Текст книги "По следам лунного затмения"

Слушай, я тут волнуюсь: раз ты говоришь, что сюжет выстроен не твоей волей, и герои упрямо гнут свою линию, как бы ты их ни подталкивала в нужном тебе направлении… в общем, я всё отчетливее узнаю свой любимый мотив, любимый еще со времен Остапа Бендера и «благородных жуликов» О.Генри – «марш обреченных», как я его называю. Знаешь, это когда всё задумано и выстроено так гениально и удачно, что просто не может не сработать, но… сокровища не даются в руки, ускользают в самый последний момент! А если все-таки даются, то только после чудовищной жертвы какой-то… но гибель кого-то из твоих героев я исключаю, они не должны пострадать непоправимо. Значит, выживут. Но тогда сокровища… ну, не знаю, в чем тут дело, но для них хэппи-энд скорее – остаться в живых и благополучно ноги унести с этого острова! А может, что-то найдут, но сундук окажется пустым, в нем лишь зацепка на будущее? Только не подсказывай! Я смотрю на количество оставшихся страниц и понимаю, что искать им еще и искать…»

Глава 5

Ларе было приятно, что Ляля так переживает за сокровища. Хотя и странно. Почему ей так важно, чтобы их нашли? Не расстроится ли она, когда дочитает до развязки? И как она отнесется к гибели Оскара Фоули? Пусть Оскар и не принадлежит к числу основных героев, но он провел на острове в поисках пиратских сокровищ почти треть своей жизни, и судьба его Лялю, возможно, огорчит. Тогда придется признаться: хотелось, с самого начала хотелось осчастливить и обогатить героев, но не получилось. Действительно, всё пошло совсем не так, как планировалось. Но жалеть тут совершенно не о чем – всегда лучше правдивая и выстраданная концовка, чем искусственно сконструированная для блага героев и спокойствия читателя. Уж в этом Лара твердо была уверена.

Что не мешало ей, впрочем, приукрашивать собственные впечатления от прочтения «Настоящей парижской любви» – для блага Ляли и для собственного спокойствия. Здесь правило «лучше горькая правда, чем сладкая ложь» почему-то не работало, зато, как это часто бывает, срабатывал принцип «Кукушка хвалит Петуха за то, что хвалит он Кукушку».

«Вряд ли Ляля выйдет в финал, – думала Лара. – На месте чтецов, отбирающих рукописи, я бы ее отсеяла. Надеюсь, у меня всё же поинтереснее. Вон как бодренько читает! Скоро до конца доберется, тогда как я всё еще не дошла до завязки сюжета. Если, конечно, у нее задуман хоть какой-то сюжет».

И Ляля, разумеется, дочитала раньше. Если ее и разочаровала развязка, виду она не подала.

«Да, в самые жадные руки сокровища не даются, это необъяснимый, но верный жизненный закон, – писала она. – Ты, во всяком случае, этого не хотела. Я тебя понимаю. У меня в романе «Переполох в джунглях» герои как раз сокровища искали, мы всё это уже проходили. Странно, что читатели обычно возмущаются: зачем ты убил того или этого? Как будто у нас есть выбор!

Но я одного понять не могу: зачем он вообще полез в эту ловушку? Ну ладно, то, что драгоценный камень фальшивый он, допустим, не увидел, но предупреждающую-то надпись ведь мог прочитать? На родном же языке написано! И вообще, мог бы с «нашими» заключить соглашение и вместе искать».

«Этот человек искал сокровища более десяти лет, – ответила Лара, – и никак не мог остановиться. Вряд ли его смогла бы вразумить какая-то там надпись, даже если бы он ее и прочитал. Но, думаю, и не заметил даже. Всё затмил блеск драгоценного камня, Оскар, едва его увидев, уже глаз не отводил и непроизвольно потянулся к нему рукой… Так всё и случилось.

