Текст книги "Золотое руно"

19. Комедия и комедиантка

Привезенный в Шатле Монтестрюк подвергся первому допросу, проведенному помощником судьи по уголовным делам. Югэ сидел на скамейке перед помощником. Сбоку приютился секретарь для ведения протокола. В зале были ещё охранники.

– Ваше имя?

– Югэ де Монтестрюк, граф де Шарполь.

– Звание?

– Капитан королевской службы.

– Вы даете клятву говорить только правду?

– Клянусь не говорить ничего, кроме правды.

– Откуда прибыли?

– Из Венгрии. У меня поручение от тамошнего главнокомандующего графа де Колиньи.

– Видимо, поэтому вы оказались вблизи Шельского аббатства?

Монтестрюк ничего не ответил.

– Запишите: обвиняемый отвечать отказался.

Перо заскрипело с особой яростью.

– Итак, продолжим. Передо мной на столе лежит донесение, что прошлой ночью вы совершили убийство.

– Никакого убийства я не совершал, – ответил Югэ. – На меня в темноте кто-то набросился со шпагой в руке. Я вынужден был защищаться.

– Убитый вами человек – это дозорный солдат, бывший на своем посту вблизи Шельского аббатства. Что вы там делали в столь поздний час?

Югэ снова промолчал.

– Хорошо. Надеюсь, мы все же узнаем, зачем вы приходили туда. Есть более важное обстоятельство. Вот бумаги, захваченные в вашей комнате в гостинице. Кое-какие бумаги обнаружены у вас в кармане. Вы их узнаете?

– Одежду узнаю, бумаги – нет.

– Но вот эти написаны вашей рукой.

Югэ присмотрелся.

– Почерк мой, но я их не писал.

– Значит, по-вашему, они подложные?

– Не иначе, ибо повторяю: я их не писал.

– Так. Суд разберется. Хотите их прочесть?

– К чему? Это все клевета и отвратительная подлость.

– Ваш отказ будет записан. Можете идти.

Допрос был окончен. Монтестрюка увели.

Между тем Коклико с Угренком добрались до Парижа и отправились к принцессе Мамьяни.

Она проводила время в уединении. Готовясь отправиться навсегда в Италию, она мечтала ещё раз встретиться с Югэ, питая лишь самые скромные надежды. Выслушав же сообщение Коклико, она быстро поняла, чьи руки провели эту дьявольскую операцию. Ибо она хорошо знала и Суассон, и Шиврю.

– Боже мой, Коклико, – воскликнула она, – у нас очень ужасные противники!

– Вы отчаиваетесь, герцогиня?

– Мне это чувство незнакомо, но нам предстоит очень трудная борьба. Надо узнать, где твой господин.

– Я буду стараться за троих – прибавьте Кадура, которого уже нет в живых, и графа де Колиньи, которого нет в Париже. Но нужны деньги.

– Вот мой кошелек, возьми. Ты будешь искать внизу, а я – сверху. А ты что же, не боишься?

– Как же не бояться! Но я уже научился делать кое-что из Коклико – скомороха, тряпичника, солдата, коробейника… Они расстались, условившись согласовывать свои действия.

Первым делом принцесса отправилась к Суассон. Но хитрая обергофмейстерша притворилась, что ничего не знает. Когда же принцесса выразила по этому поводу удивление, она ответила вопросом:

– Вас это удивляет?

– Признаться, да.

– Ну, я ведь женщина, всего лишь женщина. Да, я любила графа де Монтестрюка, но любовь, как и ненависть, живут в моем сердце, как маргаритки на лугу. Теперь все забыто – и любовь, и ненависть.

«Ну и ложь!», подумала Мамьяни. Но делать было нечего. Ничего не узнав, принцесса направилась в Лувр. Там по этому делу царила какая-то настороженность. Как оказалось, был пущен в оборот термин «государственная измена». И все притихли, даже самые легкомысленные.

От принцессы, однако, не укрылось сияющее лицо Шиврю, которого она встретила на приеме у королевы. Пришедшему к ней вечером Коклико (тот тоже ничего не узнал, шатаясь с Угренком по Парижу) она лишь сказала, что дела Югэ совсем плохи, раз его соперник так радуется.

