Текст книги "Против ветра, мимо облаков"

6

Павел Олешко впервые за много лет был в отпуске. Работал целыми днями, все время о чем-то думал, даже когда спал – и тут на тебе, отпуск, да какой! У него был отобран телефон, и строго-настрого велено поливать цветы, есть суп и мясо, и присматривать за детьми.

Конечно, Тимка уже взрослый, что за ним присматривать? И цветы поливать – дело тихое и привычное, цветы – граждане спокойные, а вот полуторагодовалый Мишка доставлял хлопот, несмотря на то что за ним неусыпно следила няня, уютная и неспешная Людмила Евгеньевна, тетка чуть за пятьдесят. И, несмотря на их общие с няней старания, Мишка то и дело умудрялся совершать разнообразные преступления.

Наконец, наевшись до отвала супа, он уснул, а Павел сидел у кроватки сына и смотрел на него. Он никогда не думал, что когда-нибудь ему будет доступно это обычное человеческое счастье – смотреть, как спит его ребенок. После полутора десятка лет, проведенных в различных секретных миссиях, он слишком хорошо знал, каким уязвимым становится человек, когда у него есть семья[1]1
  Подробнее о судьбе Павла Олешко в романе Аллы Полянской «Невозможность страсти».


[Закрыть]. Но один раз вступив на этот путь, остановиться уже невозможно: у него есть друзья, есть жена и два сына, младший из которых совершенно беззащитный малолетний возмутитель спокойствия, так похожий на свою мать.

Но Павел никогда не думал, что можно настолько сильно кого-то любить, а оказалось, что – вот оно как, быть отцом.

– Спит, как ангел.

Невозможно было поверить, что еще полчаса назад этот ангел с гиканьем и хохотом носился по двору, засаженному цветами, совершая большие и маленькие умышленные деяния, направленные на разрушение движимого и недвижимого имущества, равно как и нервной системы няни и отца.

– Шива – бог разрухи. – Павел поправил одеяльце сына и снова устроился в кресле. – Умаялся…

Он и сам устал, бегая за Мишкой, и сейчас няня занята стиркой и приготовлением запеканки для полдника, а он сидит и смотрит, как спит его сын. И уйти никак, потому что у Мишки имеется странная привычка посреди послеобеденного сна вдруг открывать глаза и тревожно смотреть, есть ли кто рядом, и помоги боги всем вокруг, если он не обнаружит рядом кого-то знакомого! И потому, когда малыша укладывали спать после обеда, рядом с ним обязательно кто-то находился. Вот и сейчас Мишка вдруг открыл глаза и, обнаружив рядом отца, снова мирно засопел. Голубые, как у матери, глаза малыша и золотистые кудряшки делали его похожим на херувимов, которых любили изображать на своих картинах старые мастера, и хотя жена уверяла, что нос-то у Мишки точно от него, Павла, – тут он предпочитал просто поверить ей на слово, потому что ничего, похожего на свой нос, в крохотной кнопке сына не видел. А впрочем, Ровене виднее, Павлу было безразлично, есть ли во внешности его ребенка что-то от него самого. Главное, чтоб был здоров и счастлив. Главное, что он есть.

– Павел Иванович, я управилась с делами. – Людмила Евгеньевна вошла в детскую и заглянула в кроватку. – После обеденного сна с ним уже полегче будет. А к вам там гости пришли, на улице ждут.

Кивнув, Павел встал и, взглянув на мирно спящего сына, вышел – какие угодно гости были лучше, чем беготня за ребенком, который поставил себе цель сотворить все существующие в мире шкоды.

– Паш…

Павел вздохнул и скорчил гримасу. Эти двое никогда не приходили просто так.

– Ад пуст, все черти здесь. – Павел иронично окинул взглядом пришедших. – Что снова стряслось? Только имейте в виду, я в отпуске, и вам придется объясняться с моей женой. Ника, ты готова объясняться с Ровеной насчет увода меня от семейного очага?

– Ровена в курсе. – Ника хихикнула. – Лерка, скажи!

– Ага, мы Ровене позвонили. – Валерия кивнула, и ее рыжие кудри заблестели на солнце пуще прежнего. – Паш, нам только поговорить…

– Я даже знаю о чем. – Павел с удовольствием потянулся. Он незаметно для себя полюбил лето и теперь наслаждался каждой минутой. – Твой супруг, Ника, мне позавчера в бане присел на уши с этой вашей местной звездулькой, хотя лично я не понимаю, в чем сейчас-то проблема? Девушка отсидела три года из семи, вышла досрочно, жива-здорова, от меня-то что требуется? Конечно, карьеры она лишилась, да люди порой большего лишаются, что ж.

