Текст книги "По следам лунного затмения"

Но Ляля пришла к тому же выводу.

«Думаю, Занос хочет воспользоваться древним и незыблемым правом каждого человека самому назначать себе родственников, – написала она. – Уж мы-то с тобой прекрасно знаем, как это бывает. Вот, доигрались: мало того, что Петька Тушканов у нас в романе самый непредсказуемый персонаж, так он еще и материализовался. И это ты его материализовала, сестра! Как ты это делаешь, а?»

«Как по мне, Занос совсем не похож на Петьку Тушканова, – подумала Лара. – А на кого похож, даже не знаю. Ляля в нем еще и сходство с собственным отцом углядела, так что кто тут кого материализовал и притянул, еще вопрос».

Но теперь, по крайней мере, можно, почти не сомневаясь, выдать Лаврентию гипотезу о названых родственниках.

«Дорогая Лара! – ответил Лаврентий Занос. – Конечно же, ты угадала; да иначе и быть не могло. Я очень-очень хотел, чтобы ты угадала, и когда так случилось, со всей отчетливостью понял, что не в силах больше ждать. Пусть участь моя решится как можно скорее. И давай для этого знаешь что сделаем? Назначим твой день рождения прямо на сегодня!

Я боюсь загадывать, что ты мне ответишь, но твердо знаю одно: твой ответ не может быть жестоким. Это главное.

С самого раннего детства я мечтал, чтобы у меня была сестра, но, к сожалению, в нашей семье рождались только мальчики. Моим старшим братьям не было до меня никакого дела. А может, это я не умел найти к ним подход? Если бы мы с ними ладили, мечтал бы я так о сестре или нет? Не знаю.

Иногда мне хотелось, чтобы у меня была старшая сестра, которая заботилась бы обо мне, выговаривала бы мне за то, что я не вымыл уши, а я уж постарался бы не слишком огорчать ее своими шалостями. А иногда хотелось, чтобы младшая, и я сам мог бы заботиться о ней. Я черной завистью завидовал Тому Сойеру: у него была такая сестра, а ведь неизвестно, поговорил ли он с ней по душам хоть раз в жизни!

Лара, ты согласилась бы стать моей сестрой? Ты не сможешь стать мне ни старшей, ни младшей сестрой, потому что у людей на самом деле нет возраста. В противном случае все старики были мудрыми, а все младенцы – наивными. А то, что мы пока еще так мало знаем друг о друге… ну, всё же от нас зависит.

Ах, Лара! Если ты согласишься, то мне будет дышаться чуточку легче, нежели Виктору и Сильвии после посещения Ужасного Приюта. Им никогда уже не стать прежними после перенесенных испытаний, но я оставил это за кадром. Не хотел нагонять в финале еще большего мрака…»

Ларе стало жаль Лаврентия Заноса. Наверняка у него было несчастливое детство. Единственное, что ей было непонятно – почему он выбрал в сестры именно ее, Лару? Что в ней такого особенного? Сначала Ляля сама себя назначила в сестры, а теперь вот появился кандидат в названые братья… Он сам себя не назначил, правда, но такое письмо написал, что отказать просто невозможно.

«Надо поскорее ответить, что я согласна, – решила Лара. – И пусть не терзается больше».

«И все-таки – почему?.. Чем я их всех привлекаю?»

«Ладно, не суть. Всё это очень трогательно на самом деле».

«Значит, у меня теперь будет самый настоящий брат? – написала она Лаврентию Заносу. – Ура-ура! Я так рада. Конечно, я согласна!»

«Дорогая Лара! – ответил Лаврентий. – У меня больше нет слов. Все кончились. Поэтому возьми все самые прекрасные и волшебные слова, какие только существуют на свете, и подари их себе сама. Считай, что это от меня.

Твой брат Лаврик.

P.S. Вот бы ты еще написала свой номер телефона! Свой номер я, если помнишь, еще в самом первом письме сообщил. Обещаю не надоедать тебе звонками. Мне просто нужно убедиться, что ты есть».

«Придется, видимо, сообщить, – подумала Лара. – А то отказ будет выглядеть как-то странно, раз уж я согласилась стать его сестрой…»

Между тем пришло сообщение и от Ляли.

