Текст книги "Психология доверия и недоверия"

Проблема психологической дистанции рассматривалась в контексте проблем личности, социальной перцепции, межличностных отношений, категоризации социального окружения (Г. С. Абрамова, Г. М. Андреева, В. Ален, А. А. Бодалев, Дж. Брунер, М. И. Бобнева, Е. Л. Доценко, А. Л. Журавлев и А. Б. Купрейченко, О. И. Калмыкова, Н. Б. Карабущенко, И. С. Кон, Я. Л. Коломенский, И. Б. Котова, Е. И. Кузьмина, А. А. Кроник, Е. А. Кроник, В. Н. Куницына, В. А. Лабунская, Р. Д. Ленг, Е. Мелибруда, В. Н. Мясищев, Б. Д. Парыгин, В. Н. Панферов, А. В. Петровский, В. И. Пищик, И. Р. Сушков, С. Н. Тидор, Г. Тэджфел, А. Г. Шмелев и др.). Можно назвать довольно много феноменов, имеющих тесные связи с психологической дистанцией. Понятие «социальная дистанция» рассматривали Е. Богардус, Р. Парк, П. Сорокин, Т. Шибутани. «Психологическую близость» изучали А. А. Кроник, Е. А. Кроник, Э. Берн, В. А. Петровский, Е. А. Хорошилова. «Эмоциональная близость» являлась предметом анализа А. В. Петровского. Кроме того, феномен психологической дистанции соприкасается с такими понятиями, как «личностная свобода» (Л. С. Выготский, Е. И. Кузьмина, А. В. Петровский В. А. Петровский, С. Л. Рубинштейн), «идентичность» (Э. Эриксон), «значимые другие» (А. А. Кроник), «доверие к другим» (Т. П. Скрипкина), «пространство общения» (А. А. Кроник, С. Н. Тидор), «психическая реальность» (Г. С. Абрамова), «отчуждение» (В. А. Петровский, М. В. Полевая). Наиболее тесные связи между понятиями «психологическая дистанция» и «психологическое пространство». Основы этого феномена (а также широко используемых его примерных аналогов – «миров», «сфер», «полей», «зон» и т. д.) заложены в классических работах П. Сорокина, Э. Богардуса, Г. Зиммеля, К. Левина, А. Адлера, Т. Шибутани и др. Понимание различных видов психологического пространства или его отдельных компонентов (например, психологической дистанции), активно развивается в настоящее время в работах Г. С. Абрамовой, А. Л. Журавлева и А. Б. Купрейченко, Ю. М. Забродина, В. Е. Клочко, О. И. Муравьевой, С. К. Нартовой-Бочавер, Е. В. Таранова, А. А. Грачева и В. Н. Гюппенена, Д. И. Фельдштейна и др.

Начиная с 20-х годов прошлого века ведущие социологи и психологи спорят о сущности понятий социальная и/или психологическая дистанция. Р. Парк подразумевал под социальной дистанцией ступени и уровни понимания и интимности, характеризующие межличностные и общественные отношения [25]. Против трактовки социальной дистанции как субъективного чувства симпатии или неприязни выступил П. Сорокин: реальную основу социальной дистанции составляют объективные (социальные, экономические, политические, профессиональные, биоантропологические и демографические) различия между социальными группами [32]. В психологии общения для описания психологического пространства между общающимися сторонами в числе других используется понятие «дистанция – функция от межличностных преград, стоящих на пути сближения людей. Такими преградами могут быть внешние физические барьеры… Но нередко это препятствия смысловые или духовные» [3, с. 130].

Таким образом, независимо от используемой в литературе терминологии (социальная, психологическая, «симпатическая» и т. п. дистанция), можно выделить три основных подхода. Первый подход характерен для изучения межличностных отношений, он не рассматривает принадлежность к социальным группам. Дистанция между людьми определяется в основном их симпатиями и взаимопониманием. Второй подход характерен для исследований межгрупповых отношений. Дистанция определяется объективными социальными, экономическими, национальными и другими различиями. Третий подход: в психологии общения под дистанцией нередко понимается физическое расстояние, которое индивид стремится сохранить между собой и другим человеком.

