшелого закутка повседневности.

– Иаков! Давай оставим всех и уйдем в Ханаан, как твой дед Авраам. Ты ведь рассказывал, как он забрал жену свою Сару, племянника Лота и покинул место, где поссорился с отцом.

– Так все и было. Но Авраам ушел со своей долей наследства после смерти отца своего, Тераха. А у нас нет ничего. Лаван отказал мне, когда я предложил ему передать мне управление хозяйством. Он начал задавать совершенно неуместные вопросы, которые должны решать подчиненные нам слуги. Он не понял моего предназначения – стать праотцом великого народа, отказался дать согласие на брак с тобой. Потребовал семь лет, невыносимые семь лет ожидания той, к кому стремится моя душа. К тебе, несравненная Рахель, затмевающей огоньком своей красоты яркие лучи полуденного солнца. Всем сердцем я стремлюсь к тебе, но связан клятвой служить Господу. Он предначертал нам великие испытания, испытания нашей любви и верности. Как иначе можно объяснить изнывающему от жажды страдальцу необходимость долгие годы находиться рядом с источником, и не сметь даже помыслить сделать хоть малейший глоток живительной влаги.

Влюбленные замолчали. То, что Иаков всем сердцем прикипел к Рахели, и та тоже была охвачена необъяснимо прекрасным чувством, становилось ясно, стоило лишь взглянуть на прекрасную пару. Иногда, любуясь никого не замечающими возлюбленными, было просто завидно видеть огромное неземное счастье, которое они даже не пытались скрывать. И в то же время становилось страшно, безмерно страшно за их будущее. Ведь не ощущая опасности, опьяненные радостью жизни, не обращая внимание на окружающие препятствия, они, как бабочки на огонь, летели навстречу возможной гибели. В порыве отчаяния от невозможности быть вместе, пренебрегая волей богов и законами людей, могли решиться на непоправимое.

Солнце уже спешило покинуть небосвод, длинные тени причудливо изогнутых ветвей старого дерева создавали на поверхности пастбища причудливую картину. Пастухи потянулись к колодцу и неодобрительно поглядывали в сторону ничего не замечавших вокруг себя влюбленных. Совсем недавно они с радостью помогали своей любимице, незлобно подшучивали над неразлучной парой. Теперь же задержки влюбленных, заставляющие их ожидать у колодца возможность напоить овец, вызывали чувство досады.

Иаков поспешил собрать овец, рассыпавшихся по пастбищу. Оставив тягостные размышления возле выползших из земли корней, они поспешили к домашнему очагу, счастливые от постоянного ощущения рядом с собой любимого человека. И вновь не существовало вокруг никого и ничего, что было способно прервать их мысленный разговор. Скорее совсем не разговор, а сладостные воспоминания общения. Все неприятное, что им пришлось сказать или выслушать, улетучилось. Осталась лишь невероятная радость прошедшего дня, еще одного в череде подаренных им мгновений удивительно прекрасного познания любви и обожания.

Солнце склонялось к закату. Миновал еще один день. День нескончаемого счастья быть с человеком, понимающим тебя без слов, человеком, с которым тебя связывают незримые узы невиданного счастья. Как мало их было! Но еще меньше осталось. Неотвратимо надвигался момент прощания со свободной жизнью. Начиналось время вынужденной нелегкой работы и мучительного ожидания.

Через два дня Иакову вместе с Лаваном предстоит поездка в город, где будет составлен и подписан договор о семилетней службе, наградой за которую станет долгожданный брак с любимой Рахелью.

Невеселые мысли обуревали молодого мужчину, пока он проделывал уже знакомый путь к колодцу: «Никого не будет рядом. Ни одной родной души. Милая матушка ободряюще не взглянет на меня, не вздохнет участливо, глядя на своего любимца. Даже намеком не подскажет, правильно ли я поступаю. Ведь не стоит и надеяться на какое-либо снисхождение от Лавана, доверять тому, кто так боится потерять свою любимицу.

Ах, да! Ведь сейчас в городе находится и Лия! Вот кому повезло. В одно мгновение стать самостоятельной авилумой и разбогатеть! Неужели, это тоже промысел божий и еще одно посланное ему испытание верности Всемогущему? Но что мне до нее? До ее дерзких посягательств? Ни-че-го.

Скорее бы закончилась эта неопределенность, скорее бы начался отсчет этих долгих лет ожидания. Но как невыносимо трудно будет находиться рядом с Рахелью и не иметь возможности обнять ее!

Нет! Скорее в город! То, что предписано свыше, произойдет в любом случае!»