Текст книги "Беглец"

Между тем, в углу комнаты лежал раскрытый конверт с пометкой «Москва. Особое распределение». Под придавленной чайником бумагой, аккуратно написанное сообщение подтверждало распределение Эркина Джумаевича Джураева в Ракетный научно-исследовательский институт. Подпись начальника отдела кадров Наркомата обороны СССР добавляла документу официальности и важности. Вдали от этих строк, молодожёны засыпали, объятые мечтами о будущем, которое теперь обещало стать ещё более светлым и полным возможностей.

Глава 5: Тайконавты

Сергей Данилов отложил бумаги на стол и вышел из вагончика. Вечерело, и палящее солнце, которое весь день жгло землю плато Устюрт, постепенно теряло свою силу. Зной медленно спадал, и сухой, горячий ветер превращался в освежающий бриз, пробегающий по пустынным просторам. Небо, окрашенное в розово-золотые оттенки заката, растягивалось над пустошью, создавая невероятно красивый и одновременно дикий пейзаж. Вдалеке возвращались геологи, смахивая пыль с лица и одежды. Экспедиции в этот день не принесли грандиозных находок, но несколько перспективных мест для бурения всё-таки были отмечены на карте. По оценкам экспертов, в этих глубинах скрывались миллионы тонн нефти, и задача экспедиции состояла в том, чтобы начать добычу этого ценного ресурса.

Лагерь оживал. Люди смеялись, умывались у бочек с водой, обтираясь холодными струями, которые казались невероятно освежающими после жаркого дня. В воздухе витал аромат наваристого борща, который варил повар экспедиции, Иван Бодров. Его борщ был легендарен среди геологов, и сегодня они ждали его с особым нетерпением.

– О, Иван, ты настоящий мастер кулинарных дел, – шутили они, собираясь вокруг походного стола.

Иван улыбался, аккуратно разливая борщ по мискам. На этот раз он не пожалел мяса и картошки, сделал всё, чтобы уставшие геологи могли как следует насытиться после долгого рабочего дня. На столе уже стоял свежий хлеб, нарезанный лук и чеснок. Рядом с мисками с борщом дымился крепко заваренный зелёный чай в жестяных кружках, который приятно обжигал руки, но дарил ощущение тепла и уюта.

На штабной машине, оборудованной спутниковой тарелкой, транслировались телепередачи из Москвы. В этот вечер на экране показывали важную новость – китайские тайконавты совершили успешную посадку на Луну. Экспедиция, подготовленная годами упорного труда, привела к тому, что китайский корабль, названный «Небесный дворец», успешно добрался до лунной поверхности. Семеро тайконавтов были на борту корабля, который гордо и величественно парил в безмолвной темноте космоса.

Диктор с канала ОРТ торжественно сообщала:

– Через десять минут после отстыковки, лунный модуль включил двигатели маневра и начал спуск.

На экране демонстрировался полёт: лунный модуль, отделившись от основного корабля, медленно спускался к выбранной точке приземления – Море Дождей. Этот древний и суровый ландшафт Луны представлял собой бескрайние равнины серого реголита, изрезанные кратерами и трещинами, уходящими вглубь лунной коры.

Двигатели лунного модуля периодически включались и выключались, проводя корректировки курса. Внутри него находились три тайконавта, сосредоточенно следившие за приборами. Снаружи их окружала тьма космоса, а внизу приближалась мёртвая, безжизненная поверхность Луны. Манёвры были точными и уверенными, двигатель ориентации успешно справлялся с задачей, подводя модуль к намеченной точке.

Через двадцать минут после начала спуска модуль завис над поверхностью. Включившиеся двигатели подняли облако реголитной пыли, которое на мгновение скрыло всё вокруг. Но тайконавты, полагаясь на показания приборов, умело управляли спуском. Когда шасси модуля мягко коснулись грунта, двигатели заглохли. Командир экипажа, полковник ВВС Китая Ли Сунь, громко прокричал:

– Мы на Луне!