И если бы Оскар даже заключил соглашение с «нашими», то всё равно вряд ли стал бы выполнять условия этого соглашения. Видишь ли, Оскар считал, что только он имеет право владеть этими сокровищами, именно потому, что посвятил их поиску огромную часть своей жизни. И к пещере с подсказкой он привел героев в надежде, что они как знатоки астрономии сумеют разгадать таинственный шифр, где нужно учитывать движение планет на небе, – а там уж он воспользуется результатами их труда… даже если прежде придется пойти на преступление.

Очень странно осознавать, что если бы не случайное упоминание о лунном затмении, то судьба Оскара могла бы сложиться совершенно по-другому. Ведь только подслушав разговор о затмении, он понял, что Джеймс – астроном, а значит, вполне может разгадать астрономический шифр из пещеры. Так что затмение сыграло в его судьбе роковую роль».

«Я думаю, затмение сыграло в судьбе Оскара роковую роль еще и потому, что он сам его не видел! – написала в ответ Ляля. – Мой-то злодей узрел, и видишь, как преобразился? Родная мать не узнает! И противостояние как-то сразу закончилось, и разговор перешел в мирное русло… так и для Оскара всё могло быть иначе.

Могло, но не стало, ибо невозможно наставить на путь истинный героя, если он из всех возможных вариантов развития сюжета упорно выбирает самый наихудший.

Я сейчас попытаюсь изложить свою концепцию судьбы, а также сформулировать свое отношение к ней. Как мне представляется, есть некий сценарий, написанный всеобщим Автором, и сюжетные повороты этого сценария, как правило, заранее нам неизвестны. И сценарий не фатальный, я думаю, а живой! Всеобщий Автор, разумеется, руководствуется благими намерениями и хотел бы всё устроить как можно лучше, но мы, люди, ведем себя подчас совсем как литературные герои: сопротивляемся, брыкаемся и постоянно норовим свернуть не туда. Спустя некоторое время, оглядываясь назад, мы видим довольно стройную картину, можем увидеть и развилки на пути, и понимаем, где именно ошиблись в выборе направления. Легче всего заметить такие вещи, конечно же, режиссерам, писателям и иже с ними, потому что они и сами творят по той же схеме, и в своей работе неоднократно сталкивались со своеволием персонажей. Многие, впрочем, отрицают наличие всякого сценария; те же, кто в него верит, обычно называют «судьбой»…

Чтобы облегчить нам путь, повсюду щедро разбросаны самые разнообразные знаки. Но есть среди них и ложные ключи, так называемые «ловушки». Сунешься туда – и голову откусят не хуже, чем Оскару. Как же быть тогда, как отличить истинные знаки от ложных? Думаю, в погоне за ними не стоит уподобляться твоему Теду – ты помнишь, как он доверял всякой своей мысли, и как в итоге выходило смешно всегда! Лучше, сталкиваясь с очередным «судьбоносным знаком», сделать вид, что в упор ничего не замечаем, и тогда настоящие знаки начнут всё настойчивее лезть в глаза, дублироваться так или иначе, стараясь привлечь к себе внимание. И тут уж надо не зевать, а, подобно твоему Джеймсу (молодец он все-таки!), оперативно подсекать рыбку!

Ну, что скажешь? Это мои мысли, можешь не соглашаться, конечно, но мне интересно, что ты сама думаешь по этому поводу?»

Лара пришла в восторг. Теория, изложенная Лялей, показалась ей настолько складной и продуманной, что даже и прибавить было нечего. Оставалось только удивляться, почему Ляля, имея в своем распоряжении такой блестящий логический аппарат, способная разрабатывать целые философские концепции, пишет столь невыразительные и водянистые романы. Даже обидно. И снова вот это ощущение: как будто два разных человека пишут…

«Очень здорово ты это сформулировала, – ответила она Ляле, – мне бы самой так никогда… Впрочем, мне пришло в голову, что и ловушки, наверное, попадаются не просто так, и не для какой-то особой проверки на жадность или стойкость. Взять хотя бы того же Оскара. Он уже много лет упорно шел по пути не развития, а деградации, и ни за что не остановился бы, если бы не вмешалась какая-то внешняя сила. Или, возможно, все эти годы в нем постепенно росло, накапливалось подсознательное желание прекратить всё это, так что он и шагнул навстречу своей смерти уже просто неосознанно, – кто знает? Но его гибель не была напрасной. Ведь Теда еще можно было спасти, и, прочитав дневник Оскара, он увидел в нем, как в зеркале, все свои недостатки, и свою дальнейшую судьбу, какой она сложится, если ничего не менять. Это и подтолкнуло его к решению прекратить дальнейшие поиски сокровищ, вернуться домой и даже поступить в университет, чтобы получить наконец приличную профессию. Хватит, мол, напрасно прожигать жизнь!»

