Текст книги "Я никогда не была спокойна"

А в руководстве ИСП возникает сомнение: не слишком ли Анжелика и Бенито заносятся? Балабанова не только не тормозит экстремистские выпады Муссолини, она его еще и упрекает за то, что в его передовицах мало революционного пыла. Секретарь партии Лаццари пробует умерить пыл газетных статей: 27 января он пишет передовицу, в которой протестует против вооруженной борьбы как ответа на кровопролитие. Он предлагает ограничиться всеобщей забастовкой. Еще явственнее дистанцируется Серрати, он предостерегает от «очень опасных связей с анархическим, непонятным и спорным профсоюзным движением»[129]129
  Источник не указан.


[Закрыть].

Социалист из Онелии Серрати убежден, что обеспокоенность в партии и рост числа новых членов не являются результатом реального политического роста. «Помедленнее на поворотах, сбавьте скорость! Рискуя взять неправильную ноту в хвалебном хоре, я скажу, что нам надо спросить себя, насколько это так называемое многообещающее пробуждение было вызвано решениями съезда и насколько приближающимися выборами». Серрати критикует «электорализм», «парламентаризм», «преследователей всеобщего избирательного права»: «Как только заходит разговор о выборах, пусть даже только административных, секционные собрания оживляются, внутри социалистической организации бурлит жизнь, социалистические души воспламеняются… Товарищ Балабанова уже раскрыла и прокомментировала характерное предложение того товарища, который, внося свой вклад в нашу Avanti! пожелал избрать двести пятьдесят депутатов в следующем туре голосования. Это желание становится системой». Серрати призывает Avanti! к серьезному бойкоту болтунов из ИСП и тех революционеров, которые считают, что задают тон в политических событиях. А еще к серьезным программам: «На митингах не надо прибегать к хитростям, чтобы обеспечить себе “теплое местечко в палате депутатов”»[130]130
  Della nostra intransigenza, L’Avanti! 6 января 1913 г.


[Закрыть].

В конце выговора Серрати есть анонимный курсив: это реакция руководства, считавшего пессимистичной его точку зрения и выражавшего всю свою досаду на эту «манию конкретности, уже приведшую к жертвам, и пока правые, ради “конкретизации” развлекаются тем, что преобразуют мир с помощью законов, вместо партии у нас будет факсимиле партии». Но Серрати настаивает и в следующей своей статье снова предостерегает Бенито и Анжелику: пока они воздерживаются от «конкретизации из опасения впасть в реформизм, они по своему усмотрению конкретизируют отдельных товарищей и тогда оппортунизм торжествует над высшими интересами партии». Наконец, следует самый жесткий выпад против редактора: «Имеет ли хоть какое-то значение работа по подготовке к революции, начатая газетой “Avanti!” под руководством Муссолини? Я так не думаю. Я бы даже сказал, что она имеет обратный эффект. Работа, которую Муссолини называет революционным кредо, не что иное как смешная гипербола…»[131]131
  Valorizzare o concretare, L’Avanti! 15 февраля 1913 г.


[Закрыть]

Это не что иное, как лишение Бенито легитимизации. Не подписываясь, редактор Avanti! презрительно отвечает, что надо выбирать между демократией и социализмом. И надо «конкретизировать не программу, а партию, возрождая ее среди масс: молодежи и рабочих». Он считает нелепой, даже «комичной» эту манию прагматизма, которая свела ИСП к «личинке» самой себя и начала приносить свои «жертвы в революционном лагере: именно это и стало последним «карикатурным камнем прагматического реформизма».

В социалистической газете не должно быть уступок, как не должно быть программных тактик, ведущих к понижению активности пролетариата. Вступать в теоретический спор с реформистами – это уже забота Анжелики: тот, кто верит в социализм, не может не быть революционером; главная цель – это не набор отдельных реформ, а национализация средств производства и экспроприация частной собственности. Балабанова утверждает, что революционеры «никогда не презирали ежедневные завоевания пролетариата», считая их «мимолетной победой», которая служит скорее росту солидарности между рабочими. «Серьезная, непростительная ошибка реформистов заключается в том, что они заставили рабочих поверить, что малейшие улучшения, достигнутые ими, являются чем-то стабильным, окончательно приобретенным, чем-то представляющим цель, а не средство»[132]132
  Dal principio al metodo, L’Avanti! 3 февраля 1913 г.


[Закрыть].