– Черствый ты человек, Павел. Не ожидала я этого от тебя. – Ника обиженно нахмурилась. – Ничего не нужно особенного – просто, если будет возможность, просмотреть дело. Вдруг…

– Даже если дама невиновна и отсидела зазря – ничего уже не исправить, Никуша. – Павел всегда удивлялся невероятной ясности души Ники, ее постоянному желанию исправить все несправедливости, о которых она узнавала. – Все сложилось как сложилось, что ж теперь толковать?

– Идем, Лерка. – Ника поднялась. – Нет, Паш, я понимаю, у тебя отпуск, и вообще. Конечно, это тоже неправильно – просить тебя лезть в дело, которое тебя вообще не касается, тем более в отпуск.

– Первый в моей жизни. – Павел засмеялся. – И меня в него вытолкали силком.

Павел отлично понимал, что сейчас будет: две эти дамочки уйдут и примутся совать нос во все щели, и вполне может статься, что настоящий убийца – если предположить, что телевизионная барышня пострадала невинно, – настоящий убийца поймет, что дело пахнет керосином, и тогда уж, как водится… Человек, один раз решившийся на убийство, особенно когда это убийство сошло ему с рук, и более того – виновным в этом убийстве признали кого-то другого, вполне может войти во вкус, чтобы сохранить статус-кво.

– Никто никуда не идет. – Павел подумал, как рассердится Ровена, когда он скажет, что нужно кое-чем заняться. – Я поинтересуюсь. Но вы обе должны мне пообещать… Нет, поклясться здоровьем своих котов, что не станете ничего предпринимать, пока я не выясню необходимые факты. Идет?

– Ладно. – Валерия переглянулась с Никой. – На это можно согласиться. Но клясться здоровьем Рича я не стану, мало ли, какая будет ситуация.

– Паш, послушай… – Ника умоляюще взглянула на Павла. – Чует мое сердце, что там все не так просто.

– А когда эта история происходила, твое сердце ничего не чувствовало?

– Тогда и в моей жизни кое-что происходило, помнишь? – Ника вздохнула. – И было много шума, все эти потоки грязи… Очень трудно было понять, что и как.

– А сейчас ты вдруг поняла?

– Я подумала, кое-что сопоставила. – Ника нахмурилась. – Нет, Паш, вся эта история шита белыми нитками, уж очень многие на ней пропиарились тогда.

– И что? Девки, а вы у самой виновницы торжества спросили, хочет ли она, чтоб вы совали носы в ее дела? Насколько я понимаю, дама спряталась от всех и не желает никого видеть.

– Паш… – Ника вздохнула. – Просто взгляни одним глазком, а уж потом мы к ней с этим… Если там дело нечисто. И если она решит, что нужно восстановить справедливость, уж тогда…

– Что – тогда? – Павел начал сердиться. – Ника, дело закрыто, а гражданка, признанная виновной, даже успела отсидеть свое. Открыть дело по каким-то новым фактам? А где они? И ты представляешь, какое противодействие мы встретим, в первую очередь в полицейской среде?

– Ну, Па-а-аш…

Павел задумался.

Допустим, Ника права, и в той старой истории все было не так, как представили официальные источники. Но все уже случилось, и стоит ли поднимать пыль из-за совершенно чужой, незнакомой девицы – пусть даже гипотетически душевно прекрасной? Ну, посидела в тюрьме, эка невидаль. Пусть даже ни за что – да там половина таких сидит.

Но Павел понимал, что сам себя уговаривает, потому что ему уже любопытно.

И отпуск скоротать как-то надо.

* * *

– Не хочешь мне рассказать?

Назаров обнимал Вику и думал, что не стоило бы ему спрашивать, но что поделать, если он хочет полнейшей ясности, и всегда хотел, потому что без этого нет отношений. И больше обходить молчанием этот вопрос он не намерен.

– Тебе Алена рассказывала.

