Текст книги "Имитация. Когда космос становится реальным"

В этот момент к нам ввалились Ашот и Марина, они выглядели уставшими, но довольными. Было ясно, и им удалось заделать пробоину. Риск гибели корабля свелся к минимуму. Теперь в бортовом журнале появится информация не только о драке, но и о том, как экипаж сумел устранить угрозу общими усилиями. Может, это сгладит общее негативное впечатление ко мне и Сергею, смягчит отношение к нам руководства ТИЦа и самого Хамкова, который, безусловно, читает ежедневную сводку о происшедшем в имитационном полете.

– Мы закончили, – сообщил я командиру.

– Мы тоже, – ответил тот, оглядываясь. Он просмотрел залатанные нами пробоины и крякнул от удовольствия. И сразу вспомнил историю из своего боевого прошлого: – Да, знакомая мне ситуация, когда в друшлаг превращали… Однажды турки прострелили из зенитного пулемета мой бомбардировщик, который шел вдоль сирийско-турецкой границы. Мы искали боевиков из ИГИЛ (Данная организация запрещена на территории РФ, – прим. А.Т.). Но турки оказались их скрытыми союзниками и открыли огонь. Самолет получил множество пробоин, но все равно проявил живучесть. Мы не только в ответ разметали их фугасными бомбами, но и сумели дотянуть до аэродрома Латакии. Механики долго удивлялись, как это пули не достали меня и штурмана, и как на полуразбитой электронике мы сумели выполнить задачу… Хотя в следующий раз повезло не так сильно, – с грустью произнес Саркисов. – Нам влепили ракетой в двигатели, катапультироваться успел только я…

Я понял, что сейчас наш командир может впасть в тоску и уныние, и поэтому сразу перевел разговор:

– Вы спаслись, Ашот, и это прекрасно! А теперь вы отвечаете за нас. Поэтому мы ждем вашего решения. Дырки – это угроза кораблю. Есть ли еще где-то пробоины?

Саркисов достал планшет и подключился к бортовому компьютеру, который через внутренние и внешние датчики регистрировал состояние всех систем и самого галеона. Сканирование показало, что повреждений больше нет, утечка воздуха приостановлена, давление в отсеках стабилизировалось. Корабль-макет продолжал «полет», а мы справились с заданием.

– Такое может быть и у настоящих астронавтов, – заметил я, возвращая инструмент на место.

– Это входит в программу нашего полета, – подчеркнул Саркисов, отключая планшет.

– Что входит? – спросила Ульянова. Она не условила смысл сказанного.

– Проверка живучести корабля, – пояснил командир. – Насколько прочен корпус, как агрегаты способны восстановить уровень безопасности для людей и как экипаж может устранить угрозу самостоятельно. Уверен, что сейчас команда в ТИЦе просчитывает все наши решения и выводят нам оценку. Если мы наберем баллы до высокой планки, то нам светит хорошая премия к зарплате!

Но не все были рады такой информации. Например, Сергей выглядел несколько угрюмым, видимо, о чем-то размышляя, и наверное все же не о нашем конфликете – более насущном и важном. Я, смотря на него, вдруг вспомнил свой первый день в кабинете Хамкова, куда завел меня начальник отдела кадров Госкорпорации. Там находилось еще восемь человек, причем шесть были в военной форме. Помещение было уставлено макетами всевозможных ракето-носителей, космических кораблей и орбитальных станций, когда-либо запускавшихся в СССР. Особняком находился самый большой макет – «Радуга», и он был детализирован до мельчайших подробностей: казалось, реальный корабль просто уменьшили в сотни раз и поместили под стекло. Только не это смущало меня. Сам Даниил Дмитриевич мне с первого разу не понравился: хищный взгляд, холодные и колючие глаза, острое лицо, как у волка; шрамы на руке свидетельствовали о его каком-то боевом прошлом. Не знаю, чему он там научился, но те события сковали из него жестокого и злого человека. Он смотрел на вошедшего как на какую-то вощь и вообще не скрывал своего легкого отвращения. Сидевшие рядом были ко мне вообще безразличны. М-да, неприветливое начало, подумал я.

