Текст книги "Сказка о принце. Книга вторая"

– А Изабель?

– Тоже здорова… – Лестин запнулся.

– Что? – резко спросил Патрик, оборачиваясь.

– Король официально сделал ей предложение, – неохотно ответил Лестин.

Принц сжал кулаки.

– Что ответила ее высочество? – спросил он очень спокойно.

– Просила дать ей время подумать. До лета.

Патрик вполголоса пробормотал несколько ругательств.

– А… если не согласится?

– Не знаю, мой принц, – вздохнул Лестин. – Господь милостив, и будем надеяться…

– К черту надеяться, – сквозь зубы проговорил Патрик. – Действовать надо.

* * *

Дом королевского садовника был небольшим, но уютным. Конечно, пока не выросли дети, он казался даже тесноватым, но теперь, для двоих, комнаты казались слишком просторными. Старая Лиз не раз вслух и про себя благодарила Бога за то, что на старости лет у них есть свой угол и в доме достаток; Ламбе отмалчивался. Он привык надеяться только на себя.

Когда Ламбе принес домой кадку с деревом из королевского кабинета, Лиз заворчала сперва: куда такая страховидина, и без того хватает, что цветы и саженцы по всем углам. Ламбе не слушал. Он поставил кадку с деревом в углу и, по выражению опять же Лиз, носился с ним, как мамаша с первенцем. Каждое утро обрывал засохшие листочки, проверяя, сколько осталось в живых, отгонял внуков, не позволяя даже приблизиться к тому углу, а зимой, когда задули ветра, переставил кадку к печке.

Увы, заботы его не приносили особенных успехов. К весне стало ясно, что деревце погибнет. Сухое и почти мертвое, стояло оно, грустно опустив ветви, и Ламбе, глядя на него, хотелось почему-то плакать. Он стал раздражительным и еще более ворчливым, то и дело ворчал на жену по пустякам – так, что однажды утром Лиз сказала в сердцах:

– Господи, хоть бы уж ушел ты работать скорей! Когда тебя нет, в доме жить легче.

Потом она просила прощения, а Ламбе, чего не случалось с ним с молодости, поцеловал ее в нос. Он не держал зла на жену, понимал, что виноват сам, но заноза в душе осталась.

Уже деревья потихоньку оделись нежным зеленым бархатом, а деревце в кадке так и стояло сухим и мертвым. «Выкинь ты эту заразу», – ворчала Лиз, а Ламбе все медлил. Все ждал. Загадал себе: в мае. Если до мая не пустит листочков – конец. Жалко, своими же руками обхаживал, а придется, видно выкинуть… или сжечь. Стоило представить, как будет оно лежать на свалке, печально подняв к небу сухие ветки, как Ламбе клялся себе: лучше сам сожгу, своими руками. Бог весть отчего, но старый садовник привязался к «сухой рогатине», как к малому ребенку.

А потом Ламбе заметил, что на одной веточке набухли три зеленые почки. И глазам своим не поверил. Ждал еще неделю, извелся сам и жену извел, по два раза в день таскал кадку от окна к печи и обратно. И когда одним сырым апрельским утром увидел на одной ветке три маленьких, нежных зеленых листика, заулыбался. Подмигнул деревцу, погладил листики – осторожно, едва касаясь – и заулыбался.

Лиз, выйдя с чашкой из чулана, аж руками всплеснула:

– Отец, да ты никак смеешься! Батюшки мои, свет Господень, что стряслось-то?!

Ламбе посмотрел на нее, седую, маленькую, с измазанным в саже носом:

– Весна, мать! Чуешь – весна.

– Ну, весна, и что ж? Весна-то уж с месяц как – иль только заметил? – но тут и сама увидела, еще больше удивилась: – Гляди, выжила-таки твоя рогатина. Вот уж не думала…

Подошла, пригляделась.

– И правда, живое. Надо же… Ну, отец, ты прям волшебник. – И усмехнулась, погладила его по голове: – А помнишь, как мы с тобой вишню сажали?

– Помню, мать, помню. У нас тогда Ярре и получился, в ту ночь… Помнишь?

Старая Лиз смотрела на него, седого и хромого, и показалось Ламбе, что восемнадцатилетняя хохотушка и певунья Лиз улыбается ему яркой молодой улыбкой.

