Текст книги "Пушки Острова Наварон"

Мэллори наклонился над трюмом. Янки наглотался соленой воды, и его рвало кровью. Но новозеландцу было не до него: все мысли его были заняты иным. Он силился понять, что же произошло. А понять это было чрезвычайно важно. Очередной вал, на сей раз еще крупней, перехлестнул через борт, и тут Мэллори осенило: ветер! Ветер стихал с каждой секундой. Держась за мачту, чтобы устоять под напором водяной стены, Мэллори вспомнил, как, стоя у подножия утеса, он не раз оказывался в зоне безветрия. Вот в чем дело. Они в полосе прибоя! Судно несет на скалы! Скалы острова Наварон! Забыв о собственной безопасности, офицер бросился на корму.

– Полный назад! – закричал он, наклонясь к люку дизельного отсека, в котором белело встревоженное лицо механика. – Бога ради, старик, давай полный назад! Нас несет на скалы!

В два прыжка Мэллори добрался до рулевой рубки, шаря по стенке в поисках ракетницы.

– Скалы, Стивенс! Нас вот-вот выбросит на скалы! Андреа и Миллер все еще в трюме?

Лейтенант едва заметно кивнул, неотрывно глядя вперед. Мэллори проследил за его взглядом и увидел вдали белую светящуюся полосу. Это ударялись о невидимый берег волны наката. Суетясь, капитан вскинул ракетницу.

Решив, что сигнальная ракета улетела в сторону, он в бессильной ярости сжал кулаки. Но ракета, отскочив от утеса, скатилась на уступ метрах в трех от уровня моря и, дымя, горела неровным светом в потоках дождя и брызг.

При неярком свете ракеты, выхватившей из тьмы участок радиусом метров пять, Мэллори все же смог разглядеть мокрые черные скалы всего в полуста метрах. А метрах в двадцати или пятнадцати шла гряда острых и обломанных рифов.

– Сумеешь пробиться? – закричал он, обращаясь к Стивенсу.

– Бог его знает! Попробую! – крикнул в ответ лейтенант, добавив что-то насчет плохой управляемости судна на малом ходу.

Но Мэллори был уже на полпути к носовому трюму. Мозг его работал отчетливо. Схватив крючья, молоток и веревку со стальным сердечником, спустя секунду капитан вновь появился на палубе. Справа по носу возник риф высотой с рулевую рубку. От удара, продавившего планшир, Мэллори упал на колени. Каик накренился на левый борт, и рифы остались позади. Стивенс круто переложил руль, крича истошным голосом Брауну, чтобы тот дал полный ход назад.

Мэллори облегченно вздохнул. Он продел голову и левую руку в бухту троса и засунул за пояс крючья и молоток. Утес приближался с угрожающей быстротой. Вместо кранцев Андреа подвесил к борту старые автомобильные покрышки.

– За выступ хочешь зацепиться? – спросил он, широко улыбаясь, и положил на плечо Мэллори надежную руку.

Новозеландец кивнул и пружиня согнул ноги в коленях.

– Прыгай и выпрями ноги! – прогудел грек.

В этот момент каик подбросило волной и наклонило в сторону утеса. Оттолкнувшись от палубы, Мэллори взмыл птицей ввысь и уцепился пальцами за край уступа. Несколько мгновений он висел на вытянутых руках. Слышал, как треснула, сломавшись пополам, мачта. Невидимая сила подбросила Мэллори вверх, и он повис, зацепившись пряжкой ремня за край утеса. Стоило ему пошевельнуться – и он бы сорвался вниз. Но не зря Кита Мэллори звали величайшим альпинистом своего времени. На гладкой поверхности утеса он нащупал трещину шириной не больше спички. С величайшими предосторожностями достал из-за пояса два крюка, молоток и вбил сперва один крюк, затем другой. Спустя четверть минуты Мэллори стоял на скользком карнизе.

На высоте около метра новозеландец забил в поверхность утеса еще один крюк, завязал на нем узел, поднял на уступ бухту троса и лишь после этого оглянулся и посмотрел вниз.