«Ну, что там? – вопрошала она. – Что он ответил? Угадали мы?»

«Мы не просто угадали, – написала ей Лара. – Мы еще как угадали! И теперь у нас есть брат Лаврик, представляешь?»

Она и сама не понимала, рада этому факту или нет. С одной стороны – ничего ведь плохого, что количество названых братьев и сестер лишь растет? Но с другой стороны… всё это как-то быстро происходит, поневоле чувствуешь себя не в своей тарелке.

«А если он еще и позвонит?..»

И Лаврик позвонил, позвонил, видимо, сразу, как только получил ее письмо с номером телефона.

– Ты даже представить себе не можешь, как я тебе благодарен, – твердил он. – Ты сама не знаешь, что ты для меня сделала! Ты, можно сказать, вернула мне веру в человечество!

– Да я ничего такого не сделала, – пробормотала Лара, уже мечтавшая, чтобы этот разговор, вызывавший у нее чувство неловкости, поскорее закончился. – Но я, конечно, удивилась…

– Ты просто не знаешь всей истории, – заверил ее Лаврик. – Но ничего, скоро мы восполним этот пробел. Я расскажу тебе всю мою жизнь от начала до… настоящего времени. И ты пиши мне про себя, мне про тебя всё интересно! Про себя, пожалуйста, а не про своего кота. А то получается, что я о твоем коте знаю примерно раз в десять больше, чем о тебе самой! Это никуда не годится. Хотя должен признать, что про кота ты здорово написала…

– Я собираюсь написать о Барри книгу, – вставила Лара.

– Замечательно! Пиши-пиши! По крайней мере, один благодарный читатель у тебя есть. Я твой роман уже два раза прочитал, и понравился он мне больше, чем «Остров Сокровищ» Стивенсона!

Лара растерялась. Вот как, уже два раза прочитал – и только сейчас говорит об этом. Да, интересно, а как же он воспринял Оскара и его историю?

– Оскар Фоули? – на том конце провода повисла неловкая пауза. – А… что с ним?

«Что с ним? Бог с тобой, Лаврик, ты действительно прочитал эту книжку?»

– Ну, он умер вообще-то. Погиб, и довольно нелепо.

– А! Ну ничего страшного. Ничего страшного, это же сокровища. Так часто бывает. Но если тебе не нравится такой поворот, обращайся ко мне. Обращайся ко мне, и я всё улажу. Воскрешу его специально для тебя. Только бы ты не расстраивалась!

– Поздно, – сказала Лара. – Он уже умер.

– Ну, как хочешь, как хочешь. А то я мог бы!.. Ты просто еще не знаешь, что я умею!

– Не надо! – взмолилась Лара.

– Ладно. Но если всё же надумаешь – обращайся.

Глава 6

Довольно скоро Лара начала осознавать, что быть сестрой Лаврентия Заноса – не синекура. Она не раз пожалела, что так опрометчиво и скоропалительно согласилась заполнить собой эту брешь в родовом древе незадачливых Заносов, в чьих семьях, как уверял ее новоиспеченный братец, испокон веков рождались только мальчики. Лаврик, получив привилегии названого брата, больше не желал считаться с тем, что Лара работает, и настойчиво требовал от нее всё новых и новых писем, и непременно каждый день. Изменился и тон его посланий. И куда только подевались шутливые нотки, внимательность, добродушное подтрунивание и обилие метафор, которые так пленяли ее поначалу? Тон стал жалобным и скорбно-озабоченным, под стать содержанию, поскольку Лаврик сдержал свое обещание и обрушил на Лару всю свою жизнь, с самого раннего детства, делясь даже такими подробностями, которые приличные люди не то что сестрам, но и вообще никому не рассказывают.

Заполненные почти круглосуточной учебой школьные годы; всего один друг, который сам с сожалением признавал, что он Лаврику «не ровня». Невзаимная любовь в студенческие годы, и от безысходности – еще больше учебы, при том, что казалось, будто больше-то уже и некуда.