– Вика… – Назаров вздохнул. – Когда все случилось, ты знаешь, меня не было в стране, я вернулся, когда ты уже… была там. И мне, конечно, Алена рассказала, но я хочу услышать от тебя. Потому что если сейчас начинать новое расследование, то…

– Какое новое расследование? – Вика испуганно на него уставилась. – Жень, ты о чем сейчас?

– О том, что поскольку ты невиновна, а я в этом уверен, нужно выяснить, кто виновен. – Назаров с удивлением смотрел на враз побледневшую Вику. – Это же очевидно.

– Кому очевидно? Тебе? – Вика села в кровати, завернувшись в простыню. – Женя, ты даже не представляешь, что происходит там, ты в страшном сне такого ужаса увидеть не можешь! И если сейчас начать ворошить все это… я боюсь, что меня снова вернут туда!

– Вика!

– Нет, ты послушай! – Вика сжалась в комок. – Когда я нашла Дарину, она умирала. И она просила, чтоб я вытащила этот чертов нож, я спрашивала, кто это сделал, а она только говорила: вытащи, вытащи! И я сама не понимала, что делаю, выдернула его, а кровь как хлынет. Я вся была в ее крови, и там больше никого, кроме меня, не было, и я не видела, чтобы кто-то выходил, и эти отпечатки на ноже… В общем, никто мне не поверил, и сейчас не поверит. Адвокат обещал, что, если я признаю вину, мне дадут немного и я выйду по амнистии, иначе сяду на пятнадцать лет, потому что все улики против меня. И я это сделала, и семь лет – это был подарок от присяжных, как мне объяснили, уверяли, что через два, максимум три года, я выйду. Но эти три года надо было прожить – в тюрьме прожить, за забором, вместе с убийцами, воровками, торговками наркотиками. Жить с ними в одном бараке, мыться в одном душе, есть рядом с ними и спать. И не стать ничьей подстилкой, не нажить славы стукачки, не… Там надо было выжить, и я выжила. И не спрашивай, что мне для этого пришлось сделать – беспомощность и безвыходность толкают людей на вещи, о которых они в нормальном состоянии и подумать не могли бы. А когда я вышла, то от меня уже ничего не осталось, ни в душе, ни в материальном плане, и перспективы не осталось, даже тени надежды на то, что когда-нибудь все наладится, потому что для меня это «наладится» означает вернуть то, что у меня отняли, а это невозможно. Я никогда уже не буду прежней, потому что видела и делала такое, что ты представить не можешь. Но дело в том, что если снова начать копаться в той истории, то я вполне могу опять оказаться там, где и была – в тюрьме. Просто потому, что кто-то за раскрытие убийства Дарины получил должности и звезды на погоны, и им плевать, что я не убивала ее. И если сейчас о том, что я здесь, не знает никто из моих прежних знакомых, то…

– Вика, вечно прятаться нельзя. – Назаров обнял ее за плечи. – Я не говорил тебе, но сейчас скажу. Во-первых, ко мне в пятницу приходил Ладыжников.

Вика вздохнула.

Когда-то Николай Ладыжников дал шанс и ей, и Назарову, именно с его легкой руки они стали теми, кем стали. Ладыжников делал ставку на талантливую молодежь, он спонсировал различные конкурсы, выявляющие способных ребят, и помогал им – направлял, продвигал, что-то советовал, посылал учиться. И как-то не вязалась с ним его кличка – Коля-Паук, хотя все о ней знали. И никак не стыковались все те жуткие истории, которые ходили о нем: кого-то убили, кого-то покалечили, кто-то исчез бесследно, потому что так было нужно Коле-Пауку.

Конечно, когда они повзрослели, то многое поняли о своем благодетеле, но по отношению к своим протеже Николай Ладыжников никогда не проявлял ту сторону своей натуры, что заставляла обывателей испуганно шептаться на кухнях.

И когда Вика сидела в тюрьме, именно Коля-Паук, незримо присутствующий за ее спиной, дал ей шанс выжить, и она выжила.

– Чего он хотел?

– Спрашивал о тебе, ну и сказал, что ты можешь обращаться к нему в любое время, он всегда тебе поможет. Вика, возможно, так и надо сделать?

– Нет. – Вика не собиралась говорить о прошлом с Назаровым, только не с ним, это слишком страшно и неприглядно. – Жень, я просто хочу, чтобы обо мне все забыли.

