Текст книги "Безобразная Эльза"

Разочарование в его голосе меня нисколько не тронуло, и я с удовольствием озвучил:

– Она улетела сегодня ночью, но объект под моим контролем, поэтому все вопросы можете адресовать мне.

– Что-то с малышкой? – обеспокоился Соколов, а я даже не сразу понял, о чём речь.

– С кем? – получилось слишком резко, но меня всегда выводило панибратское отношение этого мудака к Диане.

– Ну, с ребёнком! – пояснил он. – Я, честно говоря, вообще не понимаю, как Диана оставляет такую кроху! Ей бы хоть ещё полгодика понянчиться. Что ж вы, изверги, запрягли молодую мамочку в работу?! Свою бы, небось, поберёг! А, Евгений?

В груди неприятно кольнуло. Нет, я не забыл, что у Дианы маленький ребёнок, но поскольку она предпочитает в офисе не обсуждать свою личную жизнь, я с удовольствием абстрагировался от того факта, что где-то у неё есть семья. И ребёнок от другого мужика. И жирный пидор Соколов, конечно, не мог удержаться, чтобы не стебануть меня.

И снова во мне вскипели досада и злость! Я же, как долбо*б, распинался… На всё ради неё был готов… Даже на детей! И в то время, пока я, очумевший ведомый осёл, постигал по вечерам с репетитором грёбаное танго, какой-то борзый мудак уже успел с комфортом разместить в моей женщине свой испанский сперматозоид. И, главное, Геныч, сука, поддержал не меня – ни тебе дружеской солидарности, ни патриотизма!

Соколов ещё продолжает что-то бухтеть о семейных ценностях и – пощади мои уши! – о целительной силе любви, утрамбовывая свою квадратную тушу на пассажирское сиденье моего «Лексуса». Что этот потный кусок свинины может знать о любви? Я бесцеремонно врубаю музыку погромче и… погнали! На окружной, несмотря на обычную пятничную загруженность, оказалось свободно и до спорткомплекса мы домчали минут за сорок.

– Очень даже недурственно, – комментирует Соколов и, покинув салон авто, кривится в противовес собственным словам. – Диана говорила, что половина площади уже арендована?

– Почти вся свободная площадь, у Вас устаревшая инфа. Про налоговую даже не спрашивайте, это к нашему специально обученному гению Одиссею.

– Да – ценный кадр, хваткий, с хорошим стержнем.

«Жаль, не в том месте его стержень», – думаю про себя, но Соколов тут же озвучивает мои мысли.

– Слушай, Жень, а он правда заднеприводной?

Я вскидываю руки и с языка едва не срывается: «Для себя интересуетесь?»

– Это Вам, Олег Константинович, лучше у него самого спросить. Чего не видел – того не знаю.

Он понимающе кивает и возвращается к спорткомплексу. Бомбит меня вопросами об оснащении, оборудовании, лицензировании, маркетинговой активности. Я готов и отвечаю, как на блиц-опросе.

– Райончик паршивенький, – резюмирует Соколов, оглядывая старые хрущёвки вблизи нашего сооружения.

– Скажите об этом Диане, – злорадно парирую я, заранее зная, как она уделает этого борова за критику её родного района, который она с таким рвением облагораживает.

Дождь, моросящий с раннего утра, теперь втопил шумным плотным потоком, превращая буйную растительность на роже Соколова в стрёмную старую мочалку. Я даже воспрял духом от этой унылой картины.

– Что за дрянь у вас с погодой творится?! – недовольно ворчит этот боров.

И, судя по недоброму взгляду из-под намокших густых бровей, претензия адресована мне. Но прихватить для него защиту в виде зонта я ни за что бы не догадался, даже если бы меня настойчиво об этом попросили. Поэтому в ответ я пожимаю плечами и весело выдаю нелогичное объяснение:

– Зима, однако!

