Текст книги "Золотое руно"

«Однако», подумал Шиврю, «и на него находит глупость». Но он лишь одобрительно взглянул на друга.

В этот момент по залам прошел гул восторга и изумления.

Среди придворных появилась женщина ослепительной красоты. Тотчас от одного к другому передалось имя баронессы фон Штейнфельд.

Графиня Суассон торжественно двинулась к ней навстречу. Взяв её за руку, она подошла к королю, отвесила низкий поклон и, не теряя торжественности, произнесла громким голосом:

– С разрешения вашего величества, имею счастье представить баронессу фон Штейнфельд, в порыве благодарности пожелавшую передать французскому двору приветствия от двора австрийского.

Король в очередной (не тысячный ли? Нет, миллионный!) раз проявил свою знаменитую в Европе благосклонность. Он подал баронессе руку, усадил её на почетное место и завел беседу.

Глаза Олимпии засверкали, оттуда посыпались молнии. Она подошла к Сезару и, играя веером, произнесла:

– Случай опять за нас. Лавальер, возможно, никогда не займет свое прежнее место. Как любезен король! Но я не хочу терять предосторожность. Возможны ведь всякие неожиданности, и надо все предусмотреть. А вы, вы-то помните наш уговор?

– Так, словно это было вчера.

– Вы не перемените ваших намерений?

– Нисколько.

– Значит, я могу на вас надеяться?

– И сегодня, и завтра. Да если бы я и не дал вам слова, моя выгода – ручательство вам в этом деле.

– Итак, когда я скажу, что наступил момент действовать, вы…?

– Отвечу вам: я готов.

– Не обращая внимания на средства, которыми я воспользуюсь?

– В политике и в любви важна только цель.

– Вы, герцог, далеко пойдете.

– Потому что следую за вами, графиня.

Они обменялись взглядом и разошлись. Шиврю говорил убедительно, но только не для себя. В глубине души он всегда решал поступать сообразно с обстоятельствами: быть преданным до смерти или неблагодарным до забвения. Словом, «жизнь покажет» – это и было его правилом.

17. В четырех стенах

На следующий день, куя железо, пока горячо, Сезар отправился к Орфизе. Он по-прежнему сохранял роль кроткого почитателя, какую он принял по выезде из Германии.

– Я принес вам, кузина, такую весть, которая наполнила бы меня радостью до краев, если бы я мог только надеяться, что вы её примете без огорчения.

– Почему вы полагаете, что она меня может огорчить?

– Да знаете… Наши чувства ведь неодинаковы… В общем, я вчера видел его величество и являюсь от его имени.

– Пока здесь нет для меня никакого огорчения.

– Видите ли… Словом, король прислал меня объявить вам, что ему угодно распорядиться герцогством д'Авранш вместе… с вашей рукой.

– Ах, так, – произнесла Орфиза, бледнея, – продолжайте. Кажется, это ещё не все?

– Признаюсь, нет.

– Так я слушаю.

– Его величество изволил прибавить, что ему угодно, чтобы вы отдали вашу руку… мне.

– И вы, конечно, отказались?

– Я?! Отказать королю?! Отказаться от вас?!

– Вы делаете мне слишком много чести. Но скажите, вы действительно полагаете, что власть короля настолько велика, что дает ему право распоряжаться сердцами его подданных?

– Да, такого оборота дел с вашей стороны я и опасался, – ответил Сезар, не скрывая печали. – Но прежде чем вступать на путь сопротивления, вам не мешало бы подумать о последствиях. Вы не как все прочие, вы знатнейшая, но и смиреннейшая из всех француженок, крестница короля, и потому обязаны ему особенно повиноваться.

– Любезный кузен, я знаю все, чем обязана королю. Моя кровь, мое состояние, моя жизнь принадлежат ему. Но его права на мою личность не распространяются.

Сезар едва сдержал судорожный вздох.

– Я не хотел бы продолжать этот спор, но – увы! – сердце не позволяет мне сделать это. Прошу вас, подумайте об опасности, которой вы себя подвергаете. Ведь он – всесильный монарх!