«Красная царица» гарантирует прикрытие и придает идеологическую форму экстремизму «корсара» из Довиа, которому постепенно становится тесно в этой партии. Он признается Преццолини, что чувствует себя чужаком среди товарищей по фракции. С Анжеликой чужим он себя не чувствует: еще в первые месяцы 1913 года Муссолини поддерживает с ней тесные личные отношения, которые помогают ему наладить первые контакты в Милане. Сострадательная Балабанова объясняет это лишь внутренней слабостью, происходящей из комплекса неполноценности, усиленного его встречей с интеллектуальными кругами Милана. Она не понимает, что ее протеже – беспринципный человек, который пользуется ею и ее чувствами.

Он рассказывал мне о своей жизни, а я никогда не рассказывала ему о своей, даже в самых общих чертах… это происходило из его огромного эгоизма, он никогда не задавал вопросов, не замечал, если что-то случалось с окружающими его людьми. Он говорил только о себе, когда мы оставались наедине; говорил без обиняков, показывал свои слабости, свои страхи, он завидовал моей силе воли, моей дисциплине и всему остальному, что делало меня нормальным человеком. Все слабости и странности его существа я приписывала его ужасной нищете, распущенности, его болезни, о которой он говорил, часто почти хвастаясь[133]133
  Balabanoff А. Il Traditore cit. P. 93.


[Закрыть].

Однако эти излияния не такие уж односторонние, как она старалась представить впоследствии, чтобы дистанцироваться от Муссолини. Ее никак нельзя назвать женщиной, закованной в революционную броню. Анжелика тоже рассказывает о себе, о своей жизни, о детстве. На самом деле Муссолини знает историю ее семьи, знает о ее отношениях с матерью, ему известно, что она получает чек из Чернигова в обмен на отказ от наследства. К тому же они проводят все дни напролет в газете, вместе затемно возвращаются домой, на улицу Кастель-Морроне. Она могла бы уходить и раньше и не ждать четырех часов утра, когда закроется типография. Но она ждет его и вместе они проверяют первый экземпляр Avanti! пахнущий типографской краской.

Муссолини просит ее не оставлять его, он боится возвращаться один: «Я боюсь деревьев, собак, неба, даже собственной тени!» Так, гуляя по миланским улицам, Анжелика выслушивает ночные излияния Муссолини, его амбициозные намерения написать что-то более «ужасное», чем рассказы Эдгара По. Уже и название есть: «Извращение». Он саркастически смеется и кричит: «А ведь я ненормальный. В какой сумасшедший дом меня заберут, когда я совсем свихнусь?» Она в душе забавляется и подыгрывает ему: «Не волнуйся, я буду навещать тебя в сумасшедшем доме». Действительно, она уверена, что будет единственной, кто его навестит, потому что у него «в этом мире нет ни одного друга»[134]134
  «Моя жизнь». С. 111.


[Закрыть]. Кроме нее, которая терпит его идиосинкразии, самая смешная из которых – по отношению к врачам и уколам.

Муссолини периодически проверяет организм, чтобы следить за развитием своей болезни: он думает, что у него сифилис. Он недоволен врачами, которые лечили его до сих пор. Анжелика советует ему обратиться к известному в Милане специалисту, который в то же время является членом городского совета от социалистов. Редактор Avanti! идет к нему. После визита Бенито возвращается в редакцию, согнувшись пополам, дрожащий и бледный. Он падает в кресло и рыдает, закрыв лицо ладонями. Анжелика прикрывает дверь: она не хочет, чтобы сотрудники видели малопривлекательное лицо плачущего шефа. Она спрашивает, что случилось. И слышит в ответ: «Разве ты не чувствуешь запах антисептика? Этот проклятый доктор взял у меня кровь. А перед этим он использовал антисептик. Теперь я ощущаю его везде, везде! Он преследует меня!»

Анжелика утешает его, советует заехать домой, освежиться, перекусить, а потом спокойно вернуться к работе. Прекрасная мысль: лицо Муссолини светлеет, глаза снова блестят. «Взгляд, который он на меня бросил, показался мне благодарным взглядом, каким собака смотрит на своего хозяина»[135]135
  Balabanoff А. Il Traditore cit., Pp. 132–133.


[Закрыть].

И подруга хочет знать все точно: если его проблемы со здоровьем серьезны, она попросит руководство партии оплатить ему поездку в санаторий. У редактора Avanti! нет средств, достаточных для оплаты лечения. «А его бедняжка жена, – думает Анжелика, – когда она обнаружит, что он так болен! Ее мне жаль. Больше, чем его. Она неграмотная крестьянка, которой хватило смелости последовать за ним в Милан, несмотря на его безответственность»[136]136
  «Моя жизнь». С. 115.