– Поздравляю, вы подписали контракт. Теперь входите в семью космических испытателей. Пускай, не астронавт, но все же миссия ваша почетна и опасна. Вы это понимаете? – Хамков стучал пальцами по столу, словно проигрывал какую-то мелодию. Нервы? Или просто попытка показать свою значимость?

– Да, понимаю, – выдавил я из себя, чувствуя неким бараном перед голодным хищником. – Но ведь какая опасность может быть на Земле? Это пускай экипаж «Радуги» коленками трясет…

Шутку никто не принял. Лица сидевших в кабинете не изменились. Странная компания. Лучше отсюда уйти, решил я в тот момент. Быстрее бы закончились формальности, в частности, процедура знакомства с высоким начальством. Но такие разговоры обычно не бывают скоротечными.

– 27 января 1967 года во время наземных испытаний на стартовом комплексе №34 Космического центра имени Кеннеди перед осуществлением первой лунной экспедиции погиб экипаж «Аполлона-1» вместе с тремя астронавтами: Эдвард Уайт, Вирджил Гриссом, Роджер Чаффи, – перечислил имена американцев какой-то генерал, не представившись мне. – На борту корабля вспыхнул пожар и они сгорели за считанные секунды. Никто спасти их не успел. Такое может быть и на корабле-макете. Хотя мы сделали все, чтобы возможность подобного происшедствия была минимальной, однако есть сотни других угроз: авария ЯЭУ, отравление газами и радиацией… Будут опасности, которые мы создадим для вас искусственно… Вам придется их преодолевать, то есть исполнить роль экипажа «Радуги» на Земле.

Тогда я проглотил язык и не вздумал спорить. А чего говорить, если контракт подписан и обратной дороги нет? У меня всегда одно правило: принял решение – доводи его до конца, а верное ли оно – покажет время и обстоятельства. Только сейчас мой коллега Ушаков, видимо, мыслил немного иными критериями. Он все искал подвохи и какие-то тайные замыслы у Роскосмоса, только об этом намекал вскольз, не углублялся в тему, не посвящал нас в свои раздумия. Наконец из него это вылезло:

– Видимо в ТИЦе использовали электромагнитную пушку Гаусса, потому что нужно выстрелить так, чтобы пробить сплав обшивки и не разворотить весь корпус, – прошипел он. – Стреляли не снарядом, а каким-то камешком. Зачем? Ведь это примитивно…

– Почему ты так думаешь? – спросила Марина, встрепенувшись. После сегодняшних конфликта и аварии она находилась в состоянии нервного срыва… или напряжения. Во всяком случае, бледность ее лица свидетельствовал о том, что напугана была не меньше нашего.

– Потому что я выковырял это из противоположной стороны, – сердито сказал бортинженер, показывая вмятину на щите и на темные предметы, что сжимал в кулаках. Видимо, кинетическая энергия была погашена первой стеной и пробить вторую метеорит уже не мог, сам развалился на две части. – Вот так в ТИЦе для нас создают имитационную среду космоса. Не удивлюсь, что за внешней обшивкой выкачан весь воздух, чтобы смоделировать под куполом полный вакуум.

– И звезды зажгли, – добавил я.

– Чего? – не поняла Марина, присев на стул. От напряжения у нее тряслись ноги.

– Я видел звезды – включили, видимо, фонарики, чтобы у нас была полная иллюзия космической среды за бортом, или это голографическая проекция, – пояснил я и тут почему-то вспомнил авторучку, поднявшуюся в воздухе как в условиях невесомости. И снова об этом ничего не сказал. – Да, эффект присутствия космоса полный. Нас даже радиацией облучают, блин… и теперь обстреливают метеоритами.

На это было сложно возразить. Тут наш бортврач сказала:

– Ладно, вы двое ступайте в медотсек, я должна вас немного подлатать, – и она указала на мой разбитый нос и гематому под глазом Сергея. – Заодно дай-ка мне эти камешки – проверю под микроскопом, что это такое.