Депрессия, суицидальные настроения; от опрометчивого шага спасло только «хорошее воспитание». «Я даже не спился, а ведь мог бы». Читая такие откровения, Лара думала, что теперь нужно взвешивать каждое свое слово, что теперь она любой неосторожной фразой может разрушить тот сказочный образ, что Лаврик создал в своем воображении и нахлобучил на нее, нимало не беспокоясь, что к Ларе реальной эта фантазия никакого отношения не имеет.

«И как долго он будет пребывать в этом блаженном заблуждении? Когда-нибудь я непременно разочарую беднягу – и пополю ряд всех тех «чудовищ», который Лаврик так любит обличать».

«Я приехал в Москву, чтобы повидать своего любимого поэта, писал Лаврик. – Я надеялся, что он станет мне добрым другом и мудрым советчиком. Я не знал еще тогда, какими черствыми и бездушными подчас бывают гении. Это катастрофическое открытие сбило меня с ног и надолго погрузило в пучину депрессии…»

«Многими авторами я восхищался ровно до тех пор, пока не знакомился с их подробной биографией, и лишь тогда начинал понимать, с кем имею дело. Литературный мир предстал передо мной во всей своей неприглядности, и я бежал, постыдно бежал из столицы, твердо решив никогда больше не возвращаться в эту мерзостную клоаку…»

«Теперь понятно, почему он начал переписку с выпрашивания моей подробной биографии, – подумала Лара. – Ну хорошо, допустим, я всю юность просидела дома, и ничем особо не запятнала свою репутацию. Но это вовсе не означает еще, что я божий одуванчик! Еще чего! Я – циник и мизантроп, и у меня даже ни одного друга нет. Хотя… теперь, кажется, уже есть. Или нет?»

«А вот интересно, как так получилось, что он решил определить меня в «сестры»? Разве я сказала что-то особенное?»

Об этом Лара, не удержавшись, спросила у Лаврика в следующем письме.

«Ты спрашиваешь, когда я понял, что ты – это ты? – ответил он. – О! Не сразу. Ты не подпадала ни под одну из известных мне категорий людей. В литературном мире мне встречались либо простодушные невежды, либо просвещенные эгоисты, которые себя-то любят раз в неделю по воскресеньям, и невдомек им, почему они должны тратить свое время еще и на меня, незнаменитого к тому же… Я уже отчаялся встретить здесь кого-то иного. И тут появилась ты. От письма к письму росло мое удивление и восхищение. И сожаление: почему я не встретил тебя раньше? Почему?..»

Однажды Лара поймала себя на мысли, что она завидует этим «просвещенным эгоистам», которые могут позволить себе заниматься своими делами и не отвлекаться на тех, кто слишком уж настойчиво требует к себе внимания. «А я, выходит, простодушная невежда все-таки?»

«Ну, что там? – спрашивала между тем Ляля. – Ты не забывай, что у нас сроки поджимают, и в темпе надо уже писать, в темпе! Заноза тебя, что ли, отвлекает? (Мысленно я называю его теперь только так, ибо он меня даже заочно и на расстоянии достал, а я уж представляю, каково тебе!) Поставь его в рамки!

И вообще, он ведь старшой братик, так? Вот, пусть теперь тебя опекает. Ты молодой автор, тебе поддержка нужна. Напиши ему, если сам не понимает. Можно попробовать зайти издалека, поинтересоваться, какие планы у издателей на «Виктора и Сильвию». Вдруг он уже свою книжку пристроил, и может поделиться с тобой ценной информацией – е-мейлом своего редактора хотя бы. Спроси! Должен же быть тебе хоть какой-то прок от этого знакомства».

«Ляля в своем репертуаре – всё ей какой-то «прок» нужен, да побыстрее, – думала Лара. – Я, конечно, спрошу, но заранее уверена, что «прока» не будет».

Предчувствия ее не подвели.

«Да, я сейчас веду переговоры с издательством «Тироль», – ответил ей Лаврентий. – Дело идет к подписанию договора. Но более подробно я информацию разглашать не могу, сама понимаешь».