[Закрыть].

Она идет к врачу и узнает, что болезнь Бенито – просто спектакль, это не сифилис, а гонорея, подхваченная в борделе: никакой смертельной опасности ему не угрожает. Анжелика просит доктора пойти с ней в редакцию, чтобы успокоить товарища.

День холодный, дождливый. Бенито уже вернулся, но он не один. Вместе с ним пришла женщина и маленькая девочка. Первая – Рашель, «покорная, тихая, скромная женщина». Девочка – Эдда, ей четыре года, она дрожит от холода, прижимаясь к ногам матери. «Недокормленная, бедно одетая маленькая девочка»[137]137
  Balabanoff А. Il Traditore cit. Р. 133.


[Закрыть].

Вид этих двух существ вызвал во мне жалость к ним, гнев по отношению к Муссолини: он притащил с собой жену и дочку, так плохо одетых, в такой холод только потому, что боялся идти один и оставаться в кабинете до моего возвращения»[138]138
  Там же. Р. 134.


[Закрыть].

Анжелика в ярости; она не удостаивает его и взглядом. Она пожимает руку Рашель, ласкает Эдду и осыпает ее комплиментами. Водя их по редакции и типографии Avanti! она пытается взять девочку за руку. Но дочь Муссолини крепко прижимается к матери.

Глава восьмая
Рашель, Эдда и «Русская мать»

Когда родилась Эдда, многие товарищи были убеждены, что ее мать – Анжелика Балабанова. В пользу этой «городской легенды» говорит то обстоятельство, что ребенок зарегистрирован как дочь «n.n.», поскольку Бенито и Рашель не состояли в браке. Однако некоторые даты и обстоятельства не совпадают. Перед возвращением в Италию Муссолини приезжает к Анжелике в Лугано. Октябрь 1909 года. После этой встречи они не увидятся несколько месяцев: если бы наши революционеры имели сексуальные отношения в октябре и Анжелика забеременела бы, Эдда родилась бы летом, предположительно в июне-июле. А Эдда родилась 1 сентября 1910 года. Как раз эта дата полностью соответствует тому факту, что молодой романьолец приезжал с девушкой в Сан-Мартино, что в нескольких километрах от Форли, в фермерский дом, где жила сестра девушки. Это было в начале января, и там Рашель «оставалась взаперти несколько недель, ожидая, когда ее господин и хозяин, навещавший ее каждый вечер, найдет какое-нибудь жилье побольше, чем комната, в которой он жил после своего возвращения из Трентино»[139]139
  Milza Р. Mussolini. Carocci, Roma, 2000. Pp. 141–142.


[Закрыть]. В один из этих вечерних визитов и была зачата Эдда.

Прояснить вопрос о якобы русской матери будущей графини Чиано помогает один очень личный момент: такая гордая и чувствительная женщина, как Балабанова, никогда не отдала бы свою дочь другой. Да и Рашель, вероятно, никогда бы не согласилась принять дочь, своего первенца, от другой женщины, тем более если бы это был плод любви на стороне. Слухи о том, кем была мать Эдды, будут преследовать героев этой истории всю жизнь. Рашель будет отвергать эти сплетни, называя их «глупой инсинуацией»; однако еще со времен Avanti! ей было известно об отношениях ее друга и Анжелики. Однажды вечером в Милане она очень серьезно потребовала от Бенито объяснений о его отношениях с русской революционеркой. Последовал ответ, фальшивый и пренебрежительный: «Если бы я находился в пустыне, а она была бы единственной женщиной, я бы предпочел флиртовать с обезьяной». Рашель хорошо знала его: она не поверила мужу и сказала это ему в лицо. А у него, профессионального волокиты, всегда была шутка наготове, и прозвучала она почти как признание: «Красивые женщины опасны: с ними можно потерять голову»[140]140
  Castellini F. Il ribelle di Predappio: amori e giovinezza di Mussolini. Mursia, Milano, 1996. Р. 162. По правде говоря, Муссолини не придает особого значения женской красоте. Напротив, замечено, что он подпадал под чары крупных и часто некрасивых женщин, это подтверждает и его дочь Эдда. «Оказывая им внимание, – говорила она брату Витторио, – он демонстрировал очень плохой вкус». Mussolini V. Due donne nella tempesta. Mondadori, Milano, 1958. Р. 25.