Назаров понял, что молчать дальше нельзя, ему придется сказать Вике. И это сейчас будто прыгнуть с большого камня в каменном карьере, откуда когда-то решились сигануть только Вика и Алена, а остальные продолжали топтаться наверху. И вот сейчас пришла его очередь прыгать, и отвертеться теперь уже совсем никак.

– Один из моих журналистов положил мне на стол статью под названием «Виктория Станишевская вышла из тюрьмы!», и я…

– Что?!

Вика дернулась и попыталась вскочить, Назаров почувствовал, как мгновенно напряглось ее тело.

– Успокойся, пожалуйста. – Он удержал Вику на месте. – Я сделал все, чтобы парень забыл, что писал эту статью, и не проболтался. Забрал карту памяти с фотографиями.

– С какими фотографиями?!

– Он узнал тебя на мойке, сфотографировал и проследил до дома. И следил несколько дней, фотографировал. – Назаров крепче обнял дрожащую Вику. – Послушай, нельзя всю оставшуюся жизнь прятаться. Этому я закрыл пасть, но будет другой, третий – рано или поздно это случится. Нужно быть к этому готовой. И потому нужно выяснить, кто же на самом деле убил Дарину.

– Как? Как ты это выяснишь, если я никого не видела?

– Ты не видела, а полиция не искала. Видишь, как отлично сошлись звезды – для всех, кроме тебя. Я все думаю, что будь я тогда рядом, то не позволил бы вот так просто навешать на тебя всех собак, но я…

– Но ты был в Париже. – Вика вдруг хихикнула. – Жень, как это – быть женатым на скандальной модельке, за которой бегают папарацци?

– Ужасно. – Назаров вздохнул. – Особенно когда понимаешь, что тебя просто используют в полный рост. Моя книга тогда только вышла и вдруг приобрела популярность, я стал модным писателем, эдаким калифом на час, да еще женат на самом Снежном Ангеле.

– Она красивая.

– Да. – Назаров согласно кивнул. – А еще она мерзкая дрянь, умелая манипуляторша, наркоманка с моралью дворовой кошки. Правда, когда я об этом узнал, было поздняк метаться. Но я быстро исправил это положение, когда понял, что никакой помощи ей не требуется, спасать ее не надо, ей удобно и забавно ломать эту комедию, кривляясь перед журналистами на потеху публике, трясти трусами на каждом углу, и не всегда своими. Я развелся и вернулся в Александровск. Тем более что как раз тогда бабушка заболела, а мне предложили возглавить газету… Ладыжников предложил, кстати. Не бог весть что, конечно – но у меня была возможность писать, и я хотел жить в этом доме. Боюсь, Париж мы исключим из списка мест, куда поедем в свадебное путешествие.

– Пфф. Смешно слушать. – Вика повернулась к Назарову спиной. – Все, давай спать.

– Нет, погоди. – Назаров не собирается сдаваться. – Я только что сделал тебе предложение.

– А, так это было оно? – Вика фыркнула. – Жека, ты сбрендил, не иначе. Ты не можешь жениться на женщине, которая сидела в тюрьме за убийство. Твоя карьера…

– Да мне плевать! – Назаров не намерен был отступать. – Так что скажешь?

– Поедем во Флоренцию. – Вика взъерошила его волосы. – Там обувь можно купить всякую… А у меня давно уже не было приличных туфель.

Назаров обнял Вику и прижал к себе.

Если бы не Вика, не ее поддержка, он не представляет, как пережил бы похороны. Он знал, что бабушка может умереть, но оказался не готов ни к смерти, ни к той мистерии, которая разворачивалась вокруг смерти. А вот к чему он был готов, так это к грандиозному скандалу, который закатила после поминок жена его дяди, тощая тетка Нина. Как это так – старуха все оставила одному внуку? А остальным что? Да быть того не может, и вообще нужно войти в дом и посмотреть, что там есть, и поделить на всех.

Очень помог председатель, друг детства Антон Лавров, который и заверял вместе с бабушкой завещание у нотариуса, привезенного из города. И да, граждане, имеется завещание, согласно которому вам здесь делать нечего, проводили мать в последний путь – и пожалуйте на выход, на этот счет есть отдельные распоряжения покойной, нарушать которые не с руки.

И Вика все время была рядом и крепко держала Назарова за руку, стоя под любопытными взглядами. Вика, которая избегала выходить на люди, заставила себя – ради него, Женьки. И он знает, как тяжело ей это далось, и благодарен безмерно.