По дороге в офис мы неизбежно попадаем в пробку и настроение промокшего борова окончательно портится. Он проклинает наш город, погоду, тупорылое движение и жалуется, что страшно проголодался, чем невыносимо меня бесит. Но грубость отец мне не простит, да и сам я ещё не забыл, кто владеет контрольным пакетом «СОК-строя». Скалюсь в кривой улыбке, скрипя зубами.

– 3 —

В приёмную недовольный Соколов вваливается первым и застывает, перекрыв дверной проём.

– Добрый день! – целительные бархатные нотки ласкают мой слух, а дальше нервы новой помощницы, кажется, сдают. – Вы, наверное, Олег Константинович…

Имя гостя звучит сипло, а потом какой-то неясный звук, похожий на задушенный писк, и надсадный кашель. А ну-ка, кто там? Я заглядываю через плечо Соколова. И это наша сладкоголосая Элла? Вот как такое может быть?! Как этому четырёхглазому бледному недоразумению достался такой голос?

Сквозь огромные окуляры на нас испуганно таращатся два округлившихся глаза. Кажется, карие. Интересно, зачем ей тонировка на очках? Может, у неё один глаз стеклянный? Хотя, это было бы слишком несправедливо.

Как же я понимаю твой испуг, детка! Соколов с поникшими мокрыми патлами – то ещё чудовище! И по внешней привлекательности даже рядом с тобой сильно проигрывает.

– Простите, – сипит девчонка и прикрывает рот изящной ладошкой, безуспешно пытаясь подавить кашель. – Александр Андреевич… – кашляет, – простите, он просил подождать минуту… Извините…

Да хорош уже расшаркиваться пере этим уё*ком!

Я вдруг залипаю на её аккуратной ладони с длинными тонкими пальчиками и короткими бесцветными ногтями. Не помню, чтобы я когда-либо уделял повышенное внимание женским рукам. Да и в этих руках ничего необычного… Только отчего-то из резервов памяти всплывают руки Геллы, и сейчас я совершенно отчётливо помню её пальцы, гладящие меня по плечам… И длинные красные ногти… Казалось бы, ничего общего с этой бледной ладошкой! Тогда… почему? Что за хрень?

Элла… Гелла… Бред какой-то!

– Я – да! – Олег Константинович, – грозно рычит Соколов. – А вот кто ты, мне интересно знать?

Испуганная мышь по-прежнему прижимает ладонь ко рту, а второй рукой сдавливает горло, стараясь унять першение. Из-под очков по щеке скатывается слеза, и девчонка, охнув, плюхается на стул, скрыв лицо за монитором. Мне знакомо это состояние, и я знаю, что ответить она толком уже ничего не сможет. Единственный козырь – голос – умер, и спрятаться – самое лучшее в данной ситуации.

– А это Элла, наша новая помощница, – я подталкиваю Соколова в спину и, пока он, округлив свинячьи глазки, переваривает полученную информацию, открываю перед ним дверь отцовского кабинета. – Подождём здесь.

– Твой папаша умом тронулся? – взревел Соколов, едва я закрыл за нами дверь. – Он где это подобрал? На какой…

– Её Диана привела! – рявкаю, заглушая рёв Соколова и опережая его комментарий, который мне точно не понравится.

Сейчас я отчётливо представляю полуобморочную мышь и тоже не понимаю, чем руководствовалась Диана, бросая девчонку на амбразуру. Здесь нужны либо железные яйца, как у её помощницы Риммочки, или перепелиные мозги, как у Алинки, занимавшей место в приёмной директора ещё год назад. К счастью, недолго.

– Диана? – с недоверием переспрашивает Соколов и косится на дверь. – Но чем она руководствовалась? Это же лицо вашего офиса…

– А по мне – так лучше посетители будут видеть четырёхглазое лицо, не лишённое интеллекта, чем задний бампер Алинки, в котором ума столько же, сколько и в её симпатичной башке.

– О, вы уже здесь? – в кабинет вваливается отец и протягивает Соколову руку. Улыбка во всё лицо, но взгляд настороженный. – Здравствуй, Олег. Нам Эллочка заказала столик в ресторане… Так, может, сразу туда? И Одиссей к нам подъедет.