– Довольно, граф. Король не может лишить меня моего сердца.

Шиврю открыл было рот, чтобы продолжать, но Орфиза остановила его гордым жестом.

– Не трудитесь продолжать, это бесполезно. В свою очередь уполномочиваю вас доложить королю о моем непреклонном желании самой располагать своей судьбой.

– Сударыня, ведь это все-таки король, и не какой-нибудь, а сам Людовик XIY…

– Вы, кажется, собрались меня учить?

– Ради Бога, нет, но… подумайте хоть немного и обо мне. Я ведь должен принести его величеству дурную весть: его не слушают подданные… А короли, бывает, гневаются, и в гневе…

– Довольно. Я слишком много слушала вас уже раньше. Мне нечего вам добавить. За короля же не беспокойтесь. Он не дитя и разберется, что к чему.

Орфиза собралась было прекратить разговор, но тут вдруг вспомнила:

– Кажется, вы мне обещали ждать, пока мой выбор не остановится свободно на одном из двух претендентов?

– Да, но король…

– Идите, граф, я вас не задерживаю.

Дорогу домой граф выбрал окольную: ему хотелось все обдумать. Ни в коем случае он не собирался отступать. «Пусть её сердце будет принадлежать Монтестрюку,» думал он, – «но её тело будет принадлежать мне, и я буду герцогом. Это все же лучший вариант, чем у Монтестрюка.»

В тот же вечер он опять был в Лувре. Король заметил его и подозвал.

– Вы один, граф? – спросил он удивленно. – Я не вижу графини де Монлюсон, но зато замечаю ваш мрачный вид.

– Я принес вам плохие вести, государь. Я, конечно, сожалею, что мне не удалось тронуть её сердце, но я в совершеннейшем отчаянии от её неповиновения вашим желаниям.

– То есть, граф, графиня де Монлюсон? …

– Отказывается подчиниться воле вашего величества.

– Значит, бунт?

– Не смею этого произносить, государь. Но в своем заблуждении она выразила пожелание подчиниться самой суровой участи, нежели намерениям вашего величества. Она отвергает власть своего короля и повелителя.

Лицо Людовика XIY слегка покраснело.

– Граф, – заявил он высокомерно, – как ни тяжело подобное поручение для вас как родственника графини де Монлюсон, но я возлагаю на вас поручение объявить ей мою волю. Она должна удалиться в монастырь и оставаться там, пока её раскаяние не откроет ей нова двери света.

– Повинуюсь, государь, в твердом убеждении, что с Божьей помощью моя кузина вернет ваше благорасположение.

Сезар ушел, втайне ликуя.

– Келья или двор… Уступит, – тихо произнес он себе.

А через несколько дней графиня Монлюсон в сопровождении графа Шиврю отправилась в аббатство Шель.

– Я в отчаянии, милая кузина, – бормотал Шиврю, – никогда у меня не было такого горького, тяжелого и сурового поручения, у меня сердце разры… (ну, и так далее. Болтовня Шиврю, боюсь, порядком надоела читателю, которого я искренне жалею. Ему ведь и в жизни, небось, надоели такие, как Шиврю).

На замечание Шиврю, что он со слезами возблагодарит Бога за тот день, когда одно слово Орфизы откроет перед ней двери аббатства, она ответила:

– Поберегите ваши слезы до лучшего случая.

К счастью, игуменья Шеля не потеряла ещё сострадания за свою долгую службу и потому разрешила Орфизе оставить при себе двух-трех слуг, и среди них Криктена. Ему-то и поручила Орфиза доставить записку Монтестрюку, где бы тот ни был.

Но графиня Монлюсон забыла о Лудеаке. Предусмотрительность сего мужа не знала границ.

Едва Криктен прошел сотню шагов от ограды монастыря, как его схватили и обшарили с ловкостью, не оставлявшей сомнения в огромном опыте исполнителей, полученном ими в этом весьма любим м в то время виде цивилизованного обращения с людьми.