«Отличное дополнение, сестра! – написала Ляля. – Не в первый раз уже убеждаюсь: вместе мы – сила!

Насчет Теда… М-да, тяжелое у него было потрясение, если он решил настолько взяться за ум. Впрочем, свежо предание… Против жажды приключений не устоит никто, раз уж есть такая склонность!

Но относительно того, что такие путешествия пробуждают тягу к знаниям… бывает. Ты будешь очень сильно смеяться, сестра, но… «Настоящая парижская любовь», самый конец.

Между тем я уже дочитала. Да, издательства что думают, молчат? Ничего, это у них предновогодний завал. Достанем!

Впрочем, концовочка хороша… Молодцы ребята! Виатрикс единственная совершенно не изменила себе – вот что значит цельная личность! Но у остальных-то произошли такие серьезные перемены в мировоззрении, что просто диву даешься…

Дневник Оскара Фоули – это «выход за рамки»; благодаря этому новому ракурсу на все приключения «наших» смотришь иначе, они сами на себя смотрят иначе, когда осознают, что, оказывается, за ними наблюдали всё это время, да еще и описывали их действия в книге (а дневник ведь, по сути, это та же книга). Тяжесть того, что, как мы уже знаем, неизбежно должно случиться в конце, всё время давит и давит во время чтения дневника, но без него это был бы уже совсем другой роман. Ужасно, что так получилось; я снова и снова убеждаюсь, что мне жалко Оскара. Мне он всегда казался не злым, я даже удивилась, когда он вдруг решил «убрать всех свидетелей». Но это и была его роковая ошибка, за то и пострадал.

Я собиралась в конце перейти к критике, но так и не нашла повода, мне всё понравилось. Нет, даже нельзя так сказать: я увлеклась и сама лично пережила всё, что происходило в романе. Теперь вот смотрю на карту мира, мысленно следую маршрутом героев, и так живо представляю себе все их приключения… И на остров, где они сокровища искали, смотрю так, словно сама его открыла. Так не хочется расставаться с ними! А что ты думаешь о продолжении, возможно ли оно? К сожалению, произведение кажется завершенным, и вполне может закончиться там, где закончилось, но… вдруг у тебя есть какие-то мысли?»

Лара задумалась: а может, действительно смерть настигла Оскара в качестве наказания за нехорошие намерения? Но нет, этого как-то недостаточно, и вряд ли она сама собиралась выводить мораль такого рода. Оскара сгубили не дурные намерения последнего дня, а вся предыдущая жизнь, подчиненная одной-единственной идее фикс.

Как бы то ни было, а разбор, сделанный Лялей, ее весьма порадовал, и Лара ощутила чувство вины за то, что не может ответить тем же. Но стоит хотя бы попытаться.

К середине толстенного тома «Настоящей парижской любви» произошло первое знаменательное событие: предводителя шумной компании прожигателей жизни похитил его злейший враг, увез в дальние дали, чтобы разобраться с ним по-свойски; остальные же представители золотой молодежи, кипя негодованием, отправились спасать товарища. Тем временем похищенный изводил своего врага ледяным презрением, демонстративной скукой и отпускаемыми время от времени саркастическими замечаниями, отчего враг выходил из себя и грозился убить противника немедленно, не откладывая дела в долгий ящик. Только ангельское терпение врага, а также, вероятно, пресловутое лунное затмение, пробудившее в злодее поэтическую сторону его натуры, помогли герою остаться целым и невредимым и дождаться прибытия спасательной экспедиции. Вероятно, злодей и не слишком расстроился, обнаружив, что его скучающий враг дал деру, – он же всё равно не знал толком, что делать со своим утомительным пленником, – но была у антагониста весьма и весьма предприимчивая сестрица, и вот та уже не собиралась так просто сдаваться. Ляля уверяла, что козней той сестрицы хватит с лихвой на последующие несколько томов, – да и в предыдущем томе она отличилась… не хочет ли Лара прочитать начало эпопеи?