* * *

Встав на ноги, Патрик – в качестве племянника господина ван Эйрека – стал обязан наносить родственные и соседские визиты. Надо сказать, многочисленные друзья и родичи «дяди» ничуть не удивились внезапному появлению у него племянника: видно, род ван Эйреков был настолько ветвист, что и сами они не могли подчас подсчитать, кто кому кем приходится. В поместье Августа Анри в прежние годы и трех дней не проходило без гостей. Приезжали родственники, приезжали старые сослуживцы хозяина; многочисленные отпрыски кузенов и кузин гостили в имении едва ли не каждое лето; казалось бы – что за радость уезжать из столицы (да даже и не из столицы) в провинцию? Тем не менее, здесь собиралось весьма разномастное общество. Господин Август Анри всегда слыл хлебосольным хозяином. В прежние времена, вздыхал он, в славные прежние времена, когда ничего и никого не нужно было бояться – о, какие споры до рассвета разводила здесь молодежь, какие бывали балы, как много вина лилось рекой, а еще больше – смеха, звонких молодых голосов, флирта, нечаянных поцелуев украдкой.

Минуло то время. Умерла жена, дочери выросли, повыходили замуж, разъехались по дальним гарнизонам, один из племянников живет в столице и забыл дорогу в нашу глухомань. Потому и увез сюда беглого каторжника мудрый лорд Лестин, что теперь здесь, в одном дне пути от Леррена, не стоило опасаться ни любопытных глаз, ни лишних ушей.

Тем не менее, гости все-таки приезжали. Раз в три-четыре недели в имение Августа ван Эйрека заворачивала очередная карета или сам «дядя» отправлялся проведать кого-то из старых знакомых. Разумеется, молодой повеса Людвиг ехал вместе с ним.

Патрик не спорил, понимая, что визиты эти – не просто дань вежливости. Присматриваться, замечать, слушать, втихомолку склоняя на свою сторону… как знать, где может пригодиться ему кто-то из этих людей; лордов, близких ко двору, у ван Эйрека в родне не водилось, но… мало ли, как повернется дело.

Но это было и хорошо, что не водилось, – его никто не смог бы узнать. Только однажды, уже в апреле, увидев в толпе гостей на именинах троюродной племянницы «дяди Августа» господина Кристофера ван Эйрека, ректора Университета, Патрик напрягся внутренне. Впрочем, все обошлось, господин Кристофер, увидев его, заулыбался, дружески потрепал по плечу и стоящим рядом с ним дамам охарактеризовал племянника как «несколько ленивого, но способного юношу, подающего надежды». Дамы благосклонно посмотрели на юного родственника, Патрик скромно потупил глаза, как полагалось по возрасту, и удостоился одобрительных замечаний, заявив, что собирается делать карьеру на ниве штатской службы. Случившиеся рядом две молоденькие девицы восторженно захихикали. Видимо, теперь у девушек на выданье в чести были не военные, а штатские служаки.

Обычно Патрик не танцевал – еще не позволяло здоровье, но в тот вечер, поддавшись желанию выглядеть благонравным племянником, пригласил на танец именинницу – девицу семнадцати лет с пухлыми розовыми щечками и наивными голубыми глазами. Правда, через два тура он вынужден был извиниться и проводить даму на место – нога немедленно отозвалась острой болью, но, кажется, дело было сделано: весь остаток вечера девица Луиза смотрела на него таким восторженным взглядом, что и слепому все было ясно. Потом, уже дома, перебирая в памяти события вечера, анализируя свои реплики и вспоминая разговоры в гостиной, Патрик подумал, что, наверное, зря так галантно рассыпал ей комплименты. Впрочем, спустя неделю она забудет его; наверняка у девицы есть жених, они обручены, семья давно подобрала подходящую партию. А им сейчас вряд ли можно увлечься: после каторги и ранений Патрик не питал иллюзий по поводу собственной привлекательности, да и мысли его совсем не в ту сторону бежали, а светская болтовня получалась у него сама собой.

Как показало время, он сильно ошибался.

Две недели выдались дождливыми, и после долгих ливней дороги порядком развезло. Однако к концу апреля погода, наконец, установилась. Правда, ветер задувал еще холодный, но солнце уже подсушило дороги, и они стали вполне пригодными для проезда. Весенняя страда была в разгаре, но местные дворяне, уставшие от вынужденного зимнего заточения (то метели, то мороз), наверстывали упущенное визитами, охотами, карточными играми.

