Текст книги "Ностальгия – это память"

Кира Муратова. «Настройщик»

Где-то в 90-е годы на фестивале кино в Прибалтике я разговорилась с Кирой Муратовой и ее мужем Женей Голубенко. Был банкет, но они, видимо как и я, эти банкеты недолюбливали, стояли в сторонке. Мы разговорились. Женя забавно рассказывал, как в начале перестройки, когда Кира не снимала, группа простаивала и их бухгалтерша организовала поездки – «челноки» в Польшу за носками-чулками. Как они ездили, закупали обратно целиком купе, которое набивали до верху коробками с товаром, и как на одной станции их каждый раз встречала одна и та же больная собака, и как Женя ее лечил, привозя лекарство то из Польши, то из Одессы. Вылечил, но она все равно их встречала. Был очень трогательный и смешной его рассказ об этой поездке. Кира так же внимательно его слушала, как и я. Поговорили о наших животных. Они, особенно Женя, кошатники, а я рассказала про своих собак. Осталось в душе какое-то очень милое впечатление от этой встречи, поэтому я не очень удивилась, когда они мне прислали через несколько лет сценарий «Настройщик», предлагая роль пожилой дамы Анны Сергеевны. Я таких милых старушек в кино не играла и, конечно, согласилась.

Кира приехала с группой в Москву для репетиций. Жили они в украинском посольстве, через дорогу от моего дома, и я на репетиции брала для прогулок своего пекинеса Микки. Мы читали сценарий на голоса, примеряли какие-то костюмы, привезенные Кирой из Одессы. Я предложила Кире снимать и моего Микки, потому что мне все равно придется его взять с собой. «Ну да, Алла, – ответила она, – а потом в монтаже я только и буду думать, где Микки сидел и куда он исчез после вырезания какой-нибудь сцены». Жаль. Они уехали. Звонок Киры из Одессы: «Я придумала. Вы будете держать Микки все время на руках». Ура! Так Микки потом и сыграл за меня.

У меня остались на сценарии кое-какие дневниковые записи съемок, я их приведу, хотя должна предупредить, что в моих дневниках фиксируется только внешняя жизнь, никогда я не пробовала записать там мои рефлексии или какие-то «мысли по поводу». Там просто быт. Мое обычное одиночество, когда я не дома. Работа над ролью идет где-то в подсознании, и я это не фиксирую в словах. Даже с Кирой мы не обговаривали, какая должна быть моя героиня. Искался сначала внешний рисунок – прическа, костюм и т. д., а уж потом из этого складывался характер роли.

Поэтому дневники говорят только о внешней стороне жизни, но ведь и это не последняя деталь.

Из дневников

2003 год

4–5 сентября

Поздно вечером поездом в Одессу.

Ехали с Микки всю ночь. Он боялся выходить «по своим делам» на станции. Слава богу, нас встретили. Привезли в какую-то лачугу, но якобы с евроремонтом. Женя бы сказал, что ремонт был азиатский – синтетические обои, пленка с ужасными по цвету дельфинами в ванной и т. д. Две маленькие комнатки; в одной 2 кровати и неработающий телевизор, в другой – шкаф с оторванной дверцей, кровать, но нет окна.

Приезжал Руслан (художник по костюмам у Киры) со своими костюмами. Я ему показала свои. Ни на чем не сошлись.

Спала в большой комнате, но Микки сразу облюбовал маленькую.

6 сентября

В 12.30 на студию. Пробы грима.

Очень плохая гримерша. Она ко мне приезжала в Москву, дома мучила меня 6 часов разными вариантами и ничего хорошего не предложила. Я ее тогда просила сделать мне некий пушок на голове, чтобы получился такой «божий одуванчик». А сейчас она мне приготовила какие-то тяжелые шиньоны, с которыми играют суровых теток с «халами» на голове. Я с такими «халами» на голове сама кого хочешь обману, мне нужен пушок – я жертва. Выяснилось, что Рената Литвинова уже снималась и ей сделали такой пушок на голове. Позвали Киру – я ей все объяснила. Она вроде бы поняла мои опасения, приказала сделать мне так, как я прошу.

В гримерной открыли большой сундук с париками, нашли старый светлый пушистый паричок, в котором когда-то снимали пастушка. Но парик был мне, конечно, мал. Надели его задом наперед, подкрутили под стать ему мои волосы, закололи брошечками – что-то прояснилось.

