Текст книги "Тайные свидетели Азизы. Книга 2. Адель"

Жизнь Александра Яковлевича Бритина, наполненная каждодневной подлостью, была сытой и для него счастливой. Единственной проблемой, о которой он даже не догадывался, было мужское бесплодие, или варикоцеле. Господь Бог лишил его права иметь потомство. Другими словами, его детородная система производила только мертвецов. Однако это не мешало ему сделать блестящую карьеру и добиться высоких чинов. У него было всё, что мог иметь преуспевающий полковник. Единственное, что он не мог в этой стране, так это воспользоваться накопленным золотом. Хотя ему было достаточно лишь любоваться им, как говорится, «ночью, под одеялом, под кроватью, в подвале». Обычно глубокой ночью он цеплял на себя все свои золотые цепочки, перстни и кольца; привязанные на верёвочки броши и серьги вешал на уши; золотые монеты клал себе в рот, нос, уши и другие места, куда мог их запихнуть. Потом голым стоял перед зеркалом и любовался «золотым человеком», эдакий аurum masochist (золотой мазохист).

Однажды, увлёкшись своим любимым делом, он случайно оступился и упал, больно ударившись о косяк двери. Бритин проснулся, почувствовав брызги холодной воды на лице. На него в упор смотрели умные, полные обаяния глаза – два бирюзовых озера, обрамлённые большими, почти женскими ресницами. Они принадлежали красивому, элегантно одетому мужчине с новомодным запахом «Шипр» от Франсуа Коти. Иностранец вытер платком свои мокрые руки и, сверкая жемчугом улыбки, на чистом русском языке спросил:

– Оклемался?

Его старческий и скрипучий, как ржавое колесо, голос звучал словно из преисподней, создавая небольшое эхо. От этого голоса, не соответствующего внешности, по телу Бритина пробежала дрожь.

– Ты кто? – взял себя в руки Александр Яковлевич. – Что тебе надо? Ты как сюда попал?

– Ну вот, все вы одинаковые. Стоит сделать человеку доброе дело, как он сразу тебе хамит, и это вместо благодарности. Узнаю человеческую породу. Между прочим, я ни на минуту не покидал тебя.

– Ты хочешь сказать…

– Ты правильно меня понял. Я живу с тобой всегда, или, вернее, в тебе самом, в твоей первородной клетке.

– Но кто ты? Хотя это глупый вопрос. Я тебя, кажется, узнал.

– Вот и хорошо, что ты меня узнал, так нам проще общаться.

– Но этого не может быть.

– Отчего же. Ты порочен по рождению, и ты это знаешь. Могу тебя обрадовать: я живу в каждом смертном человеке.

– И даже…

– Не продолжай. Я же сказал: в каждом смертном, без исключений. Я бессмертен и проявляюсь всякий раз, как только человек готов соврать, по любой причине. Все люди постоянно врут. Так было всегда. Они врут в силу своих пороков или из добрых побуждений. Врут друг другу и самим себе. Даже своему Богу врут, на минутку делая Его глупее себя. Так что работы у меня много. Но ты это знаешь, ведь мы с тобой одно целое.

– Я думал, что ты безобразен.

– Не слушай моих клеветников.

– Тогда почему я не красавец?

– Потому что ты не я. – Он показал все свои жемчужины. – Я твой господин, а ты мой слуга. Посмотри на свои глаза. Хотя и молодой человек, у тебя много санпаку. Ты меченый.

– Кем меченый?

– Мною, разумеется. Ещё до рождения, с самой первой клетки. Мне именно такие слуги и нужны.

– Как тебя зовут?

– Ты хочешь знать моё имя? – Незнакомец задал вопрос на арамейском языке.

– Я не понял, что ты сказал.

– Ты можешь звать меня Тонинадер.

– И много у тебя слуг, Тонинадер?

– Достаточно, чтобы вершить справедливость. – Сладколикий спрятал неуместную улыбку и ледяным голосом продолжил: – У Серовой есть ребёнок, найди его и убей. – При этих словах в его воспалённых зрачках, над нижним санпаку, заплясали знакомые Бритину сатанинские огоньки.