Командир исполнителей по имени Карпилло (для Криктена это было его первое знакомство с ним; для читателя знакомство не требуется) был ужасно рад.

– Вот здорово, – сказал он, – и бумажка, и человек при ней, хоть и дурак. Но спасибо ему все же следует сказать: по крайней мере, рука не отвыкает. Поймаем кого и получше!

Посадив Криктена в гостиничную комнату и заперев его там Карпилло помчался к инициатору этой акции, Лудеаку. Тот был с Сезаром на совещании у графини Суассон. Как только Лудеак прочитал записку – а там была всего лишь просьба о помощи – он радостно воскликнул:

– Отлично! Прекрасная вещь, эта записка. Скорей надо отправить её по адресу.

– Что? Ты хочешь, чтобы этот изменник Монтестрюк узнал местонахождение Монлюсон? – спросил удивленный Сезар.

– Конечно! Без сомнения, графиня де Суассон меня поддерживает. Ведь гасконец – да ты и сам это понимаешь – сразу же примчится на помощь. Чего ещё нам надо?

После этого Карпилло поспешил обратно к Криктену, отдал записку, извинился за ошибку и в виде компенсации предложил ему ужин и денег.

– Мы в полиции всегда так делаем, если ошибаемся, – добавил он. – А у кого же не бывает ошибок?

Криктен съел ужин, спрятал, как мог, деньги поблагодарил представителя полиции, а затем и Бога за то, что посла ему на пути таких честных людей. Ну-с, а за аббатством, разумеется, «представители полиции» повели тайное наблюдение.

Криктен же смело двинулся в путь. Дорогу ему подробно объяснила мадемуазель Монлюсон, чтобы он не разминулся с Монтестрюком. Самого Юге он знал в лицо, так как неоднократно видел его раньше у госпожи. Уверенность его усиливалась приятным звоном серебра, подаренного «полицией».

Наконец, как-то, сидя в эльзасском трактире за ветчиной с пивом, он увидел того, кого ждал, с двумя сопровождавшими. Он подошел к ним.

– Граф де Монтестрюк, если не ошибаюсь? – спросил он.

– Да, а что вам угодно?

– Вижу, что граф меня не узнает.

– Черт, да ведь это Криктен! – воскликнул Коклико. – Он же служит у графини де Монлюсон.

– Ах, вот в чем дело. – Лицо Югэ сделалось очень внимательным. – Говори же скорее.

Криктен передал ему записку.

Прочтя её, Югэ сильно побледнел.

– Лошадей! – крикнул он, повернувшись к Коклико.

Письмо за подписью Порчиа и Колиньи давало ему возможность требовать своих лошадей в любой момент. Через минуту четверо всадников уже скакали по дороге в ночной темноте.

Прибыв в гостиницу в окрестностях Линьи, Югэ по совету Криктена стал дожидаться, пока тот не сообщит госпоже о его прибытии.

– Граф, – обратился между тем к нему Коклико, – приведите себя в порядок. Вы после дороги выглядите лесным разбойником, никак не меньше.

Добавим, что если бы кто-нибудь напомнил Югэ о поручении главнокомандующего французской армией доставить королю важное донесение, он, пожалуй, сильно удивился бы, но наверняка не покинул гостиницы. Пока Югэ чистился и мылся, к Лудеаку примчался радостный Карпилло.

– Я их видел обоих, как вас сейчас – сообщил он. Монтестрюк в гостинице. Там у меня есть друзья, они мне сообщат о нем все. Лакей пошел в аббатство.

– Отлично! – воскликнул Лудеак. – Будем действовать наверняка. Пойдем к Шиврю.

Лицо Сезара просияло с их приходом.

– Держу пари, вы пришли с хорошими вестями, – заявил он.

Лудеак рассказал ему последние новости.

– Рыба плавает у самой сети, – добавил он. – Еще немного, и она наша.

– А затем?

– А затем – наше с тобой дело… У меня превосходнейший план. Человека с бумажкой можно завести куда угодно. Об этом плане я хочу сообщить синьору Карпилло. Уж он-то поймет меня с полуслова.