Каждые семь-восемь секунд очередная волна подхватывала каик и швыряла его об утес. Кранцы не помогут. Скоро от судна останутся одни щепки. Возле разбитой рулевой рубки стояли три человека. Брауна не было, но движок работал, гул его то усиливался, то ослабевал, потом снова усиливался через неравные промежутки времени. Находясь у себя в дизельном отсеке, Кейси включал то передний ход, то задний, стараясь по возможности удержать каик на одном месте. Браун понимал, что жизнь их всех в руках Мэллори и в его собственных.

– Идиот! – выругался Мэллори. – Идиот несчастный!

Каик отбросило, затем ударило об утес, да так, что рулевую рубку сплющило. Потеряв опору, Стивенс пролетел, словно пущенный катапультой снаряд, и ударился о скалу. Он зацепился за нее пальцами, но, не в силах удержаться, рухнул в море. Юноша должен был утонуть или погибнуть, расплющенный бортом судна, но в следующее мгновение чья-то могучая рука подхватила его и вытащила на палубу, словно мокрого щенка.

– Живей! – кричал Мэллори. – Через минуту судно пойдет ко дну. Хватайтесь за трос!

Андреа и Миллер что-то сказали друг другу. Подняв Стивенса на ноги, Андреа сунул ему в руки конец троса и подтолкнул юношу снизу. Мэллори протянул лейтенанту руку, и секунду спустя тот сидел, прижавшись спиной к скале.

– Теперь твой черед, Миллер! – крикнул капитан. – Скорей, старина!..

Вместо того чтобы схватиться за трос, янки кинулся в каюту.

– Минуту, шеф! – усмехнулся он. – Зубную щетку забыл.

Несколько секунд спустя капрал появился, но без зубной щетки. Зато в руках у него был большой ящик со взрывчаткой. Прежде чем Мэллори успел сообразить, что произошло, ящик оказался в воздухе. Наклонясь, Мэллори схватил груз, но потерял равновесие и едва не упал. Стивенс, который одной рукой держался за крюк, поймал новозеландца за пояс. Юноша дрожал от холода и волнения, но, очутясь, как и Мэллори, в своей стихии, снова обрел себя.

Подхватив рацию, упакованную в водонепроницаемую ткань, Мэллори наклонился.

– Оставьте это барахло к чертовой матери! – кричал он, словно взбесясь. – Сами выбирайтесь, живо!

На уступе рядом с Мэллори появились два мотка веревки, рюкзак с продовольствием и одеждой. Стивенс пытался сложить груз поаккуратнее.

– Слышите? – грохотал капитан. – Живо поднимайтесь сюда! Я вам приказываю. Судно тонет, болваны безмозглые!

Каик действительно тонул. Он сильно осел, центр тяжести опустился, и палуба его стала устойчивее. Миллер приставил ладонь к уху. При свете догорающей ракеты лицо его казалось зеленовато-бледным.

– Ничего не слышу, шеф. Да оно и не тонет вовсе.

С этими словами американец вновь пропал в носовой каюте.

Спустя полминуты на карнизе оказался и остальной груз. Корма каика погрузилась, вода устремилась в дизельный отсек. Кейси Браун полез по веревке, следом за ним Миллер. Андреа вцепился в веревку последним. Ноги его болтались в воздухе. Судно исчезло в волнах.

Ширина карниза не превышала девяноста сантиметров. И что еще хуже, в том месте, где Стивенс сложил их поклажу, уступ, и без того предательски скользкий, имел наклон. Прижавшись спиной к скале, чтобы не потерять равновесие, Андреа и Миллер вынуждены были упираться каблуками в карниз. Но не прошло и двух минут, как Мэллори вбил в полуметре от карниза на расстоянии трех метров друг от друга два крюка и связал их веревкой, за которую можно было теперь держаться.

Тяжело опустившись наземь, Миллер достал из нагрудного кармана пачку сигарет и протянул товарищам, не замечая ни дождя, льющего как из ведра, ни брызг волн, взлетающих ввысь. Он продрог, колени были в синяках, острый край карниза врезался в икры, туго натянутая веревка давила на грудь, лицо – землистого цвета от усталости и морской болезни, но Миллер с искренней радостью произнес:

– Господи! До чего же хорошо!

