Текст книги "Регресс"

Больше всего мне хотелось сейчас вернуть всё обратно, откинуть время назад. Если бы можно было возвратиться к тому моменту, когда я счастливый целую перед алтарем не менее счастливую, чем я Эльзу.

Тогда я бы смог что-то изменить, прожить жизнь как-то по-другому… Всё было бы иначе. А теперь?… Что это будет за эксперимент, который, обойдя препоны Системы, даст мне ещё один шанс. Смогу ли я обрести по-настоящему новую жизнь?

Наконец, я зашел в вагон. Занять своё место я смог только после того, как догадавшись приложить билет к ручке сиденья, заставил замолчать надоедливый динамик. «Регистрация не пройдена» – громогласно твердил он. Робко бросив взгляд на прочих пассажиров, я понял, что никому из них до меня дела нет. Проворно распихивая свои вещи по полкам экспресса, чиркая билетами по ручкам кресел, они рассаживались по местам. Мой сосед – мужчина лет тридцати пяти – расположившись рядом, тут же принялся с деловитым видом листать не электронный, а напечатанный на бумаге какой-то посвященный бизнесу журнал. К моему удивлению салон поезда выглядел довольно новым, однако, не оснащенный ни игровыми консолями, ни экранными для просмотра фильмов, ни даже электрическими розетками для подзарядки батарей планшета он не оставлял мне надежды на то, что в дороге я не буду скучать. Мне ничего не оставалось, как уставиться в окно. Там, за стеклом готовящегося к отправлению в Квебек экспресса я увидел мрачный город. Тусклые лампы фонарей, может быть в последний раз, освещали для меня серые, угрюмые стены… Я понял, что не знаю того, что мне предстоит. Там, где-то наверху, оставалась моя прошлая жизнь. Здесь, между стен Мидлтауна, я провел самые необычные в своей жизни часы. Роковая случайность и страх перед будущим гнали меня из родного города прочь. Поезд тронулся, я уезжал. Не так я хотел прощаться с Индианаполисом, не туда хотел бы проделать путь…

Поезд, набирая скорость, понесся вперед. Профили серых зданий замельтешили за стеклом. Странно, но ни разу находясь внизу, я не вспомнил о своей работе. Те идеи, которые занимали меня в Аптауне, отошли на второй план. Новая, увиденная мною жизнь, полностью затянула сознание. Мне безумно хотелось позвонить Майку, хотелось поделиться с ним тем, что довелось мне пережить. Но звонить было нельзя, Майк запретил. А ведь он был, пожалуй, единственным человеком, который представлял, как в дальнейшем должна сложиться моя жизнь. Кем был тот безумный профессор, который согласился поработать надо мной? Чем закончится для меня его эксперимент?…

Между тем, мы приближались к окраине города. Здания становились всё ниже, дорога всё круче уходила вниз. Посветлело, мы покидали город. Я оглянулся назад. Что же увидел я?… Ужас! Облако серого смога и горы мусора, высыпающиеся из промежутков между домами. Молчаливым упреком несовершенствам нашей цивилизации представился мне этот пёстрый, гниющий покров. Бездумно сбрасываемые вниз отходы покрывали всю землю. Надушенный ароматами благовоний Аптаун не хотел признавать этого, он стремился ввысь. Мы хотели убежать от проблем, от испорченной нами же земли. С боков дымили трубы заводов.

Я уезжал из города, над которым кружились бесчисленные черные стаи ворон.