И продолжил излагать Ларе скорбную и печальную историю своей жизни. Пришла пора, и Лаврик женился на бойкой и ясноглазой девушке, ловившей каждое его слово и предугадывавшей малейшие его желания, но только до той поры, пока не сыграли свадьбу. Потом чаровница, как водится, испарилась без следа, а на ее месте появилась хитрая и расчетливая особа, стерва, каких поискать. Да к тому же и неврастеничка. «Все мои занятия оказались под запретом, я даже пикнуть не смел. Ее раздражало буквально всё: моя работа, моя диссертация, и даже мой юношеский романчик, злиться на который не было решительно никаких причин – времени на него у меня всё равно не хватало, он так и остался недописанным».

После развода с первой женой Лаврик женился во второй раз. «Мне после всего пережитого хотелось найти тихую гавань, и, как мне казалось, я ее отыскал. Мой друг познакомил меня с приличной, скромной девушкой. Мы подолгу гуляли в парке. Я ей читал стихи о любви, а она с уважением слушала. Любви особой у меня к ней не было, но я относился к ней с симпатией, а еще мне нравился ее добрый, покладистый характер. Чего я тогда еще не понимал, так это того, что характеры со временем портятся. Тем не менее мы вместе до сих пор, и у нас двое детей. Я не могу так откровенно рассказывать тебе о своей нынешней семье, как о предыдущей, но ты же всё понимаешь…

Мои сыновья, к сожалению, пошли не в меня. Ни один из них не захотел погружаться в мир книг и становиться тем, что в мое время называлось «книжный юноша». Их больше интересуют компьютерные игры с горами трупов и реками крови. Боюсь, они даже Пушкина не читали. Впрочем, несмотря на всё это, они добрые мальчики, и мы любим друг друга. Но… ты же всё понимаешь».

«Печальная история, – отозвалась Лара. – Да, очень печальная».

На нее словно ступор напал, она не знала, что тут еще можно добавить. И мучительно выдавила из себя: «Взамен на такую откровенность… ну… ты можешь задавать мне любые вопросы. Я постараюсь ответить».

Трудно было удержаться от ответных откровений, но что-то Лару останавливало всё же. Может быть, то, что уже пыталась она рассказывать братцу Лаврику забавные случаи из своего детства, но он оставил их без внимания и никак не прокомментировал, а вещать в пустоту Ларе вовсе не хотелось.

«Спасибо за сочувствие к моей истории, – написал Лаврик. – И твое разрешение задавать тебе любые вопросы я тоже очень ценю. Но нет. Я хочу, чтобы наши отношения оставались идеальными, и не стану принуждать тебя ни к чему. Рассказывай мне лишь о том, о чем сама захочешь».

И, чтобы не молчать совсем уж безнадежно, Лара решила рассказать ему о своем недавнем визите к генеральше. Это не осталось незамеченным. Лаврик откликнулся тотчас же, зловеще живописуя, какой страшной и мучительной смертью от неизлечимой болезни умрет генеральша, если и впредь будет так обращаться с Ларой и не ценить по достоинству ее самоотверженный труд. Лара всерьез испугалась за генеральшу, и решила отныне отдавать Лаврику на съедение лишь самых нехороших личностей, которых, по крайней мере, не жалко. Правда, надолго ему таких историй не хватит… «Ума не приложу, чем его еще занять», – думала Лара.

К счастью, тут Лаврик написал, что собирается в двухнедельных тур по Европе со своими сыновьями.

«Я буду скучать по твоим письмам, сестричка! – заверил он. – Но не ехать не могу. Сыновья долго ждали этой поездки. Не переживай, это ненадолго. Можешь пока писать мне, я вернусь – и всё-всё прочитаю.

Обнимаю, целую.

Твой брат Лаврик».

«Ура! – сказала Ляля, когда Лара сообщила ей эту новость. – Даже не верится в такую удачу. Наконец-то можно спокойно поработать».