– Ты что же, боишься, что я проболтаюсь?

– Да нет. Я боюсь, что ты не решишься на его осуществление. Твоя совесть слишком нежная, моя же совсем не такая.

– Не бойся. По дружбе к тебе я заставлю замолчать свою совесть. Открой же мне свое сердце.

– Ну, тогда вот что, друг мой. Давай разорвем твои связи с Порчиа, а в качестве его тайного агента представим Монтестрюка.

– Каким же образом?

– Кое-кто сможет тайно пробраться к нему в комнату.

– Например, я, скромно заметил Карпилло.

– После этого посещения у Монтестрюка в кармане окажется ряд писем от Порчиа, опасных для владельца кармана.

– Это очень просто сделать. – И Карпилло даже облизнулся от предвкушения своей подлости.

– Но надо ещё несколько писем разложить по шкафам в спальне Монтестрюка. Кроме того, надо его впутать в какое-нибудь дельце, которое привело бы его в стены аббатства, куда, на наше счастье, удалилась герцогиня де Лавальер.

– Браво! – воскликнул Карпилло. – Завязывается интрига. И тогда пропал граф де Шарполь.

– Ты понял, – подхватил шевалье, – поднять глаза на фаворитку! … Да такое преступление не простит ни один король, а уж Людовик XIY в особенности.

– Так-то оно так, – произнес Шиврю, – но как же нам удастся толкнуть Монтестрюка на такие действия?

– Да кому же нужно, чтобы совершил его в действительности? Важно только, чтобы король подозревал. А графиня де Монлюсон в том же аббатстве, что и де Лавальер. Это такое счастье! Грех им не воспользоваться. Влюбленные любят писать друг другу записки. Одна из них теряется и попадает к королю. Он ревнив и легко поверит, что она написана совсем другой… Нет, ты будешь герцогом, Сезар.

– И этот герцог сделает для тебя все, шевалье.

– Я прошу у судьбы сделать меня принцем хоть на несколько часов, – ответил Лудеак, день и ночь мечтавший о Леоноре.

– В самом деле, ты так любишь принцессу?

– Это не любовь, это бешенство, ответил мрачно шевалье.

– Ты полагаешь, бешенство приятней?

– …Уже потому, что сильнее. И всеобъемлюще. Во всеобщую же любовь я не верю.

– Это не по-христиански.

– Зато вернее.

– Но, может быть, несправедливее…

– Так ты собираешься на амвон? Или на герцогство?

– Да, да, – забормотал Шиврю. – Просто я…

– Просто ты забываешь, чего хочешь. Мне же приходится ещё исполнять и эту обязанность – напоминать тебе, что тебе надо.

Шиврю почти искренне поблагодарил приятеля, и они расстались.

Пока Югэ ожидал в гостинице «Три голубя» вестей от Орфизы, графиня Суассон проводила в жизнь свои планы. Она прилагала все силы к тому, чтобы баронессу фон Штейнфельд приглашали как можно чаще на балы и праздники при дворе. Улыбки и довольный вид короля свидетельствовали о том, что она верно чувствовала, какие желания обуревали его величество.

Однажды вечером на партии у королевы распространился слух, что юная баронесса будет участвовать в танце с самим королем. И действительно, король при её появлении поднялся с места, пошел к ней навстречу, подал руку и торжественно проводил на её место.

– Слава Богу, я подхожу к концу дела, – прошептала графиня Суассон.

В тот же вечер Карпилло успел, никем не замеченный, пробраться через окно в гостиничную комнату Югэ. Прокравшись туда кошкой, он через некоторое время вылетел оттуда птицей.

Со своей стороны Криктен ходил к Югэ и носил ему записки от своей госпожи. Оба влюбленных искали способ, как выпутаться из затруднительного положения, в какое они попали. Югэ предлагал похищение: ведь ему нужно было не герцогство, а любовь Орфизы. Но убедить её решиться на такой шаг было нелегко: гнев короля был бы в этом случае слишком страшен. Югэ не жалел слов в записках, но понимал, что они не заменят ему хотя бы одного свидания: оно всегда было вернее.