Определение, данное в «Философском энциклопедическом словаре», отражает перечисленные основные подходы: «Дистанция социальная – степень ощущаемого различия собственной социальной группы от той, к которой принадлежат другие участники взаимодействия. В социальной психологии термин Д. с. используется для сравнительного описания психологической близости между людьми, при этом различают интимную, личностную и публичную дистанцию как вариации расстояния, которое предпочитает удерживать индивид между собой и партнером по общению. Минимальная Д. с. выражается в полноте и дозволенности проявления чувств, непосредственности, открытости индивида в отношениях с партнером. Но чем больше Д. с., тем сильнее замкнутость, недоверие к представителям иной группы, желание свести к минимуму необходимое общение. Д. с. возникает на основе реальных экономических, политических, культурных, национальных различий между социальными группами, к которым принадлежат взаимодействующие индивиды» [22, с. 169].

Методические разработки велись в основном в русле первого подхода. Первая из методик – Шкала социальной дистанции Е. Богардуса – измеряет общую степень взаимопонимания и близости в личных и социальных отношениях, степень влияния одного индивида на другого и предназначена для изучения реальных и потенциальных конфликтов: трудовых, межэтнических и других [18, с. 173–174]. С незначительными вариациями этот прием использовался для измерения дистанции, связанной с расовой и региональной принадлежностью, возрастом, полом, профессией, религией, а также для измерения дистанции между детьми и родителями. Основа Шкалы «психологической близости» (модификация Шкалы «симпатической дистанции» Д. Фелдса, предназначенной для измерения готовности к контакту медицинского работника с бывшим пациентом психиатрической больницы), не затрагивает принадлежности другого человека к определенной социальной категории, на которые индивид делит свое социальное окружение, а касается индивидуальных особенностей оцениваемого человека [25, с. 24–25]. К этому же классу может быть отнесена Шкала дистанции до индивидуума А. Моля, которая измеряет вызванную сообщением степень побуждения реципиента к ответной реакции [14]. Шкала включает семь уровней дистанции, которые изменяются от «непосредственной и конкретной реакции» человека (наиболее короткая дистанция) до «никакой вовлеченности» – дело происходит «на другой планете» (максимальное значение дистанции). С целью измерения психологической дистанции, наряду с перечисленными шкалами, применяются графические приемы.

Несколько приемов разработано А. А. Кроником и Е. А. Кроник. Они дают следующие определения полюсов Шкалы психологической близости: максимальная близость – «Вы испытываете чувство полного единства с этим человеком, чувство Мы, общаетесь с ним, как с самим собой»; минимальная близость – «Чувство Мы отсутствует, относитесь к другому, как к постороннему человеку» [11, с. 60]. Они также отмечают: «Как правило, шкалы дистанции конструируются эмпирически, путем отбора экспертами наиболее «работающих» суждений и предполагают эгоцентрическую организацию психологического пространства» [11, с. 64]. В свою очередь, О. И. Калмыкова для изучения психологической дистанции использовала модифицированную методику Е. А. Хорошиловой, которая направлена на изучение психологической близости [8]. Испытуемым (учащимся) предлагалось графически изобразить историю своего отношения к каждому из значимых других, в частности, к учителю. При этом они должны были учитывать следующие показатели: годы обучения (начало, конец взаимодействия с учителем, точки перемен), психологическую близость, доверительность на различных отрезках времени, измеряемую в ста баллах.