«Ну куда деваться, – подумала Лара. – Придется прочитать. Может, наконец и пойму, из-за чего вражда-то, собственно, разгорелась у них?»

Глава 6

Название первой части окталогии – «Незабудковый вальс», – вполне отвечало ее содержанию, ибо герои с первой и до последней страницы порхали с одного светского мероприятия на другое и танцевали, танцевали, танцевали… ближе к концу, впрочем, в бесконечную эту легкомысленность ледоколом врезалась обещанная злодейка, которая попыталась одного из героев отправить на тот свет, коварно поднеся бедолаге чашу с ядом. Впрочем, своевременное вмешательство мудрой тетушки спасло несчастную жертву. Отравительница была разоблачена и бежала с позором в свой злодейский замок, находящийся где-то на краю света. Столь незадачливых злодеев свет еще не видывал.

«Ну, как насчет третьего тома? – спросила себя Лара. – Тут поневоле задумаешься, надо ли и мне самой писать продолжение своей истории. Разве я не всё сказала в первой книге? Всё, что я могла сказать на тот момент… и пока мне добавить нечего, так что, чего доброго, повторяться начну».

Так, собственно, она и ответила на вопрос Ляли о возможном продолжении «Дождемся лунного затмения».

«Я, конечно, еще подумаю над этим, – добавила она. – Но не раньше, чем закончу повесть «Мемуары кота Барри», которую начала вот только что».

«Мемуары, написанные от имени кота – это очень хорошо, – написала Ляля. – Это может быть очень даже интересно. Но как показывает практика, гораздо лучше такие вещи воспринимаются, будучи изложенными в виде назидательных и поучительных писем, адресованных представителю подрастающего поколения. Возьми хоть «Письма кота Баламута». В связи с этим вопрос: как ты смотришь на то, чтобы ввести в повествование юного и несмышленого котика Миурмура, с которым мудрый, многое повидавший на своем веку Барри мог бы делиться жизненным опытом? Бедняга так нуждается в отеческой заботе и разумных советах! Мы были бы очень признательны».

Лара задумалась. Миурмур – так звали Лялиного кота, о котором Лара знала лишь то, что он молод, отличается не в меру завышенной самооценкой и вредным характером, а еще до безумия любит чипсы. Ввести в повествование его? Ну что же… можно попробовать. «Для меня это пустячок, а Ляле будет приятно», – сказала она себе.

И уже спустя пару дней в электронном ящике Ляли лежала первая глава «Мемуаров Барри», в которой состоялось судьбоносное знакомство Барри и Миурмура. Миурмур, испуганный грозным и неприступным видом старшего собрата, еще не подозревая, что за этой внешней суровостью и грубоватыми манерами скрывается щедрое и великодушное сердце, воображает, будто настал его смертный час и, дабы спасти свою шкуру, начинает вести себя льстиво и угодливо. Резкое замечание Барри, однако, задевает его самолюбие, и вот уже юный хитрец пыжится, напуская на себя важность, похваляется богатой родословной и выдает себя за отпрыска королевских кровей. Заканчивалась глава тем, что Барри взял врунишку под свое покровительство.

Лара сопроводила эту главу письмом с подробным комментарием, словно бы оправдываясь перед Лялей за то, что выставила ее кота в не самом выгодном свете. «Понятия не имею, почему так вышло, – написала она. – Оно само стало так разворачиваться, я лишь записывала то, что пришло…»

Но Ляля, против ожидания, ничуть не обиделась. Более того, она жаждала немедленно читать продолжение истории, и осчастливила Лару десятком фотографий Миурмура в разных ракурсах, а также подробной его биографией.