Поэтому Патрик ничуть не удивился, когда, спустя неделю после их с «дядей» выезда на именины к имению повернула от дороги коляска. Господина ректора Университета и господина Лиона ван Эйрека, троюродного брата, Август Анри приглашал задолго до того – поглядеть на выращенные в оранжерее редкие цветы. Название их было столь мудреным, что даже сам ван Эйрек не мог его выговорить и, улыбаясь, называл их «прелестницами». Ярко-оранжевые с алыми прожилками, напоминающие садовые лилии бутоны гордо цвели на твердых, темно-зеленых стеблях в окружении неожиданно мелких листочков. Садовник Луи, вырастивший «прелестниц», скромно, но с достоинством стоял поодаль, всей фигурой выражая удовлетворение и гордость: вот, мол, мы какие, хоть и провинциалы, а выращиваем не хуже столичных-некоторых.

К ужину в этот вечер подали мясо, приготовленное по особому версанскому рецепту, и красное южное вино двадцатилетней выдержки. Любуясь игрой бликов на просвет, Патрик неожиданно вспомнил другое такое же вино, в которое подмешано было любовное зелье. И усмехнулся. Где она теперь, Анна? Чем обошлась ей та нелепая выходка?

– Я смотрю, вы совсем не едите, Людвиг, – нарушил его мысли Лион ван Эйрек. – Вам нужно больше есть, а вы голодаете.

– Он не голодает, – с улыбкой поправил его Кристофер, – он мечтает. Не стихи ли вы складываете, Людвиг?

– Этого добра за ним не водится, – заступился за «племянника» хозяин.

Господин ректор едва заметно улыбнулся. Он еще помнил, как по столице ходили переводы любовных виршей Востока, принадлежащие перу наследного принца.

Патрик рассмеялся.

– Увы, господа, мысли мои куда более прозаичны. А именно: влезет в меня еще кусочек пирога или уже некуда?

Старики засмеялись тоже.

– Вам, Людвиг, не скучно в нашей глуши? – полюбопытствовал Лион. – Вы же все-таки из столицы.

Патрик неопределенно пожал плечами.

– Когда как… Но у дяди хорошая библиотека. Да и здесь, помимо того, что глушь, прекрасная природа. Есть на что посмотреть.

– Да, – улыбнулся Кристофер ван Эйрек, – а еще местные красавицы…

– Кстати, насчет красавиц, – оживился господин Лион. – Людвиг, мальчик мой, признайтесь: чем вы так очаровали мою дочь?

– Простите? – Патрик недоуменно посмотрел на него.

– Вообразите, моя Луиза после именин только и говорит, что о вас. А для нее это не характерно. Мы ведь уже двоим сватам отказали: не по сердцу.

– Вот как? – поднял бровь хозяин. – И кто же сватался?

– Барон Фульер и один из наших, местных, захудалый. Там денег много, но род так себе… Эриден, слышали?

– О! – только и сказал «дядя». – И что же?

– А то, что моя дурочка ни на того, ни на другого и смотреть не хотела. Все ей, видишь ли, принца на белом коне подавай. Начиталась, глупая, заморских романов, вот и дурит теперь.

– А вы-то на что? – удивился Кристофер. – Как же почтение к старшим, долг дочерний?

– Да видите ли, – покряхтел Лион, – она у нас единственная. Да слабенькая, болела много. Оттого мы ее не неволим. Всему, чему хотела, учили. И рисовать она горазда – верите ли, иной раз любопытные картинки получаются. И читать не препятствовали. Вот и результат. Все ей идеал какой-то там нужен…

– Ну и молодежь пошла, – покачал головой Август.

– И не говорите! Ну да что уж теперь, – вздохнул Лион. – Ну вот, а с того бала она о вашем только племяннике, Август, и щебечет. Я уж думаю… – он усмехнулся и посмотрел на Патрика, – чем вы так очаровали ее, юноша?

Патрик улыбнулся.

– Не думаю, чтобы мной сейчас можно было интересоваться, господин Лион.

– Отчего же?