Едкий запах отходов стал пробиваться внутрь вагона, включилась система вентиляции. Она очистила воздух, я же, найдя пластиковую затворку, прикрыл ею окно. Когда я, не выдержав скуки, поднял её снова, я был поражен. Никакого мусора, никакого намека на близость города, только гладь сочной зелени простиралась за окном. Путешествуя до этого момента лайнерами, никогда раньше я не видел того, что находилось внизу. Взмывая ввысь, за облака, самолет не давал возможности разглядеть землю. Я улетал из Аптауна одного города и приземлялся в такой же другой. Сегодняшняя моя поездка позволяла рассмотреть территорию между городами. Сейчас, наш поезд двигался среди зелени лесов, перемежающихся с простором полей. Зная только теоретически о существовании массивов растительности, теперь я видел их вживую. Нетронутая человеком природа изумляла своей красотой. Каждый кустик, каждое деревце представлялось мне совершенным, а буйство красок было несравнимо ни с чем. Солнце, то самое солнце, которое в Аптауне боязливо пряталось за остроконечные шпили крыш, тут озаряло всё небо. А небо… Это был не жалкий синий лоскуток, это о невообразимо огромное пространство, сравнимое по размерам с самой землей. Моя рука потянулась к камере. Но никакой снимок, никакая запись не в силах были передать той идеальной гармонии, которую я видел перед собой. Вот она, безлюдная, вечная природа! Она существовала до и будет существовать после нас! В этот миг мне показалось, что только тут, вдали от городов и возможна истинная жизнь.

Заворожено я смотрел за стекло. Пейзажи сменялись один за другим, когда там, вдалеке, за ярко-желтого цвета полем, я разглядел верхушки крыш. Это были чудесные, почти сказочные домики. Двухэтажные, аккуратно выкрашенные, волшебной мозаикой черепицы пестрели они над зеленой листвой. Милые дворики, со стрижеными газонами напомнили мне что-то далекое, родное… Это были воспоминания из детства. Сады, ферма… Одна из моих игрушек была такой. Кто бы мог подумать, что то место, которое всегда казалось мне совершенно нереальным, в действительности существовало. Вот оно было сейчас передо мной. Фигурки пасущихся на лугу животных, силуэты трудящихся возле своих домов людей… Всё было как тогда, только на этот раз реальным. В этих домах жили люди. Как им удавалось существовать здесь? Что помогало им обитать вдали от больших городов, в месте, на которое, наверняка, не распространяла своё действие Система? Почему они не боялись жить вот так, открыто? Кто защищал их от врагов – воров, мародеров, убийц? Было ли у них что-то, эффективнее Системы слежения? С помощью чего они сохранять порядок вокруг?

Равнины за окном сменились холмами, а я продолжал размышлять. Так ли нужна нам Система? Там, в Мидлтауне, я видел, что людям удается её обойти. Даже если мы оснастим сканерами и датчиками каждый уголок, каждый сантиметр пространства, поможет ли это нам? Можно ли создать что-то совершеннее Системы? Ведь Система защищает нас от нас самих же. Можем ли мы сами контролировать свои поступки? Сумеем ли не из страха, а повинуясь искренним убеждениям стать теми, кто не способен причинить другим вред?

Сейчас я и сам собирался обойти Систему, я хотел обмануть всех. А если эксперимент с моим участием удастся? Тогда сотни людей смогут, подобно мне, меняя внешность обходить существующий закон. А если эксперимент постигнет неудача? Что будет тогда со мной? Что это за сумасшедший профессор? Кто этот человек?…

У меня было много вопросов и слишком мало ответов. Я задремал…

Когда я проснулся, за окном было уже совсем темно. Поезд продолжал свой путь. Теперь он двигался во мраке наступившей ночи. Моя спина затекла. Не привыкнув к столь длительным переездам, моё тело болело. Я попытался размяться, поерзал на кресле, но желанного облегчения не получил. Сгибаясь от ноющей боли, потирая руками поясницу, я заковылял туда, откуда в вагон проникали запахи свежеприготовленной еды.