Поехали на натуру. Студия арендовала двухэтажный дом. Дом набит антикварной мебелью. Хозяева – муж и жена – тут же. Много безвкусицы, но, наверное, по местным понятиям – богато. Да и для моей героини – это мой дом – подходит. На втором этаже спальня, на первом – гостиная. Кухня. Муж умер, я живу здесь одна… Вся наша группа ютится во дворе под навесом. Хозяева там же. Вокруг дома – сад-огород. В общем – неплохо. Но я со своими привезенными костюмами для этой роли ни к селу ни к городу. Надо что-нибудь попроще, попровинциальнее. В квартире, оттого что много всего, – некоторый хлам, и думаю, что в костюме тоже должна быть некоторая небрежность.

Приехали на студию – Кира в коридоре смотрела мои костюмы. Многое забраковала. Кое-что я отстояла – темное платье в цветочек и с такой же шалью, бордово-коричневый костюм и т. д. Она настаивала на полосках (так как фильм черно-белый и это выгодно). Но я понимаю Киру – она не хочет, чтобы моя героиня выглядела столичной. Здесь провинция, и она эту жизнь передает.

С гримершей я была, к сожалению, слишком груба, но – тупица и бездарь! Они всегда упрямы и хитры. Попросила работать со второй гримершей (для мужчин).

Заехали с администраторшей в супермаркет. Я накупила продуктов. Вечером мне привезли индейку для Микки.

7 сентября (воскресенье)

Сегодня выходной. Попробовала пить чай на улице – рядом с входом виноградник и небольшой стол. Но соседи проглядываются. А в доме темно и мрачно. Ходили с Микки к морю. Вниз с горы. Обратно пришлось нести Микки на руках. Оставила его дома. Поймала такси, поехала погулять по городу. Опять спустилась к морю. Две свадьбы фотографируются у моря на фоне скалы. Фотограф или издевается над ними, или на самом деле думал, что хорошо долго работать, – поставил их в немыслимых позах а-ля открытки начала века. Вторая пара терпеливо ждала рядом. Гостьи и невеста – все на шпильках по песку. Посидела в кафе. Пообедала. Очень провинциальные дамы. Одна, например, в клетчатом пиджаке, деловито шла, вроде бы опаздывая. Потом я ее увидела на скамейке – сидела, подперев лицо рукой, и как бы смотрела вдаль, а рядом на той же скамейке сидел парень, подперев уже двумя руками щеки, и смотрел на нее. Так они сидели долго, потом она резко встала и пошла, якобы куда-то опаздывая. Картинка из Кириного кино. Набираюсь атмосферы. Купила арбуз. Дома слушала остаток дня «Травиату» с Паваротти и Горовца. Хорошо, что взяла все это из Москвы.

Отварила для Микки индейку, а бульон отдала соседской овчарке – она теперь поминутно заглядывает в дверь.

Стало теплее, но вечером по-прежнему холодно.

8 сентября (понедельник)

Мой первый съемочный день.

Опять конфликт с гримершей – делает на голове овни. Нервная Кира на площадке. Правильная Русланова – она здесь привычна. А мне все внове. Надо играть наивно и немножко дурочку.

В перерыве Женя рассказывал, что у них во дворе живет нищая женщина, которая подбирает бездомных кошек и однажды подобрала пекинеса. Ей объяснили, что он из Пекина. Она: «Китаец, значит. А глаза русские». Однажды она подметала двор, где грелись на солнце 16 кошек. Некоторые вставали, а другие оставались лежать. Она их брала за шкирку – приподнимала, подметала и бросала обратно. Они лежали в тех же позах.

Микки на съемках вначале очень нервничал, а теперь спит в своей сумке. Несколько раз за день меня кусал, т. к. хотел спать, но не знал где.

9 сентября (вторник)

Так все плохо и так я устала, что ничего не хочется записывать. Ночью мерзну.

10 сентября (среда)

Немного лучше. Снимаем на 2-м этаже. Трудные сцены у Нины Руслановой. И она, и я играем усредненно – «по тексту». Я поняла – Кира любит грубые импровизации, большие мазки, неожиданности. Мне это не очень по роли. Я манерничаю.

