Текст книги "Метель на кухне. Стихи и песни"

*** а. н.

 
И он ушёл, и видел странный сон
про странный сон, про то, как он поднялся,
он встал, он повернулся, вышел вон,
его не стало – мало резонанса —
 
 
ещё хочу – он встал и он ушёл,
не встретив первую, хотя, скорей, вторую
свою весну, и снег на посошок,
на старый посох, на его старуху
 
 
всё падал, падал, наконец, упал,
он рухнул, словно меткий одуванчик,
парашютист, срывай скорей запал,
ой, то есть, как его, стоп-кран, и жми с авансом
 
 
к земле, к земле, к земле, к земле, к земле,
чтоб там найти вновь призраки былого
и вновь уйти, и вновь под грузом лет
увидеть сон. И не сказать ни слова.
 

*** а. с.

 
Грузнохордый безбликий прошвондер
оскоплён тучным семенем лет.
Я вчера был не тот, что сегодня,
значит, завтра меня уже нет.
 
 
Значит, склизкопрошвабренным звоном
будут петь для меня небеса
и на постере, как на иконе,
вдруг Христа заблистают глаза.
 
 
Я сижу себе как на картине,
я – поэт, страстнословный Приап,
я хотел бы повесить гардины
в туалет, холодильник и шкап.
 
 
Зрите, люди, моё словобродье.
Я блужусь в блудодейном саду.
Не вчера и уже не сегодня —
я бессменно в бессмертье бреду.
 

*** в. с.

 
Я что-то всё хочу тебе сказать,
но я сбиваюсь, путаюсь и блондюсь,
пытаясь объяснить, что не со зла
играл в козла и проиграл все пломбы
в своих зубах, коронки и мосты.
Прости, родная, я опять без денег.
Пытаюсь объяснить, что только ты
заглатываешь так, что загляденье,
что странный фатум нас с тобой сроднил,
одной фатой закрыл на б..ство очи
(высокий штиль! ты чувствуешь?). Одни
остались мы… Я замолчу, коль хочешь
(опять высокий! но уже не штиль,
то – вал страстей, последний день Помпеи…
Не вырваться из скобок. Не шути
со мной, тупая. Я и так тупею,
но вырваться из скобок не могу
и продолжаю, будто бы так надо,
что мысли все кипят в моём мозгу,
что – не стихи, а музыка, соната!..
(но не «Соната праха», Бог отвёл,
хотя сейчас идут уж скобки в скобках))
Я всё забыл. Ну, убери отвёр-
тку от лица. Всего шестая стопка…
Потише, ты!.. Прошу без членовре…
Ну вот, попала. Знаешь, мне, обидно,
я выплеснул всю душу, ты в ответ
мне выплеснула глаз, и мне не видно
так хорошо, как раньше. Всё, молчу…
Я истекаю, лёжа на кровати
слюной и спермой. Я тебя хочу.
Ой!… не успела… Хлопайте. Вставайте.
 

2005

парфюмер

А.С.

 
Это тела тепло. Это звездноколючий снег
Тает дымкой во рту, оставляя оттенков сотни.
Это запах волос. Он приходит ко мне во сне,
И я радуюсь, будто расстались мы лишь сегодня.
 
 
Это вкус твоих губ. Я запомнил его когда
Ветер бился в окно, телефон звенел, как безумный.
Я его берегу. Хоть инфляция резвых дат
Убивает меня. Позвонил. Подзабыл. И умер.
 
 
Этот запах на пальцах, он знает все лучше нас.
Он позволит мне быть, врать и душу продать позволит.
Пусть кому-то ты дочь. А кому-то, представь, жена.
Ты пока еще здесь. Значит, жить мне не так уж больно.
 
 
Это голос на коже. Ты молча мерцаешь, пьешь
Ощущение ночи, горение голого тела.
Ты – пока еще ты. И взгляду не выйти прочь.
Слишком много он знает. И ты слишком мало хотела.
 