Ведомый дразнящими ароматами пищи, я пробирался сквозь притихшие при наступлении ночи вагоны. Я остановился только тогда, когда набрел на обычную мидлтауновскую забегаловку, только теперь уже на колесах. За стойкой у стены человек в помятом белом фартуке кидал в печь за полуфабрикатом полуфабрикат. Несколько хлипких столиков, поставленных у другой стены, были свободны. В дальнем углу зала, я заметил развалившегося за столом человека. Заняв единственное в этом зале мягкое кресло, он выглядел подвыпившим. Поддавшись разыгравшемуся от вкусных запахов аппетиту, не видя здесь ничего другого, уныло я принялся накладывать на тарелку распаренные, раздувшиеся от нагрева в печи куски. Теперь уже эта еда не казалась мне столь привлекательной, как утром. Это тогда, в первый раз запах её мог обмануть меня, теперь же, мой включившийся разум твердил мне, что эта еда вредна. Я понимал, что содержимое моей тарелки сплошь состоит из подрывающих здоровье синтетических компонентов, но как только первый кусочек этой пищи оказался у меня во рту, я снова забыл обо всём. Не в силах сопротивляться власти химических добавок и усилителей вкуса, я, как и утром, принялся набивать свой живот. Не будь я ученым, я бы никогда не догадался о том, что происходит в Мидлтауне. Однако теперь, поглощая то, что ели Мидлтаунцы каждый день я был практически уверен в том, что знаю причину той суеты, которая царила повсюду вокруг. Свободный крелатин – неизбежный продукт всех химических добавок, приводящий у животных к накапливанию мышечножировой массы, у людей вызывал хронический переизбыток энергии. Я был готов поспорить, что все Мидлтаунцы мало спали, испытывали постоянные приступы беспокойства и… вряд ли доживали до пятидесяти лет. Всегда молодые, всегда энергичные, они покидали жизнь в рассвете лет. Никто из них, видимо, даже не догадывался, каким образом меняла работу их организмов потребляемая ими еда. Они, наверняка, считали, что всё происходящее с ними вполне нормально. Кто, как и когда подменил им этими биосинтетическими суррогатами нормальную еду? Гнался ли тот человек за дешевизной, не зная о последствиях такого шага, или сознательно истреблял среднеуровневых людей? Ведь, если подумать, значимость Мидлтаунцев в социуме не так уж велика. Они ничего не производят, как нижние даунтаунцы, ничего не изобретают, подобно жителям поднебесного Аптауна. Занимаясь рутинным бумажным трудом, мидлтаунцы относились к тому уровню города, в котором просто перераспределялся денежно вещевой поток. Та работа, с которой вполне могли справиться цифровые программы, породила целый общественный слой. Так ли нужны были все эти люди?… Пребывая в вечной суете, создавая вокруг себя видимость собственной значимости, они не понимали, что никто даже не заметит их уход. Мидлтаун вполне можно было бы упразднить, но для чего-то он оставался по-прежнему существовать… Не для того ли, чтобы аптаунцы спускались сюда?

Покончив со своим поздним ужином, радуясь тому, завтракать я буду уже «здоровой» пищей наверху, я принялся разглядывать того единственного посетителя, который развалился в кресле за столиком в углу. Его лицо показалось мне поразительно знакомым. Где и когда я мог видеть его? Одежда этого человека, правда, изрядно потрепанная и помятая, своим стилем и покроем выдавала в нём представителя или бывшего представителя Аптауна. Человек всё время пил… То и дело, он отхлебывал из горлышка бутылки. Я силился вспомнить, где же мог раньше повстречать его… Наверняка, это было где-то наверху… И тут меня осенило. Это же был Тони Доно. Человек, сидящий сейчас в углу зала, был не кем иным, как известным в прошлом актером и певцом. Фильмы с его участием я смотрел ещё подростком. Я был удивлен. Неужели это и правда был он? Тот самый Тони?… Кумир миллионов, правда, сильно постаревший, но тем не мене не утративший знакомые черты, сидел в углу зала за столом. Он же идол, звезда! Живой, настоящий Тони Дано был сейчас передо мной! Но что делал Тони тут, в среднеуровневом поезде на полпути по дороге в Квебек?

Не знаю, как бы повел я себя при встрече со знаменитостью в Аптауне, но здесь, в свободном от всяких предрассудков месте, я, не задумываясь, направился к соседнему столику.

– Вы Тони Дано? – потряс я готового в любой момент уснуть незнакомца. Тот поднял голову, недоверчиво покосился на меня и спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Ну фильмы… Фильмы с вашим участием… Я даже посетил когда-то ваш концерт…

Глаза незнакомства засветились.

– Садись, садись…, – захлопал он рукой по свободному стулу.

Я присел.

– Ты и правда помнишь меня? – спросил Тони, наполняя для меня стакан.