[Закрыть]. Впрочем, у Рашели не сложилось отрицательного мнения об Анжелике, даже о ее внешности. Что довольно странно, учитывая, что о малопривлекательной внешности Анжелики все говорят в один голос. В мемуарах, изданных в сороковых-пятидесятых годах, Рашель пишет о ней как о «бойкой агитаторше с привлекательной внешностью». Тут есть две версии: либо она подстраивается под мужа, который никогда публично не оскорблял свою дорогую бывшую соратницу, либо это саркастический выпад. Вот только госпожа Муссолини не отличается чувством юмора, как бы ни хотелось ей посмеяться вместе со своей старшей дочкой над скандальной версией о русской матери.

Я рассказывала ей, что, когда она была маленькая, отец брал ее с собой в редакцию Avanti! и Балабанова из кожи вон лезла, чтобы сказать ей что-то приятное: «Какая хорошенькая! Иди сюда, дай на тебя посмотреть!» Но она, испугавшись, убегала с рыданием и пряталась за спиной отца. Потом дома Бенито описывал мне эту сцену. И я, смеясь, упрекала Эдду: «Ну как ты можешь так обращаться со своей мамой!»[141]141
  Mussolini R. Il mio uomo. Rizzoli, Milano, 1958. Pp. 28–29.


[Закрыть]

Когда Муссолини стал властителем Италии, эта сплетня приводила его в ярость. Она будет мучить его даже в последние дни его жизни. В 1945 году дуче находился в Гарганьо, у немцев, возглавлял республику Сало. Война опустошила Италию. У него было ужасное настроение. Сидя в гостиной, он читал швейцарскую газету. Вдруг он развел руками и в ярости бросил газету на пол. И сказал Рашели: «Столько лет прошло, столько всего случилось, а они только и пишут о том, что Эдда – не твоя дочь!» «Что ты волнуешься? Я-то знаю, сколько я намучилась, рожая Эдду, мучилась-то я, а не Балабанова!»[142]142
  Там же.


[Закрыть]

Эта сплетня обошла весь мир во время Двадцатилетия[143]143
  Двадцатилетие – период фашизма в Италии (1922–1943). – Прим. перев.


[Закрыть]. Об этом говорилось даже в Берлине, в штаб-квартире Третьего рейха. Пока отношения нацистов с их союзниками были хорошими, они с большим уважением относились к семье Чиано. Но когда 25 июля 1945 года Большой совет проголосовал за смещение Муссолини, Галеаццо[144]144
  Галеаццо Чиано (1903–1944) – итальянский политик периода фашизма, зять Муссолини. – Прим. ред.


[Закрыть] совершил предательство. Гитлер пожелал смерти Муссолини, Геббельс высказался в сторону графа Чиано обвинительно: «Чего можно ожидать от человека, женатого на еврейской полукровке!»

Существует несколько забавных историй, связанных с рождением Эдды. Одну из них рассказывала сама Эдда. Когда в августе 1945 года ее доставили в органы государственной безопасности, между ней и комиссаром полиции Полито произошел неловкий диалог.

– Прошу назвать имя матери.

– Рашель Гуиди.

– Давайте не будем придумывать лишнего. Имя вашей матери, настоящее.

– Других я не знаю. Мне известно только это.

– Бесполезно упорствовать.

– Слушайте, напишите имя, которое хотите, если вы его так хорошо знаете. И вообще, в момент моего рождения я была слишком мала, чтобы помнить, кто моя мать[145]145
  Ciano E. La mia vita, in «Insieme di Roma». Roma, 1950.


[Закрыть].

Как в любой легенде, в истории о матери Эдды есть что-то необъяснимое, наводящее на размышления. Например, сильная любовь Эдды к России. Эту любовь к стране Анжелики она никогда не могла объяснить даже самой себе. В детстве, пока все читали Коллоди и «Джана Бурраску»[146]146
  Карло Коллоди (1826–1890) – итальянский писатель и журналист, автор сказки «Приключения Пиноккио». Джан Бурраска – герой произведений итальянского журналиста и карикатуриста Вамбы (Луиджи Бертелли). На русский язык истории о приключениях Джана Бурраски переведены под названием «Дневник Джанни Урагани». – Прим. ред.


[Закрыть], она читала Достоевского и Толстого.

Меня интересовала Россия, и когда я туда поехала, это не было чем-то новым для меня, мне казалось, что я дома, с этими огромными маковыми полями, и подсолнухами, красиво! И не то, чтобы мои родители были русскими! Нет, моя мать говорила: «Ты была здесь в животе!». Вообще я родилась 1 сентября 1910 года, в срок. Мои родители неизвестны, то есть нет, на протяжении долгих лет моими родителями был Муссолини и Х. Мои родители вступили в официальный брак до рождения моего брата Витторио. А венчание состоялось в 1925 году, перед Конкордатом[147]147
  La mia vita: intervista di Domenico Olivieri, Mondadori, Milano, 2001. Р. 9.