11 сентября (четверг)

Снимаем гостиную. Гости. Какие-то трубачи. Кира меня тянет на гротеск, но я тогда сольюсь с Руслановой. А это все-таки два разных характера.

Сегодня мне сказали, что я в Одессе до 2 октября. Ура!

12 сентября (пятница)

Сняли уже много. Сегодня попросила найти мне квартиру получше. Стало очень холодно, ночью я мерзну. Микки уже привык к съемкам и каждое утро боится, что я его не возьму, – крутится рядом со своей переноской. Сам залезает туда. Не могу принять душ – очень холодно.

13 сентября (суббота)

Под душ, как на амбразуру. Вымыла голову – простужусь, конечно. Ходила гулять утром с Микки с мокрыми волосами. В квартире холодно и мерзко.

Снимали целый день. Я лежала на диване, меня знобит, а потом в кадре изображала радость. Заболеваю.

После съемок, уже в 10 ч. вечера, меня перевезли в другую квартиру. Помогли Руслан, Саша (шофер), Неля – администратор и какая-то женщина. Город темный. Въехали в большой двор. Моя квартира на 1-м этаже – 4 или 5 комнат, а на втором живут хозяева.

Ночью позвонил Володя. Сказал, что в Тбилиси умер Аркадий Пучков. Вчера Володя мне сообщил, что у Аркадия инсульт. В Тбилиси он приехал к родителям, а до этого весь август был на жаре в Египте. Курил, как всегда, дешевые сигареты, голодал. И вот результат. Когда вернулся из Египта, в Москве было холодно, он поехал в Тбилиси – там опять жарко. Резкая смена климатов. Сначала был один удар, после которого он уже начал говорить, что ему нужно в Москву к 29 сентября (я поняла, что к моему дню рождения – видимо, что-то купил мне в Египте), был уже в общей палате, но потом 2-й удар и окончательный. Ужасно жалко! Бедный Аркадий!

Ах, как жалко!

14 сентября (воскресенье)

Не спала всю ночь. Принимаю антибиотики. Сегодня выходной. Приходил ветеринар – смотрел Микки поверхностно, сказал, что шерсть не вырастет, а он после вторника позвонит.

В квартире удобно – она огромная. В 5 часов приехали Руслан с портнихой – переделывать мои платья для съемок. Потом с Русланом – в магазин, я купила продукты. Он похож на Аркадия – милый мальчик, талантливый, но без энергии пробиваемости.

Опять ночью не сплю.

15 сентября (понедельник)

Дождь. В 12 ч. – машина за мной. На площадке крик, ор. Снимают непоследовательно. Меня не предупредили – я не знаю текста – Кира злится. Я для них – чужая. Играю впервые без внутреннего напряжения. Поскольку дождь – все толпятся в доме. Поэтому лишний нервоз. Надо бы от этого подальше держаться. Но где?

16 сентября (вторник)

Опять в 12 ч. – машина. Но я еле-еле успеваю! Погулять с Микки, покормить его, попить самой чаю с пасьянсом и т. д. Снимаем какие-то бесконечные одинаковые сцены. Кира меня спросила – чем я недовольна. Всем! Идет актерская халтура, на штучках. Но может быть, так и надо с типажами, которых у Киры много. Но я с этим встречаюсь впервые. И потом, их ужасный говор!

Меня освободили немного раньше. Приехали с Микки домой. Я что-то съела из холодильника не разогревая. Отравилась. Звонки в Москву.

Алла сказала, что Терзопулос будет в Центре Мейерхольда ставить «Персы».

14 сентября (среда)

Все то же. После 4-х приехала Литвинова и часа 3 гримировалась на 2-м этаже. Все ждали, кто где. Я в гостиной с Микки. Кира не возмущалась. Сидела, как всегда, на улице под навесом. Наконец ко мне подошла ассистентка и сказала, что Кира просит меня поторопиться. Оказывается, Кире сказали, что простой из-за меня. Рената ведет себя абсолютно как звезда. Некрасивая, но что-то есть странное в лице. Крупные зубы – видны при улыбке только передние. И очень простонародный, немного «в нос», говор. Ужасные руки. Но странно – я рядом с ней «тетушка». Но может быть, так и надо для роли? Что-то мне нужно в ней усилить, а то некоторое однообразие.