– Ты видел мою «Жару», «Восстание»?

– Да, и «За гранью», и «Бездну»…

– Да уж, хорошие были времена…, – сказал Тони, снова отхлебнув из бутылки.

Я тоже сделал глоток. Мутная жидкость в стакане оказалась на редкость крепкой. Она больно защипала нёбо и обожгла язык. Тони пододвинул мне тарелку с начатой едой.

– И что тебе нужно от меня? – вдруг насторожился он.

– Да ничего…, – развел я руками, не зная, что и ответить. – Хотел убедиться, что это именно вы. Я ведь вырос на фильмах с вашим участием. Вы были моим кумиром.

– Поклонничек, надо же!..

Пространство разрезал громкий скрежещущий звук. Тони Дано захохотал.

– Ну и кто я теперь? Кто? Да никто! Я теперь ничто, ноль. Ни денег, ни голоса, ничего… Да и из поклонников вон только ты…

Я молчал.

– Вот оно где всё, – постучал Тони по стеклу бутылки. – Вот сюда всё ушло. Думаешь, кто-нибудь помнит теперь обо мне? Все разбежались, все… Для всех я умер! Они списали, отправили меня сюда, вниз и забыли…

– Я вас помню… – сказал я.

– Ты?! Да ты знаешь, сколько у меня было поклонниц? Толпами собирались… Днями стояли под моими окнами, а теперь… – Дано махнул рукой.

– Почему вы бросили сниматься? Почему не даете концерты? Вы же были так популярны… – поинтересовался я.

– Как же… Концерты…, – заворчал Дано. – Какие там концерты…

– Вы больны? – участливо поинтересовался я.

– Как же болен… Жди… Списали меня, выкинули, отправили вниз…

– За что? – возмутился я.

– Да… ну наверно было за что… Ну, конечно, ничего криминального… Но Система решила, что в высшем обществе мне не место…

– Вы теперь живете в Мидлтауне?

– Да, – недовольно отвернувшись, ответил Дано. – В Мидлтауне города Квебек.

– Но вы же были таким известным! – продолжал удивляться я. – Вы же знаменитость! Неужели и вас посмели…

– А для Системы все равны, – ответил Дано, снова отпив из бутылки.

Тони Дано – я вспомнил, как гремело это имя лет пятнадцать назад. Выходец из низов он ещё подростком обнаружил свой невиданный талант. Его голос… Благодаря ему, Тони удалось буквально взмыть наверх. Он будоражил, очаровывал зрителей. Его принял Аптаун, высший свет. Он собирал многотысячные залы, многомиллионная толпа его поклонников росла. Настоящий успех к Тони Дано пришел после его роли в кино. Это был фильм «Безумный музыкант»… Ярким, отчаянным, смелым запомнился мне Тони и вот… Теперь, в кресле передо мной сидел размякший старик.

– Э, да знаешь какая у меня была жизнь…, – окунулся в воспоминания Тони, не забывая отхлебывать из почти уже опустевшей бутылки. – Личный самолет, дом в двадцать этажей на самой верхушке Аптауна… Президент за руку здоровается, его жена ни одного моего концерта не пропускает… От поклонниц нет проходу… Всех возрастов, всех мастей… Девчонки из Мидлтауна любыми правдами и неправдами поднимались ко мне наверх, только чтобы возле моих дверей постоять… А их потом вниз, навсегда, без права подниматься наверх, блокировали… Всё было и слава, и почет, и любовь… Как новый фильм – так только Тони Дано, как награда – так мне…

Дано замолчал.

– А потом? Что потом с вами случилось? – сгорая от любопытства стал теребить его я.

– Болезнь, – ответил Дано. – Вот эта болезнь, – сказал он, снова постучав по стеклу бутылки. – Никакие доктора не смогли меня отвратить от этого. Не помогли… Гады! А ведь тогда всё было бы иначе…

Мне было жаль его. Я вспомнил, как резко оборвалась его карьера. Сначала он гремел повсюду, а потом… Тони Дано просто сгинул, исчез.

Его лицо перестало появляться на экранах, его имя пропало с афиш.