В этот момент в Центре управления пилотируемыми полётами в Пекине царила эйфория. Люди вскочили с мест, захлопали в ладоши, ликуя и обмениваясь поздравлениями. На экране, прямо из центра событий, запечатлели тайконавтов, которые тоже выражали свою радость, находясь и на орбите, и на поверхности Луны. Над всем этим торжеством зазвучал гимн КНР, который гордо пели все – и учёные в центре управления, и сами тайконавты, для которых это достижение стало воплощением мечты и символом национальной гордости.

Сергей смотрел на экран, чувствуя лёгкое волнение и восхищение. Человечество вновь шагнуло вперёд, покоряя космические рубежи. Но это был лишь один из шагов, и он понимал, что впереди будет ещё много открытий и достижений.

Сергей Данилов стоял у вагончика, задумчиво глядя на экран, но не мог избавиться от гнетущего вопроса: почему китайцы смогли стать второй нацией, высадившейся на Луне, а российские космонавты по-прежнему ограничены полётами на низкие орбиты? Все эти годы их пределом оставалась Международная космическая станция, и дальше этого рубежа Россия так и не шагнула. Сергей вспомнил бесконечные разговоры о кораблях «Клипер», «Орёл», «Федерация» – все они оставались лишь красивыми макетами и рисунками, обещаниями, которые так и не воплотились в реальность.

Обида на всю систему и тех, кто отвечает за космос, постепенно заполнила его грудь. Как же так? Почему Дмитрий Рогозин и другие руководители не могут обеспечить прорыва в космической отрасли? Пока китайцы уже высаживаются на Луне, россияне продолжают топтаться на месте. В голове крутился вопрос: куда ушли все те годы, которые могли быть потрачены на реальное развитие?

Тем временем диктор продолжала вещать с экрана:

– Да, пока американцы готовятся вернуться на Луну в рамках программ «Созвездие» и «Артемида», китайские товарищи давно реализовали этот план. Они вооружены более современными технологиями и получат первые результаты, сулящие многомиллиардные прибыли. В первую очередь, это добыча такого важного ресурса, как гелий-3.

Геологи, сидевшие за столом, ели и внимательно слушали. Даже их повседневные дела казались не такими важными в свете происходящего на экране.

– Какой ещё гелий-3? – нахмурился Ирисметов, механически вытаскивая вилкой куски мяса из банки собачьей консервы.

– Гелий-3, – ответил Данилов, – это редкий изотоп, находящийся на Луне в больших количествах. Считается перспективным топливом для термоядерных реакторов. Его можно использовать для производства энергии без радиоактивных отходов. Если освоить технологии добычи, он может стать ценным ресурсом для будущих энергетических систем на Земле.

– Ясно, – буркнул Ирисметов, облизывая крышку банки, не обращая внимания на острые края.

Тем временем на экране показывали кадры с лунного модуля. Камеры передавали изображения отсеков внутри модуля и через иллюминаторы. За прозрачными стёклами простиралась пустынная лунная поверхность, серая, покрытая кратерами и глубокими трещинами. Она поражала своим безмолвием и безжизненностью, но была невероятно красивой в своей суровости. На фоне этого лунного пейзажа, на небе висел голубой шар Земли. Он казался необычайно чистым и прекрасным, как величественная жемчужина, висящая в темноте космоса, и этот вид завораживал своей хрупкостью и величием.

Все вокруг продолжали смотреть, погружённые в свои мысли.

Тем временем тайконавты начали надевать свои скафандры. Эти костюмы чем-то напоминали те, что использовали американцы во время экспедиций «Аполлон», но с явными китайскими акцентами в дизайне. Скафандры были более обтекаемыми, с компактными ранцами для жизнеобеспечения и яркими красными и золотыми полосами, символизирующими цвета китайского флага. Ли Сунь, командир миссии, помахал рукой и вошёл в шлюзовую камеру. Вслед за ним шагнул второй тайконавт, майор, чьё имя Сергей не успел расслышать. Третий член экипажа остался внутри лунного модуля, чтобы контролировать работу всех систем.