 
Этот запах на пальцах преследует, словно бред.
Я бегу от него, зарываясь в бездомность улиц —
Но я брежу, ведь на тебя в ноябре запрет,
И декабрь готов мне морозную смерть подсунуть.
 
 
Это тела тепло. Это солнечный яркий смех
Среди зимней ночи. Пусть звезды рыдают чаще.
Это запах любви. Это эхо из давних мест.
Это все, что осталось от нас. Подыши. На счастье.
 

2006

у твоего окна

 
У твоего окна. Ты чувствуешь потом.
У твоего окна. И незачем реветь.
Угар приносит сон. Но было ли за что
Ругать и пить, и бить? И не смотри наверх —
 
 
Меня там тоже нет, и на стене – мираж.
И в рамке только дым. То НПЗ дымит.
Не ночь, но немота. Как темнота – на раз.
На два – звезда горит. Там где-то были мы.
 
 
Мы были во дворе. У арки. У ларька.
У твоего окна нам не хотелось в дом.
Там мама, то есть, спать. Там мы у баррикад.
Две стороны стекла. Мы виноваты в том,
 
 
Что были и могли. Что воздух был, как газ.
А может, как вино. И наша плоть – как хлеб.
Ты видела проспект. Я видел облака.
Мы пили за двоих. Мы плавали в стекле.
 
 
Был ожиданья пыл. Была понятна речь.
Была вкусна вода и капала из глаз.
У твоего окна хотелось умереть.
Ну, а сейчас – сижу. И мне легко сейчас.
 
 
Я в меру пьян. Я здесь – и дома, и в гостях.
У твоего окна – опять стоит taxi.
Не надо мне «прости!». Пусть листья шелестят.
Я погашу бычок. Ты лампу погаси.
 

2006

банальное

 
Мне сыро и темно. И наша жизнь как сон.
И медленно внутри. И будет ли потом?
И холодно губам. И наша жизнь как дым.
И память коротка, и состоит из дыр.
Тут помню, тут смеюсь. И наша жизнь как жесть.
Билеты за проезд – в них счастия не счесть.
Троллейбус номер пять. И наша жизнь как путь.
А листья – только вниз. И на лице испуг.
Не любит – любит. Пусть. Ведь наша жизнь игра.
А на работу мне по-прежнему с утра.
Туманно, как в раю. И наша жизнь как миг.
Я вас любил. И боль я вычитал из книг,
И поместил в блокнот. Ведь наша жизнь как лист.
Как Ленин, молока в чернильницу налить,
Но не писать. Не спать. И наша жизнь – рассвет.
Заходит на балкон и там стоит, как вещь,
Скучая и пылясь. Нет, наша жизнь – закат.
Все медленней и злей внутри часы стучат.
И скоро уж конец. Ведь наша жизнь как стих.
Так хочется простить… Но – некого простить
 

2006

греция

Андрею Стужеву

 
мы гнали волну на тантала,
чтоб жажду надеждой убить,
но мало во взгляде металла
и в голосе меньше любви.
люби – не люби замирает
в динамике, как в дневнике.
сизиф добывает свой гравий.
играется вечность в мешке.
руками – теплее и чище —
нас небо голубит и бьёт.
а печень калечит и чинит
какой-то крылатый койот.
чего там! поправим здоровье,
задавим барана в себе:
молчанья и запаха кровля —
заплата на сытой судьбе.
там, где не растянуты жилы,
где ложе ахиллу до пят,
мы все, что любили – прожили.
а в гнёздах – птенцы голосят…
 

2007

люблю

С.Б.