Глава 5

Во вторник ночью, 1:00–2:00

Полтора часа спустя, втиснувшись в расщелину, которую он обнаружил в отвесной стене утеса, Мэллори вбил крюк и, встав на него, попытался дать своему измученному телу передышку. Всего на две минуты, пока поднимается Андреа. Сквозь свирепый вой ветра, норовившего столкнуть его вниз, новозеландец слышал скрежет окованных железом башмаков: Андреа тщетно пытался преодолеть карниз, на который он и сам-то забрался с огромным трудом, ободрав руки в кровь. Натруженные мышцы болели. Мэллори тяжело, надсадно дышал. Забыв о собственных страданиях, о том, что следует собраться с силами, он прислушался. Опять, на сей раз громче, царапнул о камень металл. Звук этот не мог заглушить даже пронзительный вой ветра. Надо предупредить Андреа: пусть будет предельно осторожен. До вершины каких-то шесть метров.

Самому ему, криво усмехнулся Мэллори, никто не скажет, чтобы он не шумел: на исцарапанных в кровь, избитых ногах остались лишь рваные носки. Ботинки только мешали, и он их сбросил вниз.

В такой темноте, под дождем с ветром восхождение было сплошным кошмаром. Страдания, которые они испытывали, в то же время как-то притупляли чувство страха при подъеме по отвесной скале. Пришлось подниматься, цепляясь за неровности утеса кончиками пальцев рук и ног, забить сотни крючьев, всякий раз привязывая к ним страховочную веревку, дюйм за дюймом поднимаясь вверх, в неизвестность. Такого восхождения ему никогда еще не приходилось совершать, он даже не подозревал, что способен на такое. Ни мысль о том, что он, пожалуй, единственный человек во всей Южной Европе, который сумел покорить эту скалу, ни сознание того, что для ребят на Керосе истекает их срок, – ничто теперь не заботило новозеландца. Последние двадцать минут восхождения истощили все его физические и душевные силы. Мэллори действовал как заведенный механизм.

Без усилия перехватывая веревку своими мощными руками, Андреа повис над гладким козырьком выступа. Ноги его болтались в воздухе без всякой опоры. Увешанный тяжелыми мотками веревок, с крючьями, торчащими во все стороны из-за пояса, он походил на опереточного корсиканского бандита. Легко подтянувшись, грек оказался рядом с Мэллори. Втиснувшись в расщелину, вытер мокрый лоб и широко улыбнулся.

Мэллори улыбнулся ему в ответ. На месте Андреа должен был находиться Стивенс, но тот еще не успел оправиться от шока и потерял много крови. Чтобы замыкать цепочку, сматывать веревки и вынимать крючья с целью замести все следы, нужен первоклассный альпинист, внушил лейтенанту Мэллори. Тот неохотно согласился, но по лицу его было видно, что юноша уязвлен. Мэллори был рад, что не поддался чувству жалости: несомненно, Стивенс первоклассный альпинист, но здесь нужен был не альпинист, а человек-лестница. Не раз во время подъема он вставал то на спину Андреа, то на плечи, то на поднятые ладони, а однажды с десяток секунд – на ногах его были окованные железом башмаки – стоял на голове грека. Но тот ни разу не возмутился и не пошатнулся. Андреа был несгибаем и прочен, как скала, на которой он сейчас стоял. Андреа с самого вечера трудился как вол, выполняя такую работу, какая не под силу и двоим. Однако не заметно, чтобы грек особенно устал.

Капитан кивнул в сторону расщелины, потом вверх, где на фоне неба, освещенного тусклыми звездами, виднелись прямоугольные очертания устья расщелины. Наклонясь, шепнул Андреа в самое ухо:

– Каких-то шесть метров осталось. Сущий пустяк. – Голос его звучал хрипло, прерывисто. – Похоже, расщелина выходит прямо на вершину.

Посмотрев на гребень, Андреа молча кивнул.

– Снял бы ты ботинки, – посоветовал Мэллори. – Да и крючья придется вставлять руками.

– В такую-то ночь? При таком ветре, дожде, в кромешной тьме, на отвесном утесе? – бесстрастным, без тени удивления голосом произнес грек.

Оба так долго служили вместе, что научились понимать друг друга с полуслова.

Мэллори кивнул. Подождал, пока товарищ вставит крюк, пропустит через отверстие и закрепит веревку. Другой ее конец, длиной сто двадцать метров, спускался вниз, где на уступе расположились остальные члены диверсионной группы.