Бритин пришёл в себя и огляделся. Он лежал на полу, в луже собственных экскрементов. Он понял, что произошло. Он оступился и, падая, ударился головой о косяк. Он потерял сознание, и в этом состоянии ему что-то померещилось. Бритин не мог вспомнить, что именно, но это неведомое «что-то» до сих пор крутится у него в голове, вызывая головную боль и тошноту. Впрочем, такие симптомы характерны и для лёгкого сотрясения мозга. Через три недели боль бесследно пройдёт. Не пройдёт только мысль, что Дуняша жива. Ему надо найти её и её дочь. Он вознамерился извести под корень весь проклятый род Серовых.

О том, что родители Дуняши были арестованы, молодые люди узнали лишь полгода спустя. В течение нескольких месяцев они молили каждый на своём языке своего Бога помочь родителям преодолеть неправедные терны. Азат и Дуняша надеялись, что их молитвы облегчили родительскую участь. Со временем боль утраты притупилась, и живые стали думать о живых. В жизни Азата и Дуняши дочь Айек занимала главное место, поэтому молодые люди решили пока не заводить других детей. Домочадцам строго-настрого запретили проявлять своё отношение к лицу девочки. Кроме того, в доме были убраны зеркала, и ребёнок рос, не видя собственного лица.

Через три месяца после рождения дочери Дуняша обратила внимание на то, что Люда Рязанова стала понемногу подворовывать. Ничего серьёзного, так, по мелочам, но Дуняше было крайне неприятно находиться с Рязановой в одном помещении. Она не стала ничего говорить ни Азату, ни даже самой Рязановой и тем более устраивать базарный скандал. Она аккуратно и почти незаметно для остальных отвадила воровку от своего дома. Жизнь без вранья была естественным состоянием семьи Бейсеналиных, и отсутствие лживой воровки только улучшило чистую атмосферу их дома.

Дуняша сызмальства приучила Айек носить никаб, закрывающий волосы и нижнюю часть её лица. Это одеяние было похоже на то, что носят женщины-мусульманки Пакистана и стран Персидского залива. Дуняша собственноручно сшила несколько вариантов никаба из шёлковых, шерстяных и ситцевых тканей оптимистичных расцветок, которые служили девочке своеобразным украшением. Очень скоро все привыкли, что Айек постоянно носит никаб, и постепенно забыли о её недуге. По понятным причинам родители Айек ограничили её общение с жителями деревни и позаботились о том, чтобы её дни были максимально заполнены полезными и приятными вещами.

Айек была необычным ребёнком, она развивалась значительно быстрее, чем росла физически. Каждый день из месяца в месяц родители наблюдали, как совершенствуется их дочь. Из месяца в месяц они открывали всё новые и новые способности Айек. Она не по годам легко и жадно впитывала знания. Складывалось впечатление, что для Айек все новые знания – это давно забытые старые. Она вынимает их из своей памяти, синтезирует и уже в новых условиях применяет на практике самым неожиданным образом. Например, однажды летним вечером, сидя у костра во дворе своего дома, они пекли в золе картошку, и родители вспоминали разные эпизоды своей любви. Азат напомнил историю с «Окумени», и они с Дуняшей веселились, как малые дети, буквально купаясь в деталях того памятного дня. Наблюдая за поведением своих родителей, трёхлетняя Айек серьёзным тоном спросила:

– Что такое «Окумени»?

Дуняша подробно объяснила смысл этого слова.

– Значит, у козы, коровы, птиц и зверей есть душа?

– Именно так. Душа есть и у деревьев, цветов и травы.

– Тогда душа есть и у камней, у гор, у нашей реки, и у дождя, и у ветра, и у заката. Значит, с ними можно поговорить «по душам»?

– Если можешь, тогда поговори и расскажи нам.

– Обязательно поговорю и расскажу вам!