«Это тебе для вдохновения, сестра! – написала она. – Твори! Мы ждем с нетерпением – я и Миурмур. Удивляюсь я тебе: как ты можешь одновременно читать и писать? Юлий Цезарь позавидует такой способности! Я так не умею. Правда, пыталась, но потом с удивлением обнаруживала у себя в тексте чужие мысли, слова и интонации. Видимо, я чересчур восприимчива.

И как точно ты описала поведение Миурмура при встрече с более крупными и сильными котами, и даже кошками, которые превосходят его в размерах! Он ведь именно так и ведет себя: опускает очи долу, пригибается к земле, стелется, как гусеница… И что он много о себе воображает – это тоже правда! Хотя я думала, что его честолюбивые притязания ограничиваются титулом маркиза, а вот поди ж ты…»

Следующую главу кошачьих мемуаров Ляля восприняла заметно прохладнее – Миурмур в ней отошел на второй план, а Барри принялся повествовать о своих предках.

«Ну как Барри мог так запросто признаться, что его дед – обычный полосатый Васька? – недоумевала Ляля. – Это же уму непостижимо! Да уж, рассказывать – это совсем не то, что писать. Этак можно ненароком сболтнуть и то, что совсем не желал бы обнародовать. Увлекся Барри, сразу видно!»

«Но его дед вовсе не обычный полосатый Васька, – вступилась за кота Лара. – Да, он был дворовым котом, но очень смышленым, а трудные условия жизни лишь способствовали развитию его природного ума. Барри ничуть не стыдится, и даже напротив, гордится своими генами, полагая, что унаследовал живой ум своего дедушки…»

«Ну хорошо, допустим, – ответила Ляля. – Но почему же в этой главе нет ни слова о высокородном папá Барри, этом красавчике с сапфировыми глазами? Ведь он же был необычайно хорош собой, я не ошибаюсь? Что же это за концовка главы такая – «я родился», да и всё? Нет, так дело не пойдет!»

«Но, боюсь, дело обстояло именно так, – снова принялась оправдываться Лара, которая о «высокородном папá» Барри не знала ровным счетом ничего. – Его роль чисто эпизодическая. Американцы в таких случаях говорят «неизвестный Джон Доу»; ну а в кошачьих метриках значится абстрактное «Василий Васильевич Васькин». Что же касается внешности, то Барри как две капли воды похож на свою бабушку…»

Оправдываясь таким образом, она чувствовала себя довольно глупо.

«Правильно ли я поступаю, рассказывая историю Барри «как есть»? – задумалась она. – Что это – правдивость или недостаток воображения? И кому она интересна, эта правда? Почему бы не приукрасить?»

«Да потому что это была бы история совсем другого кота, а мне бы хотелось написать именно о Барри», – тут же ответила она сама себе.

Но странное дело: работа над книгой стала продвигаться всё медленнее и неохотнее. Ляля между тем требовала продолжения с удивительной настойчивостью.

«Глава! Где новая глава? – писала она. – Ни дня без главы! (Как сказал палач, взявший соцобязательство).

Я действительно очень жду. И Миурмур ждет. Он меня сегодня покусал, да что там, руку чуть не отгрыз! Вот дождешься, съест он меня, и не будет у тебя сестры! Спасай!»

Не в силах сопротивляться столь жесткому прессингу («но и приятно, когда есть такой неравнодушный читатель, правда же?»), Лара с горем пополам выдавила из себя еще две главы повести про кота Барри. А затем один за другим на нее стали обрушиваться заказы на проектные работы, так что с чистой совестью можно было сослаться на чрезмерную занятость.

«Ох уж эта основная работа, которая мешает творчеству! – выразила сочувствие Ляля. – Понимаю. У меня самой такая тоже есть. Не хочу ничего о ней говорить, и вмешивать работу в наше чистое творчество, разумеется, не хотелось бы… но всё же не могу удержаться от любопытства: а что ты проектируешь? Какие такие объекты? Строительные?