Сняв ботинки и отцепив крючья, Андреа привязал их к веревке, отстегнул обоюдоострый метательный нож в кожаном футляре, укрепленном на плече, и, взглянув на Мэллори, кивнул в ответ.

Первые три метра все шло как по маслу. Упираясь спиной и ладонями в скалу и ногами в одних носках в противоположный край расщелины, Мэллори поднимался до тех пор, пока расщелина не расширилась. Поначалу растерявшись, новозеландец уперся ногами в противоположный ее край и вставил крюк как можно выше. Схватившись за него обеими руками, нащупал пальцами ног неровность и встал. Спустя две минуты пальцы его зацепились за осыпающийся край утеса.

Привычными движениями пальцев Мэллори удалил с поверхности скалы почву, траву, мелкие камешки и наконец добрался до коренной породы. Упершись коленом, осторожно приподнял голову и застыл как вкопанный, весь превратясь в зрение и слух. Лишь сейчас он осознал свою беспомощность и пожалел, что не взял у Миллера пистолет с глушителем.

В темноте на фоне панорамы гор смутно вырисовывались плавные и резкие очертания холмов и ложбин. Зрелище это, поначалу нечеткое и непонятное, стало вдруг мучительно знакомым. И тут Мэллори понял, в чем дело. Именно так описывал мсье Влакос эту картину: узкая голая полоска земли, идущая параллельно утесу, позади нее – нагромождение огромных валунов, за ними – крутые холмы с щебенистой осыпью у подножия. Наконец-то им повезло, и еще как! Не располагая никакими средствами судовождения, вышли точно на остров, причем в том самом месте, где неприятель не выставил постов. Ведь немцы считали, что подняться на эти отвесные скалы невозможно! Мэллори захлестнуло чувство облегчения и радости. Опершись о поверхность скалы, новозеландец вылез наполовину и тут же обмер.

Один из валунов зашевелился. До пятна было не больше восьми метров. Отделившись от земли, пятно это начало приближаться к краю утеса. Знакомый образ – высокие штиблеты, шинель под непромокаемой накидкой, высокий шлем. Черт бы побрал Влакоса! И Дженсена! И этих всезнаек из разведки, развалившихся в своих креслах. Дают ложную информацию и посылают людей на верную смерть! Да и сам хорош, ведь знал же, что надо быть начеку.

Первые две-три секунды Мэллори лежал словно парализованный. Держа карабин на изготовку, солдат уже сделал несколько шагов. Он наклонил голову, вслушиваясь в вой ветра и шум прибоя, и силился понять, какой же звук заставил его насторожиться. Оцепенение прошло, мозг Мэллори заработал вновь. Выбраться наверх равносильно самоубийству. Десять против одного, что часовой услышит, как он карабкается, и застрелит в упор, ведь у него нет ни оружия, ни сил, чтобы вступить в схватку с вооруженным противником. Придется спуститься вниз. Но ведь ночью боковое зрение острее, чем прямое. Стоит часовому повернуть голову – и тогда конец: у края утеса немец сразу заметит силуэт.

Затаив дыхание, Мэллори осторожно сполз вниз. Часовой продолжал идти, направляясь к точке метрах в пяти от новозеландца. Капитан зацепился кончиками пальцев за край скалы и убрал голову.

– В чем дело? – спросил Андреа в самое ухо Мэллори.

– Часовой, – прошептал тот в ответ. – Заподозрил что-то неладное.

Неожиданно отпрянув, Мэллори прижался к скале, Андреа последовал его примеру. Сноп света, резавший глаза, освещал край утеса, приближаясь с каждой секундой. Судя по углу наклона, немец держался в полуметре с небольшим от обрыва. В такую ветреную ночь идти по осыпающемуся краю рискованно. А вероятнее всего, он опасался, как бы не появились из мрака две руки и не сбросили его со стадвадцатиметровой высоты на камни и рифы.

Светящийся сноп приближался с каждой секундой. Даже под таким углом часовой непременно заметит их. Неожиданно Мэллори понял: немец не просто осторожен, он знает, что кто-то тут прячется. Он не прекратит поиски, пока не найдет пришельцев. И помешать ему они бессильны… Андреа вновь наклонился к уху капитана.