– После ранений и… – он поймал пристальный взгляд «дяди» и чувствительно прикусил язык. Едва не сказал «после каторги». Расслабился, твое высочество, едва не влетел. А ну-ка, будь осторожнее!

– Вы себя недооцениваете, – покачал головой Лион. – Впрочем, ладно, Людвиг, вы не красна девица, чтоб вас тут обсуждать. Да, господа, а не поехать ли нам на охоту? Господин Август, вы как отнесетесь к этой идее?

– Почему бы нет, – пожал плечами «дядя». – Людвиг уже вполне держится на лошади, да и я бы с удовольствием проветрился.

Лион хитро взглянул на Патрика.

– Вот и отлично. Моя Луиза прекрасная наездница и, полагаю, тоже захочет присоединиться к нам.

День понемногу угасал. В раскрытые окна повеяло прохладой. Старики перешли к камину, только Патрик остался сидеть возле убранного стола, задумчиво глядя в окно.

Закуривая трубку, Август спросил:

– Отчего вы не вывезете дочь в столицу, Лион? Для молодой девушки, мне кажется, больше шансов найти подходящего жениха там, а не здесь.

– Средств не хватает, – грустно ответил ван Эйрек. – Вы ведь не хуже меня знаете, как дорого нынче житье в Леррене. Я уж не говорю о нарядах…

– В столице теперь тоже не все так просто, – хмыкнул Кристофер. – Да и балов стало намного меньше.

– Отчего? – удивился Лион.

– Будет война, – хмуро сказал ректор. – Уже почти точно – будет война.

– С кем? – тихо спросил Патрик, сжимая пальцы.

Кристофер ван Эйрек усмехнулся.

– Вот уж не знаю, с кем сначала, с кем потом. Элалия и Версана – а вероятнее, что с обеими разом… официального объявления войны не было, но рекрутов набирают – вчера ехал мимо деревни, слышал: бабы выли, как по покойнику.

– Цены на железо поднялись, – сказал Август. – Вся тарская добыча, говорят, идет теперь в оружейни.

– И соль подорожала, – добавил Лион.

– Да? – удивился Кристофер. – Не замечал. А что до балов, так теперь у нас, чтобы устроить званый вечер или бал, нужно специальное разрешение от полиции.

– Как? – изумленно крякнул «дядя».

– Увы, – вздохнул Кристофер, попыхивая трубкой. – Политическая благонадежность, понимаете ли.

– Дожили, – усмехнулся Август. Встал – скрипнуло старое кресло-качалка, неторопливо прошелся взад-вперед по комнате.

– А еще, – Кристофер оглянулся на дверь и понизил голос, – у меня в Университете арестованы четверо студентов. Сто лет такого не было. Нет, я не спорю, мои подопечные далеки от идеала спокойствия, но чтобы арест… Можете себе такое представить?

– С трудом, – Август пошел вдоль стен, зажигая свечи в высоких подсвечниках. – Неужто смутьяны какие?

– Очевидно, нынешний король делает ставку на тюрьмы, а не на науку, – заметил Патрик.

Все трое собеседников оглянулись на него.

– Нынешний король по уши увяз в конфликтах с соседями, – проговорил Лион. –Поэтому вполне объяснимо, что ему некогда заниматься проблемами внутренними.

– Одно другому не мешает, – Кристофер отложил погасшую трубку.

– Царствие небесное Его Величеству Карлу Третьему, – вздохнул Лион. – В прежние времена все было совсем иначе.

– Но мы ничего не можем изменить, не так ли? – резко спросил Патрик.

– Увы, – Лион развел руками, сгорбился. – Что мы можем? Это дела большие, государственные.

«Дядя» Август внимательно смотрел на Патрика. «Не торопитесь, ваше высочество. Спокойнее и не так быстро», – прочел Патрик в его взгляде.

* * *

Охота собралась многочисленная и шумная. В здешних местах это – основное развлечение, причем, не только для мужчин, но и для дам. Нынешние леди почти все – отличные наездницы; да и то, когда коляска рискует увязнуть в грязи, куда как лучше ехать верхом, для чего-то ведь изобрели люди дамское седло, верно? Оттого и на нынешнем выезде глаза горели одинаковым азартом что у юного Герберта Эгерта, самого молодого участника охоты, что у почтенной Элеоноры фон Визен, толстой дамы, матери семерых сыновей, что у всех ван Эйреков, от «дяди» Августа Анри до молоденькой Луизы, дочери добродушного и хлебосольного господина Лиона, инициатора охоты.