Сейчас возвращаюсь «домой» с удовольствием, так как большая квартира, все комфортно, я слушаю мою любимую музыку, раскладываю пасьянсы, читаю. Только разучилась засыпать без снотворного.

18 сентября (четверг)

Вчера было моих планов немного, но я торчала на площадке 10 часов. Владимир Иванович (хозяин) и Нина Русланова больны гриппом – я от них заразилась. Сходили в магазин – однообразно и невкусно. Надо самой готовить, а я не умею. Отварила пельмени, но потом положила их на сковородку с оливковым маслом, чтобы были вкуснее, – и забыла. Все сгорело.

19 сентября (пятница)

У меня выходной. Солнце, но не жарко. Думаю погулять по городу, который так и не видела хорошо, но заболеваю. Лечусь. Лежу. Вчера, когда пошла в магазин, было еще немного светло, а когда возвращалась – темень. Юг – ночь быстро падает. Улицы в Одессе не освещаются. Кое-где на перекрестках один тусклый фонарь. Тротуары и дороги все в рытвинах. Я несла 5,5 литра воды (из-под крана нельзя) и что-то из еды. Еле-еле дошла. Микки вчера взвесила – 5 кг 400 г. Во вторник надо с утра сделать ему анализ крови на биохимию. Бедный!

20 сентября (суббота)

У меня опять выходной. Пошла пешком до Дерибасовской. Прошла Европейскую, улицу Пушкинскую (там стоит памятник Пушкину прямо на тротуаре, рядом с домом, где он жил в Одессе). «Красная» гостиница закрыта на ремонт. Помню, как мы там жили с Володей, когда снимали «Комэск». Дошла до Дерибасовской. Напротив Оперного театра кафе – зашла, что-то съела. Выпила горячей воды с лимоном – болит горло. Пошла по Ришелье. Заходила в магазинчики. Есть модное – но очень дорого. Дошла до дома пешком. Еле-еле. Горло болит. Голова болит. Устала.

21 сентября (воскресенье)

Снимали загс и у следователя. Первый день жаркий. У загса на улице – толпа. Микки чуть не попал под машину – я закричала на весь город. У следователя – предложила Кире, что моя речь изменилась от потрясения. Показала. Разорванная в гортани речь – как у Неи Зоркой. Кира одобрила.

Вечером – болею. Лечусь. Насморк. Кашель. Горло. Голова.

Сил нет.

22 сентября (понедельник)

Я свободна. Целый день дома. Лечусь.

23 сентября (вторник)

Рано утром машина. Снимают «Дом Любы» – где-то за городом. Окраина. Рядом трамвайная линия. Огромный дом – безвкусица чудовищная. Потом «кусочек трамвая». Ветер. Я сильно кашляю. В проходе к дому назвала мальчика Аркадием в кадре (подсознание).

Вечером приходил ветеринар с Таней и ее мужем. У них собаки. Укол Микки в спину. Надо будет делать через день.

Позвонила Инна Катанян – поздравила с днем рождения.

24 сентября (среда)

Дома. Гуляла немного, купила продукты и зашла в кафе поесть. Кашель одолел. Купила микстуру. У Микки недержание мочи – м.б., от укола.

Ночью позвонила Володе – поздравила с днем рождения. Он в растерянности, как всегда, перед этим праздником.

25 сентября (четверг)

У меня выходной. С Микки к морю. Кафе. Зашла в церковь (я Микки спрятала). Вечером звонил Володя. Мне из Лондона – Ариела. Приходил ветеринар.

27 сентября (суббота)

До 2-х свободна. Потом сняли «вход в банк». Буффонила. Интервью с корреспондентом из Киева. Кашель, по-моему, прошел. Ходила с Микки опять до моря пешком. Кира сказала, что надо будет что-то переснимать. Значит, меня задержат числа до 5-го. Мне надоело сниматься – одно и то же!

28 сентября (воскресенье)

Снимали за городом «трамвай» – сначала с Андреем, потом мой последний монолог. Думала, что я буду одна с Любой, – и тогда этот монолог мог бы выбить у публики слезу. Но Кира снимает этот монолог в переполненном трамвае. Натяжка. В толпе «эта женщина» не стала бы так говорить. Но Кире по-другому неинтересно. Надо, чтобы не так, как привычно и обычно. Может быть, она права, по-актерски это невыгодно. Кире интересны «типажи» – и чем страннее, тем лучше. Зачем так долго песня в трамвае? Это снимет мое напряжение. Но не лезу, делаю, как хочет Кира.