Коклико, казалось, это не расслышал.

– Вы были у госпожи Суассон?

– Да, была.

– Как же мы глупы… То-есть, извините, это я глуп. Ведь у нас есть Брискетта!

– Горничная у Суассон?

– Ну да! Такая хорошенькая девочка, веселая, как птичка, хитрющая, как бесенок. Она была без ума от графа де Монтестрюка, когда мы бегали по полям Арманьяка. У неё в мизинце ума больше, чем у меня во всем теле.

– Ты думаешь, она нам поможет? Это же простая горничная.

– Позвольте, принцесса, она прежде всего женщина. Разве не женщина послала бедного Паскалино в Мец? Разве не женщина послала графа де Колиньи в Венгрию? Не женщину ли я видел в доме Гуссейн-паши? Не женщина ли была в Зальцбурге, наконец? Когда одна женщина все запутает, распутать может только другая женщина.

– Пожалуй, ты прав. Действуй.

Но когда Коклико пришел в дом к графине Суассон, ему сообщили, что Брискетта уже не служит у нее.

– Где же она? – спросил он у лакея.

– О, она теперь – знатная дама, на свой лад, конечно.

– Знатная дама? Брискетта?

– Ну да. Ведь она стала актрисой.

В Париже отыскать актрису нетрудно. И хотя Брискетта сменила имя, через час поисков Коклико уже стучался в дверь квартиры госпожи Дюмайль.

Увидев его, Брискетта схватила Коклико за руки и затараторила:

– Как я рада тебя видеть, Коклико! Ты мне напоминаешь о…

Разумеется, последовали воспоминания о прошлом. Оно, впрочем, закончилось настоящим в довольно импозантном изложении:

– … И мой милый Югэ, блестящий капитан, возвращающийся из Венгрии, с лаврами на челе и с надеждой в сердце… Вот счастливец! Ведь двор засыплет его наградами.

– Нет, мой бедный господин – в тюрьме, и если выйдет оттуда, то лишь для того, чтобы лишиться головы, как я думаю.

– Что ты говоришь?!

– Правду, Брискетта… Извините, госпожа…

– Какая госпожа! Я для тебя Брискетта. Но убить Югэ! Нет, я не позволю!

– Я знал, что вас его беда поразит.

– Меня? Да ведь он мне один и дорог на всем свете. Остальные – это шуты несчастные. А. Ерунда… Главное, узнать, где он.

Она расспросила Коклико обо всех деталях, какие он знал.

– Теперь ясно. – сказала она. Это все Шиврю натворил. Но тут ещё есть и женщина.

– Две, Брискетта, две.

– Ах, да, ещё же принцесса Мамьяни. – Брискетта улыбнулась. – Моя соперница, но я её люблю. Она ведь тоже старается ради Югэ. Но я ей докажу, что актриса может быть сильнее принцессы. Сначала я узнаю, где находится мой бедный друг.

– Когда же Брискетта?

– Ну, сегодня или завтра, если не застану у себя судью по уголовным делам.

– Вы знакомы с такой важной персоной?

– Разве актрисы не знакомы со всем светом?

Брискетта позвонила, велела подать портшез и попросила

Коклико прийти к ней завтра в это же время.

Узнав о прибытии госпожи Дюмайль, судья остановил прием знатных лиц – графа, пары маркизов и с десяток дворян пониже – и велел провести её обходным путем в свой кабинет. Почти три четверти часа провела эта госпожа со страшным судьей. Прощаясь и целуя ей ручки, он спросил:

– Это все?

– Совсем не все, я ещё приду. Но вы помните, что обещали?

– Протянуть дело? Ради ваших глазок я вырву несколько дней… Три или четыре.

– Так мало!?

– Но, сударыня, поверьте…

– Мало.

– Да ведь целых четыре дня!

– Нет, шесть

– Пожалуй, шесть.

– Тогда я приду на пятый.