А у меня есть мечта: чтобы творчество наконец и стало основной работой. Только как этого добиться, ума не приложу. Кажется, тут без большой и громкой победы на конкурсе «Млечный Путь» ну никак не обойтись! Как считаешь, справимся?»

«Ну конечно! – ответила Лара скорее из дружеской солидарности – сама-то она в такой единодушный успех не очень верила. – Говорят, очень помогает визуализировать свое намерение. Пробовала ты такую технику? А я вот сейчас заказала: нас с тобой вместе включат в список финалистов конкурса. Да-да!»

«Спасибо, сестра, – написала Ляля. – Так приятно, когда в тебя верят! Слушай, тут такое дело: я по своим каналам узнала, что издательство «Закрома» твое письмо с рукописью просто не получила. А мы-то удивлялись, чего они так долго молчат… Попробуй выслать им письмо повторно».

Но и второе письмо почему-то не дошло до адресата, о чем Ляля незамедлительно известила Лару. Тут уж Лара усомнилась: а вдруг это знак, и на самом деле ей в это издательство вовсе не нужно? «Может, ничего хорошего меня там и не ждет? – подумала она. – Не зря же у меня информация об этом издательстве не вызвала никакого энтузиазма…»

Она поделилась своими сомнениями с Лялей, но та тут же отмела все эти смехотворные доводы:

«Да ты что! Это вот так ты быстро сдаешься? Пара неудач, и всё? Тут уместно вспомнить притчу о двух лягушках, упавших в крынку со сметаной – одна из них «устала и бросила», и потонула в конце-то концов, а вторая продолжала плыть и бороться, и, неожиданно для себя самой, сметану в масло сбила! Ты которая из этих двух лягушек? Я лично – всегда только вторая! И тебе советую не сдаваться!

Поэтому быстренько отправь письмо еще раз. Даже не думай! Думать тут вообще не надо! Сама же недавно озвучивала мнение, будто наши мысли и умонастроения, излучаемые в окружающее пространство, могут каким-то образом влиять на грядущие события. Ну, и как ты сейчас влияешь???

С конкурсом еще неизвестно, как сложится, а шанс с издательством «Закрома» – реальный, весомый и более чем достижимый. Это та самая пресловутая синица в руке, которая, впрочем, никоим образом, не помешает тебе охотиться и на журавля. Было бы очень глупо ее упустить.

От тебя не уходит? Ну ладно. Давай через меня попробуем. Но пробовать надо обязательно!»

Глава 7

С третьей попытки издательство «Закрома» все-таки получило Ларину рукопись, и Ляля тут же написала Ларе об этом. Одновременно она объявила, что хотела бы прочитать роман «Дождемся лунного затмения» вслух своей маме.

«Надеюсь, ты не возражаешь? – спросила она. – Мама распечатывала книжку у себя на работе, заглянула в начало и весьма заинтересовалась. Говорит, что очень завлекательно (это для меня – учись, мол, как надо завлекать читателя!)

Будем читать вслух, поскольку маме больше нравится слушать книги в моем исполнении, нежели читать самой».

Так Лара узнала, что Ляля, оказывается, живет вдвоем с мамой – вот и объяснилось загадочное «мы», которое часто мелькало в Лялиных письмах. Это «мы» наводило на мысль, что Ляля замужем, но не будешь же расспрашивать ее, в самом деле, так это или нет. Ляля тоже ни о чем таком не расспрашивала Лару, но, кажется, она и так знала, что Лара живет с родителями (кота угадала ведь!), что никаких кавалеров у нее нет, и друзей, в общем-то, тоже. Ляля чертовски проницательна.

«А с чего, собственно, я это взяла? – вдруг подумала Лара. – Насчет проницательности ее… Она написала, что угадала кота лишь после того, как я сама рассказала про кота-то».

«Может, пора уже рассказать и о семье? Ну и расспросить… А то она не интересуется, я не интересуюсь… Странно как-то. Хотя… Ляля написала, что не хотела бы «вмешивать работу в наше чистое творчество», и, скорее всего, личная информация ее тоже мало интересует».