– А, да что там с тобой говорить…, – махнул рукой Дано, принимая меня, видимо, за средненького мидлтаунца. – Ты же даже не представляешь, как это, когда всё дозволено… Слава, деньги, престиж… Все носят тебя на руках… Твой талант дает тебе столько, что ты не знаешь, куда девать горы того, что имеешь… У тебя есть всё и что, что дальше?… Куда стремиться? О чём мечтать?… Скажу тебе честно, Аптаун разочаровал меня. Он не даёт новых впечатлений, а только заковывает тебя во всё более жесткие рамки. Мне нужен был Мидлтаун. Сначала один спуск в месяц… Потом раз в неделю… Потом через день, потом каждый день… Знаешь, почему Аптаунцы так бояться опуститься сюда? Знаешь, почему сначала так ревностно оберегают себя от нижнего мира?… Потому что тут, развлекаясь, тратя заработанные гонорары ты рискуешь увязнуть во всём этом, ты можешь больше уже никогда не подняться. Да нет, не потому, что Система не допустит тебя… Я в течение нескольких лет, делал внизу всё что хотел, а потом беспрепятственно проходил наверх. Нет… В этих бесконечных пьянках, потасовках, разврате я забыл о том, что мне нужно… Мне стало казаться бессмысленным собственное творчество, стали ненавистны часы, проведенные за работой… Я хотел только одного – ничего не делать, ни о чем не думать и просто отдыхать… Мне хотелось новых ощущений, а потом, когда всё это прошло и я попытался подняться наверх, никто там меня уже не ждал… Обществу наверху не нужен был алкоголик, потерявший свой талант и голос… Система больше не пропускает меня туда. Сколько трудов, столько врачей… Всё бесполезно… Идеальному обществу, идеальным людям такой, как я больше не нужен! Верх, это общество избранных, не имеющих права на ошибку…

Я очень хорошо его понимал.

– В детстве я всегда мечтал выбраться наверх, – продолжал Дано. – Я родился внизу, в Даунтауне… Ты вообще знаешь, что такое Даунтаун?… Беспросветная бедность и труд. Труд, труд и труд… Нескончаемая работа, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Ещё мальчишкой я поклялся, что выберусь оттуда… В шесть лет мне пришлось пойти работать на завод, а в десять я, раздобыв чужой идентификатор, пробрался в Мидлтаун… Сначала прятался по углам, спал на улице, а потом мне удалось устроиться работать уборщиком в одну из столовых. Мне повезло, в Мидлтауне вводилась система слежения по биометрическим параметрам, а не по цифровым идентификатором, при перерегистрации я был уже занесен в Систему, как житель Мидлтауна. К тому времени я знал, что наверху есть другой, совершенно другой мир. Я стал бывать в тех местах, куда любили ходить спускающиеся сверху Аптаунцы. Для меня они были боги… Пришедшие из поднебесного города, они несли в себе надежду на то, что на свете всё-таки существует счастливая жизнь. Они сорили деньгами, неустанно веселились и могли позволить себе всё, что угодно, а потом снова уходили наверх. Всеми силами я пытался найти возможность попасть туда, но пробраться наверх безграмотному сироте было не под силу. Система надежно защищала от меня высший мир. Второй раз мне повезло тогда, когда пьяный развратник Зарим Реграт открыл во мне голос. Он всегда заставлял меня петь после… Ну да… тогда я не брезговал ничем… Реграт был известным режиссером. Это он снял мой первый фильм. А потом… Я неожиданно стал знаменит. Мой голос открывал передо мной любые двери… Я, наконец-то, попал в Аптаун. Да не просто попал, я влетел, ворвался туда… Та самая Система, которая когда-то не давала мне перейти границу верхнего уровня, теперь открывала передо мной все двери… Самые престижные места Аптауна, теперь я везде был вхож… Восторги зрителей, внимание прессы, знакомство с самыми влиятельными людьми… Мой голос, мой неожиданно открывшийся талант творил чудеса. А теперь?… Теперь ничего этого нет… Куда всё подевалось? Никому не нужен.