– Нет, лучше днем раньше. Тогда, может, выиграете ещё пару дней.

– Согласна. – Смех актрисы был вовсе не нарочитым.

Но сев в портшез, она задумалась. Дело было настолько серьезным, что у неё было возникли сомнения. Ведь она держала в руках бумаги, служившие доказательствами вины Монтестрюка. Но не для нее. Она-то в них не верила, но как доказать правду судьям? Хот письмо к Лавальер её смущало: оно ей было непонятно. И ей пришла в голову мысль – известить обо всем мадемуазель Монлюсон.

На другой день у неё были Коклико и Угренок, которым она все рассказала. Верные слуги Югэ с ужасом переглянулись. Слова «измена» и «преступление» прозвучали в их ушах погребальным звоном. Заметив это, Брискетта решила настроить их на борьбу.

– Вы, я вижу, так же негодуете, как и я вчера, когда слушала всю эту историю, – заметила она по поводу тех проклятий, которые произносил Коклико, когда в рассказе Брискетты встречались имена Шиврю или Суассон.

– Только, – заметила она, улыбаясь, – я лучше скрывала свои чувства.

– Дайте побраниться, Брискетта, ведь от этого становится легче.

– Мой добрый Коклико, давайте-ка лучше поищем предателя, способного на такие преступления.

Угренок почесал лоб.

– Может, есть средство, – прошептал он, сильно краснея.

– Ты думаешь? Какое же?

– Помните, Коклико, того мошенника, что вы спасли в окрестностях Зальцбурга?

– Пенпренеля? Как же, помню этого висельника. Не пойму, зачем я его оставил в живых.

– Пенпренеля? Как же, помню этого висельника. Не пойму, зачем я его оставил в живых.

– А, подумаешь, чепуха все это.

– Он служил у Брикетайля. Значит, он хорошо знает уловки этих людей. Он должен нам помочь.

– У вас есть его адрес? – спросила Брискетта.

– Как же… Улица Утят, вывеска «Крыса-пряха».

– Надо скорей идти туда и дать этому Пенпренелю денег. Золотая нитка – самая прочная, когда надо привязать к себе человека.

Коклико пожал плечами и написал три упомянутых выше слова.

20. Женский союз

Брискетта посетила принцессу Мамьяни со свей идеей через графиню Монлюсон обратиться за помощью к королю. Но Леонора сразу же поняла её и перебила:

– Я уже была вчера в Шельском аббатстве.

– Прекрасно!

– Но хотя игуменья меня приняла очень хорошо, она ясно дала понять, что встреча с мадемуазель Монлюсон невозможна. После приключения вблизи аббатства пройти в павильон, где она живет, невозможно. Нужно особое разрешение. Игуменья дать его не может. О а также добавила, что получить его вообще невозможно.

– Она ошибается, – уверенно возразила Брискетта, – я его получу.

– Каким же путем?

– Пока не знаю, но я его получу.

На следующий день, когда Коклико направлялся на улицу Утят, разодетая Брискетта ехала к судье. Он принял её, но не смог, несмотря на приклеенную к лицу улыбку, скрыть серьезность его выражения.

– У меня неважные вести для вас, красавица, – говорил он, ведя её к креслу. – Отдан приказ ускорить ведение дела. А это – плохой признак. Возможно, приговор будет вынесен через пару дней.

– Приговор? Его осудят?

Судья молча кивнул головой.

– И этому нельзя помешать?

– Никак. Впрочем… Ну, если какая-нибудь важная особа, чье положение освобождает её от разных подозрений, покажет, что Монтестрюк пробрался в сад ради нее. Тогда гнев короля остынет… А насчет остального выскажется граф де Колиньи при возвращении.

На лице Брискетты отразилась надежда.

– А когда вернется граф де Колиньи, можно выиграть время?

– Выиграть время значит выиграть все.

– Только уважение к правосудию удерживает меня от поцелуя, господин судья.

– Не надо ничего преувеличивать, даже уважения.

Брискетта, улыбаясь, подставила розовую щечку, а потом, как бы между прочим, произнесла:

– А теперь дайте мне формальный допуск посетить графиню де Монлюсон и без свидетелей.