Между тем Лялины письма прочно вошли в обиход их небольшого семейства. Каждый вечер Лара распечатывала очередное письмо и направлялась с ним в гостиную, где зачитывала его вслух своим родителям. Особенно радовалась этим письмам мама. Об этом редко говорилось, но Лара знала: мама очень боится, что ее замкнутая и слишком уж погруженная в свой мир дочь однажды останется одна. А теперь мама всем знакомым рассказывала, что вот, у Лары наконец появилась подруга, когда уже никто и не ждал… «Более того, они совсем как сестры, так похожи, это же надо! Одна пишет что-то, а другая тут же подхватывает! Я даже не думала, что так бывает, это просто чудо какое-то!»

Обо всём это Лара, конечно же, Ляле писать не стала, но решила всё же заочно познакомить ее со своей семьей.

«У меня есть самая старшая сестра Людмила, потом брат, потом еще одна сестра Вера, – написала она. – Правда, даже Вера намного меня старше, и когда я была маленькая, мне казалось, что она обращает на меня мало внимания. А мне хотелось, чтобы больше обращала, вот я и пыталась привлечь ее внимание разными шалостями, стыдно вспомнить теперь…

Зато Вера шила для меня замечательных зайцев, и уж с ними-то я не расставалась ни на минуту! Они здорово выручали меня в тот сложный период моей жизни, когда мы переехали в другой город, мне пришлось пойти в новый детский сад, а все друзья остались там…»

«А новых так и не появилось», – мысленно прибавила Лара, но писать об этом, разумеется, не стала. Это было бы уже слишком.

Ответ не заставил себя долго ждать.

«Ах, сестра! – писала Ляля. – Ты будешь смеяться, но и у меня в детстве был переезд. Правда, всего лишь из одного района в другой, но все друзья остались в старом дворе, ты права… Зато! В новой школе я тотчас же подружилась с двумя самыми бойкими и крутыми девчонками в классе, и мы правили всем классом, как три Атаманши. И мальчишки все меня боялись и уважали, называли за глаза Железной Рукой. До сих пор горжусь этим прозвищем! А еще мы с подружками играли в трех мушкетеров, и я, конечно же, была Д'Артаньяном. С этими девчонками мы и до сих пор довольно плотно общаемся, так что переезд, можно сказать, только на пользу мне пошел.

Детский сад я, конечно, ненавидела, а школу – и того больше, но мне каким-то образом удавалось пускать учителям пыль в глаза, поэтому все они, как один, были убеждены, что школу я просто обожаю. Ага, как же! Училась я всегда хорошо, правда, ну… за счет своей превосходной памяти, наверное. Иногда могла ради смеха спросить: «А каково это – получить двойку? Какие эмоции вызывает?» Мне и впрямь это было интересно. Но все обижались почему-то. Ну не могла я никак двойку получить, хоть ты тресни!»

Лара не вполне понимала, что такого сложного в том, чтобы взять и получить двойку – если, конечно, действительно задаться такой целью. Похоже было на обычное бахвальство. Но… как же хорошо, что благодаря интернету можно скрыть многое, в том числе и свои психологические проблемы, блоки в общении и тому подобное. Недопустимо, чтобы Ляля узнала, что у нее, Лары, весьма ограниченный круг общения. Сразу подумает, что с ней что-то не так. У нее самой вон как много подруг… И всё же возникают сомнения: если Ляле совершенно незнакомо чувство одиночества, то зачем ей вообще этот поиск «родственной души», да еще и… в сети? Странно, очень странно.

«А ведь переезд и мне пошел на пользу, – вдруг подумала Лара. – Если бы не он, я жила бы обычной жизнью обычного ребенка, да, бегала бы с друзьями во дворе, как и полагается, но вот сказки вряд ли начала бы так рано сочинять. Некогда было бы, да и незачем».