 
девочка моя вечная
чёрная моя светлая
почему я в тебя верую
хрупкая как снег веточка
 
 
мысли коротят скорбные
вместе на большой скорости
капли на траве скошенной
хочется и не колется
 
 
ветер в голове девочка
это ты со мной делаешь
я пишу слова г д е ж е т ы
опадают листы с дерева
 
 
говоришь или слышится
это просто быть лишними
не с коньками так с лыжами
получи стали ближе мы
 
 
целоваться и плавиться
чёрно-белыми ласками
твои звёзды заплаканы
все наверно уладится
 
 
долюби меня нежная
улыбается ненависть
даже разделить нечего
то ли я то ли нет меня
 
 
доживи до дня с ножиком
подогрей одиночество
страхи не с крестом с ноликом
по стене ползут множатся
 
 
это светлый дом девочка
мы на вечность в нём делимся
и строка на тебе держится
пока ты не разденешься
 

2007

каприз

Т. Ж.

 
Видишь, как мне спокойно,
бережно и незло.
Верю, путей окольных
снегом не занесло.
В окна стучится ветер,
Рядом мурлычет кот.
Вспомню, что я доверчив, —
и примирюсь легко
с приторной передышкой:
все на раздачу губ!
Ты же таишься льдышкой.
Я тебя… Не могу.
Я тебе не подарен —
шепотом приручён,
зимними городами,
тёплым твоим плечом,
буквами, times new roman,
светлым приветом из…
Неровен час, неровен —
мой по тебе каприз.
Ты же всё знаешь, детка.
Видишь, я слаб и глуп.
Немудрено раздеться —
просто ввести иглу,
просто, опально, пыльно,
пепельно и – легко.
Лишь бы мы не забыли,
как нам мурлыкал кот,
как нам маячил берег
этой большой реки,
вихри колючек белых
бились о борт щеки,
сердце звучало струнно,
трусило и тряслось,
и – холодели руки,
веруя не в тепло…
Девочка, ты же видишь?..
Были мы или нет —
время остановилось,
и за окном рассвет…
 

2008

разговор с офелией

 
нет оболочки. нет бритвы. звук
не искажает вкус.
ты где-то рядом. не хватит рук,
чтобы сыграть тоску.
холод и скука – земле привет! —
прячутся изнутри.
нет остановки. и в голове:
– две взять? а, может, три?..
перетерплю, посвищу – пройдет.
не бесконечна речь.
время картинки из глаз крадет,
бред остается. бред
может помочь у м е р е т ь, у с н у т ь-
чтобы скорей забыть,
выключить свет и пойти ко дну.
– выпить or not to be?..
рамы и двери, как рельсы, в ряд,
intel – мешок ботвы.
я повторяю: «нельзя»? «не зря»?
космос – район москвы.
степь мегаполиса лжет, а скит
целит святому в лоб.
я не вписался. чтоб без тоски.
и не болело чтоб.
самозащита. плевок в себя.
выстоять, зубы сжав.
а за окном, как холмы, рябят
годы. и нет ножа,
лезвия нет, оболочки нет.
звук искажает вкус.
в карих глазах все мерцает свет.
звезды меняют курс.
 

2008

не ты

А.С.

 
…И нет других наук. То западней, то ближе
Летим за огоньком из сыра и вранья.
Там ветер косит луг, и каждый третий – лишний.
Все так же далеко любимая моя.
 
 
Не ты, не ты, не трусь… Я не уверен, право,
Что мы молчим одним и тем же языком.
Дождя напрасный труд сомнением оправдан.
Мы будто бы под ним. Мы будто ни о ком…
 
 
Но мысль уже ушла. Остался только запах.
Мой ненадежный враг, ты снова просто друг,
И нет ни сна, ни зла. Я – заполночь? Я – запил?
Я – заперт. За косяк. На слабость и испуг.
 
 
И нет тебя другой, есть только запах тела.
Я делаю глоток – так просто не дышать.
Ты – воздух под рукой, но что с тобою делать?
Опять горит восток. Прошу, не дай мне шанс!
 