– Камень, – прошептал он. – Брось в сторону от часового.

Мэллори стал лихорадочно шарить правой рукой по поверхности скалы. Почва, корни травы, песчинки… Ни камешка, хотя бы с гальку величиной. Андреа сунул ему в руку что-то гладкое и холодное. Болван, как он сам не мог догадаться, ведь у него за поясом осталась пара крючьев.

Размахнувшись, капитан швырнул крюк в темноту. Прошла секунда, вторая. Он решил, что промахнулся. Еще мгновение – и фонарь осветит плечи Андреа, но тут послышался звон крюка, отскочившего от валуна. Луч дрогнул, метнулся в темноту и, описав дугу, уперся в груду валунов. Секунду спустя часовой кинулся в ту сторону, скользя и спотыкаясь. В свете фонаря поблескивал ствол карабина. Не успел немец отбежать и десятка метров, как Андреа вскочил на край утеса и, похожий на большую черную кошку, бесшумными шагами прокрался к ближнему валуну и затаился, слившись с мраком.

Находясь метрах в двадцати от Андреа, часовой, с опаской озираясь, осветил камни. Грек дважды ударил рукояткой ножа о валун. Солдат круто обернулся и кинулся назад, путаясь в полах шинели. При свете фонаря Мэллори разглядел бледное, искаженное страхом лицо, расширенные глаза. Зрелище это не увязывалось с воинственным обликом гладиатора, который придавал солдату его стальной шлем. Какие мысли пронеслись в голове часового, услышавшего какой-то шум у обрыва, звон металла то в одном, то в другом конце каменной гряды на этом враждебном острове в эту жуткую ночь? Сердце у Мэллори сжалось. Ведь немец такой же человек; он чей-то муж, брат или сын, любимый близкими. Он лишь добросовестно делает свое грязное и опасное дело, подчиняясь приказу. Его терзает чувство тревоги и страха. Но жить ему осталось несколько секунд… Рассчитав время и расстояние, Мэллори поднял голову.

– На помощь! – закричал он. – Падаю!

Солдат круто повернулся, остановившись ближе чем в полутора метрах от валуна, за которым спрятался Андреа. Пошарив по земле, луч фонаря осветил голову Мэллори. Застыв на месте, немец вскинул карабин. Несмотря на свист ветра, капитан услышал стон, судорожный вдох и удар ножа, угодившего в ребра.

Мэллори посмотрел на убитого, потом на бесстрастное лицо Андреа. Тот вытер лезвие о полу шинели, медленно выпрямился и вложил нож в ножны.

– Так-то, Кит, – произнес Андреа, обращавшийся к капитану по-уставному лишь при посторонних. – Зря наш юный лейтенант тогда вмешался.

– Да, теперь все встало на свои места, – согласился Мэллори. – Недаром я опасался такого поворота дела. Да и ты тоже. Слишком уж много совпадений: немецкий сторожевик, дозор, высланный навстречу нам с поста, а нынче часовой. – Мэллори выругался. – Теперь нашему старому приятелю, капитану Бриггсу из Кастельроссо, не поздоровится. В этом же месяце его разжалуют. Уж Дженсен об этом позаботится.

Андреа кивнул:

– Думаешь, он отпустил Николаи?

– Кто, кроме него, мог знать, куда мы направляемся, и предупредить всех по цепочке? – Мэллори схватил грека за рукав. – Немцы народ основательный. Даже предполагая, что в такую ночь высадиться невозможно, они выставят у скал с полдесятка часовых. – Невольно понизив голос, капитан продолжил: – Не такие это люди, чтобы послать одного против пятерых. Следовательно…

– Они разработали систему оповещения, – закончил за него грек. – Возможно, с помощью сигнальных ракет…

– Вряд ли, – мотнул головой Мэллори. – Зачем им выдавать свою позицию? Телефонная связь. Не иначе. Вспомни Кипр. Весь остров опутан проводами полевой связи.

Кивнув, Андреа взял фонарь из рук убитого и отправился на поиски, прикрыв луч ладонью. Не прошло и минуты, как он вернулся.

– Так оно и есть, – негромко произнес он. – Аппарат спрятан в камнях.