В тот день родители Айек не придали значения её обещанию. Что там, детские фантазии… Но придёт время, и её впечатления от общения с окружающим миром будут изумлять родителей. Она действительно понимала язык птиц, зверей и леса, а окружающий мир понимал её безголосый язык. Она могла утихомирить ветер или разогнать облака на степном небосклоне, чтобы они успели до дождя вернуться домой. Попросить стаю воробьёв не галдеть, чтобы не тревожить предрассветный сон её родителей, или пригласить соловья разделить с ними летний семейный ужин у костра. Эту способность можно приобрести, используя древние технологии, лишь в течение нескольких поколений. Она умела это делать ещё до своего рождения. Травма рождения не позволяла ребёнку только словами выразить свои эмоции, поэтому Айек активно использовала язык жеста и мысли. Она могла понять то, что вы хотите сказать, ещё до того, как вы открыли рот, а со временем научилась и вам посылать своё сообщение.

С самого рождения дочери её родители договорились, что отец будет разговаривать с ней только по-казахски, а мать – только по-русски. Кроме того, общаться с ней будут как со взрослым человеком, без всяких «сюсюканий». С двух лет Айек начали учить одновременно казахской и русской грамоте. В три года она уже могла грамотно написать письмо. Дуняша много занималась с дочерью рукоделием и живописью. Причём нередко Айек получала от матери задание изобразить на холсте то, что потребует от неё каких-то особых качеств, иного мировоззрения. И девочка с этим легко справлялась.

Началось с того, что Дуняша попросила Айек написать акварелью «любовь». Ребёнок нарисовал маленькую девочку, стоящую у берёзки на берегу реки Хоргос в лучах заходящего солнца. Когда эту картину показали Азату с вопросом: «Что это?» – он, не задумываясь, ответил, что это любовь. Такой же ответ дали все домочадцы. Выполняя мамины поручения, девочка, как правило, брала простые сюжеты из окружающего её мира. Иногда она писала то, что видела сама, вкладывая в картину определённое понятие, например «счастье». При этом неважно, что было изображено, хоть бы зелёная корова, купающаяся в речке. Но когда вы смотрите на её картину, вам на ум приходит только одно: «Это счастье».

Никто не знал, как это происходит, но никто и не пытался понять этот феномен. К девяти годам Азат научил свою дочь стрелять, ездить верхом, вялить конину. Он говорил Дуняше, что руки и тело Айек и без его уроков помнят всё то, чему он пытался её научить. То же самое касалось стрижки овец, дойки коровы или приготовления сливочного масла. Дуняша научила дочь готовить вкусные блюда. По воскресеньям, когда у кухарки выходной, обед для семьи готовила Айек. Очень часто она готовила то, чему её мать не учила. Однажды родители спросили Айек, откуда она взяла рецепт. Та, смеясь, сказала:

– Я не знаю, наверное, из головы или из сердца. Когда человек любит, он в сердце находит всё, что ему нужно, даже кулинарный рецепт. А я люблю вас.

Влюблённые друг в друга, они представляли собой идеальную семью.

У них всё было хорошо. Но каждое утро, умываясь, Айек ощупывала своё лицо и находила, что оно непохоже на лица остальных домочадцев. Однажды она специально сняла никаб над ведром с водой, чтобы увидеть своё отражение. То, что она увидела, испугало её. Она была непохожа на других людей. Она поняла, что никаб был выдуман родителями, чтобы скрыть её чудовищное лицо. Айек задала Дуняше вопрос, почему она должна от них скрывать своё уродство. Если родители будут видеть её такой, какая она есть, разве они не будут любить её, как прежде? Бедная Дуняша, рыдая навзрыд и путаясь в словах, воскликнула, что Айек самое дорогое, что у них есть. Что она плод большой, настоящей любви. Что никаб – это её защита от злых, завистливых и беспощадных людей. Что они с папой готовы свои жизни отдать, только чтобы она была счастлива. Это Бог посылает им такие немыслимые испытания.

– Прости меня, любимая моя девочка. Это я во всём виновата. Видит Бог, не знаю, в чём мой грех, но я каюсь. – Дуняша прижала к груди свою драгоценность, и её сердце разрывалось на части от бессилия помочь ни в чём не повинному дитятку.