Глава 7

«Четыре портрета, платки четырех разных цветов, четыре стихии, четыре стороны света… Нужно отыскать ту точку, в которой сходятся все четыре фактора, тогда мы найдем пещеру с сокровищами, – писала Лара Ляле. – Уголки носовых платков, столь демонстративно выглядывающие из карманов девушек на портретах, тоже скрывают часть шифра. Достаточно снять верхний слой краски, и он откроется. Разные сочетания нот. Что бы это значило? Нот у нас, как известно, семь. А чего еще семь? Семь цветов радуги, семь дней недели, и… – тут Лара остановилась. Она вспомнила самое начало переписки с Лялей. Лунное затмение, рожденные в понедельник… Ну конечно! Пальцы Лары лихорадочно забегали по клавиатуре, набирая текст: – Семь планет, этим дням недели соответствующие. Также, вероятно, существуют и соответствия планет нотам. Таким образом, мы снова вышли на «звездный» шифр!»

Картина начинала понемногу проясняться. Лара взяла лист бумаги и принялась чертить на нем схему, прикидывая, как совместить четыре портрета. Иногда казалось, что мозги вот-вот закипят от напряжения. Но к концу дня решение было найдено.

«Ура, все-таки получилось! – думала Лара, отправляя письмо. – Ляля может мной гордиться».

Работа над романом шла довольно гладко, лишь в одном месте Лара споткнулась – когда писала эпизод с «обменом паролями» у маяка, ту самую сцену, что явилась ее воображению ранее всего. Нет, сам по себе «обмен паролями» прошел именно так, как ей и представлялось изначально, и таинственная фигура в курточке (правда, так и хотелось написать все-таки – «в плаще»!) с накинутым на голову капюшоном передала Анжеле загадочный сверток. Потом Анжела отыскала свою сестру, и они вместе вернулись в отель, начали разворачивать сверток… И вот тут-то Лара споткнулась. Она пыталась представить, что же там, в этом загадочном свертке – и никак не могла увидеть. Не шкатулка, нет. Ляля все-таки настояла, что шкатулку «жаль тратить». А в синопсисе она написала, что в свертке должен обнаружиться уникальный, редкий сувенир, который Аглая хотела подарить своему возлюбленному на память о себе. Это была, мол, уже вторая их встреча. Картину Аглая передала во время первой встречи, ну а на вторую принесла сувенир. Может быть, свою любимую детскую игрушку, но непременно что-то оригинальное – милый сувенир, изготовленный аборигенами, или смешного деревянного жирафа, «который был сложен будто бы из кубиков», или что-то в этом духе.

Лара закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Безотказное средство, но и оно не помогло в этот раз.

«Как странно, что я совсем ничего не вижу, – подумала Лара и решила передать эстафету Ляле. – Пусть она описывает, что там, в свертке, на то она и соавтор».

И Ляля не подвела. Она сумела вытащить из свертка большую, мастерски выполненную весельную лодку с десятью темнокожими гребцами. Лодка была похожа на гигантскую сороконожку, а гребцы мигом проассоциировались у героинь с историей про «десять негритят» и породили кучу домыслов и предположений. Лара пришла в восторг от красочного и подробного описания лодочки… вот только, получается, опять то была «вода», не имеющая никакого отношения к основному повествованию.

«Ну ничего, – сказала себе Лара. – Пусть будут такие вот небольшие лирические отступления. Жалко мне, что ли? Тем более в этот раз у Ляли хорошо получилось, даже редактировать почти нечего».

Лара сама не понимала почему, но эта лодочка с «десятью негритятами» на борту вдохновила ее уже в следующей главе сделать свое «лирическое отступление». В этой главе Рита и Анжела оказались приглашены в дом нуворишей Филипсов – многодетной семьи, в которой Аглая была самой старшей дочерью. И вот уже девушки идут по тропинке к дому, а тропинку обрамляет необычный такой бордюр из перевернутых и воткнутых в землю горлышком вниз пустых бутылок из-под ликера…

«Совсем как у нас на даче», – улыбнулась Лара.

Постепенно она начала осознавать, что сходство семьи Филипсов с ее собственной семьей не только в этом. Характеры супругов Филипс один в один отражали характеры ее родителей, и, может быть, поэтому оказалось, что в семье четверо детей, хотя ранее, составляя списки персонажей, Лара планировала, что детей будет больше.

«Ну, ничего. Четверо детей – это и так уже слишком много, – решила Лара. – Такое почти и не встречается теперь. Всё, как у нас, только… у нас-то один брат и три сестры, а тут поровну – два брата и две сестры».