– Эллочка? – кривит рожу Соколов и тычет пальцем в сторону приёмной, а у меня зудит кулак.

Да ты на себя посмотри, урод е*учий! У девки аж голос пропал!

– Очень хорошая и умная девочка, между прочим, – удивляет меня отец. – Красота в глазах смотрящего, мужики.

– Жень, ты разве не с нами? – спрашивает Соколов, покидая приёмную, а сам пытается рассмотреть нашу мышь, но я перекрываю ему обзор.

– Нет, поработать надо, – отмазываюсь под удивлённым взглядом отца.

От голода в желудке начинается революция, но лохматая рожа Соколова – не самое приятное соседство в ресторане. Наконец, голоса удаляются от приёмной, и я разворачиваюсь лицом к мыши. Милашка!

– Элла, значит?

Она спокойно смотрит на меня сквозь затемнённые стёкла очков и, кажется, даже не нервничает. Мой взгляд невольно соскальзывает на её руки. Руки как руки… Торчат из рукавов жуткого пиджака и совсем сюда не подходят. Да и вся она… неправильная.

– Обед для меня закажи…ТЕ, Элла.

Она тут же хватает ручку, готовая записывать. А я жду вопрос – хочу услышать её голос ещё раз. И продолжаю пялиться на её руки. Больше не на что.

«Красота в глазах смотрящего».

Хм… Думаю, сюрреализм – это не моё.

Милашка продолжает молчать, сжимая ручку длинными тонкими пальцами. Дались мне эти пальцы!

– Элла, ничего сложного – просто позвоните в ресторан и скажите, что обед для меня. Они в курсе, что мне нужно доставить.

Она молча кивает, уставившись своими очками в столешницу, и откладывает ручку. И как, интересно, отец разглядел в ней ум? Или она его бдительность одной фразой усыпила? Так я жду – пусть со мной сделает то же самое. Молчит ведь… помощница!

– Элла… – начинаю, как ласковый змей-искуситель. Самому тошно. – Соколов Вас сильно испугал?

– Нет, конечно! – это звучит даже слишком импульсивно, а очки теперь смотрят на меня. – Это случайно вышло, Евгений Александрович… как будто что-то попало вот сюда, – она взмахивает рукой и касается своими пальцами изящной шеи, чуть ниже розовой мочки уха… прямо по тонкой голубой жилке… пульсирующей. – Наверное, я неудачно сглотнула что-то произошло… Даже слезы выступили… Глупо получилось, извините.

Сглотнула… Ой, бл@дь! Молчи лучше! Я своим членом чуть монитор не снёс со стола.

Шея… пальцы… ухо… Я идиот! И извращенец! Закатив глаза к потолку, остаюсь на месте и пытаюсь вспомнить, какие у Дианы пальцы. А уши? Красивые, наверное, как и всё остальное в ней. Не лопоухая – и ладно! Когда в женщине всё идеально, разве заметишь такие мелочи? Вот и ответ нарисовался! Сидит мышь серая, убогая, а уши розовые. Понятно, что они сразу в глаза бросаются! Может, у неё и ещё есть что-нибудь симпатичное? Тщательно скрытое…

Я снова перевожу взгляд на странную девчонку. Такая аккуратная ладонь просто обязана иметь достойное продолжение в виде красивой руки. И плеч… Тогда почему она выглядит, как дура?!

– Элла, а почему Вы… – Стоп, мудила, не так же! – Эм… у Вас плохое зрение?

– Не очень хорошее, – и улыбается бесцветными губами, поблёскивая уродливыми окулярами.

Оправу будто специально подбирала, чтоб пострашнее выглядеть. Нереально выбешивает!

– Я жду свой обед, – ледяным тоном отвечаю на её смущённую улыбку и удаляюсь в кабинет. И всё же успеваю поймать обиженное выражение на очкастой мышиной мордочке.

Нет, не спасти Милашке своей красотой этот уродливый мир!