Потом была бессонная ночь как для Айек, так и для её родителей. На следующее утро всё, казалось, было забыто. Жизнь вернулась в своё прежнее русло, но повзрослевшие за ночь глаза дочери свидетельствовали о серьёзных психологических изменениях, происходящих с Айек. После этого случая она быстро стала взрослеть, при этом оставаясь в прекрасном физическом теле ребёнка. Азат и Дуняша были уверены, что в этом есть их вина. С самого рождения воспитывая дочь как взрослого человека, без всяких «уси-пуси», они тем самым лишили ребёнка счастливого детства. Но, к сожалению, исправить уже ничего нельзя.

В воскресенье, 20 октября 1928 года, как обычно по воскресеньям, Дуняша собиралась на базар в Джаркент.

– Я поеду с тобой, мама! – сказала Айек тоном, не терпящим возражений.

Взглянув в необыкновенно красивые глаза дочери, Дуняша впервые увидела в них то, что она назвала бы «решимость»… или что-то в этом роде. То, чего не было у Айек до сих пор.

– Конечно, собирайся. Папа уже заложил нам бричку, – сказала Дуняша, изо всех сил стараясь скрыть своё волнение по поводу желания дочери впервые появиться на людях.

Джаркентский базар практически ничем не отличался от подобных мест Востока. Базар – это, прежде всего, звуки: шум, гам. Оживлённое продолжение утреннего разговора двух соседок, «случайно» встретившихся на базаре, когда детали этой интимной беседы можно было слышать за километр от них. Крикливые споры между «бессовестными продавцами, задравшими цены за никчёмный товар» и «наглыми покупателями, намеренными купить задаром такой хороший товар». Хор горластых зазывал, соревнующихся между собой не только кто лучше нахвалит товар, но кто сделает это громче других. Свои децибелы добавляют дети – двуногие лужёные глотки, оставленные без присмотра взрослых. К этому гвалту следует добавить лай бездомных собак, кудахтанье кур, которых начинают ощипывать ещё живыми, и блеянье баранов, почуявших неладное, глядя на нож мясника. Базар – это густая смесь запахов свежего мяса, рыбы, овощей, фруктов, пряностей, лошадиного навоза и помёта более мелких животных, человеческого пота, гниющих продуктов в многочисленных баках для отходов и много другого неизвестно чего. Наконец, базар – это буйство красок. Казалось, что здесь есть такие краски, каких даже не должно быть в природе. Базар – это бестолковая суета. Здесь все куда-то торопятся и нет абсолютно никого, кто бы хоть на минуту остановился.

И всё же наличие русского населения в Джаркенте придавало этому месту иной окрас, особенно присутствием на воскресном базаре полуголого юродивого, собирающего вокруг себя многочисленных зевак – почитателей его «откровений». Дуняша его не любила, непохож он был на православного блаженного – защитника сирых и обездоленных. Он представлялся ей человеком двуличным, лживым, каким не может быть настоящий юродивый – образец праведной искренности. Скорее всего, этот субчик с необычными, слишком белёсыми глазами был «хитромудрый» шут гороховый, получающий свой барыш от публичных выходок. Ещё он мог быть полицейским провокатором, ужо слишком прилипчив к людям, словно банный лист к заднице. Встреча с ним никогда не сулила ничего хорошего. Именно это волновало Дуняшу, когда она вместе с Айек, оставив свою бричку за пределами базара, вошла в главные ворота. Дуняша периферийным зрением тотчас заметила скомороха.

Окружённый небольшой кучкой любопытных, он шутками-прибаутками разминался перед настоящим спектаклем, какие бывают практически каждое воскресенье.