 
Душа моя больна тобой – все те же вести.
Ни сто, ни двести лбов не знают красоты.
Ты снова не одна. Увы. Мы снова вместе.
Привет, моя любовь. Не ты. Не ты. Не ты…
 

2007

«…Бесшалостен. Как мертвый на крыльце…»

 
…Бесшалостен. Как мертвый на крыльце,
Весенний снег. Здоровый, но в больнице,
Я беспроцентен. Среди близких цен —
Тру глаз, целую и спускаюсь ниткой
К автобусной постели, в колыму
Бессонниц, снов и ветреных деревьев,
Нагих, но не наглядных, обниму —
Сор улицы, пройдусь без лап передних
И выброшусь из выбитых очков —
Все так туманно, истинно, шнурково
В ботинки входит утро. И ночь ко —
лет воздух в вену с бешеным укором…
 

2007

разговор со смертью

 
Ты удостоена достигших,
от лунной зяби до поступка
берёзок, осенью притихших,
входящих мне в окно без стука.
Зимою хвойной, снежным лаком
прикрой мне горло от простуды.
Я летом кое-как залатан:
алеют щеки у натурщиц.
Я вырываюсь, ты не дремлешь.
Часы отстали на полгода.
Лопатой пласт земли отрезав,
как в зеркало гляжусь, похожий.
Ты смотришь мне через плечо.
Я слышу холод и почёт.
Слезы нечаянный осадок
твой профиль в небе вырезает.
Но за постелью незастеленной,
измятой запахами зимними
скрывается навек весеннее,
сверкая блеском магазинным,
и глазом чертится рисунок —
как будто от Эшера графика, —
кончаются хлеба насущные
за сумерками эпиграфными.
Замёрзнув на ветру автобусном,
я тычу пальцем в заоконность,
теряется строка и точность,
грусть заползает мне под кожу.
Ты тоже гаснешь и теряешься,
луны мигая полукружьем.
заходит пасмурность неряшливая
и греет у камина руки.
Мне плохо верится в бессмертие.
Ты улыбаешься, киваешь —
и в трубке телефонной мечутся
гудки, тебя не выдавая…
 

2008

разговор с маяковским

 
А где-то снова спят. Спокойно одному. Но, может быть, и у тебя такое – нет ни волос, ни слов. И голова в дыму, и нету сил тебя не беспокоить. Но бес – по койкам, и не ангел бысть, без мыла в душе – в душу лезет гаер, шевелится во лбу моём микенский бык, копытами ширинку расстегая.
Земную жизнь пройдя, небесную – проплыв до четверти ума, полупроцента слова, не чувствую того, что «на дворе теплынь» и «тают в дымке призраки былого». Я знаю слабость слов. Ни ветер, ни окно не свистнут сквозняком, не позовут сквитаться, и я кружусь – душой, губами, костяком, опавшим лепестком под каблуками танца.
Так падает звезда – иголкой в миокард, и Мандельштам хрипит, кося под Тарантино: мне больно одному. Больнее во сто крат с тобою быть. Хотя – уже не так противно и плавать, и пылать, и утопать, и жечь. Любовь танцует твист – You`ll be a woman soon? Осталось лишь убить своих любимых жен… Разбить лицо о быт. И отойти ко сну.
 

2009

весеннее филологическое

С.Б.

 
Эй, посмотри, день поет за окнами.
Двери, дома скоро станут мокрыми.
Все будланутыми ходят бокрами,
Куздра на небе светит.
Скажем: «прощай!» мы перчаткам с шапками.
Скоро устои опять станут шаткими.
Землю со снегом на холст расшаркаем —
лучше нам нет косметик!
 
 
Куздра горит, никуда не денется.
Ходит под лучиками моя девочка.
Дом осчастливит взглядом, деревце,
Щурится и хохочет.
Радуется и на небе облачко —
Мы с ней идем гулять рука об руку.
Небо в восторге падает в обморок.
Мне же спокойно очень.
 