Можно отметить следующие недостатки существующих методик: не выделены отдельные факторы психологической дистанции, а также затруднена интерпретация результатов. Этот недостаток может быть устранен при помощи шкал, оценивающих различные аспекты взаимоотношений. Так, в рамках психологической теории коллектива А. В. Петровским был введен «индекс психологической дистанции» в межличностных отношениях противостоящих позиций системы групповой дифференциации [17]. Коэффициент психологической дистанции в данном исследовании показывал степень сближения ценностей и позиций членов коллектива, отсутствие противостояния и отдаленности друг от друга по важнейшим характеристикам межличностных отношений. Автор отмечает, что «наибольшая психологическая дистанция свидетельствует о психологической отдаленности и отчужденности людей, не понимающих и не принимающих друг друга».

Еще один недостаток многих существующих методик основан на том, что критерии дистанции на межличностном уровне принято считать принципиально иными, нежели на межгрупповом уровне. Вместе с тем, как отмечал Г. Тэджфел, любое межиндивидное взаимодействие можно расположить на континууме между двумя полюсами: чисто межличностное отношение – чисто межгрупповое. По его мнению, если чисто межличностное отношение реально не существует и даже абсурдно, то, напротив, чисто межгрупповое отношение, т. е. взаимодействие людей как представителей групп, – отнюдь не фикция [35].

Можно предположить, что психологическая дистанция – явление, охватывающее весь континуум взаимоотношений, поэтому факторы, выступающие критериями психологической дистанции, идентичны как для межличностного, так и межгруппового уровней. Различной может быть степень их значимости, уровень и знак. Наиболее точно проверить данное предположение можно, лишь изучив факторную структуру рассматриваемого феномена. Основная задача описываемого ниже теоретического анализа и эмпирического исследования – выявить систему универсальных факторов категоризации личностью ее социального окружения, лежащих в основе феномена психологической дистанции и действующих в любой ситуации социального взаимодействия (т. е. факторов психологической дистанции).

Психологическая дистанция как результат категоризации личностью социального окружения. Созданная под влиянием «Нового взгляда» Дж. Брунера на функциональную природу восприятия «теория социальной идентичности» Г. Тэджфела определяет социальную категоризацию как «процесс упорядочения окружающей среды в терминах категорий, т. е. через группировку людей, объектов и событий так, как если бы они были подобны или эквивалентны одно другому в их отношении к индивиду» [31, с. 113].

Существует несколько точек зрения на причины категоризации. Дж. Брунер относит категоризацию к процессам превращения восприятия стимулов в знание о них. Она направлена на правдивое представление реальности без излишних для достижения цели подробностей [2]. Г. Тэджфел считал, что категоризация вызвана потребностью личности в социальной идентичности и позитивной самооценке [28]. В. Ален отмечает, что, конструируя поведение на уровне групп, индивид тем самым снижает неопределенность информации в сложной ситуации [26]. По мнению И. Р. Сушкова, категоризация – это процесс, упорядочивающий индивидов таким образом, который способствует стремлениям социальной системы к самосохранению и развитию [21, с. 268]. Другие исследователи отмечают, что категоризация сокращает путь определения стратегии поведения. Это обусловлено тем, как отмечает А. Г. Шмелев, что «решение уже фактически подготовлено отнесением стимульного объекта к определенной категории» [24, с. 19]. Г. М. Андреева считает генеральной функцией категоризации способствующие уяснению контекста упрощение и упорядочивание информации, получаемой извне [1, с. 100].

Функции процесса категоризации имеют самое непосредственное отношение к изучению психологической дистанции. Являясь результатом процесса категоризации, психологическая дистанция оказывает влияние на выбор стратегий поведения и определяет психологические отношения личности. Этот вывод позволил нам, в частности, провести исследование отношения предпринимателей и менеджеров к соблюдению нравственных норм в зависимости от психологической дистанции с представителями различных социальных категорий [6, 12].