А когда ей было плохо, его рядом не оказалось. Была только Алена, которая все три года исправно приезжала на свидания, возила передачи и поддерживала как могла. А он что, он к шапочному разбору поспел, и то его не рады были видеть… Но теперь он обязан восстановить справедливость. Жить с клеймом убийцы Вика не будет, еще чего! Он сам снова пройдется по уликам, он найдет того, кому смерть Дарины была выгодна.

Зазвонил телефон, и Назаров с удивлением уставился на номер – его секретарша никогда не звонила ему среди ночи.

– Что, Клара? Сгорела редакция? Взорвалась типография? Прилетели инопланетяне?

– Нет. – Клара всхлипнула. – Извините, что среди ночи разбудила… Я знаю, у вас похороны были, но тут такое дело, Евгений Александрович… Убили Диму Зайковского, вот полиция обзванивает всех, чьи номера нашлись в его телефоне – набрали меня, даром что ночь, потому что я, оказывается, последняя с ним говорила. Помните, в пятницу вы велели его позвать к вам в кабинет, и я ему позвонила. Думаю, вы должны знать.

– Да, спасибо, Клара. – Назаров озадаченно уставился в темноту. – Утром увидимся.

Он положил трубку на тумбочку и молча откинулся на подушку. Кому могло понадобиться убивать этого мелкого негодяя?

– Я слышала, если что. – Вика смотрела на Назарова сквозь темноту. – Это тот самый, что следил за мной?

– Да.

– Не могу сказать, что мне его жаль. – Викин голос звучал напряженно. – Просто совпадение странное, только он под меня принялся копать, тут же его кто-то убил.

– Никто не знает, что он под тебя, как ты выразилась, копал. – Назаров понимал, что дело выглядит скверно. – Я уничтожил его статью, почистил жесткий диск, забрал карту памяти его телефона. Никто не свяжет его с тобой.

– Я его не убивала.

– Господи, да я это знаю! – Назаров вскинулся. – Что ты такое говоришь, вы даже знакомы не были!

– Ты не можешь этого знать наверняка. Вот и у полиции могут быть совершенно другие мысли. Четыре года назад они не стали заморачиваться, у меня был очевидный, по их мнению, мотив, на орудии убийства были мои отпечатки, моя одежда была в крови – никого другого они и искать не стали даже. Сейчас могут поступить точно так же.

– Только нет твоих отпечатков на орудии убийства, твоя одежда чистая, а ты этого мерзавца даже не знала, не то чтобы убить его.

– Они могут подумать, что раз он за мной следил, то я заметила, и…

– Вика, ты говоришь глупости.

Но Вика думала о том, что, если ее снова посадят в камеру, Флоренция ее не дождется.

– Жень… Слушай, тут дело такое. Осенью, если что, георгины выкопаешь – и в погреб. А по весне, если сам не захочешь сажать, то Алене отдашь.

Назаров плюнул и поднялся. Он бросил курить много лет назад, но сейчас ему вдруг захотелось закурить.

* * *

В одном из своих оборудованных убежищ Павел провел первую половину дня. Уехал рано, стараясь никого не разбудить, и теперь сожалел, что не взял с собой каких-нибудь бутербродов. Конечно, здесь имелся запас еды, но он поймал себя на том, что отвык от консервированных и растворимых продуктов, потому что его Ровена готовила отлично.

Зато здесь был выход на все существующие базы данных, отсюда он мог проникнуть в любой архив, а потому дело Виктории Станишевской нашел довольно легко, и сейчас, рассматривая улики, представленные позже в суде, думал о том, что жизнь обошлась с Викторией не слишком ласково.

– Да, детка, ты этого не делала, но уж больно сладким кусочком ты была для следователя и его начальства. Ника права, на этом деле куча народу получила свой пиар и оказалась в выигрыше. – Павел откинулся в кресле, глядя на фотографию обвиняемой. – Думаю, за три года тюрьма тебя перемолола в лунную пыль, Лунная Девочка.

Он перенял у жены манеру давать людям клички. Виктория смотрела на него с монитора огромными горестными глазами. Фотография сделана кем-то в зале суда, и совершенно очевидно, что Виктория в этом зале одна: никто не пришел поддержать ее.

– Все тебя бросили, детка, все отреклись. – Павел понимал, что ввязываться в старое дело не нужно, но уже знал, что ввяжется. – И, боюсь, ты научилась кое-чему, если выжила в колонии. Но вот выживешь ли ты на свободе – тут вообще не факт.