– 4 —

Обед доставили через полчаса, но я уже по уши в работе и, не отвлекаясь, тупо набиваю желудок, чтобы заглушить голод. В какой-то момент шевельнулась странная мысль – обедала ли Милашка. Но шевельнулась и тут же сдохла – это точно не моя забота.

В три часа отец созвал срочное и на хрен никому не нужное совещание. И первым делом – скорее давай знакомить руководителей отделов с деловой мышью. Типа прошу любить и жаловать – моя очередная правая рука. То, что любить её никто не собирается, стало понятно сразу. Мне откровенно похер – а за что её любить – за трепетные уши? Судя по её внешнему виду, в симпатиях окружающих милаха точно не нуждается. Но парочку весельчаков всё же пришлось заткнуть, чтобы впредь не было соблазна постебаться – Милашку на этом посту, как минимум, обязаны уважать. И, кстати, она очень неплохо держится в своём клоунском прикиде. Осанка императрицы, да и причёска, как у Павла I, – оборжаться. Но я серьёзен.

На деловое собрание никто не настроен – пятница же – мысленно все уже давно не здесь. Зевают втихую, чешутся, на часы поглядывают, но терпят – у Соколова разговор короткий – трудовую в зубы и на йух. Я же никуда не тороплюсь и второй час с интересом наблюдаю за Милашкой – смешная и такая сосредоточенная. Забилась в дальний угол и, уткнув нос в блокнот (зачем ей только планшет на коленях?), быстро стенографирует, пока батя в атмосфере всеобщей невменяемости пытается сеять разумное, доброе, вечное. К пяти часам посеял, и народ сорвался, как на электричку, тряся накопителями информации.

Я тоже захотел было рвануть, но взгляд зацепился за охерительную картинку. Или, скорее, сперва среагировали и встрепенулись уши. Милашка до сих пор не выползла из своего укромного угла, а наш гений Одиссей ей что-то втирает ей, отчего девчонка заливисто смеётся. И нет, этот звук – не хрустальные ручьи. Это как неожиданный живительный ливень после засухи – когда замираешь и молишься, чтобы он не прекращался как можно дольше. Ну ни хрена себе – кудесник Гомосей, что сотворил!

Не знаю, о чём сейчас взмолились внезапно притихшие Соколов с моим отцом, но мне отчего-то захотелось заткнуть этот смех – несвоевременный и сильно диссонирующий с источником звука. С недоумением и непонятной злостью наблюдаю, как адвокатишка оглаживает своим пухлым копытцем Милашкину ладонь и что-то шепчет в розовое ухо. А ей весело! Мне вот даже интересно, о чём этот голубой купидон может ей вещать?

– Оди, тебе заняться нечем? – озвучиваю свой самый приличный вопрос.

– Жека, а разве я перед тобой должен отчитываться? – парирует он и с улыбкой подносит мышиную лапку к своим губам.

Совсем страх потерял, мелкий высер! Зато Милашка, кажется, очень довольна – закусывает губу и поблёскивает в мою сторону своими лупами.

– Ты перегрелся, пупс, какой я тебе Жека?

– Такой же, как я – Оди. Спокойно, Евгений… Александрович, я не задержу Эллочку надолго.

Эллочку?!. Они знакомы, что ли? Сука, да с чего это вообще меня должно волновать? Я бросаю быстрый взгляд на Милашку-Эллочку. Красивое имя… и смех… Но чучело же!

Отец культурно пытается мне задать направление, но меня очень вовремя зовёт труба.

У Геныча какой-то особый дар – возникать в самое нужное время. Ну или совсем в неподходящее. Но прямо сейчас его звонок очень кстати. Хотя, мог бы чуть раньше позвонить, пока я не успел выставить себя идиотом. Но наказывать Одиссея за дерзость совсем не комильфо, как сказала бы наша француженка. На хер я к нему домахался?! Пусть развлекает, кого хочет. Принимаю вызов и покидаю кабинет главного.

– Жек, а что за беспредел творится? – ревёт Геныч в ухо. – Твой батя больше не разрешает быть нам вместе?

– Геныч, что за пургу ты гонишь? – вхожу в свой кабинет и начинаю ржать.