Судья вскочил с места.

– Что вы, что вы! Строжайше запрещено! Если я его дам, потеря места – ничто по сравнению с другими последствиями.

– Значит, невозможно?

– Совершенно невозможно.

– Никак?

– Никак.

Брискетта изобразила горе, и слезы показались у неё на глазах.

Судья пришел в замешательство. Потянулись минуты, пока он размышлял. Тут в дверь раздался стук. Вошел пристав, с ним молоденькая, скромного вида девочка с опущенными глазами.

– Прошу прощения, но я пришла за бумагой для прохода в Шельское аббатство, – сказала она.

– Хорошо. Подождите в приемной. Девушка вышла.

Брискетта усилила поток слез:

– Вот счастливица! Попросила и получит.

Судья устремил на неё задумчивый взгляд, затем тихо произнес:

– Вы меня растрогали. Я готов все сделать, чтобы вы не горевали.

– Все, правда, все? – воскликнула Брискетта.

– Тише, тише… Благодарность можно передать и без слов…

– Молчу. Итак?

– Эта девушка поступает к графине де Монлюсон на место внезапно заболевшей горничной. Я подпишу нужную ей бумагу. Остальное меня не касается…

Брискетта бросилась на шею судье, на этот раз не спрашивая разрешения.

– Подпишите скорей, – прошептала она.

Судья не без сожаления освободил руку и подписал. Затем освободил вторую и позвонил.

– Введите девушку, – сказал он приставу.

Вошел пристав с девушкой. Затем он вышел, девушка осталась в комнате. Судья, сидевший за столом, шелестел бумагами. Затем шепнул на ухо Брискетте:

– Можете говорить, комната достаточно велика.

Брискетта подошла к девушке.

– Милая моя, – сказала она, подавая той в одной руке подписанную бумагу, а в другой – кольцо с бриллиантом, – вот ваше разрешение. Но если вы не желаете запереться в ваши молодые годы в скучном монастыре, есть кое-кто, кто охотно предложит вам это украшение.

– Что ж, пожалуй, есть о чем поговорить, – ответила та, – я выйду…

– Милостивый государь, – произнесла Брискетта, низко кланяясь судье, – две особы, очень вам благодарные, имеют честь только вам так кланяться.

Когда она вышла на набережную, к ней подошла девушка.

– Вы предлагаете мне кольцо. Будет ли ещё что-нибудь?

– Во-первых, удовольствие сделать доброе дело, во-вторых, – вот кошелек с полусотней луидоров.

– Ради доброго дела я согласна, – ответила девушка, отдала бумагу и взяла ещё кошелек.

Придя домой, актриса разыскала себе ситцевое платьице и коленкоровый чепчик. Надев все это, она вышла на улицу и села в дорожную карету, ходившую между Парижем и Линьи. В руках у неё был маленький узелок. Доехав до аббатства, она предъявила привратнице бумагу, назвавшись Жюстеной Форбен. Через несколько минут с разрешения игуменьи она уже была в комнате, где она встретилась с Монлюсон. Орфиза, бледная, с воспаленными глазами, полулежала в кресле.

– Вам придется иметь дело только с моим бельем, – тихо проговорила она, – о платьях заботиться нечего. Я больше не одеваюсь.

Брискетта решительно подошла к двери, заперла её и обернулась к Орфизе.

– Я не Жюстена, я Брискетта, я от графа де Монтестрюка. Вам надо его спасать.

– Боже! – вскричала Орфиза. – Что же я должна делать? Говорите, я готова.

– Я была уверена. Вы настоящая женщина. Слушайте же.

Брискетта изложила все дело с подробностями. Орфиза выслушала её, едва дыша.

– Вы сможете показать перед судом, что граф приходил к вам?

– Неужели вы сомневаетесь в этом? Но как я смогу добраться до суда? Я же не свободна.

– Вы сможете выйти.

– У вас для меня есть разрешение?