 
Просто весна – это снов брожение.
Это любых техоснов движение.
Крикну тебе я: «Давай поженимся?!
Сколько можно прощаться?»
Ты же мне светишь глазами весело.
ну, соглашайся хотя б до вечера.
Я подойду, поцелую вежливо:
– Здравствуй, тихое счастье.
 

2008

бумага

 
Бумага, пой. Скользи, бумага
По синим сумеркам моим,
Как чайка белая, ломаясь,
Плыви и превращайся в дым.
 
 
Как птицей по странице время
Летит и падает во тьму.
Гори, моё стихотворенье,
Не доставайся никому.
 
 
Молчи. И так угасли речи.
И возвращайся, как домой
В немой, родной стихотворечник.
Задерни шторы. И поплачь.
 

2008

письмо в америку

Д.К.

 
..предвижу все: романский шрифт изменчив, но отраден глазу, и время заглушает фразу про times и mores. Ритм-шериф звучит и тащит за собою – и оправданья бормочу я с оттопыреной губою: мол, я не многого хочу, в глуши, в степях Гипербореи, в кругу друзей, трудов и дней – купаться в летней акварели, мечтать: чем дальше, тем видней все переулки перспективы, и прятаться на задний план, боясь сердитого тепла транслитеральной инвективы…
…но я заврался. Этот спич лишь средство самообороны, чуть посмешнее «do you speak?..», чуть поритмичней Цицерона, но в целом – это мой привет, мой распоясавшийся смайлик, презревший суть моих словес – сошед на берег ли, с ума ли? Смеюсь: в телеге сей смиренной увидит твой суровый взор затеи хитрости презренной – и слышу гневный твой укор, но рудименты русской речи под резвым пушкинским кнутом – лишь залп классической картечи по разговорам не о том.
…о чем о том? (мечты и звуки!) Я бы спросил тебя сейчас, неужто ТАМ бывает скука? Неужто кола – это квас? Как люди живы без трамваев и что за воздух – без берёз? Чаво там нонче надявают? Что в баре лучше заберёт?.. Прости, мой друг, но это странно: чужой меж хищников, один, за атлантическим туманом, своим словам не господин… Верней, не госпожа. Транслэйче. Сегодня – это не вчера. Анфас и матовые плечи. Et cetera, et cetera.
…ты улыбаешься? Отрадно. Я слышу это. Воздух тих. Он тот же, он отравлен правдой, он рассмешит – и не простит неверных слов, улыбок, писем. Над океаном мысль-канат и я по ней, как акробат, иду – от классики зависим. …а ночь так коротка… А лето так призрачно и так светло, что поэтическим калекам (вроде меня) ломает лоб и приземляет. Как цепями прикован к лету (иль пришит?), но есть канал меж нами – память. И наш курьер – романский шрифт.
 

2006

с утра

 
…Нам понятно только с утра,
Что мы созданы друг для друга.
Значит, вечером лучше удрать.
Чтоб не врать. Не бегать по кругу.
 
 
Постарайся понять меня,
Хоть ты и не умеешь сниться:
Мне так просто тебя обнять,
Только… жалко твои ресницы.
 
 
А соленой воды – не жаль.
Воду лишнюю нужно вылить.
Постарайся меня избежать.
Это грустно. Но это выход.
 
 
Ты не ищешь прямых путей,
Но считаешь любовью нежность.
Постарайся уйти от потерь,
Если утро так неизбежно.
 
 
Не смотри, там горечь и грех.
Рано встав, ты не станешь мудрой.
Мне тебя очень просто согреть.
Только вечером, а не утром.
 
 
Утром я покажу тебе страх
И game over в игре навылет.
Нам понятно только с утра,
Что из нас ни черта не выйдет…
 

2006

дружеское

М.Б.