Дано снова отхлебнул. По моим подсчетам Тони Дано был всего лишь лет на десять старше меня, однако, сейчас я видел перед собой заканчивающего свою жизнь старика.

– Эх, я был на таком верху, что даже не верил, что оттуда можно опуститься вниз… – разочарованно продолжал Дано. – А вот видишь… Видишь, как оно получается. Вот теперь доживаю на последние гроши, кое-как подрабатываю, да разъезжаю из города в город, надеясь, что хоть где-нибудь удастся проскочить в Аптаун.

Мне было жаль его. Унылый, размякший, всеми забытый, неужели он и правда надеялся снова подняться наверх? Зачем ему туда? В нашем мире он оказался случайно. Я понимал настоящую причину его падения. Не имея ни образования, ни соответствующего воспитания, жить в Аптауне никто не мог. Мы-то приобретали всё это с детства…

– Вот смотри… – делился со мной Дано, доставая из кармана какой-то помятый листок. – Вот он, смотри… Бывают такие случаи, когда лифт допускает ошибку и пропускает вверх заблокированного… Да ты почитай, почитай…

Я взял настойчиво протягиваемый мне замусоленный листок. Эта была заметка, в которой говорилось о том, что один раз заблокированный житель Даунтауна случайно проехал в Мидлтаун, Система дала сбой и пропустила его. В заметке заверялась, что неисправность ликвидирована и уже не повториться… Подумать только, Дано пытался отыскать этот чудо-лифт! Да знал ли он о том, насколько совершенна теперь Система?…

– Ну, ты видел?… Си-сте-ма да-ла сбой, – водя грязным пальцем по заметке, прочитал по слогам Дано.

Это было невероятно, он не умел толком читать. Я встал. Я не мог дальше вести беседу с безграмотным человеком… А ведь это был мой кумир! Теперь образ его для меня померк, растворился во мраке его бессвязных воспоминаний. Яркая привлекательная картинка оказалось дешевкой… Король был развенчан! Для меня он больше не был звездой. На самом деле Тони Дано ни своей экранной смелостью, ни героизмом, ни умом не обладал. В том человеке, которого я обожал, на самом деле жило совсем другое существо.

Я побрел к своему месту. Поезд спал. Уткнувшись в свои кресла, согнувшись в неудобных позах, пассажиры пытались за выдавшийся им недолгий промежуток спокойствия восстановить силы для следующего дня.

Заметив по дороге автомат с бумажной прессой, я купил то, что называлось словом «журнал». Сев на место я принялся листать его страницы. Яркие рекламные картинки запестрели перед глазами. Текст статей невозможно было читать. Написанный со множеством лексикоорфографических ошибок, он выглядел абсолютным безобразием. Я вспомнил, в Мидлтауне были упразднены правила правописания, так вот к чему это привело! Это было ужасно! В мешанине букв, подчас, я не мог узнать даже самые простые слова. Ещё тогда, десяток лет назад все Аптаунцы выступили за то, чтобы сохранить язык единым для всех уровней, однако для упрощения системы обучения мидлтаунцев правила орфографии для них решили отменить. Теперь я видел перед собой яркий пример вопиющей неграмотности, не позволяющий уловить смысл написанного и сводящего информативность любого предложения к нулю. Нет, никогда люди из Мидлтауна уже не догонят нас… Сегодня они разучились писать, завтра уже не смогут правильно говорить. Что дальше? Что будет с уровнем, в котором люди не способны делиться информацией друг с другом…

Кто-то тронул меня за рукав. Маленькая девочка, лет пяти, игриво глядя на меня своими синими глазенками, протягивала мне куклу.

– Как тебе не стыдно, перестань приставать к чужим, – шепотом, чтобы не разбудить спящих вокруг пассажиров, сказала девочке подоспевшая мать.

Я поднял глаза. Мать девочки – женщина, лет двадцати восьми выглядела довольно привлекательно – правильные черты лица, стройная фигура, густые волосы, забранные в хвост. Её же дочь была совершенно потрясающим созданием. Большие глаза девочки, её доверчивый взгляд, милые ямочки на щеках делали её похоже на ангела.

– Она не мешает мне, – попытался успокоить я её мать.