– Что делать? – отозвался Мэллори. – Если он зазвонит, мне придется ответить. Иначе живо прибегут. Только бы не надо было сообщать пароль. От них можно ожидать и такого.

Мэллори отвернулся и умолк.

– Все равно кто-нибудь должен сюда прийти. Смена, разводящий или еще кто другой. Возможно, полагается каждый час докладывать обстановку. Кто-нибудь непременно здесь появится, причем скоро. Нам надо спешить, Андреа!

– Как быть с этим беднягой? – показал на скрюченную у его ног фигуру грек.

– Надо его сбросить вниз, – поморщился Мэллори. – Ему все равно. Здесь оставлять его нельзя. Немцы решат, что он сорвался с обрыва. Край-то вон какой ненадежный… Взгляни, нет ли при нем документов. Как знать, может, они нам понадобятся.

– Не больше, чем ботинки. – Протянув руку в сторону щебенистой осыпи, Андреа объяснил: – По таким камням в носках далеко не уйдешь.

Пять минут спустя Мэллори трижды дернул за бечевку. Те, кто находился внизу, трижды подергали в ответ. Мэллори потравил прочную веревку со стальным сердечником.

Первым следовало поднять ящик со взрывчаткой. Привязав небольшой груз к концу веревки, капитан спустил ее на выступ. Хотя ящик и был обложен со всех сторон рюкзаками и спальными мешками, под порывами ветра он с размаху ударялся об утес. Но ждать, когда амплитуда колебаний уменьшится, было некогда. Надежно застрахованный веревкой, обмотанной вокруг огромного валуна, наклонясь далеко над краем утеса, Андреа легко, словно спиннингист форель, тащил вверх двухпудовый груз. Меньше чем три минуты спустя ящик со взрывчаткой был наверху; минут пять спустя рядом с ним лежали взрывная машинка, автоматы и пистолеты, завернутые в спальные мешки, а также палатка, белая с одной стороны, коричнево-зеленая с другой.

В третий раз исчезла в темноте, заливаемой дождем, веревка. В третий раз тянул ее вверх Андреа, перехватывая руками. Мэллори стоял сзади, сматывая веревку в бухту. Неожиданно грек издал восклицание. В два прыжка новозеландец очутился рядом.

– В чем дело, Андреа? Почему ты перестал…

Он осекся, заметив, что тот держит веревку всего двумя пальцами. Раза два Андреа поднимал веревку на фут-другой, потом опускал. Конец веревки мотало из стороны в сторону.

– Груз сорвался? – спокойно произнес Мэллори.

Андреа молча кивнул.

– Веревка не выдержала? – удивился новозеландец. – Это со стальным-то сердечником?

– Не думаю. – Грек поспешно поднял вверх кусок веревки длиной двенадцать метров. Сигнальный шнур был на месте, в сажени от конца. Веревка цела. – Кто-то узел плохо затянул, – устало проговорил Андреа. – Вот он и развязался.

Мэллори открыл было рот, но тут же инстинктивно вскинул к глазам руку. Из туч в землю ударила ветвистая молния. Возник едкий запах гари, почти над самой головой у них прогрохотал адской силы раскат грома, который эхом отозвался в горах, а затем исчез где-то в лощинах.

– Господи Иисусе! – пробормотал Мэллори. – Чуть в нас не угодило. Надо поторапливаться. В любую минуту скалу может осветить, как ярмарочную площадь… Что ты поднимал, Андреа?

Вопрос был праздным. Капитан сам разделил снаряжение на три части еще там, на карнизе, и знал, что именно находится в каждом узле. Вряд ли он мог ошибиться, хотя и устал. Он просто цеплялся за соломинку, хотя и понимал, что никакой соломинки нет.

– Продовольствие, – негромко проговорил грек. – Все продовольствие, керосинка, горючее, компасы.

Несколько мгновений Мэллори стоял в растерянности. С одной стороны, нельзя терять ни минуты, с другой – они не могут остаться на этом голом, незнакомом острове без еды и топлива. Положив свою большую руку на плечо товарища, Андреа проговорил:

– Тем лучше, Кит. – Он усмехнулся. – Наш усталый друг капрал Миллер только обрадуется… Пустяки.