Выехали рано, едва поднялось солнце, и рассчитывали пробыть в лесу до вечера. Крестьянские поля остались уже далеко позади, когда остановились и разожгли костры для разделки туш. В этих местах водилось множество волков; весенний их гон, правда, уже позади, но волчата еще не народились, а потому можно загнать серого в свое удовольствие. Говорили, что можно наткнуться и на медведей, но этих в последний раз видели здесь как бы не лет пять назад. Если повезет, они поднимут лося. Но уж зайцев, куропаток, лисиц добудут – это к гадалке не ходи.

Смех, ржание лошадей, лай собак, громкие голоса… Патрик, улыбаясь, смотрел на соседей, предвкушая быструю скачку по лесу, и азарт кипел в крови. Он любил охоту, всегда любил. Неужели все возвращается?

– Ну что, господа, в добрый час? – голос господина Лиона перекрыл смех молодежи.

Патрик пустил коня вскачь; воон в тот лесок, вперед.

Ему повезло – почти сразу он заметил лису и сорвал с плеча арбалет. Но рыжая оказалась хитрее и увела его к ручью, в низину; Патрик оторвался от основной охоты и очень скоро пожалел, что не взял с собой собаку. Ветки хлестали по лицу, конь мчался, не разбирая дороги…

– Патрик, – отец кричал сквозь шум, – бери правее! Гони ее сюда!

– Ваше высочество, – Ян, как всегда держался чуть сзади и правее, – осторожнее, овраг!

Патрик плавно спустил тетиву. Лиса, пробежав немного, остановилась, заскулила, закрутилась на месте, пытаясь ухватить зубами стрелу, застрявшую в боку.

– Есть, – завизжала малышка Изабель, – есть!

Небо! Небо закрутилось в сплетении ветвей, ветер ударил по лицу. Патрик покачнулся в седле, выронил поводья. Конь, почуяв свободу, пошел медленнее, перешел с галопа на рысь, а потом на шаг.

– Что с вами, ваше высочество? – это Вета, сейчас она догонит, слетит с коня, подбежит… Не надо!

Горячее солнце било по плечам, по непокрытой голове, шляпу он потерял. Патрик медленно, провел ладонью по мокрому лицу. Спешился, без сил опустился в траву.

Господи, Господи… велика Твоя воля и всемогущ Ты… за что караешь?

Он молча закрыл лицо руками.

Сколько-то времени минуло – сколько? – когда пробился сквозь черноту встревоженный девичий голосок.

– Господин ван Эйрек, что с вами?

Медленно, с усилием принц отвел от лица ладони. Раскрасневшаяся, растрепанная, неведомо откуда взявшаяся Луиза ван Эйрек смотрела на него испуганно и восхищенно.

– С вами все в порядке, господин ван Эйрек?

– Да, – выдавил он, – да. Это… просто немножко устал.

Девушка соскочила с коня, подбежала, опустилась на колени, приминая краем синей амазонки густые метелочки травы.

– Может, к доктору?

– Пустое… Все пройдет.

– Вы сможете встать?

Больше всего ему хотелось лечь прямо здесь и не шевелиться. Перед глазами плыло, внутри – пустота. Руки дрожали так, что Патрик с силой сжал пальцы.

– Да… наверное.

Нельзя. Надо встать. Не стоит пугать девочку.

– Обопритесь на меня, господин ван Эйрек. Я доведу вас до лошади.

– Не надо… – это отрезвило, обморок был бы сейчас совсем некстати. – Сейчас… здесь рядом ручей.

Луиза сдержала слово и никому ничего не сказала. Когда они присоединились к основной охоте, оказалось, что никто не заметил их отсутствия. Патрик удивился, как много прошло времени – день перевалил за половину. Луиза уверяла, что нашла его случайно; она не заблудилась, но намеренно оторвалась от всех, чтобы поездить по лесу в одиночку. Она не очень любит охоту, ей жаль бедных зверушек. А господин ван Эйрек, верно, привычен, он ведь мужчина?