Шлюзовая система сработала, и через несколько секунд китайцы вышли наружу. Камеры продолжали следить за каждым их движением. Они медленно спустились по металлической лестнице вниз и осторожно ступили на лунную поверхность. Следы их подошв аккуратно отпечатывались на серой пыли, зная, что эти отпечатки останутся на Луне ещё миллионы лет, сохраняя историю этого момента под нещадными лучами Солнца и слабым, но постоянным отражением Земли.

Ли Сунь торжественно водрузил красный флаг Китая на поверхности Луны и отдал честь. В это время заиграл гимн Поднебесной, разнесшийся по всему лунному ландшафту через динамики скафандров. Это был торжественный момент, вызывающий гордость у китайских граждан на Земле, наблюдавших за событием.

После завершения церемонии они вернулись к шасси модуля и начали работать с рычагами. Манипуляторы аккуратно опустили на поверхность шестиколесный ровер. Машина была оборудована электрическим двигателем и высокоточными системами управления, специально разработанными для передвижения по сложным лунным рельефам. Тайконавты сели на ровер, завели мотор, и тот плавно тронулся с места. Скорость достигала 25 километров в час, и со стороны это выглядело как необычная гонка на другом мире. Лунная пыль взлетала из-под колес, но ровер показал свою мобильность и устойчивость даже на рыхлой почве.

Тайконавты двинулись вперёд, постепенно исчезая за большими валунами. В эфире звучали их спокойные голоса, которые переводчик переводил на русский:

– Ровер очень устойчив. Мы движемся на северо-запад. Скорость более 20 километров в час. Мы прошли более километра от модуля.

– Температура на поверхности минус 60 градусов. Скафандры держат эту температуру.

– Мы видим большой объект в двух километрах от нас. Направляемся туда…

– Да, я вижу очертания этого объекта. Природа здесь играет шутки…

Вдруг эфир прервался. Телевизионная трансляция резко остановилась, словно кто-то в Пекине отключил кабель. Разочарованная дикторша объявила:

– Приносим извинения. Технические неполадки. Мы вернемся в эфир, как только восстановим связь с китайским центром.

После краткой паузы диктор переключилась на другие новости и стала рассказывать об экономическом кризисе в Греции, сопровождая репортаж кадрами протестов на улицах Афин. Толпы людей, неистовствующие под греческим солнцем, скандировали лозунги против правительства и международных финансовых организаций.

Сергей Данилов продолжал стоять перед экраном, но мысли его были уже далеко. Что-то не давало ему покоя, какая-то идея витала в его голове. Внезапно он повернулся и подошёл к Ирисметову, который всё ещё раздумывал над последними событиями.

– Я хочу съездить на объект «Х», – внезапно сказал Сергей, его голос был полон решимости.

– Зачем? Ты же сам говорил, что там ничего нет, – удивился Бахтияр, начальник экспедиции.

– Мне надо, – повторил Сергей, делая акцент на слове «надо», как будто это решение не подлежало обсуждению.

Ирисметов пожал плечами и не стал спорить.

– Хорошо, бери машину, – коротко ответил он, принимая решение оставить этот странный вопрос на усмотрение Данилова.

Сергей, не переодеваясь, взял ключи из служебного вагона и направился к старому ГАЗику. Машина привычно зафырчала, и Сергей уверенно двинулся по знакомой дороге. Он ехал быстро, стараясь успеть до темноты, но всё равно прибыл, когда солнце уже зашло за горизонт. Небо над Устюртом было ясным, усыпанным яркими звездами. Большая Медведица раскинула свой знакомый ковш, а созвездия Стрельца и Весов пылали на востоке. Небо, словно бархатное полотно, сияло алмазными точками, каждая из которых казалась безмолвным свидетелем вечности.

Сергей нашел административное здание, брошенное и запущенное, и прошел на второй этаж, куда он никогда раньше не заходил. Свет фонарика выхватывал из темноты пыльные стены, облупившуюся краску и мертвую тишину, которая делала это место похожим на кладбище забытых идей и неосуществленных проектов. Заброшенный объект казался ему похороненным символом прошлого, местом, где когда-то кипела жизнь, а теперь остались лишь воспоминания и тени.