Она протянула руку, и Ушаков, не сопротивляясь, положил на ладонь два камня величиной с мячик от настольного тенниса. Мы последовали вслед за Ульяновой, в ее «царство». Там был небольшой беспорядок от заделки пробоины, но я знал, что наша коллега не любит такого хаоса и быстро приберет здесь. Она намазала синяк каким-то вонючим кремом, сказав, что завтра гематома рассосется. Осмотрела мой ноющий нос и заявила, что даже без рентгена видно – перелома нет, просто лопнули сосуды, и это не страшно. Но все равно очистила кожу от кровянных пятен дезинфицирующей жидкостью. Запах химии отрезвил нас, опять настроил на внимание.

Когда мы выходили из отсека, бортврач протянула Сергею пачку с лекарствами:

– Прошу тебя, принимай их… Нам еще лететь и лететь. Стрессы и конфликты к добру не приведут…

Тот ничего не сказал, лишь взял медикаменты. Я понял, что это должно помочь ему отрегулировать свои сексуальные желания. Может, и он сам понял, до чего доводит психическая неустойчивость, если вовремя не остановить себя, потерять контроль над собой. В реальном космическом полете это была угроза всей экспедиции! И тут до меня дошло: Сергей просто влюбился в Марину! Она же не замужем, а он не женат, вот и ревновал к ней. Сам понимал, что между нами ничего нет, но трудно порой справится со своим характером. Надеюсь, что теперь он был способен держать себя в руках.

Закрывая люк за собой, я увидел, как Ульянова включала электронный микроскоп для изучения метеоритных остатков, что нашел Ушаков в спортивном отсеке. По смежной специальности она была геохимиком и рассматривать подобные вещи – в пределах ее компетенции. Может, она не откроет ничего нового, но в кое-чем просветить нас сможет.

Спустя час, когда я вышел из оранжереи, услышал по динамику внутренней связи:

– Сергей, Анвар, зайдите на Центральный пост. Ульянова уже здесь. Есть сообщение для всех нас.

Говорил Ашот, но по голосу было ясно, что он недоволен. Я сразу заспешил в командный отсек. С Сергеем мы там появились одновременно – он дежурил на кухне и готовил ужин (сейчас на борту было 17.52 часа), поэтому не задержался. Едва мы вошли в помещение, как увидели мрачных коллег. Я вопросительно посмотрел на командира, и он начал:

– Мы предоставили полный отчет о последних событиях на борту в ТИЦ. Десять минут назад пришел ответ от Маслякова. Он был очень – я повторю! – очень недоволен конфликтом между Анваром и Сергеем! И все-таки руководство приняло решение не прекращать имитационный полет и не устранять вас обоих из состава экипажа. Хотя в дисциплинарном порядке вам занесли строгий выговор в личное дело – в будущем на это могут обратить внимание ваши работодатели… До Хамкова не довели, чтобы… короче, Геннадий Андреевич взял всю ответственность на себя, понятно?

– Блин, – тихо прошептал я. Ушаков виновато склонил голову. Он-то понимал, что вина лежит на нем, хотя я и свою не списывал – драку начал все-таки я. В любом случае, это не совсем плохая новость, так как мы остаемся на борту корабля-макета.

– Диспечер сообщил, что метеоритная атака – элемент неожиданности в рамках проекта, поэтому они наблюдали, как мы справились с заданием. Они отметили слаженность и эффективность работы экипажа. Повторили, что имитация метеоритных пробоин будет и дальше, и поэтому нам нужно быть всегда наготове.

– Ну, это радует, – буркнул я.

– Что касается ремонта внешней обшивки, то… – тут Саркисов недовольно крякнул, – нам отказали в такой операции.

– Почему? – удивились мы с Сергеем хором.

