Текст книги "Победители получают всё: уловки элит, (не) меняющие мир"

Также они могли слышать от уважаемых ими мыслителей, что новые рыночно ориентированные способы изменения мира к лучшему являются не просто дополнением к уже существовавшим, а что они предпочтительнее. Например, профессор психологии школы бизнеса при Нью-Йоркском университете и популярный TED-лектор Джонатан Хайдт в 1980-х годах был студентом левых взглядов, обучавшимся в Йельском университете. Однако с тех пор он стал выступать против идей перекройки баланса сил для изменения мира, в которые верил в бытность свою студентом. Свои новые взгляды он доходчиво сформулировал в интервью с радиоведущей Кристой Типпетт:

«Люди нашего возраста выросли с идеей о том, что гражданская вовлеченность подразумевает активное участие. Для того чтобы мы могли заставить правительство исправить проблемы с гражданскими правами или что-то подобное. Главное – заставить правительство сделать что-то. За то время, когда росло молодое поколение, оно никаких действий со стороны правительства не видело. Кроме периодической приостановки деятельности с последующим ее возобновлением. Поэтому целью их активизма не будет заставить правительство что-то сделать. Они будут пробовать разработать какое-нибудь приложение и все в таком духе. Пытаться решить проблему независимо от государства. И это сработает».

Одно то, что исследователю вроде Хайдта может прийти в голову сравнить разработку приложения с движением за гражданские права, красноречиво описывает интеллектуальную атмосферу, в которой существуют сомневающиеся выпускники, близких Коэн по духу. Возможно, работа в коммерческой компании вовсе и не будет опустошать душу. Подобные размышления подкрепляли и активные обсуждения, ведущиеся среди людей вроде Коэн. Они размышляли о всевозможных «социальных» вещах: социальных инновациях, социальном бизнесе, социальных компаниях, социальном инвестировании. И действительно, в течение последнего семестра обучения Коэн в Джорджтаунском университете в нем открыли Центр социальных воздействий и инноваций имени супругов Бик. Его целью было продвижение становившегося все более популярным рыночно ориентированного подхода к изменению мира. А именно над ним Коэн и размышляла в то время. Деятельность же Центра подчеркивала манящие стороны и возможные сложности, связанные с таким подходом.

Центр был основан на деньги Альберто и Ольги Марии Бик, пожертвовавших $10 000 000 на его открытие. Пара сколотила большую часть своего состояния на своем добывающем бизнесе, развернутом в Южной Америке. Богатые спонсоры наподобие этих двоих всегда были финансово заинтересованы в том, чтобы мир изменялся в сторону отсутствия таких вещей, как налогообложение, перераспределение, трудовое законодательство и законодательное регулирование добывающей отрасли. А Джорджтаунский университет, как и прочие университеты, был лишь рад помочь им с этим. Сонал Ша, исполнительный директор Центра, являлась обладателем идеального резюме для этой позиции: бывший сотрудник корпорации Google, банка Goldman Sachs и Белого дома при президенте США Бараке Обаме, где она основала Управление по вопросам социальных инноваций и гражданского участия. На веб-сайте этого Управления значилось, что оно «основано на простой идее: мы не можем обеспечить долгосрочности изменений, создавая новые программы, спускаемые сверху из Вашингтона». Удивительное заявление от либерального правительства. Однако вовсе даже и не редкое в эпоху доминирования рыночного мышления. Оно стало еще одним выражением приемлемой для богатых и влиятельных людей теории прогресса.

Позднее Ша развила мысль в эссе, где интеллектуальные и денежные истоки отражали растущую роль решения общественных проблем при помощи частного сектора. Ша написала его совместно с управляющим консалтинговой компании Monitor Deloitte по имени Джитинжером Коли. Эссе было опубликовано в составе серии авторских статей, спонсированной Deloitte[8]8
  Компания, управляющая Monitor Deloitte и рядом других дочерних предприятий.


[Закрыть], некоммерческим фондом Skoll Foundation и журналом Forbes. В эссе авторы утверждают, что новая манера менять мир через инициативы частного сектора предпочтительнее старомодного, демократического способа. Под частным сектором в эссе понимаются компании вроде вышеупомянутых.

«Во времена ныне минувшей эпохи правительство несло единоличную ответственность за решение крупнейших проблем национального масштаба. Речь идет обо всем, начиная от системы автодорог федерального значения и заканчивая социальными программами в рамках “Нового курса” президента США Рузвельта. Однако проблемы современного мира куда сложнее и характеризуются большей взаимосвязанностью, нежели в прошлом. Одному действующему лицу их не решить, как и не подобрать для них единого решения. Именно поэтому у правительства есть шанс привлечь действующих лиц от “экономики воздействия”. Всех, начиная от НКО до частного бизнеса».