Сергей дошел до конца коридора и вошел в помещение, где его взгляд сразу остановился на большом металлическом шкафу. Монтировкой он сорвал замок, который едва держался, и одним пинком распахнул дверь. Внутри стоял скафандр. Это был настоящий космический скафандр. Его грубоватая форма напоминала старинные водолазные костюмы, но с более сложной и продуманной конструкцией. Шлем был массивным, с крупным забралом, а на нём, среди царапин и следов времени, отчетливо виднелась надпись «Иосиф Сталин» и флаг СССР. Скафандр, изготовленный в стиле советской техники, выглядел мощно и внушительно, словно был готов к покорению космических просторов.

– Значит, это правда, – прошептал Сергей, вспоминая старые записи узбека Эркина Джураева. – Здесь действительно создавали ракету для полёта на Луну.

Он осторожно закрыл дверь шкафа и вышел наружу. На небе простиралась длинная белая полоса – Млечный Путь. Это была дорога, по которой катилось Солнце и все звезды галактики. Полоса света пересекала весь небосклон, словно указуя путь к неизведанному, к далёким мирам, о которых мечтали тысячи людей на Земле.

Когда Сергей вернулся в лагерь, его товарищи уже крепко спали: кто-то в палатках, кто-то в вагончике, а кто-то прямо в автомобиле. Ирисметов, казалось, был единственным бодрствующим. Он сидел у костра и тянул трубку, словно Шерлок Холмс, наслаждаясь моментом. Вальяжно откинувшись на спинку складного стула, он представлял себя неким эстетом и джентльменом, хотя в действительности был обычным геологом с пристрастием к водке и собачьим консервам.

– Продолжение трансляции было? – спросил его Сергей, подходя ближе.

Ирисметов вздрогнул и непонимающе посмотрел на него сквозь клубы дыма.

– Ты о чём?

– Про Луну! Про тайконавтов?

– А, не было, – равнодушно махнул рукой начальник экспедиции. Его мысли были заняты совсем другим: он размышлял, как бы сколотить капиталец и рвануть на Тенерифе, оставив геологию и суровые степи позади.

Сергей, сплюнув на землю, вернулся в свой вагончик. Раздевшись, он прилёг на кровать и включил тусклую настольную лампу. Взяв в руки папку с записями, он углубился в чтение. Слова на страницах казались всё более значимыми, связывая прошлое с настоящим, словно раскрывая ему что-то, что долго оставалось скрытым.

Глава 6: Арест

Москва, ноябрь 1935 года. Столица СССР бурлила жизнью. Холодные ветры пронизывали улицы, но везде чувствовалось движение – кипучая, неугомонная энергия новой эпохи. На площадях и проспектах шли толпы людей, закутанных в пальто и шапки, обутых в ботинки и сапоги, уверенно шагающих по тротуарам. На дорогах ездили автомобили, изредка появлялись трамваи, грохочущие по рельсам. Фабричные трубы пускали дым в морозное небо, где птицы кружились над головами спешащих на работу москвичей.

Кинотеатры были полны – на экранах мелькали сцены из фильмов с Мэри Пикфорд, популярной американской актрисой, чьи образы вызывали восхищение у советских зрителей. Хотя роскошь Голливуда казалась далёкой, многие мечтали о подобной жизни, полной блеска и ярких событий. Но для большинства москвичей жизнь оставалась прозаичной: длинные очереди за продуктами, промерзшие коммунальные квартиры и рабочие смены на заводах.

Эркин и его жена Зухра прибыли в Москву и разместились в коммунальной квартире недалеко от Большой Полянки. Зухра, воспитанная в традициях Востока, с любопытством и восхищением смотрела на архитектуру столицы. Высокие здания, колоннады, арки – всё это было ей внове. В Ташкенте ничего подобного не было: Москва казалась ей городом-гигантом, живым и пульсирующим, полным людей, магазинов, заводов, транспорта.