Наконец, однажды вечером, когда небо было черно от туч и лил ручьями дождь, в комнате Югэ вдруг появился Криктен, весело сообщивший:

– Сегодня вечером.

Югэ вскочил с места: наконец-то он увидится с Орфизой!

– В котором часу?

– Сейчас же. Только закутайтесь в плащ потемнее.

– Я справа, Угренок слева, – добавил Коклико.

– Вы ещё жандармов позовите, – проговорил Криктен. – Никого больше, иначе нас обнаружат.

– Он прав, – произнес Югэ.

– Будете ждать у стены на месте, где я вас поставлю. На вас сверху упадет камешек. Значит, через стену будет переброшена веревка с узлами. Перелезете через стену. Там вас встретит человек и отведет к госпоже.

Югэ закутался в плащ, не забыв захватить шпагу.

– Пошли, – произнес Криктен.

– Если что, бегите сюда, шепнул напоследок Коклико.

Когда Югэ с Криктеном ушли, Коклико задумался. В честности Криктена сомневаться не приходилось, но на душе у него было неспокойно. Уже сам факт, что он – не рядом с Монтестрюком, ему не нравился. Сердце верного слуги и товарища сжалось недобрым предчувствием.

Верно ли автор передал его настроение, – на то, надеюсь, дадут ответ последующие страницы нашего повествования.

18. Мышеловка

Дождь продолжал свое дело. Но Криктен уверенно шел вперед, не обращая внимания ни на дождь, ни на темноту. Подведя Монтестрюка к стене, он попросил его подождать, а сам куда-то ушел.

Югэ остался один. Впрочем, это лишь ему так казалось. От самых дверей гостиницы за ним, крадучись, шел человек. Увидев, что гасконец остановился, он спрятался рядом под деревом.

Вскоре, однако, дождь прекратился. Тучи поредели и показались звезды. Несколько минут спустя послышался шум: то упал камешек. Югэ нащупал веревку и быстро перелез через стену.

Наблюдавший за ним человек вышел из-под дерева и подошел к стене. Убедившись, что Югэ взобрался по веревке с узлами он повернул назад и пошел по дороге от монастыря. Вскоре он подошел к крайнему дому ближайшей деревушки и трижды постучал в окно. Отворилась дверь, и человек оказался в освещенной комнате, где его ждал Карпилло.

– Ну, что нового? – спросил он.

– А то, что ваш подопечный уже в монастыре, – ответил пришелец. И рассказал все, что видел.

– Отлично, старина Сангвинетти, – произнес Карпилло. – Похоже, был сговор о свидании, а, может, и о похищении.

Он подошел к кучке людей, игравших за столом в карты в конце комнаты.

– Ну-с, молодцы, настал момент, о котором мы с вами условились. У вас шпаги, у меня золото. Напоминаю: сто пистолей за работу. Правда, Дитрих? – обратился он к ближайшему игроку.

– Я готов, – ответил тот.

– Отлично! Полезай на дерево вблизи стены монастыря в том месте, где перелез человек (ты ведь слышал, что рассказал Сангвинетти, я знаю). Когда он спустится со стены при возвращении, прыгай на него и зови на помощь. Мы будем рядом. Но не плошай: либо они твои, либо пойдут на заупокой твоей души.

– Ну, да и я не однорукий какой-нибудь, – ответил Дитрих. – А сто пистолей за так никогда не получишь.

– Ладно, действуй. Нам же придется караулить этого хитреца ещё и с другой стороны. Но не бойся, мы все равно прийдем к тебе на помощь… Одного не пойму: нам сказано, чтобы мы попытались взять его живьем. Но для чего?

– Каприз, что и говорить, – произнес Сангвинетти.

Дитрих же молча опробовал лезвие шпаги: он был родом из Швейцарии и во всем привык к основательности. Оставшись довольным, он отправился на свое место, предварительно удостоверившись, что веревка ещё висела, стало быть, добыча пока не покидала стен монастыря.