– Нет, но у меня есть вместо него способ. Мы с вами почти одного роста… Понимаете? Я останусь здесь и притворюсь больной.

– Я-то с радостью пойду на это, но вы как же?

– Да что мне сделается? Я же актриса, я всегда выпутаюсь.

К Орфизе вернулась прежняя живость и решительность. Переодевшись, она постаралась перенять манеры и походку Брискетты. Радость охватила её.

– Чем я могу отблагодарить вас?

– Спасите графа де Монтестрюка, мне больше ничего от вас не нужно.

Брискетта в платье Орфизы прошлась с «Жюстеной» по саду, чтобы их заметили монахини. Затем она направилась в павильон, в то время как Орфиза к калитке. Привратница выслушала её объяснение («Иду купить кое-что для графини») и выпустила её. Выйдя на улицу, Орфиза быстро наняла возчика.

– Луидор, если поедешь скоро, три – если очень скоро. Ну?

– Да за одни ваши хорошенькие глазки я помчусь, как ветер! – Возчик, конечно, был французом, им оставался и сейчас.

Орфиза примчалась к Шатле, когда там шло судебное заседание. В зале было много народу. Все дивились, как это такой молодой человек благородной наружности смог совершить тягчайшие государственные преступления. Как раз выступал королевский обвинитель, требовавший смертной казни.

Вдруг в глубине зала послышался шум, и все увидели, как из толпы вышла женщина ослепительной красоты и с гордым видом прошла прямо к Монтестрюку.

– Орфиза! – воскликнул Югэ.

Судьи в немом изумлении взирали на смелую красавицу.

– Я графиня де Монлюсон, герцогиня д'Авранш, – сказала Орфиза, – свидетельствую, что этот дворянин был в саду Шельского аббатства только ради меня и только потому, что я его позвала к себе. Признаюсь в этом без всякого страха и сожаления, потому что в своем сердце давно уже назвала его своим женихом.

Она сняла с пальца кольцо и надела его на палец Монтестрюка.

– Перед всеми вами, – продолжала Орфиза, – я отдаю вам, граф де Монтестрюк, свою руку и обещаю вечную верность. Оправдают вас или осудят, в моих глазах вы всегда будете невиновны. Вот вам моя рука, возьмите её.

Толпа зааплодировала, дамы помоложе окружили Монлюсон. Судьи в смятении начали совещаться. К Монтестрюку подошли некоторые из дворян, чтобы пожать ему руку. Королевский обвинитель, поразмыслив, заявил, что следует прервать заседание вследствие открывшихся обстоятельств и доложить обо всем его величеству. Возможно, королю будет угодно приказать продолжить следствие или самому вынести окончательное решение

Радостный шум приветствовал это решение. Часть толпы проводила Орфизу до отеля, а дворяне сопроводили Монтестрюка до тюрьмы.

Но мы чуть не забыли про Коклико. Ведь он же с Угренком отправился к «Крысе-пряхе». Они нашли, что это всего лишь плохонький трактир, на окнах которого висели красные когда-то занавески, а на вывеске была нарисована крыса, с невозмутимой мордочкой прявшая лен. Похоже, этот лен чудодейственно превращался в барыши, от которых физиономия хозяйки трактира раздулась, покраснела и приготовилась лопнуть.

– Мсье Пенпренель? Знаю, – ответила она на вопрос Коклико почему-то с улыбкой. – Я передам ему бумагу.

– Потрудитесь сообщить ему, сударыня, что мы придем за ответом завтра в полдень.

Когда Коклико с Угренком пришли на другой день, хозяйка отвела их в чистенькую комнатку. В ней они нашли Пенпренеля, лежавшего в кровати, который, зевая, тер глаза кулаками: он только что проснулся. Хозяйка с умиленным видом налила ему стакан вина, который он осушил залпом, щелкнул языком и произнес наконец:

– Вот теперь все в порядке. Что вам угодно, господа?

– Узнаете ли вы меня? – спросил Коклико.

– Черт побери! – вскричал Пенпренель, вглядевшись в Коклико. – Да разве я могу забыть того, кто дал воды несчастному, ожидавшему удара кинжалом? Руку!