Одежды москвичей поражали её: женщины в пальто и шляпках, мужчины в костюмах и шапках. Зухра с интересом наблюдала за этим миром, сначала сдержанно, а затем, почувствовав свободу, стала пробовать что-то новое. Она впервые примерила европейский наряд, который раньше казался ей запретным, и к своему удивлению нашла, что это ей нравится. Брюки, которые она считала неподходящими для женщины Востока, стали её любимым элементом гардероба. Русский язык она выучила быстро и устроилась администратором в одну из гостиниц, где приветливо встречала постояльцев и училась управлять всеми нюансами новой для неё работы.

Эркин тоже нашёл своё место в Москве. Его приняли в научно-исследовательский институт, где он стал работать конструктором ракетных двигателей. Работа приносила ему удовольствие: коллектив был дружелюбным и полным идей, бурлили обсуждения, рождались новые проекты. Вдохновленные общим стремлением к прогрессу, учёные проводили долгие дискуссии, спорили, но всегда искали лучшее решение.

Однако, несмотря на этот энтузиазм, в стенах института витал дух контроля. Однажды Эркина вызвал начальник спецотдела, Александр Макатаев. Он внимательно изучил диплом Эркина, полученный в Мюнхенском политехническом университете, и скептически сморщил нос.

– Немец, что ли? – спросил Макатаев, поднимая на него глаза из-под фуражки НКВД.

– Узбек, – коротко ответил Эркин, показывая паспорт гражданина СССР.

– Диплом всё равно германский, – с некой угрозой в голосе произнёс Макатаев. Он нервно поправил фуражку, затем медленно внёс записи в документы и с лёгким раздражением сказал:

– Подпиши здесь о секретности! Никаких разговоров с женой о том, что здесь делаешь.

– Ей нет дела до моих конструкций, – с гордостью ответил Джураев, чувствуя, как внутри поднимается волна гордости за свою работу.

Макатаев только проскрежетал зубами и недовольно уставился на него. Несмотря на все достижения и уважение в коллективе, у Эркина всегда оставалось чувство, что за ним внимательно следят.

И действительно, Эркин Джураев был под особым наблюдением НКВД. Его образование в Мюнхенском политехническом университете настораживало спецслужбы: ведь именно там, в Германии, начинал свою политическую карьеру Адольф Гитлер. Даже дружба Эркина с немецкими коммунистами не спасала его от подозрений. Для сотрудников НКВД, таких как Александр Макатаев, Джураев был возможным агентом Абвера или Гестапо, засланным шпионом под прикрытием конструктора ракет. Однако в то время Макатаев был сосредоточен на расследовании других персон – таких как Иван Клеймёнов и Сергей Королёв, видя в них потенциальных врагов народа.

Макатаев держал каждого под пристальным наблюдением. Весь его кабинет был завален досье, и каждую ночь он дописывал новые страницы в блокноты, создавая картину того, как его подопечные «угрожают безопасности Советского Союза». Джураев был для него особенно подозрителен, но в этот момент его мысли были направлены на разоблачение других.

Тем временем Эркин с головой погружался в работу. Он занимался не только проектированием ракетных двигателей, но и разрабатывал собственные инновационные идеи. На одной из научных дискуссий в РНИИ (Реактивный научно-исследовательский институт), где обсуждали будущее космонавтики, он представил проект, который произвел фурор: ракета массой в три тысячи тонн. Схемы его проекта были проработаны до мельчайших деталей, включая обустройство бытовых отсеков, моторных секций и энергетических установок. Внешне корабль напоминал подводную лодку, и идея казалась невероятной для тех лет.