Вечером звонили с поздравлением Нея, Володя. Я вымылась, надела все новое и легла спать. Завтра и послезавтра у меня выходные.

29 сентября (понедельник)

Утром опять звонки из Москвы. Только собралась с Микки к морю – звонок в дверь – от группы букет огромных астр и хризантемы, огромная коробка конфет, шампанское и огромный букет роз от Киры.

С Микки к морю. Посидела в кафе на берегу – борщ, жареная камбала и еще жареные бычки (они вкуснее, но когтистее). Вечером ветеринар. Звонили Игорь и Нина Виноградовы. Руслан принес огромный букет орхидей.

30 сентября (вторник)

Выходной. С утра – разбитость и хандра. Никуда не хотелось идти, но болела голова, и пошла одна, без Микки, к морю. Посидела опять в том же кафе. Очень вкусный зеленый чай. Кое-что поела. Медленно шла вдоль берега. Что это? – Одиночество или уединение?

Люди некоторые купаются. Вода 17°, а днем на солнце 23°. Когда вернулась – Микки так обрадовался! Долго не мог успокоиться. Боялся, что его оставят одного!

На этом мои одесские дневники заканчиваются. Потом я еще приезжала на озвучание, и тоже с Микки. Он сам себя озвучивал. На озвучании Кира была мягче и, видимо, довольна материалом. А потом в Москве в начале января 2006 года состоялась премьера «Настройщика» в Доме кино. Я вышла на сцену с Микки. Он увидел зрительный зал и повернулся к нему спиной – зал захлопал.

И когда Микки не стало, Кира тоже переживала – все его очень полюбили.

Прошло много лет. Кира опять мне прислала сценарий на e-mail. Я прочитала – там какие-то кинопробы – и позвонила Кире, спрашиваю: «А где же конец?» – «Там все есть», – ответила Кира. Я должна была сниматься с Табаковым – актером совершенно другой актерской школы. Но думаю, что Кире и нужно было это несоответствие. Я попросила Киру опять сниматься с собачкой – на этот раз у меня был мопс Басик, – уговаривая ее, что эта «автоцитата» будет хороша и для нее, и для меня. Но Басика не пустили в самолет, Кира заказала 6 мопсов на студию – они сидели мирно со своими хозяйками и ждали, кого из них я выберу. Но выбирать не пришлось. Табакову нужно было срочно возвращаться в Москву, стало не до мопсов. В павильоне холодно, по студии бродили бездомные кошки и собаки, Кира нервничала больше, чем всегда. Мы так и не поговорили. Снимали…

Когда уже после «Настройщика» я приехала в Одессу с концертом «Стихи Серебряного века», вся ее группа, с Кирой во главе, сидела в зале. Потом они зашли ко мне за кулисы, и Кира мне сказала, что если бы она сначала увидела этот концерт, то никогда бы не пригласила меня сниматься. Не знаю, чего в этом больше – комплимента или, наоборот, мол, так плохо, что и не пригласила бы. Но, с другой стороны, она же потом пригласила меня сниматься в «Параллелях», поэтому я думаю, что ее скорее удивила моя другая ипостась на концерте. По-моему, она меня не видела в театре, где я играю методом «отстранения», т. е. никогда не себя, а «другого».

Когда я думаю о Кире Муратовой, ассоциативно встает образ Марины Цветаевой. И хоть они похожи, даже иногда и внешне, и та же независимость суждений («Мне безразлично, на каком непонимаемой быть встречным…»), но сыграть Цветаеву она бы не смогла. Понадобился бы принцип «отстранения», а не «я в предлагаемых обстоятельствах», как принято играть в кино. Где-то в интервью она сказала: «Я никогда не хотела работать в театре даже в худшие времена, когда меня отовсюду выгоняли. Это же не фиксируется ни на каком носителе, это все уходит в песок».

Мы практически не говорили с ней на посторонние темы. И в работе отношения складывались – «актриса – режиссер», а это всегда не «на равных». У актера всегда по отношению к режиссеру «приставка снизу», ведь я только исполняю волю режиссера.