– Потому что мы не в космосе, не в условиях невесомости, а при земной гравитации подняться на уровень десятого этажа – там, где пробоины, – в скафандре весом в 90 килограм из шлюзового отсека невозможно! Между шлюзами и «колесом» есть скобы для передвижения, но их можно использовать только в условиях невесомости! Мы только повредим оборудование, включая скафандры. Они сами залатают обшивку, для них это не составляет трудности.

– Мы это увидим? – поинтересовался бортинженер.

– Нет, нам продолжат проецировать иллюзию космического пространства, а не фон купола, под которым находимся, – несколько с сердитыми нотками ответил командир. – Нет необходимости наблюдать, как техники Тестово-испытательного центра карабкаются по макету и автогеном сваривают пробоину – тогда вы точно потеряете ощущение космоса. К тому же мне еще раз сказали, что входить в «трубу» нам всем категорически запрещено, поэтому в шлюзовой отсек нам не зайти и оттуда не выйти в «безвоздушное» пространство!

Мы пожали плечами: отсеки от «L» до «S» находились в условиях низкого атмосферного давления и холода, чтобы поддерживать работоспособность ЯЭУ и сохранность продуктов питания, топлива. Если там и сновали люди, то только сотрудники ТИЦа, естественно, в специальных костюмах. По условиям имитационного полета нам туда вход был воспрещен. Точно также как не могли мы вступить и на борт пристыкованного взлетно-посадочного модуля «Перископ». Впрочем, нам хватало жизненного пространства и на «колесе», чего еще лазить в другие места? Пускай это заботит экипаж «Радуги», когда он начнет свою марсианскую миссию. Потом, как я знаю, люки в «трубу» и к шлюзовым камерам заблокированы электронным замком. «Мы сами выпустим вас из корабля, когда полет завершится», – так сказал нам Геннадий Андреевич во время беседы перед началом эксперимента, эту фразу я не забыл.

– Ладно, приняли, – махнул рукой Ушаков. – Это все?

– От меня – все. Теперь скажет Ульянова, – и Ашот жестом пригласил Марину изложить свою информацию. Она была немного встревожена:

– Я сделала первичный анализ камешков, которые проделали дыры на корпусе нашего корабля. В нас стреляли не земными булыжниками – это настоящие метеориты.

– Оп-ля! – невольно произнес я. Сергей лишь буркнул, что иного и не ожидал от сотрудников, протирающих штаны в ТИЦе.

– Это хондриты, массой в 10 и 23 граммов, возможно, образовались непосредственно из протопланетного облака, окружающего Солнце. То есть оливины и пироксены. В них много химических соединений, которые образуют биогенную природу… Не понимаете? Ну, это еще не жизнь, но такие вещества ученые называют продуктами преджизни.

– Ты хочешь сказать, что в этих «пулях» есть органическая жизнь? – не поверил я. – Нас стреляли камнями, в которых есть жизненные образования?..

– Трудно сказать однозначно… В хондритах я обнаружила так называемые «организованные элементы» – микроскопические – от 5 до 50 мкм – «одноклеточные» образования, часто имеющие явно выраженные двойные стенки, поры, шипы и тому подобное, – тут Марина глубоко вздохнула и добавила: – На сегодняшний день не является неоспоримым фактом, что эти окаменелости принадлежат останкам каких-либо форм внеземной жизни. Хотя, отмечу, эти образования имеют такую высокую степень организации, которую принято связывать с жизнью. Я просмотрела справочник: на один грамм вещества углистого метеорита приходится примерно 1800 «организованных элементов».

– Но если ты речь ведешь о микроорганизмах, то они не могут выжить в условиях космоса! – воскликнул Сергей. – Радиация, темература в абсолютный нуль, гравитация… Ничего из живого не способно выдержать такие условия.

На что наш бортврач ответила:

– Ошибаешься, коллега. Дело в том, что некоторые земные микроорганизмы вполне могут выжить в условиях космоса, где нет ни воздуха, ни воды и где температуры могут быть весьма экстремальны, а солнечная радиация невероятно высока. Возьмем, к примеру, Deinococcus radiodurans – бактерию, которая выдерживает дозу в 10 тысяч Грей. Для сравнения – летальная доза радиации для человека – это пять Грей, и чтобы убить бактерию, необходимо сварить ее, причем, умрет она далеко не сразу, а только через 25 минут. Не забывай и про идею панспермии, согласно которой жизнь на Земле была привнесена из космоса.