– Мила никак не может уснуть, она всегда плохо спит в поездах, – оправдывалась женщина.

– Вы из Индианаполиса? – решив продолжить знакомство, поинтересовался я.

– Да, а теперь едем к моим родителям в Квебек, – ответила женщина, беря за руку дочь.

– И вы путешествуете вдвоём? – спросил я, пытаясь понять, где же находиться муж женщины.

– Да, – ответила мать Милы.

Мать и ребенок нравились мне всё больше и больше.

– А отец девочки, ваш муж… он разве не путешествует с вами? – задал я вопрос, ответ на который мог дать мне надежду завязать более тесное знакомство с этой симпатичной женщиной, на небольшой приключение, связь… Однако, ответ молодой матери озадачил меня.

– У Милы никогда не было отца… Это как-то не принято, – проговорила она.

Я понял, что чего-то не знаю о жизни этих среднеуровневых людей. Только потом, позже, Майк объяснил мне форму отношений между мужчинами и женщинами, которая существовала в Мидлтауне. Потому-то так и легко было здесь завести новые знакомства, что все мидлтаунцы были свободны. Непродолжительные сексуальные контакты, недопустимые в Аптауне, в Мидлтауне считались нормой, семейные же отношения были здесь давно забыты. На смену развалившемуся институту семьи пришли несерьезные, ни к чему не обязывающие связи. Малые доходы порождали нежелание мидлтаунцев чем-либо себя обременять. Годам к тридцати, устав от мимолетных знакомств, большинство женщин заводило себе ребенка, мужчины же продолжали жить свободно, без забот. Те устои, которые помогали нам поддерживать стабильный уклад наверху, внизу были отвергнуты в угоду собственным, подчас разрушающим здоровье и саму жизнь желаниям.

– Послушайте, раз уж ваша дочь не спит, давайте я составлю вам компанию, – предложил я, сам удивляясь тому, что пытаюсь навязать своё общество этой женщине. – Я из Аптауна.

Чтобы придать себе более значимый вид, я поспешил развернуть перед матерью Милы планшет. Однако, женщина, с упреком посмотрев на меня, подхватила на руки дочь.

– Что вы… У меня же ребенок, – укоризненно покачала она головой.

Так закончилась моя первая и последняя попытка завести роман по дороге в Квебек. Мать с дочерью ушли прочь. Те женщины, которые сами кидались на меня, будучи свободными, становились недоступными, обретя иную в жизни цель. Ребенок – вот что занимало потом их сознание. Я заскучал.

Безумный мир огромных городов остался где-то далеко позади. Сейчас за окном в вопиюще черной пустоте ночи я видел только лишь расстилающуюся равнину, да смотрящие на меня с неба скопища звезд. Чрезвычайно яркие, они были совершенно не похожи на те редкие городские, к которым я привык. Сейчас, пожалуй, впервые невооруженным глазом я наблюдал на небе млечный путь. Дендроидные структуры, интерполяционные спины… Смогу ли я когда-нибудь возобновить свои работы, попаду ли когда-нибудь домой? Осталось ещё столько незаконченного: статья по дисперсной мономолярности анитов; очередная диссертация, на этот раз по корспускуляционным решеткам; поездка на конференцию в Париж… Кто сделает всё это, кто выступит вместо меня? Кто ещё сможет заменить меня там наверху?… Грустные мысли, тоскливые думы, переплетаясь друг с другом, путаясь, всё вернее уступали место овладевающему мною сну.

Когда я проснулся, всё за окном говорило о приближении к городу – груды мусора, пробивающаяся сквозь интенсивно работающую вентиляцию вонь… И вот за окном показались серые городские стены. Это был Квебек. Похожий на все прочие мегаполисы, своим основанием он опирался на собственные отбросы, а изящными остроконечными шпилями уходил ввысь.