Павел пустил документы на печать, и скоро в его руках была внушительная кипа бумаг. Уголовное дело не было многотомным, следователь изначально уже знал, кто виновен. А то, что он ошибался – интересно, знал ли?

А что на все это скажут Ника и Лерка, а уж тем более его Ровена, Павел и думать не хотел.

– Прийти к ней и сказать: знаешь, мы тут покопались в твоем деле и решили, что ты невиновна… Ничего глупее мир не видел, она и сама знает, что невиновна. Адвокатишка явно был в сговоре со следствием, где она его только выдрала, такого-то.

Павел бросил кипу бумаг в рюкзак и вышел, запустив автономный режим. Теперь информация будет копиться и сортироваться автоматически.

Летний город встретил его пыльной духотой, и он подумал о дожде. Впрочем, их с Ровеной дом находится в районе, куда не добрался смог, и дождь он там устраивает сам, когда захочет. Его жена фанатела от цветов, их двор напоминал цветочную выставку, и даже маленький Мишка относился к цветам с осторожной нежностью.

Зазвонил телефон, явно звонила Ровена.

Он все еще жил в состоянии восторженного удивления от того, что у него есть жена – прекраснейшая из женщин, его Цветочная Фея, есть двое детей, есть друзья, есть дом, где он живет со своей семьей… Было время, и длилось это время достаточно долго, когда у него не было ничего, даже его самого в принципе не было, а была просто штатная боевая единица, расходный материал. И ночи его – те ночи, которые ему удавалось прожить, ни за кем не гоняясь, никого не допрашивая и не совершая никаких иных действий во благо какой-то очередной секретной миссии – эти ночи были его адом. Он приходил в какие-то чужие безликие комнаты и спал вполглаза, сжимая в руке оружие. И думал о том, что в его жизни нет ничего для него самого, и это правильно.

И вот, извольте видеть: солидный отец семейства, верный муж и преданный отец двоих бравых парней, старший из которых уже взрослый и вряд ли знает, что Павел присвоил его в тот же день, когда присвоил его мать, а младший – просто ангел. Шкодливый ангел, но без него жизни нет вообще.

«Если бы родители любили меня хотя бы вполовину так, как я люблю Мишку – как бы сложилась моя жизнь? – Павел вел машину по загруженному проспекту. – Но тогда не было бы у меня Ровены и Тимки, а Мишки так и вообще на свет не появился бы».

Около двора была припаркована машина, и Павел тотчас узнал ее: Лерка снова утащила внедорожник Панфилова, а его самого оставила с детьми.

Георгины кивнули хозяину дома тяжелыми яркими головками, и Павел задумался о том, что пуще других цветов Ровена отчего-то любит именно георгины. Они у нее повсюду, самые разные. Они, конечно, красивые, но возни с ними! Осенью выкопай, устрой на зимовку, уговори спать сладко и посули раннюю весну, а весной вытащи из погреба, снова зарой, да не просто как попало, а с толком… Хотя, конечно, красивые они все равно.

– Паш!

Конечно, они ждали его. Ровена накрыла в беседке чай, но это так только, одно название – чай, а на самом деле на столе и салаты, и фирменная картошка, которую готовит только его жена, а больше никто на свете. И Павел в очередной раз осознал, что он счастливый человек, и к этому, наверное, никогда не привыкнуть.

– Паш, садись и поешь.

Он кивнул и, садясь за стол, прижал к себе жену, на миг вдохнув ее запах. За свою жизнь он знавал многих женщин – слишком многих, в разных точках мира. Но не было среди них никого, чей запах вот так в секунду сводил бы его с ума.

– Павел, глупости потом. Садись немедленно и рассказывай. – Ника смеялась. – Можешь при этом кушать, это не запрещено.

– Вот спасибо так спасибо, уважила. – Павел достал из рюкзака пачку страниц. – Вы хотели дело об убийстве? Их есть у меня. Читайте и оставьте меня в покое, пираньи.

Три головы заинтересованно склонились над распечатанными страницами уголовного дела, но Павел знал, что они запутаются в крючкотворстве самое малое через минуту. И надо успеть поесть восхитительной картошки с подливкой и салатик тоже.