Звучало убедительно – не поспоришь.

– Я не понял, зачем в ТИЦе обстреливать нас метеоритами, подобранных на земле или в космосе? Неужели имитация должна быть настолько близкой к реальности, чтобы подвергнуть опасности наши жизни? – недоумевал я. – Ведь эти камешки могли попасть в человека! Конечно, они знали, где мы находимся в конкретный момент, благо их видеокамеры утыканы в каждом отсеке, но инфицировать корабль – это уже сверхиспытания!

– Нужно спросить об этом напрямую Маслякова! – потребовал Ушаков. – Лично с ним говорить, а не подставными роботами… я имею ввиду безликих диспечеров.

– Мы уже отправили этот запрос в ТИЦ, – произнес Саркисов. – Учитывая имитацию «растяжения пространством» времени, ответ прибудет спустя десять минут. Только я не уверен, что получим внятные пояснения. Там итак что-то темнят насчет всего нашего полета. Мне кажется, Хамков давит на руководителя нашего полета, и Геннадий Андреевич предпочитает помалкивать.

– Помалкивать о чем? – встрепенулся Ушаков.

– Обо всем, – отрезал Саркисов. – Я сам чувствую, что в нашем полете не все чисто и гладко. Не могу объяснить, просто интуиция. На наш имитационный полет наложена не просто испытательная миссия, а не что другое.

– И у меня, у меня тоже такие ощущения, что нас водят за нос, – признался Ушаков, посмотрев на Марину. Однако та не стала поддерживать подобные мысли, а заявила другое:

– Верю – не верю, сейчас не время в «ромашку» гадать. Меня беспокоит другой.

– Что именно? – задался вопросом я, который тоже хотел сказать, что линия бортинженера и командира мне близка к сердцу и разуму. В нашем полете слишком много малопонятного.

– У меня почему-то позеленела ладонь, – и бортврач протянула руку, – этой кистью я держала те злополучные камни. Чешется… Симптомы появились десять минут назад. А у тебя? – она обратилась к Сергею.

Тот молча протянул руку руки и развернул ладони, при этом резко побледнев. Я увидел, что они тоже покрыты каким-то зеленоватым налетом. Холодок страха прошелся по спине, пальцы взмокли, всем стало ясно, что на борту какая-то инфекция. Я быстро взглянул на свои конечности: нет, все в порядке, я же не трогал метеориты. Ашот тоже проверил ладони – там не было зеленых пятен. Значит, зараженными оказались два члена экипажа. Блин, чего в Тестово-испытательном центре добивались – убить нас? Или испытывают биологическое оружие? Или мы как кролики должны проверить эффективность каких-то препаратов? Ведь мы в замкнутом пространстве, ни один микроб не вылетит наружу – идеальное место для медицинских экспериментов! – такие мысли пролетели в моей голове. Но тут я себя отдернул: тогда зачем рисковать жизнью Марины, которая сама врач? Зачем тогда имитировать космический полет, если для подобных биологических опытов строят совсем другие лаборатории? Нет, тут что-то иное. Слишком много тумана, какой-то скрытой интриги.

– Нам нужно быстро пройти в медотсек, я введу нам самые сильные антибиотики, – с тревогой произнесла Ульянова. – И вам тоже, – она повернулась ко мне и Ашоту. – Неизвестно, заразились ли вы, но профилактика необходима всем. Нам также нужно потом продезинфицировать весь галеон.

– Надо сообщить об этом в ТИЦ! – воскликнул Сергей. – Они должны знать об опасности! И дать нам какие-то рекомендации! А если среди экипажа начнется эпидемия, то выпустить нас из макета!