[Закрыть].

Любовь к России, но не к милейшей даме, которую Эдда встречает в редакции Avanti! и которая без конца повторяет: «Какая хорошенькая девочка, какая хорошенькая». Нет, Балабанова ей совсем не симпатична: «Гораздо больше мне нравился револьвер, который лежал на папином столе»[148]148
  Там же. Р. 17.


[Закрыть].

Анжелика тоже всю жизнь носит этот крест. В послевоенное время, когда появляются мемуары Эдды, они эхом отдаются в газетах всего мира. Анжелика сохраняет одну из этих статей, которую вырезала из The New York Times. Статья датирована 21 февраля 1960 года, в ней говорится о «всем известном факте, что она дочь Муссолини и гламурной русской беженки Анжелики Балабановой, лучшей подруги дуче». The New York Times пишет, что слухи о русской матери Эдды подкрепляются еще и тем, что у нее мало сходства с Рашель Муссолини, «коренастой крестьянкой, которая походила на прачку, хотя двадцать лет была первой леди Италии». Эту статью Анжелика подчеркивает красной ручкой, а на полях страницы оставляет почти не читаемые комментарии на русском языке. Самое главное здесь то, что многие знают правду: предполагаемое русское происхождение Эдды – полная чушь. В любом случае сегодня, как и раньше, она никому ничего не должна объяснять.

Глава девятая
Взаимная ненависть

В этих кабинетах на улице Сан-Дамиано Анжелика – настоящая «жрица революции». Каждый день вместе с Муссолини она произносит мантру переворота, антипарламентской культуры и реформаторской демагогии. Судьба благоволит непримиримым максималистам. Италию сотрясают крестьянские и рабочие мятежи, которые жестоко подавляются. Социалистическая газета выступает против государства и твердит: тех, кто совершает массовые убийства, надо убивать. За это Муссолини предъявляют обвинение в подстрекательстве к преступлению, восхвалении зла и очернении армии. Тем не менее резкая Avanti! не отступает и за год увеличивает тираж с двадцати до ста тысяч экземпляров. Ее поддерживает мелкая и средняя городская буржуазия, профессионалы, учителя, студенты и женщины.

Престиж партии также растет, причем не только среди рабочих в Милане и Турине. Количество ее членов выросло с тридцати до пятидесяти тысяч, а на выборах 1913 года было избрано пятьдесят три депутата, несмотря на хороший результат (четыре процента) небольшой социалистической партии реформистов, созданной тем временем Биссолати. Это были первые выборы со всеобщим мужским избирательным правом. Социалисткам не удалось добиться права голоса для женщин. Сильное сопротивление в Парламенте оказала ИСП.

Первые три месяца сотрудничества в руководстве Avanti! были почти идиллическими. Анжелика продолжала приобщать Бенито к марксистской идеологии, но молодой романьолец настаивал на своем, претендуя на обновление линии социализма. Он внимательно присматривается к революционным профсоюзным активистам Итальянского рабочего союза (USI) Филиппо Корридони и Альцесте Де Амбрису, которые теоретически и практически проводили политику, сильно отличающуюся от политики Всеобщей конфедерации труда (отделение от ИСП и всеобщая забастовка как инструмент борьбы). Именно Всеобщая конфедерация труда развязала вокруг Милана многочисленные волнения, упорные и безрезультатные.

Турати и Кулишеву по-прежнему беспокоит то, что Муссолини приобретает популярность, они считают его позиции опасными. Они не одиноки: и Лаццари, и Серрати критикуют бланкистскую концепцию редактора Avanti! что должно бы стать тревожным звонком для Балабановой. Но она, еще более непримиримая и радикальная, чем Муссолини, по-прежнему шагает рука об руку со своим учеником. Она встает на его сторону, когда в марте 1913 года созывается руководство партии по инициативе реформистов, которые надеются, что разногласия внутри революционного течения смогут нейтрализовать романьольца. Напрасные надежды: тандем Муссолини – Балабанова только крепнет.

Первая трещина в отношениях между Анжеликой и Бенито появляется в конце марта. Балабанова вдруг понимает, что новая миланская жизнь Муссолини и общественная роль, которую он играет в этом городе, предоставляют ему массу возможностей ускользнуть и завязать отношения с другими женщинами. Она принимает это к сведению и, как терпеливая мать, делает вид, что ничего не случилось. Однако все меняется, причем кардинально, когда в редакции появляется Маргарита Сарфатти.