Пришла пора войти в дом. Здесь в разгаре семейный скандал: Берилл Филипс отчитывает свою старшую дочь Аглаю за то, что та слишком уж несовременная, и наряды вечно какие-то старомодные носит. Девочке уже девятнадцать, а у нее до сих пор нет кавалера. Неправильно это, как считает Берилл. «Я в твои годы уже вышла замуж!» «Но я не хочу замуж!» – в отчаянии сказала Аглая. «Глупости какие! Ты же не собираешься остаться старой девой, надеюсь? Смотри, сегодня вечером к нам на ужин приглашен один очень приятный молодой человек – Кристофер Блайт. Перспективный художник, и живет по соседству, как оказалось. Я многого от тебя не прошу: надень свой лучший наряд, да будь с этим молодым человеком полюбезнее. Надо же с чего-то начинать».

Если бы Аглая знала, что речь идет о том самом виртуальном возлюбленном, который уже долгое время успешно вешал ей на уши лапшу, то, вероятно, она отнеслась бы к этой новости более благосклонно. Теперь же она начала выражать решительный протест, но Берилл продолжала наседать, и, устав пререкаться с матерью, Аглая махнула рукой. «Я всё равно ему не понравлюсь», – тихо пробормотала она, но Берилл расслышала, и, объявив, что «уж об этом-то я могу позаботиться лично», схватила дочь за руку и потащила вверх по лестнице.

«Прическа, духи, макияж – тут каждая мелочь важна», – приговаривала она в то время, как Аглая безуспешно пыталась вырваться.

«Опять автобиографичное прорвалось, – с удивлением подумала Лара, остановившись на этом месте. – Но к чему оно здесь, в совместной книге, где как-никак посторонние присутствуют, и как-то неудобно…»

Лара отложила рукопись и принялась расхаживать взад-вперед по комнате. Вот так же мама когда-то собиралась ее познакомить с другом сына одной своей знакомой, молодым человеком, которого мама сама и в глаза-то не видела, но знакомая уж так расхваливала его… «Вот бы с Ларочкой их познакомить, лучше девчонки ему всё равно не найти», – предложила знакомая, и мама воодушевилась.

– Зря вы всё это затеяли, – сказала Лара, когда узнала о матримониальных планах, которые строились вокруг нее. – Не собираюсь я замуж, и не хочу ни с кем знакомиться. Надо было меня сначала спросить.

– Ты меня беспокоишь, – отозвалась мама. – Тебе уже двадцать два. Конечно, не сразу замуж, сначала надо дружить. Но чтобы совсем никак… ты же не хочешь одна остаться? Что в этом хорошего?

– Может, и ничего, но это лучше, чем… не знаю, как объяснить. По-моему, меня вообще не привлекают взаимоотношения такого рода. Не чувствую к этой теме ничего, кроме отторжения.

– Но почему? Почему? Неужели, – терзаемая страшным подозрением, мама так и воззрилась на Лару, – тебя интересуют… девочки?

– Да никто меня не интересует! – раздраженно сказала Лара. – Вообще никто!

– Тогда, значит… ты среднего рода? – мама, казалось, пришла в ужас. – Да, точно. Бывают такие… даже не знаю, как назвать… особи. Они действительно никогда не женятся. Но чтобы моя дочь!.. Хотя, если подумать… в тебе и впрямь нет ничего женского. Но в тебе нет и ничего мужского! Боже мой, какое жуткое уродство! И я не понимаю, как это могло случиться! Как, как у меня мог родиться такой урод?

В отчаянии, что мама не понимает ее и, вероятно, никогда не поймет, Лара начала плакать. Попробовал вступиться папа: «Ну, не хочет девчонка замуж, так чего ты?..», – и мама тут же набросилась на него:

– Это всё ты виноват! Это твои гены, наверняка! Так чего же ты сам-то не сидел один?

«Интересно, почему мама так решила? – подумала Лара. Ей всегда хотелось быть похожей на папу. – В одном мама права: во мне нет ничего женского. И, честно говоря, я не хочу, чтобы оно было!»