 
…Опять друзья! И снова слово «двое»
Берет за жабры сиплого певца.
И не укрыться. – Дело молодое! —
Скажу тебе. Улыбка в пол-лица
Позволит мне сглотнуть не так заметно.
– Давай забудем всё! – скажу. Потом
Коктейль с мороженым. Изгибы лета
Причудливы, но не чудесны. В том
Нет даже малой капли сожаленья.
Ты так умна. Невежлива. Ты так
Хотела быть хоть с кем-то, что железно
Ты будешь. Только… ум – такой пустяк,
Когда младую грудь вздымают чувства,
Лишив покоя, отдыха и сна…
Конец цитаты. Я прошу очнуться
Тебя, мой друг. Не лучше ли не знать,
Куда ведут нечитанные тропы?…
(Проклятый слог! Никак не даст сказать!)
Циничный хулиган, любовный опыт
Мне шепчет, что тут нет пути назад,
И дальше – дальше! – будет только хуже,
Хотя прикольней, радостней и злей,
Чем нам сейчас. Но отлетают души
Кленовых листьев, тающих в золе,
И жалкая осенняя надежда
Вгоняет воздух в мой певучий рот.
Без шансов вырваться. Я снова между
Огней, и где – закат, и где – восход,
Мне не дано. Поскольку это пламя
Сначала нас сожжет – и лишь затем
Мы возродимся… Снова дураками
Покажемся друг другу! Горечь сцен
(опять цитата!) снова сдавит горло
И расползутся гордые умы,
Не отрезвленные полетом голых
Тел на постели. Долго будем мы
Учиться улыбаться (как в начале
Стиха пытался улыбаться я),
И вздрагивать от холода ночами.
И вспоминать, что мы – опять! – друзья…
 

2006

мужская истерика

 
…а сейчас – из писем
составляется память.
А тогда – все время
составлялось из счастья.
Но система виснет,
хоть цепляйся зубами:
Передоз паренья.
Как задаром общаться?
 
 
Так забудь. Жги письма.
Амнезия целебна.
Но не время. Время —
лишь лекарство от жизни.
Поскорей бы спиться.
Поскорее б ослепнуть.
Много счастья – вредно.
Жизнь – убыточный бизнес.
 
 
Что продашь, то купишь.
Мир так эквивалентен.
Хоть еблом, хоть мышкой
щелкать – не перещёлкать.
А любить – не скушно.
Эта травка – для бедных.
Пусть фасад измызган
и раздача – по чётным.
 
 
Ну, люблю, – и х… с ним.
Зае..ло прощаться.
Накуриться с горя,
да от радости выпить!..
Не вернусь? Допустим.
Оставайся без шанса.
Жесткий диск не годен —
слишком мало забыто.
 
 
Выпадают строки,
чем больней, тем красивше.
Время скалит стрелки:
Угол косит под выход.
Веры нет – потрогай.
Плюнь, что рожей не вышел.
Погуляй по рельсам —
сэкономишь на тикет.
 
 
Экономь на чувствах,
чтоб осталось на старость.
Плющит не по-детски? —
Мир – внеплановый мультик.
За глазами пусто.
Лишь бы сухо не стало.
Помоги раздеться.
Помяни. Поминутно.
 