Но и об этом Ляле, пожалуй, не стоит рассказывать…

«Я вовсе не была круглой отличницей, – написала Лара. – Были в классе ребята, которые учились значительно лучше. Но почему-то полкласса списывало именно у меня. За урок я успевала решить два варианта – свой и соседкин, – и еще время оставалось до конца урока, когда положительно нечего было делать, кроме как делиться решениями задач с другими страждущими. В дни контрольных за место рядом со мной разворачивалась нешуточная борьба…»

И – ни слова о том, что в прочие дни это место обыкновенно пустовало.

Глава 8

«Сестра! – написала Ляля спустя несколько дней. – Спешу известить тебя о том, что издательство «Закрома» берет твой роман! Ура-ура! Надеюсь, они тебе еще не прислали официальное письмо, и я успела первая? Поздравляю!

Ну, как я узнала об этом их решении, тут отдельная история. Позволь, я тебе расскажу.

В тот день, несколько ранее…

Мы с мамой дочитываем твой роман. Читаем дневник Оскара. В какой-то момент мама не выдерживает и говорит: «Нет, никак не могу смириться, что такая нелепая гибель! Что ему было еще этот камень доставать! Ведь предупреждение же написано, на своем языке, считай – что бы не прочитать! (Мама у меня филолог по образованию, она очень чувствительна к таким вещам). И вообще, он мог бы с «нашими» заключить соглашение и искать сокровища с ними вместе!»

«Ага, мог бы, – говорю я. – Тогда точно не он бы первый полез в ловушку».

Мама представила, кто бы туда полез, и как бы всё это выглядело, и вынуждена была согласиться со мной. Тед нравится маме, разумеется. Где-то в середине книги она отметила, что он похож на моего Лионеля, такой же безбашенный и импульсивный. Читаем дальше, я дохожу до того места в дневнике, где Оскар пишет, что решил «убрать всех свидетелей», мама начинает возмущаться и говорит: «Ну, раз он так решил, то ничего не поделаешь. Он должен был погибнуть сам. Но всё равно, как жаль…»

В общем, дочитали мы до конца, мама похвалила, сказала: «Да-да, всё хорошо», – а затем: «Ну, надо писать продолжение!»

Это она не просто сказала так себе и сказала. Это жуткая фраза! Помнится, когда я только дописала «Незабудковый вальс», она так говорила, а я топала ногами и кричала: «Нет! Ни за что! Никогда!» Мой протест был вскорости подавлен, и результат ты сейчас читаешь.

И много раз еще так было, в итоге за эти годы я твердо уяснила для себя одно: если мама учуяла продолжение, то оно там есть, и в урочный час оно непременно появится на свет, как бы я ни возражала и ни брыкалась. Вот, пусть она теперь и на тебя так влияет, я не против, для сестры ничего не жалко, в том числе и поделиться родственником можно.

И как обычно, только в этот раз не за себя уже, а за тебя, начинаю я оправдываться: «Да, продолжение возможно, и Лара обещала подумать об этом, но у нее, похоже, недостаточно мотивации. Вот если бы издательство «Закрома» взяло ее роман, тогда да, тогда, конечно, можно было бы попробовать, а так…

Ну и в любом случае, что тут, всё ясно ведь уже… есть зацепка на будущее, правда, но это… ну, вернутся они, положим, на остров, откопают очередной сундучок, а там…»

Мама смотрит так хитро, словно догадывается, что оно «там», и я, глядя на нее, тоже начинаю догадываться. Так вот мы и смотрим друг на друга, пока я не осознаю, что прекратить «догадываться» уже не могу.

«Как ты думаешь, – медленно и осторожно начинаю я, – роман, который Генри написал по возвращении из экспедиции, пользовался успехом?»

«Само собой, пользовался, – мама говорит. – Очень интересный роман!»

«А как ты думаешь, – уже смелее продолжаю я, – вот он изменил в романе свое имя, и имена всех своих товарищей, но… менял ли он имя Оскара Фоули?»

«Вряд ли», – сказала мама. И пояснила, что Генри, скорее всего, подсознательно хотел увековечить память Оскара Фоули, опубликовав в своем романе выдержки из его дневника. Тем самым он выполнял волю покойного, который в своем дневнике выразил робкую надежду, что записи его «могут однажды сослужить кому-то добрую службу».