Уже потом, много позже после этого семейного скандала, раздутого, как казалось, на пустом месте, Лара сумела подобрать слова, чтобы поделиться с мамой своим самоощущением и мировосприятием. «Я просто хочу посвятить жизнь чему-то действительно интересному… написанию книг, например. И не тратить время на отношения… это так тяжело и непонятно, зачем нужно». И тогда уж мама преисполнилась гордости:

– Да я же, оказывается, очень необычную и уникальную женщину родила! Вот это да! Вот это я молодец!

Лара прекратила расхаживать по комнате и вновь уселась за письменный стол.

«Надо бы отправить этот эпизод Ляле, – подумала она. – Интересно, как она закончит сцену? Сумеет ли вызволить Аглаю?»

Ляле эпизод как будто понравился. «Очень жизненно», – отозвалась она. А потом задействовала всё свое красноречие, чтобы описать, как Берилл выволакивает свою дочь из верхних покоев обратно на лестничную площадку, и… «на преобразившуюся до неузнаваемости Аглаю нельзя было смотреть без жалости». Здесь было всё: платье яркой, кричащей расцветки, с декольте, а также с вырезом во всю спину, вызывающий макияж, высокая, «взрослая» прическа. «Сестры искоса поглядывали на бедняжку и втайне жалели ее».

«Как Ляля себе это представляет, интересно? – мрачно подумала Лара. – Живого человека взять и переодеть, да еще и размалевать, как будто он кукла и совсем не сопротивляется? Такое прежде всего означало бы, что у Аглаи совсем нет воли к сопротивлению, а если так, то странно, почему она до сих пор не замужем, почему Берилл не выдала ее уже за кого-нибудь…»

Как бы то ни было, а читать о безграничной власти Берилл было неприятно, и Лара пожалела, что доверила Ляле столь щекотливую сцену.

«Сестра, я поняла! – написала Ляля затем. – Я поняла, что там на самом деле за тайна! Этот старый художник – вот жук! – не стал дожидаться, пока его дочери вырастут, ему вообще с самого начала не нужны были никакие дочери. Старый пень лелеял мысль о наследнике, мы же это знаем? Ну и вот, объявил он среди своих натурщиц конкурс: первая девушка, которая родит ему мальчика, получит в награду его руку, сердце и ключик от заветной сокровищницы. Согласились принять участие в этом конкурсе только четверо натурщиц, и у всех, как нарочно, получились девочки. «Что ж, пеняйте на себя», – сказал тогда художник, вручил каждой из не оправдавших его доверие девиц по музыкальному инструменту, и написал… и далее всё, как планировалось.

Что скажешь, сестра? Похоже это на правду? То есть на портретах изображены на самом деле «жены» художника, целый гарем! Вот это поворот сюжета, да?»

«Да уж, история чем дальше, тем гаже становится, – подумала Лара. – А главное, всё сильнее ощущение, что она какая-то… не совсем моя. Что-то здесь не так».

Однако в той точке, где находилась сейчас Лара, докопаться до сути происходящего было невероятно сложно. Хотя пару раз на нее накатывало ощущение, что вот-вот, одно небольшое усилие – и поймет она всё, но нет… тайну словно бы окутала туманная завеса, пусть и не скрывающая совсем контуры предметов, но делающая их будто бы нереальными, нечеткими. Так легко было ошибиться здесь, что лучше бы и впрямь довериться стороннему проводнику, который, быть может, и лучше знает…

«Мне только кажется странным, – написала она Ляле, – что так много натурщиц согласилось принять участие в подобном «кастинге». Вообще сложно представить, что кто-то мог согласиться, ведь речь идет о тех еще временах, когда рождение внебрачного ребенка считалось позором».

«Ну, так позирование художникам в качестве натурщиц во все времена было легкомысленным занятием, – легкомысленно отозвалась Ляля. – Вот они и не переживали особо. Да брось, неужели ты думаешь, что и впрямь какие-то невинные барышни там были?»