К счастью, этот субъект их не видел. Материнская интуиция Дуняши требовала увести Айек подальше от этого опасного человека. Единственная на базаре девочка в никабе, конечно, привлекала к себе внимание, но это было скорее доброжелательное любопытство, нежели что-то другое. Люди не связывали никаб с родившейся когда-то дочерью Дуняши. Кто-то забыл эту историю, а кто-то и вовсе её не знал. Оставаться на виду незамеченными им помогала суматошная атмосфера джаркентского базара. Делая необходимые покупки, они шли по торговым рядам вглубь, ближе к базарной площади. Дуняша и Айек уже закончили свой закуп и собирались возвращаться к бричке, как неожиданно столкнулись лицом к лицу с базарным скоморохом. Он посмотрел на Дуняшу жёлтыми змеиными глазками и, облизывая две розовые полоски вокруг рта, которые у него считались губами, прогнусавил:

– Ой, смотрите, кто это у нас пришёл! Ой, кто эта красавица с мешком на голове, уж не дочка ли ваша? Покажи личико, красавица!

Хотя Дуняша и ожидала подвоха от этой сволочи, она и глазом не успела моргнуть, как шут подскочил к Айек и одним махом сорвал с неё никаб. Базар повернулся всеми своими головами в сторону несчастной девочки и замер. Перед людьми впервые предстало её лицо. Оно невидимой линией было разделено на две части. Верхняя часть – это высокий сократовский лоб как неоспоримое свидетельство её большого ума и интеллекта. Полукруглый контур густых аспидно-чёрных локонов, обрамляющих лоб, был признаком её независимого характера. Необычными были глаза девочки. Их форма была уменьшенная копия глаз волка. И так же, как у волка, зрачки Айек были тёмно-шоколадного цвета с золотистой радужкой, в них мерцал отражённый свет.

Взгляд этих глаз был не по-детски взрослым и внимательным. Но никто этого не заметил. Как не заметили и открытой, безупречно невинной души ребёнка. Все уставились в нижнюю часть лица, которая представляла собой леденящее кровь зрелище. Айек умышленно слегка приоткрыла рот и изобразила оскал. Её верхняя губа была разорвана двумя неровными вертикалями от самого основания носа. Отсутствующие два верхних передних зуба и растущие в разные стороны большие клыки открывали безобразную, звероподобную пасть. Нижний ряд кривых зубов неоправданно далеко выдвинут вперёд. В целом нижняя часть лица больше напоминала собаку или волка. Но более всего людей поразила произошедшая у всех на виду метаморфоза выражения глаз десятилетней девочки. Её глаза постепенно наливались кровью, зрачки по-кошачьи превращались в две чёрные вертикальные полоски в янтарном ореоле и были нацелены буквально в каждого. Это был взгляд умудрённой жизненным опытом, всезнающей старухи, которая своим кинжальным взором нанизывала всех зрителей, словно кусок баранины на раскалённый шампур. Вдруг затих ветер в ветвях деревьев, исчезло щебетание птиц, замолкли голоса животных, проглотили языки люди. Всё вокруг замерло. Наступила зловещая тишина, от которой разило кровью. Исчезли краски, и мир стал чёрно-белым. На базар густым вязким туманом тихо опустился липкий бессознательный смертельный страх, проникающий в каждую клеточку всего живого. Всех охватила каталепсия – каждый застыл в своей позе, и куда бы ни были направлены их взоры, они упирались в её зрачки – две чёрные вертикальные полоски. Она держала своим тяжёлым, парализующим, мистическим взглядом всех одновременно, заливая их сознание и тела расплавленным свинцом тупого и безотчётного ужаса. В её глазах читалось природное презрение египетского фараона к плебеям. Вдруг…

– Не сметь! Не сметь подходить к моей дочери! – только эти слова и можно было разобрать в том оглушительно-львином рыке, который издала вышедшая из оцепенения Дуняша.

В это мгновение Айек коснулась взглядом негодяя – удар тока.

– А-а-а… Ведьма! Ведьма! – завопил шут, закрыв руками своё лицо, и, теряя сознание, тут же рухнул как подкошенный к ногам девочки. Из его рта пошла кровавая пена.

Она спокойно, как ни в чём не бывало перешагнула через него и медленно подняла брошенный никаб. Этот сигнал уверенности в себе и спокойствие она получила только что от человека, наблюдающего за происходящим. Она не знала, кто это. Она не видела его. Она просто уверена, что он видит её, знает её и направляет её. Айек чувствовала себя всемогущей и защищённой. За ней стояла гора.