– Да ни х*я не смешно! Я пришёл к тебе с приветом – здесь, внизу, а мой пропуск больше не действителен. Как так, Жек? А я ведь шарлотку испёк, как ты любишь! И ещё у меня новости! Две! Про Геллу! Теперь даже сомневаюсь, стоит ли говорить, когда такое отношение к друзьям.

– Геныч, за заглохни уже и стой на месте, я всё решу. Ты только это… смотри пирог там не сожри от расстройства.

Гелла!.. Чертова кукла! Слишком много я хочу знать о ней, и в ожидании информации меня уже знатно потряхивает. Интересно, что там разнюхал Геныч. Надеюсь, инфа не касается её роста и веса. А то ведь с Геныча станется выдать это за две новости. Только, кажется, мой друг не слишком торопится и уже минут пять трубит в приёмной, развлекая Милашку. Не иначе как вчерашний косяк заглаживает. Хорошо, что Соколов с батей уже свалили, хотя ведь могли и пересечься с Генычем внизу.

«И вновь продолжается бой…» – информирует меня мобильник, а я с раздражением понимаю – пересеклись.

– Да, пап, – подношу трубу к уху и почти дословно знаю, что сейчас услышу.

– Жень, а с хера ли твой Геныч таскается к нам в офис, как к себе домой? Сам не работает и тебе мешает!

– Слушай, давай уже не будем по двадцать пятому кругу. Ты знаешь, что за один бой Геныч поднимает бабла больше, чем я за месяц. Кто на что учился, пап, и не завидуй.

Дальше мне залетает в уши уже привычное – чему там завидовать, что он будет делать лет через пять-десять и сотню раз перетёртое бла-бла, которое я давно научился фильтровать и воспринимать спокойно. К примеру, сейчас я охреневаю от погоды за окном – ещё час назад валил снег крупными хлопьями, теперь же по стеклу барабанит ливень. Февраль удался!

Батя, наконец, выдохся. А я завёлся, потому что из приёмной раздался Милашкин смех! Таким, заведённым, я и вышел в приёмную. Басни друга можно было прослушать и из кабинета, не напрягая слух, но мне нужна инфа иного рода. И что я вижу? Похоже, приличные анекдоты закончились. А этот весёлый центнер сидит на краю Милашкиного стола и скармливает девчонке мой пирог, попутно рассказывая, что белки и желтки нужно разделять, муку обязательно просеять и хорошо бы добавить корицу. И – да! – яйца должны быть тёплыми!

Милашка же взирает на него, как на божество, при этом не забывая уничтожать мой любимый десерт. Даже не знаю, что из этих двух процессов меня бесит сильнее. Думаю, третий – я зае*ался ждать новости. Увидев меня, Милашка так и застыла с куском за щекой – ну точно мышь! А Геныч оторвал от неё умильный взгляд и расплылся в дружеском оскале.

– А вот и Евгений Александрович проголодался, а мы не хотели Вас отвлекать от серьёзной работы.

– М-м… а я уж подумал, что ты яйца согреваешь, прежде чем войти в мой кабинет.

– Да нет, это же я про пирог, – застенчиво лыбится мой добродушный друг. – А ты не бойся, Жек, мы тебе тоже оставили.

– Спасибо, – по интонации моё «волшебное» слово больше походит на грубый посыл. – Но ничего страшного, Геннадий, я подожду, а ты пока можешь девушке про синих китов рассказать.

Милашка, так и не посмевшая возобновить при мне жевательный процесс, направила удивлённые очки на Геныча, а тот тяжело вздохнул.

– Нет, эта грустная история не для Ваших нежных ушек, Эллочка, – Вот на хера он про ушки напомнил? – Я, пожалуй, воздержусь сегодня от трагедий. А то Евгений Александрович, когда голодный – очень злой. А когда влюблённый – ещё и опасен. У него же сейчас только красотка Гелла на устах, вот я и решил шарлоточкой разбавить. А как по мне – имя Элла намного благозвучнее. Вы со мной согласны, Эллочка?