– Если они за нами следят, то уже знают сами, – ответил я, смотря прямо в видеокамеры. – К тому же, обстреливая корабль метеоритами, они были в курсе, что на них живут микроорганизмы! А нас не выпустят – ты забыл, что сказал Хамков? «Сдохните или выживайте!» – может, не дословно, но точно по смыслу! Если мы представляем бактериологическую угрозу для людей, то нас заперут здесь навсегда. Сами мы выйти не сможем – все люки заблокированы! Наше спасение – в наших руках.

Не скрою, в этом момент нам всем стало страшно. Это все равно что заболеть вирусом Эбола, смертность от которого достигает 90%. В нашем случае, это была бы гарантированная смерть. Но чем мы могли заболеть – выяснить придется Марине, взявшись за все оборудование. Может, это просто аллергия, может, обычные земные грибки или бактерии, а вполне вероятно, что нас заразили каким-то вирусом неизвестного происхождения. Конечно, теоретически нас могут выпустить наружу, но тогда самим сотрудникам ТИЦа или специалистам из военно-биологической лаборатории Минобороны, или научных центров Минздрава придется здесь проводить санитарную чистку. А если не справятся, то корабль-макет придется утилизировать, не смотря на его многомиллиардную стоимость.

Мы бросились в медотсек. Марина вскрыла холодильник с растворами и стала быстро готовить антибиотик, заряжая потом ампулы в шприц. Вначале она с каждого из нас откачала немного крови для анализа, а после взялась за превентивные меры: каждый из нас получил в предплечье по ударной дозе бурой жидкости. Хочу заметить, что лекарство оказалось несколько болезненным, но не настолько, чтобы вопить. Со слов Ульяновой, это были антибиотики широкого спектра действия из класса цефалоспорин пятого поколения и фторхинолона, которые должны были убить любой чуждый микроорганизм в наших телах. Мы также получили предупреждение, что будут побочные действия, а также то, что погибнут и необходимые, полезные для нас бактерии, поскольку лекарства не делают различия между «плохой» и «хорошей» микрофлорой. Десбактериоз обеспечен, хмыкнул я, осознавая неприятность момента.

И все же, все волновались, что даже не пошли дежурить. Сейчас многое зависело от того, что сумеет выявить Марина. Она колдовала над пробирками, вставляла под электронный микроскоп стекла с образцами крови и изучала, склонившись над дисплеями медицинских компьютеров. Мы видели разнообразные рисунки в статике и динамике, причудливые фигуры, какие-то химические формулы и цифры – для нас это было темным лесом, хотя Ульянова, судя по всему, плавала в море своей профессии как рыба в воде. Уже тогда я думал, что эта женщина сделает все, чтобы обеспечить нам безопасность. Уж как профессионально она работала, как настойчиво добивалась своих результатов было видно, насколько волевой и упорный она человек. С такой по жизни шагать одно удовольствие. Наверное, повезет ее избраннику, и где-то у меня под сердцем екнуло, что жаль, я не могу быть ее спутником.

Ашот вмотрел на часы, раздумывая, идти ли ему в Центральный пост или все же переждать результаты здесь? Но пока его присутствие в командном отсеке не было необходимо, бортовая автоматика сама управляла всеми процессами на галеоне. А чего беспокоится, если наше судно пришвартовано к порту, стоит на якоре? Это пускай те, кто по ту сторону обшивки, чешут свои затылки, что теперь делать дальше с нами? Иногда я задумывался: о чем думают диспечеры, техники, специалисты, обслуживающие наш имитационный полет? Гордятся нами или завидуют, хотят быть с нами или им проще наблюдать, как кто-то пытается не сойти с ума в пространстве корабля и сделать вид, что летит на Марс? Конечно, всегда легче закончить работу, пойти домой к семье или в ресторан с друзьями, по выходным – на дачу, в отпуск – на Черное море, не заморачиваться на том, что прохудился клапан в системе вентиляции, засорился фильтр в уриносборнике, не качает помпа в водоснабжении, не замыкает проводка, не жить в каюте в одиночку и не слышать только гудение моторов… Это наша работа, а не тех, кто по другую сторону. Это мы делаем все, чтобы другие на самом деле отправились в космический полет. Наверное, нас успокаивает то, что даже в случае серьезной аварии или угрозы нашей жизни нас просто вытолкнут наружу, под купол ТИЦа – и это осознают сопровождающие нас в программе люди. Вот переживать на самом деле придется за экипаж «Радуги», это им нужно будет бороться за жизнь и преодолевать трудности.