В работе она очень сосредоточенна и нервна. Думаю, поэтому у нее не хватает сил ни на какие другие посторонние разговоры. Поэтому ни о чем, кроме работы, я с ней не говорила. И сужу, как и все, по ее фильмам. Их надо смотреть несколько раз, тогда многое проясняется, нравится, и остается надолго след в душе. Как после просмотра Феллини, например, долго смотришь на мир «глазами Феллини», так и после фильмов Киры Муратовой мир преобразуется на какое-то время по ее воле.

Говорят, что в какой-то стране показали «Броненосец „Потемкин“» – и там произошла революция. Это, конечно, метафора, но мысль верная.

Нея Зоркая. В икшанских лесах

Любимая шутка Неи Зоркой была: «Критика на службе блата». И писала о своих друзьях – М. Ульянове, А. Тарковском и даже обо мне, грешной. Я помню, например, наш диалог в лесу, за грибами, о шестидесятниках, который она потом напечатала…

Дело в том, что мы жили в одном доме, на Икше. Это был дачный кооператив, где в свое время жили и Смоктуновский, и Лиознова, и Швейцер, и Чурикова с Панфиловым, и много, много других знаменитых кинематографистов.

У нас с Неей обнаружилась сразу одна страсть: ходить в лес за грибами. Мы выходили из дому с корзинками, и сразу же – Неин голос, прерывистый, с характерной хрипотцой: «Ну, давайте рассказывайте, Алла Сергеевна, где вы сейчас снимаетесь? Кто режиссер и что интересного происходит на площадке?» Потом она приезжала к нам, например в павильон, где Таланкин снимал «Бесы», и подробно записывала всю репетицию.

Переговариваясь, идем в лес часа на два, три. С нами моя неизменная пуделиха Машка, которая в лесу бегает от меня к Нее и от Неи ко мне и боится нас растерять.

Мы собирали почти все растущие грибы, кроме, конечно, поганок с прекрасным названием Amantia virosa. Называть грибы латиницей было для нас высшим шиком. Особенно мы любили розовые мухоморы, по-немецки Perlpilz, которые никто не брал, и нам все говорили, что мы отравимся. Однажды мы набрали их целую корзину, они были еще маленькие и нераскрывшиеся. А когда они маленькие, то их легко перепутать с обычными красными мухоморами. Пришли домой, пожарили, пригласили нашу икшанскую соседку, специалиста по японскому кино Инну Генс и с удовольствием съели все эти грибы.

Ночью я поняла, что мы все-таки перепутали. Я не спала, уверенная, что отравилась и скоро умру, пила молоко и писала прощальные письма. Инна наутро тоже рассказала, что почувствовала дискомфорт, проснулась среди ночи, встала – два пальца в рот, освободилась и снова уснула. Нея сообщила, что тоже среди ночи что-то почувствовала странное, вздохнула, но про себя сказала: «Ох уж эти комплексы, Алла Сергеевна», – перевернулась на другой бок и продолжала спать дальше. Разные характеры!

Кстати, эти розовые мухоморы (Pelpilz), обжаренные вместе с черносливом и вином, очень вкусны. Это я уже потом их ела в Швейцарии.

Рядом с нашим домом есть так называемый поселок космонавтов. И в то время там были два нежилых дома в заросших садах, где росли сливы, терновник, смородина и цветы. Мы с Неей иногда, возвращаясь из леса, лазили в эти сады за сливами, за цветами или опять же за грибами, которые там никто кроме нас не собирал. Как-то раз, когда Нея уже была там, за забором, я сказала: «Мне сегодня что-то не хочется лезть. Я буду стоять на стрёме и, если кто-то пойдет, стану кричать: „Микки! Микки!“» (Мои собаки Маша и Микки были, конечно, со мной.) Вскоре кто-то появился, я закричала и вижу: это профессор, доктор наук, с испугом лезет под забором обратно. Мы похохотали и полезли, уже вместе, в другой сад, куда надо было ползти по-пластунски. Не просто открыть калитку и войти, а – ползти.

И в этом – только азарт, потому что сливы и яблоки продаются на каждом шагу. И вот мы лезем, и с нами собаки. Но Микки так любил поскандалить (я уже не говорю о Маше), что если кто-то проходил за километр от нас, он начинал радостно лаять. Мы собираем сливы, а в это время к соседней даче подъезжает машина и останавливается за углом. Микки по своему характеру должен бы обязательно залаять, но оттого, что мы притаились, как сучочки, мои собаки тоже притаились. И мы вчетвером превратились в четыре сучочка. Послышались голоса. Я говорю: «Нея! Нам нужно быстро отсюда выходить». Нея поползла и застряла в дыре. И как я ее потом проталкивала!..