– Нет, ну так я ничего не пойму. – Ровена нахмурилась, оторвавшись от чтения. – Паш, ты это специально устроил? Ты знал, что мы ничего здесь не разберем!

– Конечно, знал. Это я вам в воспитательных целях принес, чтоб вы знали: я-то как раз все там понял, так что цените меня и ублажайте всячески.

– Я тебя потом ублажу. – Ровена засмеялась. – А уж больше, чем мы тебя ценим…

– Наш великий, непобедимый, несравненный Пашка. – Ника налила ему компота. – Больше просто невозможно.

– Но мы постараемся, о величайший из воинов, коих мир не видел, сам Чингисхан в компании с Александром Македонским, Цезарем и Аттилой-гунном нервно курят под балконом, а Джеймс Бонд спился и стал импотентом, переживая, что он не номер один среди секретных агентов. – Валерия отодвинула страницы. – Так поведай же нам, величайший из смертных, какую весть ты нам принес сейчас, изучив эти богомерзкие страницы?

– Я так, пожалуй, привыкну к восхвалениям, вы потом ко мне и на кривой козе не подъедете, – фыркнул Павел. – Но если судить по тем уликам, что есть в деле, вы правы: Виктория Станишевская не убивала свою сестру.

Раздался тройной возглас удовлетворения, и женщины загалдели все разом, перебивая друг друга. И Павел в который раз за сегодняшний день подумал, что ни секунды не изменил бы в своем прошлом, если оно привело его сюда. В беседку, увитую розами, где спорят три такие разные женщины, лучше которых он не знал никогда.

– Дамы, тихо. – Павел решил возглавить безобразие. – Не нужно шуметь, это плохо сказывается на пищеварении. Я изложу факты, а вы…

– Мам!

Это Тимка идет в беседку, размахивая планшетом. Он почти мужчина, но еще видна грань, отделяющая его от подростка, – осторожно ступает длинными ногами по дорожке, привычно избегая задевать головки цветов, тут и там склонившиеся на дорожку. Скоро эта его двойственность пройдет, и Тимка окончательно превратится во взрослого парня, но пока он еще их с Ровеной ребенок, и пусть оно так бы и оставалось хотя бы еще пару лет, тогда Павел сможет натренировать его настолько, чтобы отпустить в свободное плавание, не боясь каждую минуту за его жизнь.

– Вы так галдите, что всех воробьев распугали. – Тимка подал Павлу планшет. – Я тут слыхал, о чем вы спорили, случайно. И вот смотрите, только что в новостной ленте проскочило.

– «Недавно вышедшая из тюрьмы Виктория Станишевская снова задержана в связи с убийством журналиста». – Павел нахмурился. – Чепуха какая-то.

– И как они так быстро информацию дали? – Ника недоумевает. – Если никто не знал, что она вышла.

– Ну, на самом деле знали многие. Но в данном случае все как раз просто. – Павел чувствовал, как гнев в нем все растет. – Менты сами слили – славы захотелось такой же, как у тех, кто расследовал убийство, в котором обвинили Викторию. На самом деле никакого расследования не было, только шумиха, вот и этим захотелось побыть героями дня. Хуже то, что они ее допрашивать будут уже не как популярную ведущую и светскую даму, а как недавно освободившуюся зэчку, а это две большие разницы. Нужно срочно вытаскивать Викторию оттуда.

– Я звоню адвокату! – Ника схватила телефон. – Помните Дмитрия Ершова? Я знакома с ним, дружу с его женой, и даже если он очень занят, мне он не откажет. Нужно немедленно нанять его для Вики. Да что же это такое, просто невезуха какая-то!

– Ты звони адвокату, а мы с Ровеной поедем в Привольное. – Валерия поднялась. – Нужно найти Викину подругу Алену и расспросить ее, она точно в курсе дела. Девчонку нужно спасать, потому что, если ее сейчас посадят в камеру, к утру там будет ее труп.

Павел кивнул, думая о том, на кого выйти, чтобы поговорить о старом деле, а по итогу разузнать о новом, и по всему выходит, что нужно обращаться к генералу Бережному.

– Паш, а ты?..

– Позвоню одному человеку, у него есть выход на генерала Бережного. Сейчас нужны максимальная быстрота, открытость и огласка, иначе Лунную Девочку мы сегодня потеряем.

Ровена хмыкнула – Павел ее уел, его кличка для Виктории оказалась очень меткой.