Образованная, богатая, утонченная, блестящий искусствовед, венецианская еврейка Маргарита Грассини – жена ярого сионистского адвоката, проповедовавшего радикальные идеи. Она впервые слышит о Бенито Муссолини от мужа. Чезаре Сарфатти слушал его выступление на съезде в Реджио-Эмилии и был потрясен этим «замечательным худощавым парнем, с отрывистыми, емкими, пылкими и оригинальными речами». «Запомни это имя, потому что за этим человеком – будущее», – пророчески сказал он жене[149]149
  Sarfatti М. Dux. Mondadori, Milano, 1929. Pp. 137–138.


[Закрыть].

Чета Сарфатти с двумя сыновьями, Роберто и Амедео, в 1902 году переезжает в Милан, современный европейский город, центр итальянской культуры и социализма. Маргарита мечтает добиться успеха в только что наступившем веке. Чезаре и Маргарита очень хотят появляться в свете. Они стараются изучить манеры поведения в салонах и культурных кругах. У нее есть друзья-гомосексуалы, она общается с футуристами Маринетти и Сирони, сотрудничает с газетами, слывущими «еретическими» по сравнению с канонической марксистской мыслью.

Она добивается расположения Кулишевой, которая вводит ее в феминистское движение и в круги интеллигенции, пользующейся уважением. Маргарита становится постоянной гостьей Турати и «синьоры Анны». Здесь, в доме 23 у северных аркад на Пьяцца Дуомо гудит «интеллектуальная кузница и руководящий мозг общественной жизни Милана»[150]150
  Acqua passata, Cappelli, Bologna, 1955. Р. 67.


[Закрыть].

Русская синьора была настолько хорошей хозяйкой, отмечает биограф Мария Казалини, что ее цитировал Джованни Ансальдо в учебнике «Каким должен быть настоящий синьор». «Элегантная, непринужденная, интеллигентная, любезная, сдержанная, “аристократичная” королева итальянского социализма обладает «всеми качествами настоящей хозяйки, настоящей précieuse»[151]151
  Casalini M. La signora del socialismo italiano. Vita di Anna Kuliscioff. Editori Riuniti, Roma, 1987. Pp. 172–173; cfr. Farnese W. (pseudonimo di G. Ansaldo) Il vero signore. Guida alle buone maniere, Longanesi, Milano, 1947. Р. 439.


[Закрыть].

Она живет в светлой шикарной квартире, где висит огромный портрет Карла Маркса, ей прислуживает личная горничная. Аккуратная, ухоженная, всегда готовая остроумно пошутить, Кулишева царственна и авторитарна: она очень не любит, когда противоречат ее Филиппино, то есть Турати.

Именно здесь Маргарита знакомится с Муссолини, когда он случайно ненадолго заходит в гости. Он сильно изменился. Теперь он чаще бреется, подстригает усы, и на нем уже нет мятой разбойничьей шапки. Однако он, как и раньше, ходит в старом пальто с завернутыми рукавами. В этих напыщенных апартаментах Бенито неловко. Он ощущает на себе надменные взгляды «миланцев» и Анны, которая все еще переживает из-за своего поражения на съезде и потери контроля над Avanti!. Взбалмошной Маргарите сразу приходится по душе этот дикарь, а от строгой Кулишевой она постепенно отходит. Кулишеву часто критикуют за дружбу с футуристами, за сотрудничество с изданием «Voce» националиста Джузеппе Преццолини, за чересчур изысканную манеру одеваться, плохо сочетающуюся с социалистическим менталитетом и неряшливым мужским стилем феминисток. Маргарите, напротив, нравится смешение культур и экспериментальный авангард, она ненавидит идеологический склероз, утонченное эстетическое унижение, намеренное уродование женщин. Поэтому «монашка» Балабанова, которая салонам предпочитает таверны, а изысканной болтовне – лекции по воспитанию масс, вызывает у нее отвращение.

Маргарита и Анжелика обе еврейки, образованные и знающие несколько языков, но между ними лежит пропасть, физическая неприязнь. Их вкус совпадает только в отношении Муссолини. Но если Сарфатти прямо признается в этом своим подругам[152]152
  Cannistraro P. V., Sullivan B. R. Margherita Sarfatti, l’altra donna del Duce. Mondatori, Milano, 1993. Р. 98.