Здесь уместно поставить некоторые вопросы: с чего начинается процесс категоризации, какие психологические механизмы облегчают процесс познания социального окружения? С. Л. Рубинштейн отмечал, что в обычных условиях процесс познания другого человека «свернут», лишь в случае наблюдения отклоняющихся образцов он «развертывается» [19, с. 180]. По мнению многих авторов, эта «свернутость» объясняется актуализацией социальных стереотипов, которые вносят наибольший вклад во взаимодействие личности с социальным окружением на начальных этапах познания [4, с. 10]. В научной литературе не утихают споры о том, не приводит ли стереотипизация к существенным ошибкам при взаимодействии. И. Р. Сушков, основываясь на работах Д. Тернера, считает, что стереотипизация не упрощающий, а адаптивный процесс, переводящий взаимодействие на более высокий уровень социальной организации [21, с. 287]. Стереотипы наполняют групповое сознание в большей степени не ошибками восприятия, как часто толкуют стереотипы, а восприятием устойчивых и обобщенных сторон социальной реальности и практически закрепляют собой групповой опыт, доводя его до каждого члена группы [21, с. 282]. По мнению П. Н. Шихирева, «большинство стереотипов адекватно отражают объективную реальность, а их эффективность обусловлена достаточно высокой степенью однообразия повседневной жизни» [23, с. 114]. Г. Тэджфел объясняет это однообразие тем, что «социальное поведение в значительной степени определяется отношениями между группами, характер этих отношений, в свою очередь, обусловлен преимущественно принятыми правилами межгруппового поведения» [34, с. 94]. Он также отмечал, что чем ближе социальная ситуация к межгрупповому полюсу континуума, тем сильнее проявляются тенденция к единообразию поведения членов данной группы по отношению к другой группе и склонность членов данной группы воспринимать членов другой группы как безликих ее представителей, т. е. недифференцированно [35, с. 243]. Была высказана и получила частичное подтверждение гипотеза о том, что мнение человека о членах какой-либо социальной группы, вероятнее всего, будет точно, если эта группа играет строго определенную роль, «поскольку то, что предписывается категории, обычно выполняется ею и от нее ожидается» [27, с. 29]. Анализируя работы, посвященные данной проблеме, И. Р. Сушков делает следующее заключение: конформность и процесс формирования стереотипов – одни из основных условий, которые делают возможной деперсонализацию индивидов и приведение их к «одному групповому знаменателю» [21, с. 288]. Этот важный вывод позволяет понять, почему социальные стереотипы не приводят к существенным ошибкам при взаимодействии индивидов и групп и, таким образом, являются одним из детерминирующих факторов межгрупповых отношений, играя значительную роль в процессе категоризации индивидом социального окружения.

Можно подвести итог: опираясь на социальные стереотипы, закрепляющие групповой опыт, и используя собственный опыт взаимодействия с социальными группами, индивид формирует психологическое отношение к ним. Упорядочить информацию о социальном окружении, осуществить идентификацию, упростить выбор стратегии поведения невозможно без использования такой сжатой и в то же время емкой формы отношения к социальным категориям, как психологическая дистанция. Отдельные компоненты отношения личности к различным социальным группам могут отличаться, однако психологическая дистанция при этом может восприниматься как одинаковая, – это означает, что данные группы относятся к одной социальной категории.

Проанализировав литературу, можно сделать предварительное заключение, что существуют две основные сложности изучения процесса категоризации социального окружения. Так как большинство исследований межличностных и межгрупповых отношений посвящено изучению диад («Я – другой», «своя группа – чужая группа» и т. п.), то первая сложность состоит в том, что изучение диад имеет мало общего с реальным социальным миром, в котором живет индивид. И. Р. Сушков отмечает, что «дихотомическая категоризация, построенная по принципу «или/или», предназначена для сохранения социальной группы. Для нее не важны различия между другими. Для нее важно, что они другие и необходимо сохранять определенную дистанцию (курсив мой. – А. К.), соответствующую степени угрозы, исходящей от них… Как только группы категоризируются на более высоком уровне объемлющего их «Мы», возникает «пересеченная категоризация», связанная с их оптимальным функционированием в границах системы и являющаяся, в свою очередь, необходимым условием развития последней (курсив автора)» [21, с. 260]. Г. Тэджфел также обсуждает такой сложный вопрос, как принадлежность индивида одновременно ко многим группам. Он полагает, что индивид в данном случае выбирает наиболее «выпуклую» группу, которая наиболее значима для выработки взгляда на мир и идентифицирует себя с ней. При этом, отмечает Г. М. Андреева, возникает задача сортировки групп для обнаружения индивидом для себя такой организации социального мира, в которой он усматривает свой путь восприятия себя и других, а значит, свой путь поведения и действия [1, с. 185].