Он так пожал руку Коклико, что тот сразу удостоверился в его здоровье.

– Дело серьезное? – спросил Пенпренель.

– Серьезное.

– Минутку. – Пенпренель стукнул в стенку. Хозяйка, перед тем скромно удалившаяся, снова появилась, спрашивая:

– Что вам угодно, друг мой?

– Да пустяки, Кокотта. Бутылок пять-шесть.

– Что? Сейчас? – воскликнул Коклико со страхом.

– Ну-ну, спокойно, – добродушно улыбнулся Пенпренель, если я не промочу горло с утра, я ничего не пойму.

– Он прав, – ответила с хитрецой хозяйка, – вино – ключ, которым он отпирает свой шкаф с мыслями.

Кокотта с проворством, неожиданным для её фигуры, сбегала и вернулась с бутылками и стаканами.

Пенпренель, наконец, встал и наскоро оделся. В присутствии Кокотты, в любом ракурсе выглядевшей, как в анфас, он всегда выглядел как бы в профиль. Закончив одевание, он быстро осушил первую бутылку.

– Вот теперь начнем, – произнес он, – только не упускайте подробностей, прошу вас. Без них все темно, как без свечек.

Коклико рассказал ему все, начиная с момента, как они встретили Криктена в Эльзасе, и кончая тем, как Монтестрюка схватили под стенами Шельского аббатства.

– Я кое-что уже слышал об этом деле, – произнес Пенпренель. – Дело сработано на славу, ничего не скажешь. Некий Сангвинетти, мой собутыльник, рассказывал мне о нем. Да, тут не обошлось и без участия капитана д'Арпальера.

– Вы уверены?

– Еще как! Наверняка он, да с ним ещё итальянец Карпилло, служивший раньше у графини де Суассон.

Пока он говорил, третья бутылка приказала долго жить. Вскоре четвертая оказалась полуживой, а мысли Пенпренеля приобрели ещё большую ясность, как и предсказывала Кокотта.

– Раз есть капитан д'Арпальер, значит, есть и шевалье де Лудеак, а с ним – и граф де Шиврю. Пожалуй, вот что надо сделать, – подумав после очередного стакана, сказал он, – мне надо побывать в доме этого Шиврю. Я знаю, как делается обыск в комнате, где есть шкафы с ящиками. Мой вежливый визит будет носить лишь ответный характер: ведь он хватил меня шпагой по голове в Зальцбурге, а я дам ему ответ в Париже.

– Нам бы поскорей, – ввернул Коклико.

– Ладно, поторопимся.

– Прекрасно, – заметил Коклико, – ну, а как же мы все-таки договоримся? То-есть, – торопливо добавил он, заметив, что лицо Пенпренеля приняло чересчур сердитый вид, а глаза неподвижно остановились на физиономии Коклико, – конечно, вы мне обещали… Но, возможно, будут и расходы… Нет, нет, я не настаиваю. – Коклико почувствовал себя в глупом положении.

– Я не только попытаюсь этим хоть как-то вас отблагодарить, – внушительно заговорил Пенпренель, – но я, наоборот, извлеку прибыль из этого дела.

– Каким образом?

– С помощью мести. Ведь если Шиврю окажется виноватым, это было бы славно! А если он должен быть виноватым, значит, он и виноват. Вас это удивляет? Но у меня такая логика. Ведь он уже давно промотал свое родовое состояние, да ещё два-три наследства в придачу: аппетит у него волчий, скажу я вам. Половину унесли карты, а остальное – дьявольские страсти. А когда он вернулся из Венгрии и принялся колотить палкой ростовщиков, пришедших к нему за долгом, либо, наоборот, откровенно сыпать деньгами, мне сразу ударило в голову, что тут дело нечисто. Теперь же я вижу, что мы с вами попали в точку.

После такой весьма убедительной речи Пенпренель принялся долго пить медленными глотками, с глубокомысленным видом заглядывая в стакан, как философ в книгу.

– Короче: он дрянь и за ним к тому же мой ответ на удар шпагой.