– Конечно, – ответил Мэллори. – Конечно. Сущие пустяки.

Отвернувшись, он дернул за шнур и проследил, как скользнула веревка через край утеса.

Спустя четверть часа из мрака, ежесекундно освещаемого вспышками разлапистых молний, возникла мокрая, всклокоченная голова Кейси Брауна. Несмотря на почти непрерывные раскаты грома, послышался отчетливый голос шотландца, сыпавшего крепкими выражениями. Поднимался он с помощью двух веревок. Одна была пропущена сквозь крючья, вторая использовалась им для подъема поклажи. За эту-то веревку и тянул Андреа. Обмотав веревку вокруг себя, Кейси решил завязать ее беседочным узлом. Но вместо беседочного у него получился скользящий узел, и в результате Брауна едва не перерезало веревкой пополам. Он все еще сидел, устало опустив голову, не в силах снять со спины рацию. Дважды дернулась в руках Андреа веревка: это поднимался Дасти Миллер.

Прошло еще пятнадцать минут, тянувшихся как вечность. Каждый звук, возникавший в промежутках между раскатами грома, воспринимался капитаном как признак приближения немецкого дозора. Тут появился Дасти Миллер. Поднимался он медленно, но верно. Достигнув вершины, он замер, пошарил рукой по поверхности утеса. Мэллори наклонился к лицу янки и отшатнулся, пораженный: у капрала были плотно сжаты веки.

– Передохни, капрал, – ласково проговорил новозеландец. – Приехали.

Медленно открыв глаза, Дасти Миллер с содроганием посмотрел вниз и в ту же секунду на четвереньках кинулся к каменной гряде. Подойдя к нему, Мэллори полюбопытствовал:

– А зачем ты закрыл глаза, когда очутился наверху?

– Не закрывал я глаза наверху, – запротестовал Миллер.

Мэллори промолчал.

– Я зажмурился внизу, – устало объяснил капрал. – И только на вершине открыл глаза.

– Как? – недоверчиво посмотрел на него капитан. – И ни разу не оглянулся?

– Я же объяснил, шеф, – укоризненно произнес Миллер. – Еще в Кастельроссо. Если я перехожу улицу и мне надо подняться на тротуар, то я должен ухватиться за ближайший фонарный столб. Вот оно как. – Американец умолк, посмотрев на Андреа, наклонившегося над пропастью, и передернул плечами. – И натерпелся же я страху, братишка!

Страх, ужас, отчаяние. «Делай то, чего страшишься, и страх отступит!» Фразу эту Энди Стивенс мысленно повторял не раз и не два, а сотни раз, словно заклинание. Так однажды ему посоветовал психиатр. О том же говорилось и в добром десятке книг, которые Энди потом проштудировал. Делай, чего страшишься, – и страх отступит. Ум ограничен. Он способен удержать лишь одну мысль в каждый данный момент, дать команду, осуществить лишь одно действие. Внуши себе, что ты смел, что преодолеваешь боязнь, это глупое, беспричинное чувство страха, которое существует лишь у тебя в сознании. И поскольку ум способен удержать лишь одну мысль, поскольку мыслить и чувствовать – это одно и то же, ты будешь смел, ты преодолеешь страх, и он исчезнет, как исчезает ночью тень. Так твердил себе Энди, но тень становилась все длиннее и чернее; холодными, как лед, когтями страх все глубже впивался в его утомленный мозг, куда-то в желудок, под ложечку.

Желудок. Комок нервов ниже солнечного сплетения. Ощущение это знакомо лишь тем, кто окончательно теряет власть над собственными мыслями. Волны тошнотворного страха, чувство беспомощности охватывают человеческое сознание, судорожно цепляющееся ватными пальцами за край пропасти. Сознание это еще управляет телом, отчаянно сопротивляется, не желая подчиниться нервной системе, заставляющей разжать израненные пальцы, схватившие веревку. Ведь это так просто. «Досуг после трудов и гавань после бури». Так, кажется, сказал Спенсер. Рыдая, Стивенс выдернул еще один крюк и швырнул его с тридцатиметровой высоты в море. Прижался к утесу и, преодолевая отчаяние, продолжал дюйм за дюймом подъем.