Особое внимание Эркин уделял принципу разгона корабля – он предложил использовать рельсотрон, электромагнитный рельсовый ускоритель. С энтузиазмом, характерным для настоящего учёного, он объяснял коллегам:

– Рельсотрон – это устройство, использующее электромагнитные силы для ускорения проводящего снаряда до очень высоких скоростей. Его принцип работы основан на законах электромагнетизма, в частности, на взаимодействии магнитного поля с электрическим током. Представьте себе два длинных параллельных металлических рельса, соединённых с мощным источником электрического тока. Между этими рельсами находится наш снаряд – ракета, которая и является проводником.

Он рисовал на доске простую схему рельсотрона, объясняя:

– Когда через рельсы и ракету проходит ток, создаётся магнитное поле, которое взаимодействует с током в снаряде. Это вызывает силу Лоренца, которая ускоряет ракету вдоль рельсов. В отличие от традиционных методов разгона, здесь нет пороха и взрывов, только чистая электромагнитная энергия.

Некоторые сотрудники института слушали с откровенным скепсисом, хмуря брови и перешёптываясь между собой. Но Иван Клеймёнов и Сергей Королёв слушали Эркина с вниманием. Они понимали, что хотя идея и выглядела амбициозной, за ней стояла серьёзная научная основа.

Эркин продолжал объяснять:

– Применение рельсотрона позволит развить третью космическую скорость и достичь Луны. Представьте: электрореактивные двигатели, работающие на минимуме гидразина, с электромагнитными соленоидами, создающими тягу в тысячи мегаНьютонов! Мы могли бы преодолеть любые барьеры и выйти за пределы земной орбиты.

Слова Эркина звучали как научная фантастика, но в его голосе чувствовалась уверенность и страсть к открытию новых горизонтов. Однако, как это часто бывает с передовыми идеями, нашлись скептики, которые не стали ждать конца выступления. Они начали критиковать его концепции, приводя свои доводы, почему это невозможно. Скептики говорили о недостатке энергии, нестабильности системы, опасности подобных экспериментов, и проект Эркина стал тонуть под тяжестью доказательств.

Макатаев, присутствующий на этой встрече, всё это время сидел в углу зала, внимательно наблюдая за происходящим. Он хмурился, делая записи в блокнот. Для него не было разницы, кто из этих учёных мог оказаться опасным для советской власти. Макатаев не доверял никому – ни Джураеву, ни его коллегам, ни даже самому себе. Его задача была проста: следить, фиксировать, и в нужный момент ударить.

В голове Эркина бурлили идеи о будущем космических полетов, а за его спиной уже тянулись тени подозрений и опасностей.

В свободные дни Эркин Джураев с женой Зухрой любили прогуливаться по московским паркам. Зухра, на седьмом месяце беременности, буквально светилась. Она выглядела еще более красивой, чем когда-либо, и её весёлый характер лишь усиливался. Эти месяцы были наполнены счастливыми ожиданиями. Эркин мечтал о будущем ребёнке и размышлял над именем. Имя Азиза казалось ему самым подходящим – простым, добрым и обещающим благополучие дочери. Зухра, несмотря на новую жизнь в Москве, сохраняла своё восточное гостеприимство, радуя соседей по коммуналке традиционными узбекскими блюдами. Но гармония этой жизни была недолгой.

С наступлением 1937 года всё изменилось. Сталинские репрессии нарастали с пугающей скоростью. Ускоряющийся каток государственного террора не щадил никого. Научное сообщество, в том числе и сотрудники РНИИ, становилось жертвой массовых арестов. Первым пал Иван Клеймёнов. Его арестовали по ложным обвинениям в антисоветской деятельности. Известного конструктора, который мечтал о космических полётах, обвинили в шпионаже и участии в заговоре. Жестокие допросы, сфабрикованные доказательства – всё это стало частью повседневной реальности.

К январю 1938 года приговор был вынесен: смертная казнь. Иван Клеймёнов был расстрелян в тот же день. О его судьбе Эркин узнал от Макатаева, который, пребывая в приподнятом настроении, праздновал успех своих доносов в кабинете за бутылкой водки.

– Ах ты мразь! – срываясь на крик, произнёс Эркин, почувствовав, как ярость захлёстывает его. – Ты убил великого конструктора!