Щебетание девушки забавляло, но в целом Патрик от души желал, чтобы на месте нее очутился ну хоть кто-нибудь другой. Не хватало упасть в обморок на глазах восторженной дурочки.

Впрочем, дурочкой Луиза, кажется, не была, в щебете ее порой проскальзывали вполне дельные замечания и мысли. Она много читала – правда, все это были дамские романы, привозимые из-за границы или изданные лет пятнадцать назад. За всю жизнь девушка ни разу не выезжала никуда дальше родного поместья и оттого готова была слушать рассказы о столице круглые сутки. Другое дело, что сам Патрик не очень расположен был рассказывать. Она действительно неплохо рисовала, и Патрик, имевший в свое время возможность познакомиться с лучшими полотнами художников Лераны, Версаны, Элалии и Залесья, нашел ее работы очень и очень недурными. Он сделал несколько замечаний, принятые девушкой с благодарностью искренней и оттого очень трогательной – обычно художники ревниво относятся к критике и готовы защищать свои творения всеми силами. Впрочем, Патрик подозревал, что она и самую черную несправедливость восприняла бы легко, если бы та исходила от столичных жителей. Отчего-то – Бог весть, отчего – Луиза благоговела перед Лерреном и страстно мечтала попасть туда… только вот папенька теперь даже не обещает. Семья ван Эйреков действительно была небогата.

По здешним местам Луиза считалась неплохой невестой. Очень миловидная – кругленькая той приятной тугой полнотой, что считается признаком здоровья и достатка, с темными пушистыми локонами и ярко-синими глазами, с вздернутым задорным носиком и пухлыми губами. К тому же веселая, неутомимая наездница, и смеется звонко, словно колокольчик, на душе теплело при виде ее сияющей молодости. Скромная, как и подобает девице на выданье, безупречно воспитанная… если б не малое приданое, много б нашлось кандидатов на ее руку.

После той злополучной охоты они встречались еще несколько раз. На обеде у «дяди»; на дне рождения у соседа, того самого Пауля Эридена, за которого сватали Луизу; и по приглашению самого Лиона ван Эйрека, безусловно, заметившего, с какой приязнью смотрит дочь на молодого соседа. А что сосед ей дальний родственник, то делу вовсе не помеха, вон сколько браков с кузинами на счету нынешнего дворянства, и кому от этого хуже? Господин Август Анри с подобными рассуждениями не соглашался, но и не спорил открыто, предпочитая выжидать.

В последних числах мая вновь начались дожди. Патрик, на непогоду маявшийся болью, отказался от приглашения дяди съездить навестить дальнего соседа и остался, таким образом, один. Дядя обещал вернуться через три дня к вечеру. Весь первый день, когда ненастье зарядило особенно сильно, принц почти не вставал. Злость на вынужденное безделье вперемешку с надоедливой, ноющей болью выматывала, и большую часть дня он провел в полудреме, пытаясь читать, но тут же откладывая книгу.

К вечеру следующего дня развиднелось. По небу еще мчались рваные, темные тучи, но сквозь них уже проглядывало солнце. Холодный ветер гнул ярко-зеленую листву, стучал ветками по окну. Стекла тихонько дребезжали…

После обеда Патрик прилег в кабинете «дяди» на диване, укрывшись пледом. Накануне он отыскал в библиотеке «Сочинения господина Аврина, путешествующего по Западному пределу Лераны в год 1525 от Рождества Христова»; книжица оказалась занимательной. Знобило, слегка болела голова. Неужели опять лихорадка?

В саду стучал топором плотник, обновляя крышу сарая. Мерный этот стук казался то грохотом подков, то треском поленьев в костре. В том костре, у которого они сидели с Ветой. Или это дятел долбит дерево… долбит, усевшись на ветку, склонив голову набок. Черные глаза-бусинки поблескивают, хвост взъерошен. Дятлу надо выдолбить гнездо, чтобы выполнить норму. А ему, Патрику, тоже надо выполнить норму… какая тяжелая тележка, цепь путается, цепляется за ручки, и совсем нет сил. Он опустился на землю, а Ян тянет его, трясет за плечо….

Кто-то осторожно потряс его за плечо.

– Господин Людвиг, вы не спите?

Патрик ошалело заморгал, рывком сел.

– Кто здесь?

Старый слуга наклонился над ним.