Страх. Всю жизнь он преследовал Стивенса, стал его alter ego, вторым «я». Он находился рядом, готовый вернуться в любую минуту. Энди привык к страху, даже смирился с ним, но мучения нынешней ночи переполнили чашу его терпения и выносливости. Такого с ним еще никогда не бывало. И все же юноша смутно сознавал: причина страха – не восхождение само по себе. Действительно, крутой, почти отвесный склон, вспышки молний в кромешной тьме и раскаты грома кого угодно привели бы в отчаяние. Но технически подъем был несложен. Веревка натянута до самого верха. Надо лишь подниматься, держась за нее, да вынимать крючья. К горлу подступает тошнота, все тело в ушибах, голова раскалывается от боли, потеряно много крови; но ведь именно тогда, когда человек испил полную чашу страданий и обессилел, факел духа горит особенно ярко.

Энди Стивенс испытывал страх оттого, что перестал себя уважать. Самоуважение всегда было для него спасительным якорем, оно было важнее того, что о нем думают другие. И теперь якоря этого у него не осталось. Все знают, что он трус, что он подвел товарищей. И во время стычки с экипажем немецкого судна, и когда каик стоял на якоре в устье реки, он понимал, что Мэллори и Андреа видят его страх. Таких людей ему еще не приходилось встречать. Таких не проведешь, он сразу понял. Это он должен был подниматься вместе с Мэллори, но тот взял Андреа. Капитан понял, что он трусит. И в Кастельроссо, и при подходе немецкого катера он чуть не подвел их. А сегодня подвел по-настоящему. Ему не доверили подниматься первым вместе с Мэллори. Именно он, морской офицер, так небрежно завязал последний узел. Едва оторвавшись от карниза, на котором стоял он, Стивенс, мешок с продуктами и топливом рухнул в море… Судьба тысячи человек на острове Керос в руках такого презренного труса, как он. Физические и душевные силы оставили юношу, от мучительного чувства страха и отвращения к себе он застонал, но продолжал подниматься как заведенный.

В ночной тишине раздался пронзительный звук телефона. Похолодев, Мэллори оглянулся. Пальцы невольно сжались в кулаки. Вновь настойчивая трель, заглушающая рокот грома. Телефон замолчал, но скоро ожил и звонил не переставая.

Пройдя полпути, Мэллори остановился и вернулся назад.

– Передумал? – с любопытством посмотрел на него грек.

Капитан молча кивнул.

– Будут трезвонить, пока не надоест, – буркнул Андреа. – А когда надоест, сюда заявятся. Причем очень быстро.

– Знаю, – пожал плечами капитан. – Ничего не поделаешь. Вопрос лишь в том, когда они сюда придут. – Мэллори машинально посмотрел в обе стороны вершины, где на расстоянии метров пятидесяти друг от друга расположились Миллер и Кейси, невидимые в темноте. – Не стоит рисковать. Чем больше я думаю, тем меньше вижу шансов провести немцев. Фрицы народ аккуратный. Наверняка разработана определенная система переговоров по телефону. Часовой должен назвать свою фамилию или произнести пароль. Да и голос может меня выдать. Но с другой стороны, часового мы убрали, не оставив никаких следов, снаряжение наше наверху, все, кроме Стивенса, поднялись. Короче, мы добились того, чего хотели. Высадились, и ни одна душа об этом не догадывается.

– Верно, – кивнул Андреа. – Ты прав. Минуты через две-три появится и Стивенс. Глупо, если все, чего мы добились, пойдет насмарку. – Помолчав, Андреа спокойно прибавил: – Немцы не придут, а примчатся.

Телефон умолк так же внезапно, как зазвонил.

– Теперь жди гостей.

– Знаю. Только бы Стивенс… – Мэллори прервал себя на полуслове и, повернувшись на каблуках, кинул через плечо: – Присмотри тут за ним, хорошо? А я предупрежу остальных, что скоро гости пожалуют.

Новозеландец заспешил, держась в стороне от края обрыва. Он не шел, а ковылял. Ботинки немца были тесны и сдавливали пальцы. Страшно представить, что станет с его ногами после многочасовой ходьбы по пересеченной местности. Впрочем, не стоит заглядывать в будущее, и в настоящем забот хватает, подумал он мрачно.