Александр Макатаев, изумлённый вспышкой агрессии, вскочил с места и в панике потянулся к кобуре с наганом. Но прежде чем он успел его достать, Эркин молниеносно нанес сокрушительный удар в лицо. Макатаев отлетел к стене, ударившись затылком об угол. На мгновение у него потемнело в глазах, но вскоре инстинкт самосохранения взял верх, и он, сжав зубы, бросился на Эркина, намереваясь подавить его силой.

Макатаев, тяжёлый и массивный, словно бык, попытался сбить Эркина с ног. Однако Джураев, обученный техникам джиу-джитсу, уверенно парировал атаку. Он ловко увернулся от удара и в следующую секунду захватил руку Макатаева, скрутив её так, что услышался хруст суставов. Сопровождающий это глухой вскрик начальника НКВД прозвучал на весь кабинет. Эркин, используя своё преимущество, провернул болевой захват и, совершив бросок, повалил противника на пол.

Схватка была короткой, но интенсивной. Макатаев остался лежать на полу с помятыми рёбрами и двумя выбитыми зубами. Едва дыша, он шепеляво выкрикивал проклятия в адрес Джураева.

– Ты… – Макатаев, задыхаясь, пытался встать на колени, но боль в груди пронзала его насквозь. – Ты, чёртов узбек, поплатишься за это! Слышишь меня?

Его лицо было искажено гримасой боли и ярости, а выбитые зубы придавали ему ещё более злобный вид. Однако Эркин, даже не глядя на него, вышел из кабинета, оставив Макатаева лежать на холодном полу в отчаянии и бессильной ярости.

Но он понимал, что это только начало. И был прав. В июне 1938 года Сергей Королёв был арестован по ложным обвинениям в антисоветской деятельности и саботаже. Его обвинили в шпионаже и вредительстве, что было частью широкой репрессивной кампании против выдающихся специалистов. После ареста его отправили в Лефортовскую тюрьму, где он подвергался жестоким допросам и пыткам. В сентябре 1938 года Сергей был осуждён и приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей, а в 1939 году его отправили в лагеря на Колыме.

Эркин, вернувшись домой, нашёл Зухру, качавшую двухлетнюю дочь Азизу. Малышка с зелёными глазами, озорная и любопытная, была для родителей источником радости. Зухра, увидев тревогу на лице мужа, не могла сдержать слёз.

– Следующим буду я, – сказал Эркин, хотя и знал, что это не просто слова.

Зухра прижала дочь к груди и всхлипывала. Её лицо было залито слезами, и она пыталась сдержать страх, понимая, что никуда не уйти от ужасов времени.

– Вернёмся в Ташкент, дорогой, – умоляла она.

– Это ничего не изменит, – ответил Эркин. – Там тоже есть НКВД…

Его слова, полные отчаяния, предсказывали будущее. Через два месяца, в июне 1939 года, пришли за ним. Следователь НКВД, старший лейтенант в мрачной, несоразмерно большой форме, держал в руках папку, подготовленную Александром Макатаевым. Лейтенант с презрением и насмешкой глядел на Эркина, его лицо было строгое, а в глазах читалась невыразимая жестокость.

– Ну что, германский шпион, – произнёс старший лейтенант, – что скажете в своё оправдание?

– Я не виновен! – ответил Эркин, хотя уже знал, что это не поможет.

– Все так говорят, – засмеялся лейтенант. – Наденьте наручники.

Эркина повели в Матросскую тишину, знаменитую своей строгой охраной и ужасающими условиями. Это было место, где царила подавленность, страх и отчаяние. Массированные стены и железные решётки создавали атмосферу полного отчуждения от внешнего мира.

Зухра, узнав о задержании мужа, пыталась пробиться к нему и передать посылку. Однако её попытки оказались безуспешными. Беспомощная и сломленная, она собрала вещи, забрала Азизу и уехала к родителям в Ташкент. Там, в тепле и окружении родных, она пыталась найти утешение в трудные времена, понимая, что будущее было неопределённым и мрачным.