– Вам, может, постель раскрыть? Что ж вы на диване-то, господин Людвиг…

Уффф…..

– Оставь, – Патрик перевел дух, – не надо. Я сейчас встану. Что тебе, Луи?

– Почта, господин Людвиг. Изволите посмотреть или оставить дядюшке?

– От кого? – зевнув и поежившись, спросил Патрик.

– От господина Лиона ван Эйрека. И еще… вот это – вам. В собственные руки передать велено.

– Мне? – сонливости как не бывало. Неужели от Лестина?

Но почерк был незнакомый и как будто несколько детский. Узкий белый конверт из плотной бумаги пах, кажется, слабым ароматом цветов. Обратного адреса не было. Господи, неужели… неужели Вета?! Сердце заколотилось, как сумасшедшее.

Но нет, откуда ей знать его нынешнее имя…

Патрик рванул конверт дрожащими пальцами. Развернул лист…

Нет… не она. Она назвала бы его по имени…

«Господин ван Эйрек!

Нет, не так. Господин Людвиг. Просто Людвиг.

Я могу называть Вас только так, потому что то, что я хочу Вам сказать, не терпит иного обращения. Мне очень нелегко это написать, Людвиг, и я надеюсь, что Вы поймете. И услышите меня.

Я бы ни за что на свете не открыла Вам так скоро того, что хочу открыть, если бы не сложились так обстоятельства. Но теперь у меня просто нет выхода. Потому что вчера ко мне посватался господин Лейдниц из Леррена. И теперь отец торопит меня с ответом.

А я знаю, каким будет ответ, и знаю, как расстроится отец. Потому что он любит меня и мечтает устроить мою судьбу наилучшим образом.

Но я не вижу этой судьбы без Вас, Людвиг.

Людвиг, я люблю Вас. Я знаю, девушка не должна говорить эти слова прежде, чем ей признается кавалер. Но что же делать, ежели таковы обстоятельства. Я надеюсь, Вы не сочтете меня жеманницей, которая вешается на шею мужчине. Верьте, я бы не решилась, я бы молчала, если бы… Если бы не мое чувство, о котором я больше не могу молчать.

Я люблю Вас, Людвиг. Я могла бы сделать Вас счастливой, если бы Вы того пожелали. Ведь мы похожи, мы многое видим одними глазами. Нам нравятся одни и те же вещи, мы выросли похожими, мы даже думаем одинаково… верьте, это не просто совпадение, это – знак, это – судьба.

Мы небогаты, Вы это знаете. Но я не хочу выглядеть в Ваших глазах охотницей за богатым мужем. Моя семья сделает мне приличное приданое. У нас есть свой дом, имение, и если в столице Вас ничто не держит, мы могли бы поселиться здесь. Видите, я все продумала. Я рожу Вам сыновей, мы будем счастливы. Верьте мне, Людвиг! Я не мыслю жизни своей без Вас; кажется, я всегда ждала только Вас одного и вам одному предназначена.

С трепетом жду ответа Вашего. И надеюсь, что Вы сохраните это письмо в тайне ото всех хотя бы из жалости ко мне.

Остаюсь всегда Ваша,

Луиза Патрисия Эмма ван Эйрек».

* * *

Следующим утром Патрик поехал в имение ван Эйреков. «Дядя» Август, услышав, куда направляется мнимый племянник, лукаво улыбнулся, потрепал его по плечу и разрешил взять лучшую лошадь. Патрик вздохнул украдкой: кажется, его всерьез вознамерились женить. И это даже несмотря на то, что господин ван Эйрек отлично знает о том, кто на самом деле его «племянник» и что ждет его впереди. А может, подумалось, хоть и знает, да так и не верит до конца и надеется на тихую семейную жизнь юноши, к которому Август, кажется, всерьез привязался.

Дорога к имению Лиона ван Эйрека шла лесом и порядком размокла, копыта лошади скользили, пришлось ехать шагом. Патрик пытался представить себе, что и какими словами он скажет девушке, но так ничего и не смог придумать. Одно он знал точно – нужно объясниться как можно скорее, чтобы не мучить Луизу напрасными надеждами. Сказать ей, что любит другую и обручен? Формально это не так, но ведь их с Ветой можно считать обрученными на самом деле. Сказать, что жизнь его непредсказуема, и он сам не знает, что будет с ним завтра? Это значит открыться, нет, этого не нужно. Словом, спешиваясь у крыльца ван Эйреков, принц пребывал в совершеннейшей растерянности.