Вторая сложность изучения процесса категоризации – необходимость делать акцент на взаимности. Монография И. Р. Сушкова является одной из немногих работ, делающих акцент на взаимности, постоянной рефлексивности связей, отношений, оценок и т. п.: «В отличие от остальных социально-психологических отношений отношения между личностями и группами становятся взаимоотношениями, так как строятся на основе воспринимаемых или прогнозируемых отношений участников взаимодействия друг к другу» [21, с. 159]. Исследования, не учитывающие эти взаимные ожидания и прогнозы, изучают «субъект-субъектное» отношение как «субъектобъектное».

Таким образом, процесс категоризации индивидом социального окружения чрезвычайно сложен. Социальная система, к которой он реально принадлежит, состоит из множества социальных групп, некоторые из них входят одна в другую, а некоторые существуют обособленно. Интересы групп, в которые входит индивид, могут не совпадать. В каждой конкретной ситуации перед индивидом стоит не только проблема идентификации с одной из социальных групп, но и проблема прогнозирования того, с какими группами идентифицирует индивида, а также самого себя второй участник взаимодействия (от этого зависит ожидаемое поведение). Однако в обыденном сознании подобные процессы происходят постоянно, результатом их является такое простое и понятное, с точки зрения здравого смысла, явление, как “психологическая дистанция”. В этой связи следует отметить, что эмпирическая часть нашего исследования посвящена изучению наиболее приближенного к реальной жизни случая “пересеченной категоризации”. Испытуемые должны с учетом психологической дистанции разделить на категории все свое социальное окружение и выразить отношение к каждой из них.

Теоретический анализ факторов категоризации социального окружения. Прежде, чем приступить к эмпирическому изучению критериев психологической дистанции, необходимо обратиться к анализу работ, посвященных поиску факторов, влияющих в целом на социальную категоризацию индивидов и групп. Из числа факторов, влияющих на процесс категоризации групп, наибольшее внимание психологов привлекают фактор группового статуса и фактор подобия аттитюдов групп. Высокостатусная группа отрицает подобие и увеличивает межгрупповую дистанцию. При нестабильности статусного равновесия схожие группы обнаруживают больше предубеждения, чем несхожие. В группах, где статус не затрагивается, – наоборот [21, с. 265]. Индивиды, обладающие властью, рассматривали других как объект манипуляций и выражали стремление сохранять социальную дистанцию [23, с. 162]. И. Р. Сушков выделяет и другие факторы, которые влияют на процессы взаимодействия групп: способы распределения ответственности между группами, физические характеристики групп (характеристики групповых границ, социально-психологическая плотность, относительная величина групп), динамические характеристики взаимодействия (число и модальность контактов). Существуют противоречивые данные о том, снижает ли увеличение числа (времени) контактов с внешней группой предубеждение против нее [21, с. 304]. Эксперименты М. Шерифа показали, что обычно изучаемая сеть симпатий и антипатий, при всем ее значении, фактически подчиняется содержанию деятельности [23, с. 160]. Т. е. эмоциональная оценка другой группы зависит от того, какое взаимодействие имеет место: совместное, сотрудничающее или конкурентное.