Тем временем Югэ в сопровождении лакея добрался до павильона. При их приближении двери отворились и Югэ вошел внутрь. Было темно.

– Это вы? – спросил его дрожащий, но до боли знакомый голос. – Я была уверена, милый, что вы меня не покинете.

– Я? Да на что мне жизнь без вас!

И влюбленные обменялись нежными словами, одинаково сладкозвучными и для слушающего и для говорящего. Потом Орфиза рассказала о том, как она сюда попала.

– И вот за мою любовь к вам меня заточили в это аббатство.

– Но я освобожу вас, дорогая, завтра же.

– Значит, все же похищение, о котором вы писали в каждом письме?

– А почему же нет, ангел мой? Мы обвенчаемся, вы станете графиней де Шарполь и, значит, свободной. И мы заживем вместе, положа тем самым конец моим мучениям из-за того, что вы здесь сидите. Соглашайтесь, умоляю вас!

– Ни за что! Мой отец вытерпел все, чтобы оставить своей дочери незапятнанное имя. Я хочу сохранить его таким же. А если король забыл, чем он обязан моему отцу, я как верноподданная не забываю своего долга перед ним.

– Но тогда чего же вы хотите от меня?

– Я хочу удостовериться в вашей любви. Только в этом случае я продолжу борьбу честным путем и выйду отсюда с гордо поднятой головой.

– А что же остается делать мне? Пойти к королю?

– Нет, не к нему, а к герцогине де Лавальер. Она сейчас в каком-то монастыре, и это облегчает доступ к ней. Она женщина сострадательная и всегда относилась ко мне с участием. Найдите её, и она поможет вам, я уверена.

– Хорошо, я найду её.

И Югэ сел за стол и тут же написал письмо к Лавальер, прося принять его незамедлительно и, как было в нем сказано, «излить нежную и пламенную любовь у ваших ног». Окончив письмо, он положил его в карман и сказал:

– Где бы она ни была, она завтра же получит его.

– Если же вам не удастся привлечь её к нашему делу, пусть на то будет Божья воля. Я же никогда не отдам никому руку без сердца, но также не отдам их без разрешения того, кто имеет надо мной двойную власть – государя и второго отца.

– Да будет так, как вы хотите, но что бы ни случилось, я принадлежу вам до последнего вздоха. Как ни велико было его огорчение, но пришлось, наконец расстаться. И так уже Криктен торопил. Они направились к стене. Веревка была ещё там. Югэ перебрался по ней через стену.

– Готово! – крикнул он Криктену и направился к своей гостинице. Но не успел он пройти и десятка шагов, как перед ним оказался человек со шпагой в руке, который воскликнул:

– Сдавайся!

Югэ успел отскочить в сторону и, выхватив шпагу, повести контратаку.

– Сюда, ко мне! – прокричал Дитрих.

При слабом освещении звезд Югэ смог разглядеть, хотя и смутно, лицо нападавшего. Тот левую руку обмотал плащом, в правой же держал широкую гибкую шпагу. Послышались шаги спешивших на помощь Дитриху.

Югэ решил ускорить дело. Он изобразил атаку, потом отступил, а затем, выпрямившись как стальная пружина, всадил шпагу в тело Дитриха. Тот тяжело свалился на землю и Югэ переступил через него. Но едва он сделал несколько шагов, как четыре-пять человек его окружили и, несмотря на его мощное сопротивление, в одну минуту обезоружили. Затем его связали, обыскали, обобрали и потащили к стоявшей невдалеке карете.

Среди нападавших выделялся один человек огромного роста, удививший Югэ своей необыкновенной силой. Он приблизился к лежавшему рядом с каретой Югэ, снял шляпу и произнес:

– Надеюсь, узнали меня? Брикетайль, ваш друг. Похоже, мы таки сведем с вами наши старые счеты.

– Сразу видно, что маркиз Орфано де Монте-Россо вовсе не одинок. Мне жаль его предков.

Брикетайль схватился за кинжал, но Карпилло его остановил.