[Закрыть], Балабанова маскирует свою привязанность работой по освобождению трудящихся. Маргарита – свободомыслящая и без предрассудков, она не скрывает свою распущенность и не делает тайны из своих любовных историй; более того, выставляет напоказ свой образ жизни.

Анжелика – свободомыслящая из идеологических соображений: она не признает семью, потому что в семье искажаются истинные чувства и во главу угла ставятся буржуазные принципы собственности. То есть, по ее мнению, дети совсем не нужны, как не нужны никакие ограничения, способные ущемить свободу личности и помешать полной самоотдаче «делу социализма». Впрочем, она не против мимолетных связей, если представляется случай.

Милан – столица социалистического феминистского движения, во главе которого Кулишева и Балабанова. В 1912 году они начинают издавать газету «Защита трудящихся женщин» по образу и подобию немецкой Gleichheit[153]153
  «Равенство» (нем.) – социал-демократический немецкий журнал для женщин. Выпускался в 1892–1923 гг. – Прим. ред.


[Закрыть]. Ориентиры этой группы, в которую входит и Мария Джудичи, – Клара Цеткин (женский лидер Социал-демократической партии Германии, СДПГ), Август Бебель и Виктор Адлер. В Германии и Австрии эти два харизматичных лидера социал-демократии, в отличие от своих итальянских товарищей, являются убежденными сторонниками женской эмансипации и учреждения права голоса для женщин. Парламентская группа ИСП, начиная с Турати, сдержанно относится к идее борьбы за законодательство, признающее равные права за трудящимися женщинами.

«Защита трудящихся женщин» становится основным печатным органом социалисток (тираж доходит до 140 тысяч) и сливается с «Вперед, соратницы!» Балабановой: у той больше нет средств на издание своей газеты. Анжелика входит в редакционный комитет, и вместе с ней Маргарита Сарфатти, Линда Мальнати, Мария Борнаги, Арджентина Альтобелли, Мария Гойя, Джизельда Треббья, Мария Джудичи. А руководит всем Кулишева, которая не скупится на колкости: «Представь себе, – пишет она Турати, – вчера на собрании они сильно возмущались, почему я не считаюсь с их редколлегией, которая решает, какие статьи нужно печатать и какие вопросы должны освящаться в газете. Представляешь Джудичи или Мальнати, которые весь день напролет обсуждают статьи!»[154]154
  Kuliscioff А. Carteggio. Einaudi, Torino, 1977. Р. 755.


[Закрыть] Нередко выражая несогласие с редколлегией, синьора Анна демонстрирует свое презрение. В феврале 1912 года она пишет Турати, что теряет силы: «Если бы ты знал, какие мелочные и склочные наши соратницы!»[155]155
  Там же. Р. 686.


[Закрыть] С каждым месяцем напряжение все растет[156]156
  Там же. Pp. 755–76. Письмо Турати: «мне очень жаль, но я больше не позволю издеваться надо мной нашим социалисткам […] короче, я счастлива, что они больше мне ни подруги, ни враги».


[Закрыть], и в декабре Анна решает уйти из газеты Балабановой. А та 8 декабря подписывает первую передовицу. Эта передача эстафеты происходит потому, что Анжелика вышла победительницей на съезде в Болонье, однако есть еще одна причина: Кулишева ослаблена туберкулезом и хочет «освободиться» от удушающего присутствия этих «провинциалок»[157]157
  Casalini М. La signora del socialismo italiano cit. Р. 235.


[Закрыть].

Главной среди примадонн социализма в Милане становится Анжелика, хотя она всегда выражала уважение и почтение к своей прославленной соотечественнице. Такое поведение – плод воспитания матери. Однако она по-прежнему враждебно относится к Кулишевой. Не случайно в своих мемуарах Балабанова ни разу не упоминает надменную соотечественницу, хотя у них были близкие отношения.

Анжелика не может открыть салон для интеллектуалов и художников, у нее нет подходящего для этого дома, и еще меньше у нее желания окружить себя шикарной радикальной публикой и женщинами, называющими себя революционерками. Среди последних – неуемная Маргарита Сарфатти. Ко двору Кулишевой венецианка Маргарита явилась в возрасте восемнадцати лет. Она восхищалась этими интеллектуалами, повышала в их тени свой уровень, но со временем стала независимой и начала испытывать к ним отвращение. На ее глазах развернулась «драматическая и комическая холодная война между тремя или четырьмя примадоннами», война «дам и пешек», которые «ненавидят друг друга не меньше, чем мужчины»[158]158
  Sarfatti М. Acqua passata cit. Р. 80.