Город встретил меня оживленным шумом. Все та же давка, те же суета, толкотня… Люди Мидлтауна Квебека выглядели абсолютно так же, как и в Мидлтауне Индианаполиса. Их однотипные серые костюмы заставили на меня на минуту усомниться в том, что я давно покинул родной город, однако над дверьми вокзала виднелась потертая надпись – «Квебек». Я шагнул на перрон, для меня начиналась новая жизнь…

Поблудив по вокзалу, я, наконец, нашел табличку, указывающую на межуровневый лифт. Оказавшись перед его металлическими дверьми, я невольно заволновался. Со времени моего исчезновения из Аптауна Индианаполиса прошло уже два с половиной дня. Кто знает, что могло произойти за это время у меня дома. Заметил ли кто-нибудь наше с Эльзой отсутствие? Вскрыли полицейские мою квартиру или нет? Заблокирован ли я уже Системой?… Теперь моя судьба зависела от маленького сканирующего элемента, которым был оснащен лифт.

Как только двери лифта открылись, напиравшая сзади толпа, втолкнула меня внутрь кабины. Как оказалось, только мне одному нужно было наверх, все остальные двигались вниз. Лифт отдал предпочтение мне. Так уж видно было запрограммировано Системой, что движение в Аптаун с любого уровня считалось приоритетным. На этот раз лифт затребовал пройти регистрацию сразу же. С волнением я поднес палец, подставил глаз. Экран выдал: «Александр Шварц, доступ разрешен». Все тревоги, все волнения были позади, о моём «преступлении» никто не знал, всё шло по плану. Осыпая меня недовольными взглядами мои соседи покидали лифт, я же с трепетом ожидал того момента, когда пол подо мной задрожит и я двинусь наверх. Система не заблокировала меня…

Меня ждал Аптаун.

Яркий свет ослепил меня. Двери лифта открылись, это был Аптаун города Квебек. Серые улицы Мидлатуна с их тусклым искусственным освещением остались внизу, здесь же, наверху, светило солнце. Сияющее, по-домашнему тёплое, оно ласково провело по моей голове одним из своих лучей. Я поспешил выбраться из кабинки лифта. Надо было торопиться. Я задержался в своём пути к доктору. Ждёт ли он ещё меня?…

Я развернул подаренный мне Майком листок. Адрес доктора был обведен и подчеркнут. Я огляделся вокруг. Передо мной был привычный Аптаун.

Те же стеклянные фасады домов, те же изысканно украшенные стены… Здесь я был дома, я знал, что надо делать. Достав коммуникатор, я отправил заявку на стандартный для всех городов номер «0700» такси. Машина появилась передо мной через тридцать секунд. Сев в традиционный ярко-желтого цвета беспилотный автомобиль, я поспешно захлопнул за собой дверь. Авто-навигатор, нетребующий участия человека в управлении машиной, уверенно повел моё такси по извилистой ленте дорог. Красивейшие городские районы увидел я за окном. Украшенные статуями улицы, зелень посаженных у тротуаров деревьев… Город продолжал строиться. Рабочие наращивали стены зданий, уводя их шпили ещё дальше ввысь. Когда-нибудь те улицы, по которым я ехал сейчас, достанутся Мидлтауну. Все эти элегантные здания покроет обычная мидлтаунская серость, солнце скроется от них. Адсорбирующий слой, фильтрующий воздух, поднимут выше, зелень деревьев завянет, улицы станут уже и здесь поселяться те, кто сейчас бегает, суетиться ниже всего парой сотен этажей…

Закхер, как оказалось, жил в самом центре города. Недалеко от его дома виднелся университет. Здесь к шуму улиц, наполненных студентами, добавлялись непривычные мне звуки строительных работ. Возле дома Закхера возились рабочие, они меняли и так ещё совсем новый тротуар. Все эти строители были жителями Даунтауна. Те люди, которые всего лишь сутки назад бесцеремонно толкали меня в лифте, здесь, наверху были намного скромней. Безмолвные, запуганные, они поспешно расступились, едва заметив меня.

Поднявшись по ступенькам, я приготовился позвонить в нужную мне дверь. Зашелестевшие камеры взволнованно направили на меня свои зрачки, тонкий луч сканера прошелся вверх-вниз, размышляя пустить ли меня на порог. Я нажал кнопку звонка. Пришлось подождать. Только по прошествии нескольких минут на электронном экране двери появился растрепанный старик. Это был Закхер.