Милашка растерянно пожала плечами, и тут же уголки её губ дрогнули, и она согласно кивнула. Надо же – обрадовалась! Доброе слово и мышке приятно. Как же мало ей надо.

– Ты что несёшь, Геннадий Эдуардович, совсем берега попутал? – тихо рычу и мысленно прореживаю его зубы.

– Так ведь знамо что – пирожок тебе несу, болезный. Всё честь по чести – кушать подано.

Геныч отодрал пятую точку от стола и прихватил спортивную сумку.

– Не скучайте, милая Эллочка, а мне срочно нужно подгрести к другому берегу.

– 5 —

– Чего ты завёлся, Жек? – Геныч, войдя в кабинет, сразу извлёк из сумки здоровый ломоть пирога, завёрнутый в фольгу, и плюхнул его на стол. – Я, между прочим, для тебя стараюсь!

– Обсуждая Геллу с Милашкой?

– Милашка? – удивился Геныч, кивнув на дверь, и хохотнул. – А что – ей подходит!

– Тебе тоже очень идёт трепаться с бабами. Смотри, брат, а то длинный язык – он и до клитора доведёт.

– Упаси бог! – перекрестился Геныч. – Только, чтоб ты понимал, пацан! Это не пустой трёп, а стратегия! Эллочка ведь здесь с подачи драконихи? Во-от! Она Дианке и задвинет про Геллу. И та перестанет тебя подозревать в неровном дыхании и онанизме. Пусть знает, что теперь твои сердце и член настроены на Геллу! Мне же за тебя тоже обидно – сколько можно уже!

– Даже не сомневайся, грёбаный ты, Джельсомино, теперь об этом знает весь этаж, – я усмехаюсь, понимая, что погорячился, призвав Геныча с новостями в офис.

– Да? – он покосился на дверь и хмуро спросил: – И кто этот хер – Джельсомино?

– А это очень добрый, но е*анутый мальчик, которого никто не мог заткнуть. Слышь, давай уже свои новости, но на два тона ниже.

– Новость первая! Позитивная! – гаркнул Геныч и перешёл на шёпот. – Никто твою балерину вчера из клуба не забирал, а уехала она на такси. И эта, Жека, самая достоверная инфа, а Витюша – пиZдабол. Я его, кстати, уже ласково предупредил, что за подобную лажу в следующий раз он огребёт нерукотворных пиZдюлей. Но теперь наш добрый друг станет жить по законам благонравия и обязательно предупредит нас, как только появится твоя Гелла. А он обещал, что она появится!

– Может, он и номерок телефона тебе дал? – спрашиваю без особой надежды.

– Нет. Сказал типа не знает, но если бы знал – всё равно пытать бесполезно. Жек, но я не стал, люди обычно слишком чувствительны к моим пыткам. Но зато… Та-да-ам! Вчерашние настольные игры – это был чистейший экспромт от нашей пташки… Пардон – твоей. И всё, как я понимаю, ради тебя! Так что по чужим столам твоя Жар-птица не порхает и сиськи никому не показывает. Ты польщён? И, главное, она тебя не забыла, Жек! Ну, и что ты мой пирожок не ешь? Я старался!

– Спасибо, брат, – я разворачиваю пирог и улыбаюсь, как придурок.

Даже подумать не мог, что слова Геныча настолько подбросят моё настроение. В общем-то, ничего особенного, но мою лыбу уже не стереть. Опекая нас с Максом уже столько лет, Геныч вряд ли осознаёт ценность своих поступков. Будучи на год моложе меня, он привык быть наседкой. И мы с Максом привыкли. Удивительно, но сам Геныч почти никогда не просит о помощи.

Я думаю, что даже если меня застать врасплох и задать вопрос: «Кто лучший человек на свете?» – ответ будет однозначным. Мне часто хочется сказать об этом Генычу и крепко его обнять… но… Пошёл он на хер – расплачется ещё от счастья, придурок сентиментальный.