– Оставьте мне петушка, я тут кое-что ему приготовил получше. Югэ втащили в карету. Карпилло что-то шепнул Сангвинетти, который быстро направился к гостинице, сел в карету и скомандовал кучеру:

– В Париж!

Брикетайль поскакал верхом рядом с каретой.

За это время Коклико, ждавший Монтестрюка в гостинице, счел, что время тянется слишком медленно. Он вышел из гостиницы и направился к монастырю. По пути мимо него промчалась карета, окруженная всадниками. Это усилило его беспокойство. Он прибавил шаг и вскоре подошел к монастырской стене. Здесь он наткнулся на раненого Дитриха («друзья», конечно, его бросили). Коклико приподнял его. Рыжая борода умирающего была залита кровью. Такой результат удара шпагой показался ему знакомым. Раненый же ничего не смог ему сообщить. Спустя пару минут тело его резко потяжелело. Коклико оставил мертвого Дитриха и стал изучать местность дальше. По измятой возле деревьев траве было ясно, что здесь шла борьба. Однако не было больше ни раненых, ни мертвых, ни следов крови.

– Проклятье! – вскричал Коклико. – Они его увезли! Он бросился обратно к «Трем голубям». Но вскоре он столкнулся с бежавшим навстречу Угренком, едва переводившим дух.

– Что ещё случилось? – Коклико уже не мог сдержать испуга при виде мальчика. Угренок рассказал, что ждал у дверей гостиницы, когда к ней подъехало человек пять подозрительных людей, несших какой-то узел.

– Они о чем-то говорили между собой. Я расслышал только одно слово: «поймали».

– Так и есть. Западня! И он в неё попался, – произнес Коклико. – Дальше!

– Трое остались снаружи. По-моему, они кого-то подстерегают.

– Да нас же с тобой, милый!

– Я успел заглянуть снаружи в комнату нашего графа. Шкафы в ней были открыты и пусты.

– Обыск! Да попадись мне кто-нибудь из них… Убью!

– Мне кажется, нам лучше пока ни с кем пока не встречаться. Иначе мы никогда не сможем помочь нашему господину.

– Похоже ты прав, а я … это …болван. Пойдем куда-нибудь и обсудим.

– К принцессе Мамьяни, я думаю.

– Опять ты, чертенок, прав. Она ведь уже нас выручала, выручит и сейчас.

Итак банда Карпилло обшарила комнату Монтестрюка, захватила его вещи и помчалась с добычей в Париж. Несколько часов спустя Монтестрюк был отведен в тюрьму Шатле, а Брикетайль и Карпилло отправились к графу Шиврю. Разумеется, у него был и Лудеак. Он-то и захлопал первый в ладоши:

– Он в тюрьме по обвинению в убийстве! Неплохо для начала но нужно ещё что-нибудь.

– А вот что мы ещё нашли.

И перед Сезаром и Лудеаком легли на стол некие бумаги. Увидев их, они обменялись взглядом. Карпилло заметил это и самодовольно добавил:

– Вижу вы поняли, какую пользу можно извлечь из этих бумаг.

– Он был безумно рад.

– Мы побеспокоились, чтобы этими бумагами завладел человек, облеченный правом выступать в суде.

– Да, железо горячо, – удовлетворенно заметил Лудеак.

Разумеется, Сезар, не теряя времени отправился к графине Суассон.

– Все идет прекрасно, – заметила эта особа, – отшельничество, столь любимое модам Лавальер, на этот раз ей дорого обойдется. Ведь баронесса фон Штейнфельд утверждена королем для участия в балете вместе с его величеством. Он сам выбрал ей модель костюма и велел доставить ей необходимые для его пошива материалы. Еще несколько дней, и у короля будет новая фаворитка вместо Лавальер. Но это будет уже наша фаворитка. И для нас все будет возможно.

– Ей Богу, вам служит сам дьявол, – восхищенно заметил Лудеак, тоже присутствовавший при этой беседе.

– Пусть лучше вас услышит Господь Бог, – проникновенно молвил Сезар.