[Закрыть]. Она слышит, как Анна клеймит Эрсилию Майно Бронзини, председательницу Женского союза, называя ее «сплетницей, буржуазной филантропкой». А Балабанову – «истеричной болтуньей». С тех пор, как Анжелика вместе с Муссолини возглавила Avanti! Кулишева возненавидела ее. Маргарита – поверенная в этой ненависти.

В обеих меня восхищали и как итальянку удивляли застывшие чувства братства и человеческой солидарности в бесчеловечном умственном фанатизме, лишенном эмоциональных ориентиров. Если только не считать таковыми собственническую страсть к мужчине, свойственную им обеим. Они не отдавали себя мужчине, они брали его[159]159
  Sarfatti М. Acqua passata cit. Р. 81.


[Закрыть].

С этими двумя примадоннами Сарфатти вступает в конфликт. Она уверена, что им не хватает «экстаза современных людей». Кулишева постепенно утрачивает харизму и центральное место на политической и интеллектуальной сцене. К Балабановой Сарфатти испытывает презрение и чувство физического отвращения. В ней она видит скучную, некрасивую, неряшливую феминистку, не способную получать удовольствие от жизни вне политической борьбы. Маргарита всегда ищет чего-то более важного, того, кто хотел бы разрушить мир и достичь самой высокой вершины. Она никак не может упустить «этого замечательного худощавого молодого человека», о котором сейчас все говорят. И вот однажды, в начале января 1913 года, она приходит к нему в редакцию.

Маргарита давно уже пишет статьи об искусстве для социалистической газеты, но ей известны правила игры: до сих пор всем управляло реформистское движение, теперь верховодят другие. Самое время представиться новому редактору, который, кажется, не особый ценитель искусства. Сарфатти делает ход конем: предлагает себя в сотрудники Бенито. Прекрасная стратегия. Она входит в редакцию уверенным шагом, оставляя за собой шлейф духов и демонстрируя свои пышные формы. У Анжелики сводит живот, когда она видит, как горят глаза «ее» Муссолини, устремленные на пухлую блондинку. Сарфатти прекрасно понимает, какие чувства она вызывает у Муссолини. Она тоже не остается равнодушной: ее поражают «горящие глаза, жесткая складка рта, но больше всего – исходящая от него внутренняя энергия»[160]160
  Cannistraro S. Margherita Sarfatti, l’altra donna del Duce cit. Р. 97.


[Закрыть]. Редактор проявляет интерес к искусству, которое может поднять дух пролетариата и бороться с клерикальной культурой. Он предлагает Маргарите сотрудничество.

Разговор меняет направление и переходит к Ницше, в идеях философа она неплохо разбирается, а он знает только основные положения. Между ними вспыхивает искра. Один видит в другом подходящий случай. Для молодого трибуна это шанс войти в мир, в котором он чувствует себя чужим. Для жены венецианского адвоката, которая на три года старше, это возможность сбежать из салона Кулишевой и вскочить на подножку к победителю. Муссолини – перспективный член партии, импульсивный «головорез» с «орлиным взором», он ей очень нравится. Они начинают встречаться. Она часто приходит к нему в редакцию, и пока Анжелика готовит номер в печать, они долго дискутируют о высоких материях. Уголком глаза Маргарита наблюдает за своей противницей и наслаждается, видя, как та страдает. Встречи проходят и вне редакции. В доме Сарфатти успешного революционера принимает и окружает вниманием сам Чезаре, который, как и жена, ищет новых покровителей для осуществления мечты: быть избранным в парламент. И у него это получится.

Но сексуальная булимия Муссолини не знает предела. Теперь перед ним распахнуты обширные миланские угодья, населенные буржуазными, интеллектуальными, эксцентричными женщинами. Среди них, например, экзотическая Леда Рафанелли, журналистка-анархистка, обратившаяся в ислам. Чтобы затащить ее в постель, тридцатилетний пылкий воздыхатель уверяет ее, что у него нет семьи. Он терпит фиаско. Приходится вести долгие разговоры о Коране и восточной философии (он делает вид, что его это интересует) у Леды дома, при тусклом свете, среди благовоний и наркотиков. Муссолини чаще всего навещает ее в послеобеденное время. В непогожие дни она зажигает большую арабскую жаровню, на которой медленно жарятся «зерно опиума и палочка гашиша»[161]161
  Rafanelli L. Una donna e Mussolini. Rizzoli, Milano, 1975. Р. 42.


[Закрыть].