«Ну, а зачем художнику наследник от подобной особы? – возразила Лара. – Он, наверное, заботился о чистоте крови, и «кастинг» проводил более тщательно. Может быть, они и позировали ему для картины лишь один-единственный раз. Художник долго выбирал очередную жертву, охмурял ее, предлагал вступить в законный брак, а потом, вероятно, устраивал фальшивую брачную церемонию с нанятыми для этого случая актерами… Так еще куда ни шло».

«Да, сестра, возможно, ты и права. Вряд ли всё было «по честному сговору». Как-то он их обманывал всё же, негодяй такой!»

Глава 8

Из дневника сновидений Лары К.:

«Какие-то кошмары мне нынче снились. Особенно впечатлил меня сон, где я могла кого-то спасти – и не спасла, оправдывая себя тем, что этот человек – злодей, так ему и надо. А потом меня мучили угрызения совести. И еще позже, когда я во сне сидела у окна, шторы вдруг начали подниматься, колыхаться… я увидела в окно небо – тяжелое, затянутое свинцовыми тучами. Затем на небе стали проступать буквы. «Felonious», – прочитала я. «Преступный». От окна подуло холодом. «Пришла моя погибель», – подумала я (да, именно такими словами). А еще подумала, что я это заслужила, поскольку не спасла кого-то… что это меня кара настигла… ну, типа небесная кара. Я отважно глядела в окно, готовая встретить неизбежное, а потом… проснулась. Проснулась, вся дрожа от холода, хотя в комнате было тепло, и форточка была закрыта. Я сразу же подумала, что такой сон определенно ничего хорошего не сулит, но затем вспомнила о важности позитивного настроя и постаралась внушить себе, что всё в порядке, просто я слишком много размышляю над детективным сюжетом…

Завела этот дневник, буду теперь записывать самые яркие и запоминающиеся сны. Надеюсь, это поможет мне разобраться в себе».

В тот же день, отправившись с родителями на дачу, Лара, рассеянно глядя в окно автомобиля, вдруг подумала: «Пусть у моих названых брата и сестры всё будет хорошо. Пусть у них всё будет хорошо». Это было похоже на мольбу. «В чем дело? – тут же спросила себя Лара. – Разве у меня есть какие-то основания для тревоги? Вот разве что Лаврик сейчас далеко от дома… но он скоро вернется, уже послезавтра…»

Чтобы немного унять смутную тревогу, Лара вечером написала Лаврику письмо. Заранее. «Вот он приедет – а его уже в ящике письмо поджидает. Как меня ждало письмо от Ляли, когда я вернулась из Москвы. Это было так здорово!»

«Вот ты и вернулся, – написала она. – И наверняка у тебя много впечатлений после поездки. Жду с нетерпением рассказа о них! Но сначала, конечно, тебе надо отдохнуть с дороги…»

А уже послезавтра пришел ответ от братца Лаврика:

«Голубка моя ненаглядная! – написал Лаврик, изрядно смутив Лару этим обращением. – Какое это непередаваемое чувство: осознавать, что ты все-таки недооценил свою Лару, что не стала она чинно и скромно дожидаться твоего письма, а сама первая объявилась к положенному сроку! Я так скучал без твоих писем! Привык к ним. А отвыкать больше не хочу, и всё тут!

Ты права, впечатлений действительно очень много. Не беспокойся, всё расскажу подробно. И фотографии пришлю. Много фотографий!

P.S. А сама-то ты как провела эти две недели?»

«Неплохо провела, – ответила Лара. – И местами очень даже увлекательно. То на даче, то в городке Манукау. Ну и работы, конечно, было много, куда без нее».

Лаврик тут же осведомился, что это за Манукау, и с чем его едят.

«Это небольшой городок в Новой Зеландии, место действия романа «Гаммы на расстроенном клавесине», который я сейчас пишу в соавторстве с Лялей Крысинской», – ответила Лара.

«Вот бы почитать! – написал Лаврентий. – Пришлешь? Кстати, конкурс «Млечный Путь» объявил новый сезон. Мне Виталий Краснобаев сообщил об этом, поинтересовался, не собираюсь ли я попытать счастья сызнова. Я ответил, что нет: во второй раз мне не обломится.

Ну, а ты? Будешь участвовать? Хоть бы тебе в этот раз повезло, голубка моя!»