Дуняша помогла ей надеть никаб, и они, взявшись «под ручку», пошли на выход сквозь остолбеневших сограждан. За их спинами разрасталось змеиное шипение: «Ведьма, ведьма, ведьма».

Сидя на бричке, мать с дочерью беспрепятственно проехали через весь город и заговорили между собой только на выезде из Джаркента.

– Что это было? – спросила Дуняша.

– Сегодня я стала ведьмой.

– Не обращай внимания, детка. Это обычное человеческое невежество. Ты помнишь, мы читали в русских сказках о том, что ведьмы несут людям зло и несчастья. Мы не несём людям зло. Они сами себе несут несчастья. Но я спросила тебя об этом подонке.

– У него отнялись ноги, а когда он падал, случайно прикусил себе язык. Ты же просила его не сметь подходить к нам. Он выполнит твою просьбу.

– Это надолго?

– Не знаю. Это от него зависит. Поймёт и покается – может быть, через месяц отпустит или через год.

– А если не покается?

– Сама знаешь, мама. Нет покаяния – нет прощения. Почему он голый ходит?

– Он хочет себя представить юродивым.

– Что это значит?

– Юродивые означает «безумные» или «блаженные». В русском языке это синонимы. В нашей культуре юродивый всегда и всем говорил правду, в том числе и царям. Для каждого русского человека блаженный – это воплощение святости. Когда умирает юродивый, гроб с его телом на кладбище несёт сам царь и хоронят его с почестями, подобающими святому. Настоящий юродивый обычно ходит голый, потому что спаситель наш Иисус Христос нёс свой крест на Голгофу, будучи голым. Для него это символ презрения к тленной плоти, а для всяких проходимцев это символ презрения к людям.

– Я думала, что блаженный означает счастливый.

– Так и есть, счастливый. Кроме того, он ещё и безумный и тот, кто говорит только правду. В России только безумный может безнаказанно обличать человеческие пороки, в том числе и царские.

– Тогда этот тип действительно непохож на юродивого, потому что врёт.

– Он шут гороховый, лицедей, актёр. В старой России таких людей хоронили за оградой кладбища, потому что презирали это ремесло. Ныне времена другие и другая мораль.

Этой же ночью он пришёл к Айек во сне. На нём были надеты чёрные галифе и начищенные до блеска хромовые сапоги, белоснежная хлопчатобумажная рубашка с классическим воротом-стойкой под названием «мандарин», плотно облегающим его шею, а также терракотовый френч с медными пуговицами на накладных карманах. На мизинце был перстень с изумрудом в девять карат. Она его сразу узнала, хотя видела впервые. Это был тот человек, который следил за ней на базаре. Он молча подошёл к Айек вплотную и заглянул в глаза. В его взгляде была любовь и покой.

Утром Айек проснулась абсолютно счастливой, спокойной и уверенной в себе.

В следующее воскресенье после инцидента на базаре Азат решил сам поехать за продуктами в Джаркент, оставив девочек готовить на обед его любимое блюдо – беспармак. Кроме того, Айек напечёт баурсаков. Для этого она ещё с вечера приготовила опарное дрожжевое тесто, которое ждёт своего часа под салфеткой, на подоконнике. Их семья любит баурсаки именно из такого теста. Баурсаки правильно есть горяченькими, поэтому Айек начнёт их печь, как только Азат вернётся из Джаркента. Он вернулся к обеду, и не один. С ним приехала Агафья Алексеевна Пичканова, которую знали как «повивальная Аганя». На базаре она подошла к Азату и спросила, есть ли у него дома маленький ребёнок. Он ответил, что есть взрослая дочь.

– Возьми для своей девочки. – Она открыла коробку из-под обуви, в которой спал маленький котёнок.

– Сама подари, – ответил Азат и пригласил Агафью в гости на обед.

На пороге дома их встретили Дуняша и Айек.

– Меня зовут Аганя, – улыбающаяся Агафья протянула руку Айек.

– Айек, – девочка ответила на рукопожатие.