Я до сих пор помню ощущение азарта, когда мы, живя летом у бабушки, лазали в чужие сады, хотя был свой. Это детское ощущение, желание делать то, что не принято, у меня осталось.

Однажды в лесу Нея под кустом собирает свои любимые серые рядовки (Tricholoma portentosum), и на ее фразе про «экзистенциализм Сартра…» я вижу, как к нам приближается огромный лось. Нея его не замечает, а я боюсь ей об этом сказать, потому что понимаю: испугавшись от неожиданности, она может испугать и лося. Лось проплывает мимо, круша ветки, а Нея, продолжая неоконченную фразу про Сартра, так сердито мне: «Ну зачем вы там, Алла Сергеевна, ломаете деревья?» Когда лось прошел мимо, я ей шепотом: «Нея, посмотрите…» И Нея застыла в позе знаменитой немой сцены из «Ревизора».

Я, откровенно, не очень люблю читать рассуждения критиков о театре и кино, но Неиным оценкам я безоговорочно доверяла. Как ни странно, у нас совпадали вкусы. Иногда Нея меня просила взять ее с собой на какую-нибудь театральную премьеру. Начинался спектакль, и Нея тут же закрывала глаза и засыпала. А сидели мы всегда близко от сцены, и актеры знали, что мы в зале. Я ее толкаю в бок: «Нея, проснитесь, актеры со сцены на нас косятся. В следующий раз никогда вас не возьму!» На что мне Нея своим характерным голосом: «Алла Сергеевна, это вы на сознательном уровне воспринимаете искусство, а я на бессознательном!» И на просмотрах фильмов Нея часто засыпала, а потом писала блестящие рецензии. Правда, я заметила, что спала она только на скучных сценах.

Зимой мы с ней ходили на лыжах. И она, и я боялись горок, поэтому выбирали лыжню по прямой. Но однажды заблудились, и с одной горки пришлось все-таки спускаться. Мне с горем пополам это удалось, стою внизу, жду Нею. Ее долго нет – видимо, боится, но я не сержусь. Кругом красота, бирюзовое небо, солнце, деревья в инее. Наконец, не выдержав, я кричу на весь лес: «Нея! Вы где?!» И в ответ рядом рассерженный Неин голос: «Где, где? В кустах, конечно». И вижу: Нея в сугробе, барахтается в снегу, одна лыжа торчит, другая отлетела на два метра в сторону.

Иногда мы с ней ходили гулять в валенках и всегда выбирали нехоженые дороги. Часто застревали по пояс в снегу и, хохоча, вытаскивали друг друга. Весело!

На Икше мы любили давать всему прозвища и названия. У нас была там своя Камбоджа – это когда надо идти домой по берегу реки, а там сыро. И вот выбираем: через Камбоджу или через Берегового?

Смоктуновского мы с Неей прозвали Турнесолем и ему даже объяснили, почему: потому, что на однообразном ромашковом поле актерской братии вырос один большой артист Подсолнух – Турнесоль. Потом я написала о нем маленькую книжечку, а Нея – большую статью. Вместе с нашими произведениями мы подарили ему стихи, которые начинались так:

 
Две белых ромашки с икшанского луга
Подсолнуху шлют свой привет.
Мы летом росли и качались на воле,
Зимой написали буклет…
 

Мне было скучно на Икше без Неи. И ей, я надеюсь, тоже. Мы часто сговаривались ехать вместе на моей машине. Я за ней заезжала, и мы отправлялись туда в любую погоду. Машина по пути не раз ломалась. Однажды она встала в огромной луже на середине дороги. Я открыла капот и вижу, что там какая-то трубка отсоединилась. Надо ее чем-то привязать, а веревки, конечно, нету. «Нея, у вас есть носовой платок?» – «Ну, есть. Но какой?..» Неважно! Привязала я эту трубку Неиным носовым платком, а потом почти месяц так и ездила. Или однажды отказали тормоза. Дело было зимой, но мы все-таки добрались до икшанского дома и уткнулись носом машины в сугроб – так и остановились.