Интересен теоретический анализ П. Сорокина, основной посылкой которого является видение индивида как участника многих общественных структур, рассматриваемых им как сложная сеть взаимопроникающих друг в друга социальных систем и подсистем. Проблема общественной дифференциации решается им, исходя из внутригруппового различия статусов индивидов. Под социальным статусом П. Сорокин понимает совокупность прав и привилегий, обязанностей и ответственности, власти и влияния, которыми обладает индивид [33]. П. Сорокин провел теоретическую работу по поиску факторов, единых как для межличностного, так и межгруппового взаимодействия. Наиболее важными модальностями, которые приводят к различным формам интеракций социальных групп и систем, являются: одно– и двусторонняя интеракция, ее экстенсивность и интенсивность, длительность, направленность и организация. Одно– и двусторонняя интеракция являются важными показателями, поскольку взаимозависимость сторон может быть равной или одна сторона способна сильнее влиять на другую. В свою очередь, чем более экстенсивны или интенсивны секторы интеракции, тем больше связаны и зависимы жизнь, поведение, психология взаимодействующих сторон. Длительность определяется как процесс влияния одной стороны на другую, при этом неважно: встречаются индивиды или нет. Направленность интеракции может быть солидарной, антагонистической или смешанной. При солидарной интеракции стремления и усилия сторон совпадают. Организованное взаимодействие существует при наличии четкой схемы распределения прав, обязанностей, функций для каждого индивида [32].

Таким образом, несмотря на то, что теоретические работы выделяют довольно большое количество различных факторов, определяющих восприятие психологической или социальной дистанции, в методических разработках дистанция измеряется как гомогенное образование. Объяснением может служить лишь недостаточный интерес к феномену психологической дистанции.

Необходимо выяснить, какие факторы влияют на категоризацию на межличностном уровне: те же самые, что и на межгрупповом, или принципиально иные? Проведя анализ эмпирических исследований других авторов, А. А. Кроник и Е. А. Кроник выделяют следующие группы факторов, влияющих на категоризацию на межличностном уровне. Так, при анализе социальных ориентаций Р. Мюллюниеми выделяет факторы «привязанность-враждебность» и «подчинение-доминирование». М. Wish, S. Kaplan в межличностных отношениях обнаружили влияние факторов: «интимность-формальность», «кооперация-конкуренция», «равенство-неравенство». В. В. Столин описал факторы: «близость-удаленность», «симпатия-антипатия», «уважение-неуважение» [11, с. 108]. На основании теоретических рассуждений А. А. Кроник и Е. А. Кроник показали, что «основные типы значимых отношений располагаются в трех координатах: дистанция, позиция, валентность. Эти типы соответствуют крайним точкам пространства отношений» [11, с. 109]. Этот вывод не подкреплен эмпирическими исследованиями. Можно спорить о том, представляет ли собой «позиция» отдельное измерение или, являясь проявлением статуса, выступает одним из компонентов «дистанции» и т. д.

В своих исследованиях Н. Н. Обозов анализирует основные типы межличностных отношений (приятельские, товарищеские и дружеские) [16]. Для товарищеских отношений характерно сближение взглядов и оказание поддержки друг другу, межличностные отношения характеризуются устойчивостью и взаимным доверием. По мнению И. С. Кона, дружеские отношения, по сравнению с товарищескими, характеризуются большей глубиной и доверительностью. Дружеские отношения всегда имеют какое-то общее предметное содержание – общность интересов, целей деятельности, во имя которой друзья объединяются, – и одновременно предполагают взаимную привязанность [10]. Можно выделить утилитарнный (инструментально-деловой, практически-действенной) и эмоционально-экспрессивной (эмоционально-исповедальной) типы дружбы. Дружеские отношения проявляются в различной форме: от межличностной симпатии до взаимной потребности в общении [20, с. 520]. Авторы справочного руководства «Современная психология» считают: «Недостаточно изучена проблема критериев дружеских отношений. Одни исследователи относят к ним взаимопомощь, верность и психологическую близость, другие указывают на компетенцию в общении с партнерами, заботу о них, поступки и предсказуемость поведения» [20, с. 521].