Наконец Марина закончила. Ее глаза казались усталыми, красными от напряжения. Она выдала результат:

– Я выявила микроорганизмы…

И как бы в подтверждение над ее головой замигала тревожная подсветка.

– Так? – у Сергея крупными каплями стал скатываться пот со лба. Он ожидал худшего, и оно не заставило долго ждать.

– Вирусов не обнаружила, хотя полную гарантию их отсутствия на метеоритах дать не могу. Но вот бактерию нашла, – и она ткнула на зеленого цвета образование, больше похожей на пирамиду. – Я пропустила его данные через базу данных. В настоящее время учеными описаны свыше 10 тысяч видов бактерий, но предполагается, что их больше миллиона. Они все разные по строению, функциям, но есть несколько, что их объединяет. Первое – размеры, они от 0,20 мкм и выше. Ниже 0,15 мкм клетка бактерии становится неспособной к самостоятельному воспроизведению, поскольку в ней физически не могут поместиться все необходимые биополимеры и структуры в достаточном количестве. Наша бактерия – 0,08 мкм. Второе – основные бактерии на Земле являются одноклеточными, наша – многоклеточный организм. Третье – большинство земных бактерий размножаются равновеликим бинарным поперечным делением, у нашей присутствует половой процесс. Есть многое, что мне пока представляется непонятным в этой бактерии. Чтобы ее изучить уйдут месяцы, если не годы. У нас же нет столько времени.

На мониторах демонстрировалась жизнь, увеличенная в тысячи раз с объективов микроскопа. Она внушала опасение. Я, не отрывая взгляда от этих мельчайших фигурок, спросил:

– Так это земная бактерия?

– Не уверена. Считается, что первыми на Земле живыми существами были бактерии, появившиеся 3,9 миллиардов лет назад. Мне кажется, перед мной цианобактерия, существовавшая, как минимум, 2,2 миллиарда лет назад. То есть самая древнейшая ее форма…

Судя по взгляду Ушакова, он ничего не понял из сказанного:

– То есть в остатках метеорита ты нашла живые бактерии, которые существовали на нашей планете два миллиарда лет назад?

– Получается так, – развела руками Ульянова. – Эти бактерии фактически стали создавать кислородную атмосферу на Земле.

– Но зачем заражать нас бактериями, которые вымерли? – расстерялся Сергей. – Зачем обстреливать метеоритами, инфицированными микроорганизмами, против которых у нас нет лекарств? Кстати, мы все заражены? Это опасно?

Такой вопрос волновал нас всех. Эпидемия в рамках корабля, где от инфекции никуда не скрыться, может иметь печальные результаты для испытателей, поэтому от нас требуется выполнение слаженных действий и разумного подхода. Главное, не паниковать, а выполнить тщательно все расписанные для подобных случаев протокольные процедуры. И мы услышали нечто обнадеживающее:

– Я пока не уверена, что это патогенный организм. То есть паразитирования на нас не обнаружила… Возможно, из-за того, что кислород ее отравляет, и кислородная среда – это не ее место обитания. И, к счастью, это не чума, не дефтерия, ни сифилис, ни туберкулез, ни лепра, чего мы могли бы особенно опасаться.

– Бррр, – вырвалось невольно у меня.