Иногда в Москве меня задерживали репетиции. Я получала от Неи записки (таких посланий было множество, одно случайно сохранилось):

А! С! С Наступающим!

Не могла Вам дозвониться никогда. Это безнадега. Экстренно сообщите: едете ли Вы со своим эллином в Икшу на 31-е или нет. От этого зависит (ça dépend), сколько везти туда выпивки и пр. Я собираюсь завтра (30-го) прямо из института, часа в 2–3, буду там в Икше во всех случаях.

Очень прошу Вас обязательно мне сегодня вечером позвонить в любое время, ладно?

Во всех случаях – Salut, но, конечно, хотелось бы Вас увидеть хотя бы в новогоднюю ночь!

Иногда мы передавали друг другу заграничных друзей. Когда «Таганка» была на гастролях в Праге, меня там опекали две Неиных подруги. Яна Клусакова работала на радио, взяла там у меня большое интервью в прямом эфире и впоследствии перевела мою книжку на чешский язык. Галя Копанева – кинокритик. Я как-то целый месяц жила у нее в маленькой квартирке в Старом городе и прочищала свои мозги запрещенной тогда у нас литературой.

А я «снабжала» Нею своими французскими друзьями, когда ее наконец выпустили за границу и она стала много ездить. И все-таки… Сидя на Икше, я часто от нее слышала: «Никуда не хочу. Только здесь. И в лес по грибы!»

И на Икшу к нам стали приезжать иностранцы. Француженка Джема Салем потом написала книжку о своих московских впечатлениях и целую главу назвала «Пирожки у Неи». Позже она стала приезжать к нам часто, и на помощь мне всегда бросались и Нея, и Петя, ее брат. Он прекрасно играл на гитаре и пел французские песни, а французы удивлялись, откуда он их столько знает. Однажды на Новый год мы устроили бал-маскарад. Я взяла в «Мостеакостюме» напрокат театральные костюмы из «Войны и мира», Рене, муж Джемы, был у нас князем Андреем… – ну, и так далее. Вдруг среди ночи появился Дмитрий Покровский со своим ансамблем, и тут уж мы рванули русские песни.

А однажды (тогда еще не было мобильников, никого нельзя было предупредить) я привезла на Икшу одного английского аристократа, впервые попавшего в Советский Союз. Нея тогда жила еще в однокомнатной квартире. Мы вошли, она что-то писала. Голова повязана платком (на Икше она всегда завязывала голову платком, когда писала), почему-то в полуцыганской юбке, разношенная кофта – вид экзотический, чему я не удивилась, но по реакциям англичанина поняла, что он это отметил. Нея спросила, не голодны ли мы, налили англичанину щей, а сама – стоя над ним – доедала эти щи прямо из кастрюли и на своем немыслимом английском вела с ним беседу про последние английские фильмы. Потом мы, конечно, повели его в наш лес. Он был в восторге от наших необозримых далей и бесконечного леса, и, конечно, от Неи. Она была уникальна. Ни на кого не похожа. И очень талантлива! Это чувствовали все люди с мало-мальски тонкой психикой.

На свой 80-летний юбилей Нея не хотела оставаться в Москве, и мы уехали в Тарусу, в пустующую дачу художника Эдуарда Штейнберга. Очень хорошо там прожили две недели, потом вернулся Эдик с женой Галей, но на участке был еще один дом, и мы переселились туда. Там я почувствовала, что она серьезно больна: она иногда отказывалась идти гулять, чтобы остаться дома и полежать. Раньше даже спешная работа не могла заставить ее сидеть за письменным столом, мы всегда шли в лес.

Последний раз мы с Неей ходили за грибами в начале августа 2004 года. Мы долго шли по так называемой тропе здоровья, но грибов почти не было. Когда переходили ручей, видимо, повернули левее и попали в болотистую местность. В тот год говорили про многочисленных змей в подмосковных лесах. Я шла впереди, как всегда, потому что Нея плохо ориентировалась в лесу. Плутали около пяти часов. А когда наконец вышли из леса – замученные, грязные, – начался сильнейший ливень с градом. Мы прижались к какому-то забору, но все равно вымокли до нитки и двинулись дальше. Пришли, выпили водочки, приняли горячий душ и, как ни странно, не простудились…