Уже на межличностном уровне значимыми становятся не только эмоциональные факторы, но и факторы статуса, власти, мотивации; даже в близких отношениях они тесно переплетаются. Необходимо выяснить: присутствуют ли во взаимоотношениях личности с представителями психологически удаленных социальных категорий такие феномены, как привязанность, симпатия, доверительность и т. п.; какую они имеют степень выраженности или стадию развития (как, например, стадии развития доверия у Р. Левицки, М. Стивенсон и Б. Банкер [29]). Можно было бы предположить, что, по мере увеличения психологической дистанции, уменьшается значение факторов симпатии, привязанности и т. п. Однако это, скорее всего, не так: эмоциональный компонент – неотъемлемая часть психологического отношения, и, следовательно, при восприятии удаленных групп проявляются такие чувства, как приязнь, симпатия или, напротив, неприязнь, антипатия, т. е. отношение к психологически далеким группам тоже может быть эмоционально окрашено. Естественно, проверить это можно только эмпирическим путем.

Психологическая дистанция как регулятор отношений и поведения субъекта. Разрабатываемый концептуальный подход к психологической дистанции как регулятору отношений и поведения личности послужил основой для специального эмпирического исследования. Его основная гипотеза заключалась в том, что психологическая дистанция определяет уровень отношения личности к соблюдению нравственных норм. Мы предположили, что влияние психологической дистанции более значимо, чем влияние других факторов ситуации, а также индивидуально-психологических характеристик, т. е. психологическая дистанция выступает основным критерием гибкости отношения к соблюдению нравственных норм.

Для проверки этой гипотезы был создан измерительный инструмент оценки отношения личности к соблюдению нравственных норм, который учитывал не только современные российские культурно-исторические условия, но и особенности социальных групп предпринимателей и менеджеров, выступавших объектом исследования, а также влияние ситуации и психологической дистанции с представителями различных социальных категорий [6, 7, 13]. Методика включала пять шкал (правдивости, справедливости, ответственности, терпимости и принципиальности) и позволяла измерить три параметра отношения: уровень выраженности, гибкость в зависимости от психологической дистанции и устойчивость во времени [6, с. 281]. Для определения показателя «гибкость» (изменение правил нравственного поведения личности при взаимодействии с группам социального окружения, имеющими различную психологическую дистанцию с индивидом) в опросник включено задание разделить социальное окружение на 4 категории по величине «психологической дистанции», при этом предлагался список основных возможных составляющих этого окружения (семья, друзья, подчиненные, клиенты, представители общества и т. д.).

Для каждой из 5 характеристик (правдивость, справедливость и т. д.) разработан блок вопросов, и испытуемым необходимо было выбрать один из трех вариантов ответа для каждого круга близости. Варианты ответа имели «вес», выраженный в баллах. Это давало возможность определить уровень отношения к соблюдению нравственных норм 5 нравственных качеств для каждого из 4 кругов психологической дистанции. В результате эмпирического исследования, в котором принимали участие российские предприниматели и менеджеры в количестве 161 человек установлено, что для рассмотренных нравственных качеств уровень отношения, за некоторыми исключениями, значимо изменяется при увеличении психологической дистанции, т. е. уровень отношения к соблюдению нравственных норм зависит от того, с представителями какого круга психологической дистанции взаимодействует личность [6, с. 327].

Необходимо также отметить, что шкалы разработанной методики позволили учесть и усреднить влияние других факторов социальной ситуации. Несмотря на их влияние, были выявлены значимые различия уровня отношения в зависимости от психологической дистанции и получены доказательства того, что, в первую очередь, психологическая, а не социальная дистанция или ситуативные факторы определяют уровень отношения личности к соблюдению нравственных норм [6, с. 292–293]. Полученные результаты позволили считать доказанной гипотезу о том, что психологическая дистанция с представителями различных социальных категорий является основным критерием гибкости отношения к соблюдению нравственных норм, выступая, таким образом, регулятором отношений личности. Разумеется значимость этого критерия не одинакова в отдельных сферах жизнедеятельности субъекта. В этой связи актуальной является задача выявления особенностей регуляторной роли психологической дистанции в различных системах отношений личности и группы.