– Инфицирование нашла только у нас с тобой, – сказала бортврач, обращаясь к Ушакову. – Ведь только мы прикасались к метеоритам. Наши коллеги в этом смысле чисты, видимо, воздушно-капельным путем заражение не происходит. Однако, в любом случае повальная дезинфекция необходима. Я сейчас дам каждому ультразвуковой сканер – специально разработанный для подобных случаев; в принципе, его разрабатывали для стерелизации скафандров после прогулок по марсианской поверхности. Его сигналы в ультразвуковой частоте разрывают клетки бактерии. Поэтому мы так очистим корабль.

Я задумался. Откуда взялся метеорит с древними бактериями? Если из космоса, то где именно летал этот камешек, прежде чем упал на Землю, а потом сотрудники ТИЦа выстрелили им в наш корабль из электрического оружия? Наверное, это из пояса Койпера или облака Оорта – таинственных мест, где, по гипотезам ученых, сохранились остатки веществ, из которых формировалась солнечная система. Может, именно там полно всяких форм биологической жизни и идея панспермии имеет право на существование. Если это так, то и Марс, и другие планеты должны быть заселены бактериями, приспособившиеся к разным условиям обитания. Может, эта бактерия, что нашла Ульянова, не имеет ничего общего с метаболизмом человека и поэтому не способна паразитировать. Ведь на Земле есть такие микроорганизмы, которые способны жить в организмах одних животных, и не выжить у других.

Мои глаза вновь уставились на видеокамеры: о чем думаете вы, сотрудники Тество-испытательного центра? Конечно, наша жизнь перед вами как на ладони, наверное, скучно наблюдать за обычной и рутиной работой испытателей, ведь это не шоу-программа типа германского «Большой Брат» или российского «Дом-2», где между участниками постоянно происходят скандалы, интриги, стычки, любовные истории. Хотя в последние моменты на борту корабля-макета тоже случилось из ряда вон выходящее – драка, однако это не такая интенсивная жизнь, что видно на экранах телевизоров. «Вот придумали вы нам развлечение в виде метеоритной атаки и бактериологического заражения», – с неудовольствием процедил я сквозь зубы. Меня никто не услышал.

– Итак, вставайте, спать не ляжем, пока не пройдемся по всем отсекам, – сказал Саркисов. – Объявляется биологическая угроза!

– А «труба»? – поинтересовался я, получая от Марины небольшой аппарат, похожий на фен. Он уже горел индикаторами и был готов к использованию.

– Туда нет смысла лезть. Нас там не было. Да и войти самостоятельно не сможем, ты забыл, что люк заблокирован? Пускай там сотрудники ТИЦа теперь дезинфецируют, – сердито сказал Сергей.

– Ах, да…

– На себя и на людей не направляйте, – предупредила Ульянова. – Полметра от стен и приборов достаточно, чтобы уничтожить любую форму микроорганизмов… Как закончите, приходите сюда, я вколю каждому еще антибиотики. Курс профтилактики – неделя по четыре раза в день.

И мы приступили к работе. Вначале я расчитывал, что все завершится спустя два часа, хотя Саркис был настолько дотошный, что мы дважды прошлись по отсекам и дезинфицировали даже мельчайшие части, включая вентиляционные шахты, – и на все ушло четыре часа. К тому же бортинженер в агрегатном отсеке «N» установил несколько «фенов», которые в режиме постоянного функционирования осуществляли очистку воздуха к дополнение тем биологическим фильтрам, что там уже итак имелись. «Подстраховка не помешает», – заявил Сергей, и с ним никто не спорил. После мы посетили душевую и искупались со специальной жидкостью с ароматизаторами, надели свежие костюмы, а вот старую форму скинули в стиральную машину. Порошок с активными химическими дробавками должен был убить все микроорганизмы, если они есть на тканях.

После всех этих процедур Саркисов и Ульянова направились в Центральный пост, чтобы провести совещание с руководством ТИЦа, а нам – мне и Ушакову – было приказано ступать в свои жилые каюты и хорошенько отоспаться. Сказать, что мне не спалось, значит, довести до вас неправду, я сразу заснул и пробыл в мире сладких грёз четыре часа, пока меня не разбудили для приема очередной порции прививки. Почему-то чувствовал себя несколько разбитым, вялым.