– Смотри, что я тебе принесла! – Агафья протянула коробку, в которой на твидовой салфетке пищал проголодавшийся двухмесячный котёнок.

– Ой, ты мой маленький, – глаза Айек заблестели. – Спасибо большое! А как его зовут?

– Я не знаю. Ты сама дай ему имя.

– Это мальчик или девочка?

– К сожалению, в этом помёте были только мальчики. Так бывает. Редко, но бывает.

– Его зовут Барсик.

– Хорошо, пусть будет Барсик.

– Откуда он?

– В Джаркенте живёт мудрый кот по имени Агриппа. Однажды он влюбился в дикую камышовую кошку. Обычно брак домашнего кота с дикой камышовой кошкой невозможен. Однако эта кошка не могла отказать нашему Агриппе, и вот у них родился этот котёнок. Он хороший. Ты с ним подружишься, и он будет тебе приносить мышей на завтрак.

– Я согласна!

Все дружно рассмеялись, представляя себе картину, когда кот приносит человеку мышей на завтрак. Кстати сказать, именно так и будет. Айек ещё раз поблагодарила за подарок и отнесла котёнка в свою комнату. Очень скоро между Айек и Барсиком сложатся добрые, доверительные отношения. Эти отношения будут более тесные, чем просто между человеком и животным. Они научатся понимать язык друг друга, будут чувствовать настроение друг друга и даже полюбят друг друга, если это слово приемлемо в отношениях человека и кошки.

Взрослые сообща принялись накрывать стол к воскресному обеду, а Айек встала к печи жарить баурсаки, и по всему было видно, что эта семья приняла к себе бабу Аганю – человека с чистыми помыслами и близкого им по духу. Агафья поведала им историю своей жизни и обстоятельства её появления в Семиречье. Стоя у печи и краем уха слушая эту поучительную историю, Айек размышляла обо всех тех случайностях, которые сопровождали бабу Аганю на протяжении её жизни и которые могли повлиять на её судьбу. Пока Айек было трудно понять принципы работы законов Природы, но очень скоро она узнает, что сначала любому человеку даётся судьба и только потом цепью многочисленных «случайностей» обеспечивается её реализация. Её собственная жизнь будет самым ярким тому подтверждением. А пока Айек готовила родителям и гостье главное казахское лакомство – баурсаки. Она жарила их на подсолнечном масле в казане – традиционным казахским способом, который в Европе получил название «фри».

В доме вкусно пахло беспармаком и жареными баурсаками. Все были в приподнятом настроении, предвкушая воскресный «праздник живота». Вдруг Айек вскрикнула:

– Ах… Мама! – и раздался звук падающего казана. Айек нечаянно выплеснула раскалённое масло из казана себе на ноги.

Инстинктивно прижимая ладоши к обожжённым местам, она кричала от нестерпимой боли. Трое взрослых, подбежавших в девочке, поняли, что именно произошло. Раскалённое масло, попав на голени чуть ниже колен, несколькими струями медленно стекало на ступни, по дороге собирая кожу и оставляя множественные ожоговые пузыри, которые, на глазах соединяясь вместе, образовали огромные волдыри. Два волдыря тут же лопнули, из них вытекла мутная светло-жёлтая жидкость, обнажая ярко-красную кровоточащую поверхность. В этот момент Айек отняла свои руки, прижимающие обожжённые места, и вновь издала душераздирающий крик не только от боли, но и от увиденного. К ладоням несчастной прилипли ошмётки обожжённой кожи, открывая взору белые пятна сварившегося человеческого мяса. Взрослые метались, оказывая первую помощь. На удивление Айек перестала кричать и только отрешённо смотрела на свои изуродованные коричневой коркой ожогового струпа ноги. Словно это не её тело и не её ноги. Это не был болевой шок, это было нечто иное. Создавалось впечатление, что Айек беспристрастно, будто со стороны, наблюдала за всем происходящим с ней и вокруг неё.

Аганя предложила отвезти ребёнка в Джаркент, к знакомому доктору. Всю дорогу, пока Айек везли в город, она не плакала, не стонала и не хотела говорить – просто молчала, уставившись в одну точку. Через два часа они подъехали к дому доктора. Агафья скрылась за калиткой предупредить об их приезде. Через минуту из калитки выбежала красивая молодая женщина:

– Меня зовут Адель, заносите ребёнка в дом.