На его счастье господина Лиона не было – уехал по делам к кому-то из соседей. В доме было тихо, только где-то в задних комнатах смеялись и пели служанки. Патрик попросил доложить о нем мадемуазель Луизе и, ожидая, подошел к окну. С грустью глядя на потрепанную дождем молодую траву, подумал о том, как, должно быть, тихо и размеренно протекает жизнь в этом доме… и как некстати ворвался в эту жизнь, где все определено на много лет вперед, он сам – со своим прошлым и совсем неопределенным будущим, с повисшей на волоске самой жизнью, с потерями и бедами… зачем он этим простым, милым людям? Быть может, стоило вовсе никогда не встречаться с ними, чтобы не навлечь на этот тихий дом горя? Узнай нынешний король о том, что ван Эйреки…

Легкий топот шагов прервал его мысли – чуть задыхаясь от волнения, сбежала по лестнице Луиза и смущенно и радостно улыбнулась ему. Темные ее локоны были по-утреннему подобраны на затылке, совсем простое светлое платье облегало полную фигурку, пальцы перемазаны красками – рисовала? В глазах девушки стояла тревога и вопросы: прочитал ли господин Людвиг ее письмо? Зачем он приехал? И с чем он приехал?

Патрик склонился к руке девушки.

– Мадемуазель Луиза, вы сегодня восхитительно выглядите, – улыбнулся он. – Я ехал к вам, чтобы засвидетельствовать свое почтение господину ван Эйреку, но судьба подарила мне более очаровательную собеседницу.

Луиза засияла.

– Простите, господин ван Эйрек, что заставила вас ждать – я рисовала наверху.

– Надеюсь, вы покажете мне ваши новые работы?

– Да, безусловно. Но садитесь же, садитесь, пожалуйста. Выпьете что-нибудь?

– Нет, мадемуазель, благодарю. То есть с удовольствием, конечно, но чуть позже. Мне… нужно поговорить с вами.

Луиза вспыхнула.

– Тогда… тогда мы можем пройти в библиотеку. Отец вернется к обеду, и пока нам никто не помешает. Вы останетесь обедать у нас?

– Да. Благодарю… Луиза.

Библиотека у Лиона ван Эйрека была небольшой. Как многие провинциальные дворяне, сам хозяин не читал почти ничего, кроме молитвенника; жена его, госпожа Эмма, предпочитала чтению вышивку и хозяйственные хлопоты, поэтому почтенное семейство собирало книги для детей. Однако брат Луизы уже давно жил отдельно, поэтому все, что было скоплено за долгие годы, принадлежало девушке почти безраздельно. Почти – потому что часть сочинений родители сочли все-таки неподходящими для девицы. Но поскольку они не слишком часто интересовались, какой роман ночует у дочки под подушкой, Луиза могла заглядывать в книги любого содержания. Оттого, быть может, смелыми были и ее мечты… только мечты, потому что реального предмета приложения чувств у нее до недавних пор не возникало. Кто же мог предположить, что молодой племянник соседа и родственника окажется ну словно списанным со страниц любимого романа?

Небольшая квадратная комната служила, видимо, не только библиотекой: в двух стоящих у окна креслах валялись клубки яркой пряжи и вязальные спицы, на полу стояла рабочая корзинка, полная ниток. Но стол, покрытый зеленой запыленной скатертью, был девственно пуст, если не считать развалившегося на нем огромного кота ярко-апельсинового цвета. Кот при звуке шагов поднял голову и окинул входящих презрительным взглядом. Очевидно, он считал эту комнату и этот стол своей безраздельной собственностью и не собирался уступать лежбище кому бы то ни было, даже если это будет хозяин дома.

Луиза, впрочем, не тронула кота. Она плотно прикрыла дверь, торопливо собрала пряжу и спицы, переложила их на стол (к вящей радости зверя, который тут же тронул клубки когтистой лапой, раскатил по полу… подумал, стоит ли гонять игрушку по комнате, но счел, видимо, ниже своего достоинства заниматься таким ребяческим делом и снова лег). Девушка опустилась в кресло; сел и Патрик.