Внезапно ожил мобильник. Наташкин звонок сейчас никак не вписывается в мой позитив, но проигнорировать я её не могу. Вчера мы с Генычем заскочили на её днюху всего на полчаса и умчали в «Трясогузку». Всё как нельзя лучше, потому что терпеть весь вечер Вику – то ещё удовольствие. Мы расстались больше года назад, но она предпочитает до сих пор считать наш разрыв моим временным бзиком. К слову, Наташка с моей матушкой думают так же.

– Ты чё трубу не берёшь? – Геныч заглядывает через плечо. – Оу, систер!

– Беру! – подавляя вздох, принимаю вызов: – Наташ, что-то срочное?

– Жень, лучше не беси меня, ты ещё за вчерашнее не реабилитировался. Ты сейчас в офисе?

Очень хочется сказать «нет», но ведь рядом со мной мистер Позитив!

– Привет, Натах! – горланит этот мудазвон, и Натах реагирует мгновенно:

– Можешь не врать, я видела твою тачку на парковке. Скоро буду, и только попробуйте свалить! Геночке привет!

Куда же от тебя свалишь, мелкая прилипала?!

– Геныч, ты мудак!

– Да? – искренне удивляется. – А почему?

– Сейчас будет нам с тобой обоим счастье.

– Ну и ладно, – улыбается. – Вот если бы у меня была младшая сестрёнка, я бы радовался.

– Я тоже радуюсь, – звучу безрадостно. – А в детстве я хотел брата.

– Фу-у! вот ты, бл@дь, извращенец! Надеюсь, ты брату об этом не сказал?

– Да пошёл ты! – до меня доходит, и мы начинаем ржать.

– Не, Жек, а кроме шуток, я думаю, что девочки прикольнее мальчиков. Я бы хотел дочку, – Геныч с блаженным видом закатывает глаза. – А ты?

– Подумаю об этом лет через десять, – и не кривлю душой.

Один мой благой порыв был жёстко подавлен. Теперь пусть у всех будут дети, но я – пас.

– Да через десять лет ты уже будешь старым бздуном, а детей ещё вырастить надо.

– Геныч, тебе больше поговорить не о чем?

– А чем тема плохая? Вот прикинь, какие от тебя красивые девочки будут. А от меня? Ну если только для меня найдётся вторая дракониха, и её гены победят… Нет, нельзя мне дочек. Вдруг их потом замуж никто не возьмёт?

Стук в дверь раздаётся синхронно с моим ржанием. Наташка на метле, что ли, примчала?

– Войдите, – громко разрешает Геныч. – Вторую новость, Жек, я тебе потом озвучу.

А разве их было не две?

Но в дверях уже нарисовалась… Милашка.

Нет, что ни говори, а девка – полная жесть.

– Евгений Александрович, извините… Мне здесь оставаться, пока Вы не уйдёте или можно идти домой?

Ответить я не успеваю.

– Эллочка, да идите, конечно, моя гулюшка, – воркует басом Геныч. – Отдыхайте! И солнечных Вам выходных!

Актуальное пожелание под шум февральского дождя. Но я киваю, соглашаясь с Генычем – идите-идите! Солнечного пути!

– Спасибо. До свидания! – звучит музыка для моих ушей и очки исчезают.

– А прикинь, Жек, если я и плюс вот такая Эллочка! – эмоционально восклицает Геныч. – Тогда же вообще страшно иметь детей! И кто полюбит такую дочку, кроме меня?

– Бл@дь, Геныч! – одёргиваю его рычащим шёпотом, понимая, что Милашка в приёмной могла услышать и, обернувшись на дверь упираюсь взглядом в её очки. Мне даже кажется, что они ещё больше стали?

И всё сразу в кучу – сцепленные на груди ладошки, беззащитная тонкая шея и розовые ушки. И огромные блестящие очки…

Я не знаю, почему она здесь. Справа, там, где был Геныч, сейчас очень тихо. Он, наверное, умер.

– Что-то ещё, Элла? – спокойно спрашиваю, но… Сука! Я не спокоен.

– Ни-ничего… простите, – и снова неслышно исчезает за дверью.