Азат на руках занёс маленькую Айек в дом и положил на указанную кровать.

– Всё, спасибо. Девочка останется здесь на неделю, не меньше, – безапелляционным тоном сказала Адель. – Не беспокойтесь, всё будет хорошо. Приезжайте за Айек в следующий понедельник к полудню. Всего доброго, до свидания.

– Спасибо, доктор, – пролепетал большой и сильный мужчина, подчинившись красивой женщине, и вышел.

– Ну что, дружок, будем знакомиться. Меня зовут тётя Адель. А тебя зовут Айек и тебе десять лет, верно? – Айек кивнула в знак согласия. – Сейчас мы будем тебя лечить. Не волнуйся, это не больно. Для начала давай снимем твой никаб.

«Сейчас она испугается моего лица, – с тревогой подумала Айек, – ведь я ведьма».

– Ты хорошая, умная девочка, никакая не ведьма. Просто ты непохожа на других людей и судьба у тебя другая, – вслух сказала Адель.

«Она прочла мои мысли, – мелькнуло в голове Айек. – Она умеет читать мысли!»

Адель вслух заметила:

– Это не так трудно, если ты знаешь, как это делать. Однако многие люди, то есть почти все, не умеют читать мысли других. Вернее, они когда-то умели, но потом забыли. Люди научились сосуществовать друг с другом с помощью письма, голоса или жеста и считают, что этого им достаточно. Как говорит Аганя: «Лень родилась вперёд них». Ну что, я готова, давай начнём лечение. Я буду ставить тебе эти иглы, – она показала специальные иглы для иглотерапии, – боль уйдёт, и твоя повреждённая кожа на ногах быстро начнёт восстанавливаться. Этому китайскому методу лечения тысячи лет. Миллионы людей вылечились от различных заболеваний, и ты вылечишься, даже не сомневайся. Ты мне веришь?

– Верю, – ответила счастливая Айек, у которой прошла боль под первыми поставленными иглами.

Адель ставила многочисленные иглы, и чтобы немного развлечь больную, она рассказывала о том, как попала в Семиречье из Петрограда – прежней столицы России. Здесь она вышла замуж и пять лет назад родила сына Аль-Бари. В этом доме они живут вдвоём с сыном. Её муж погиб на охоте. В соседнем доме находится Джаркентская библиотека и там же живёт библиотекарь – её друг и учитель. Его зовут Касымхан Чанышев.

В этот момент в комнату вошёл человек. На нём были надеты чёрные галифе и начищенные до блеска хромовые сапоги, белоснежная хлопчатобумажная рубашка с классическим воротом-стойкой под названием «мандарин», плотно облегающим его шею, а также терракотовый френч с медными пуговицами на накладных карманах. На мизинце был перстень с изумрудом в девять карат. Она его сразу узнала, и её сердечко затрепетало от радости. Он подошёл вплотную и поцеловал Айек в лоб точно так же, как это делал её любимый отец.

– Всё будет хорошо, детка, – бархатным голосом сказал Чанышев. Потом он отвёл Адель в сторонку и тихо спросил:

– Ожог второй степени?

– Думаю, да.

– Кожу контролируют лёгкие.

– Да. Я поставила на Великий инь – меридиан лёгких. – И она показала Чанышеву иглы, торчащие в теле пациентки от большого пальца левой руки и идущие вдоль её верхней части.

– Правильно, молодец. Сколько всего ты поставила игл?

– Пятьдесят. Жидкость начала выходить. – Она показала на жидкость, выходящую из-под игл, поставленных в повреждённые участки кожи.

– Поставь ещё сто пятьдесят. Девочка очень сильная, выдержит.

– Я тоже уверена, что она справится. Когда её внесли в дом, я обратила внимание на то, как она реагировала на мурлыканье Агриппы. Кот «комментировал» происходящее, и Айек явно понимала то, что он «говорил».