2006

сигареты все крепче

 
…между тем, дни становятся все короче.
Почему-то не хочется плакать.
Увильнуть бы, спрятаться.
Удивиться. Снова сесть за уроки.
Сигареты все крепче.
Как узнать в истекающих сумерках,
где чиркнула спичка, где мой человечек?
Друзья говорят, я еще не умер.
Судя по всему, жить нужно.
Я всегда так считал. Прежде.
Да и щас тоже. Главное – поднатужиться.
Хоть сигареты все крепче.
Мне до сих пор интересно ходить по улице.
Но люди все меньше улыбаются.
Скорей всего, осень. Холодный ветер подул.
Целый день на ногах мерзнут пальцы.
Неохота присесть в троллейбусе.
Сигареты все крепче.
Друзья говорят, я меняюсь в лице,
когда что-нибудь вспоминаю. Брешут.
Я давно уже не вспоминаю.
Редко только любуюсь своими потерями
перед зеркалом. Правда, в мае
я почти забываю, что забыть хотелось.
Стало быть, есть еще шансы.
А то, что тепла не хватает, – это временно.
Тепло улетает на юг. Авось, успею еще вмешаться
в свое тормозящее отопление.
Тем не менее, сигареты все крепче.
Людей касаться уже не хочется.
Но стоя за прилавком не избежать встреч.
Я стою и верю, что все люди – прочие.
А один где-то ходит – мой.
Самому смешно, до чего доверчивый.
Вкуснее чужого пахнет свое дерьмо.
Сигареты все крепче.
Но плакать все равно неохота.
Может, я не умел, разучился?
Или – просто пижон? Или это погода?
Небо к завтрему станет чище.
Есть же в жизни радости.
Время в осенней проруби крестит.
Я закаляюсь. Куда мне еще расти?
Сигареты – и так – все крепче.
А слова – бессильней. Интонации – лживее.
И куда в таком ноябре мне деться?
Я такой удачливый, такой… фальшивый.
Сердце, ты стучишь? Эй, ты слышишь, сердце?
 

2006

край

 
как в отчаянье, в эту ноту впасть,
удержать слова, в шутовство не сбиться,
как отчаливать в этот звездопад
под девятый вал из любви лесбийской…
этот поиск букв, недопитых книг,
непросохших глаз, недобитых бошек
должен спать в гробу, а за спуском вниз —
поиск света в затхлом кармане Божьем.
мне на спуск в аид выдан свой патрон,
закушу свинцом мой припев несложный.
некому завидовать в том метро —
«скока света брать на кармане Божьем», —
попляшу канкан цвета la patrie,
под чужой заказ на губе сыграю.
где-то был стакан. он заглушит крик.
снимет дрожь, пока я иду по краю.
 

2008

не жду тебя

Л.С.

 
…Не жду тебя. И это странно.
Как капля, разлучаясь с краном,
Надеется на встречу, так,
Бросая трубку на рычаг,
Я в утро превращаю вечер.
Так тяжело быть человеком,
Когда уж год не целова…
Все врут правдивые слова.
Одни глаза хоть что-то скажут,
Но убегут… Губа к стакану
Стремится. Veritas – во мне.
Жаль, что не дура. Lex – в огне,
Тот lex, что алкоголь и тело
Есть притяжение постели
Плюс торопливость. Минус ум.
И бред, который я несу
(что приручил, но безответно),
Как зеркало без человека,
Которым трудно быть с утра.
Когда же я дождусь суда
За честность рук и ласку злобы?
Все обвинения условны.
Мне нет прощения за сны,
За взгляд на нас со стороны,
За то, что мы так разнополы…
И правда – слабая опора
Всем тем, кто остается ждать
Священных чувств ненавсегда.
И это странно выносимо:
Ногтями по стене скребя
Я все равно не жду тебя.
Отчаянно. Почти насильно.
 

2007

танцующий трамвай

Славе Барышникову

 
остановочки бешеные
церемониться нечего
ты идёшь опрометчиво
не прилечь, не понежиться
остановочки звонкие
провода пожелтевшие
ты с pink`а не заводишься
жжёт искра безутешная
параллельные косточки
нет ступенек на лесенке
проплывает окошечко
задрожит, не поленится
есть билет в обе стороны
есть безумные планы и
неожиданно тронемся
за моря-океаны мы
на трамвае безбашенном
на твоём наутилусе
по гольфстримам и пашням
по затянутым тиной
тихим скверам и улочкам
за малиновым облаком
будем быстро и гулко
пролетать словно зяблики
а звезда пританцовывая
будет путь нам указывать
будем мы образцово
беспримерно наказаны:
по затихшему городу
по натянутым нервам
как по рельсам, негромко
мы покатимся в небо
 

2008