Забавно было наблюдать за тем, что правительство США – возможно, наиболее могущественное образование в истории человечества – низводят до статуса «всего лишь одного из действующих лиц», к тому же еще и не готового к решению современных проблем. Люди подобных взглядов считают, что постройка системы автодорог федерального значения и реализация программ «Нового курса» – легкие задачи. А вот современные проблемы государству не по зубам. А следовательно, их решением следует заняться совместно и богатым спонсорам, и НКО, и правительству. А вот о чем в эссе не было ни слова, так это о том, что такой подход делает из богачей лидеров в вопросах решения общественных проблем. Следовательно, им дана возможность саботировать решения, угрожающие их интересам. Предположим, чей-то способ решения масштабных проблем требует доступа к вашим деньгам и дает им руководящую роль в рамках некой инициативы. Такие люди могут быть не заинтересованы в решениях, подразумевающих введение налога на наследство или разделение компаний. Ведь они могли получить состояние, из которого теперь и выделяют деньги на другие цели, благодаря как раз таким вот компаниям.

Существуют и другие, не столь очевидные способы захвата влияния, проистекающие из стремления частного сектора изменить мир к лучшему. Например, промоматериалы Центра имени супругов Бик демонстрируют, что присущие предпринимателям речевые обороты закрепились в сфере социальных изменений. Они вытеснили старые, ассоциирующиеся с силой, справедливостью и правами. Центр декларирует своей целью «взращивать инновации и предоставлять уникальный набор навыков». Он «вдохновляет международных лидеров встать за штурвал масштабных социальных изменений». Также центр предоставляет инструменты для того, чтобы «направлять связанные с капиталом, данными, технологиями и политикой силы на улучшение уровня жизни». Авторы пресс-релиза, содержащего упомянутые промоматериалы, обещают следующее: «Через наш Центр студенты научатся проектировать, организовывать и привлекать средства на карьерную деятельность, связанную с социальным воздействием. Они получат возможность познакомиться с международными лидерами, которые помогут им с вынашиванием новых идей по открытию малого бизнеса и НКО». О возможности решать общественные проблемы через общественные инициативы в этом пресс-релизе едва упомянули. Таким способам изменения мира, как внесение поправок к законам, судопроизводство, гражданские объединения и обращение к правительству по наболевшим вопросам, уделили внимание минимально. Вместо этого университет обещал сфокусироваться на «духе предпринимательства» в качестве решения для «одних из самых насущных мировых проблем».

В тот год Коэн получила предложение о работе от консалтинговой компании McKinsey. Неудивительно, что предстоявший выбор казался ей скучным и циничным. Неудивительно и то, что Коэн восприняла предложение в качестве приглашения стать частью нового подхода к помощи людям. Коэн также участвовала в программе под названием Capstone. Одна из встреч ее участников является прекрасным примером того, что Коэн была не единственной, кто так смотрел на открывающиеся перед ней перспективы. Эта программа объединяет малые группы студентов последнего курса бакалавриата для обсуждения предвыпускных проблем и планов на будущее. При этом им оказывают помощь профессора. В конце марта проходило девятое по счету собрание группы Коэн. Организатор встречи заранее разослал материал для чтения, на основе которого предполагалось начать обсуждение. Среди этих материалов была статья из студенческого новостного журнала The Georgetown Voice. Журнал был основан в 1969 году бывшими редакторами газеты The Hoya, не согласными с ее нерешительностью в освещении вопросов войны во Вьетнаме. В той статье ставился вопрос, которым Коэн и сама задавалась в то время: «Почему многие выпускники Джорджтаунского университета устраиваются на работу в банковской и консалтинговой сферах?».

В статье приводились удивительные цифры – более 40 % нашедших постоянную работу выпускников Джорджтаунского университета за 2012 год стали работать в консалтинге или финансах. Автор сделал наблюдение о том, что подобная тенденция «противоречива в университете, столь кичащемся своими иезуитскими ценностями». Он объяснил это охотой до больших зарплат, обремененностью многих студентов кредитами и «культурой, в которой финансовые услуги и консалтинг считаются престижными». «Во многих сферах, интересных моим знакомым, на деле нет должностей начального уровня, для которых бы не требовалось нескольких лет опыта в коммерческом секторе», – поделился один из проинтервьюированных журналом студентов. В других же сферах складывалось впечатление, что там впитали до мозга костей рассказываемые консалтинговыми и финансовыми компаниями сказки о том, что последние являются «стартовой точкой». В тот день Коэн и ее однокурсники обсуждали эту статью. Их рассуждения резонировали с ее собственными переживаниями относительно того, какое решение принять в отношении консалтинговой компании McKinsey. По ее просьбе срок для принятия решения увеличили в пять раз. Только после этого она наконец смогла принять решение выйти на работу в McKinsey.

Коэн была одновременно обескуражена и поражена ужасом от того, что ей открылось. Она была крайне впечатлена профессиональным уровнем ее коллег. «Помню, во время профориентации меня окружали ухоженные, четко выражающие свои мысли и высокоэффективные люди. Я не была уверена, на своем ли месте оказалась. Действительно ли я смогу работать бок о бок с этими людьми? Я была обескуражена статностью моих коллег», – делится Коэн. Также она вскоре стала волноваться из-за большого количества переработок и того факта, что большинство проектов представляли собой обыкновенную корпоративную канитель, не имеющую ничего общего со спасением мира. На ее взгляд, ей обещали «доступ к проблемам, с которыми обыкновенные люди не столкнутся на протяжении еще нескольких десятилетий. За счет этого доступа вам представится возможность изменить жизни ваших клиентов в лучшую сторону». Однако большинство проектов, с которыми она сталкивалась, представляли собой обыкновенные корпоративно-консультационные задачи – вроде снижение затрат на разработки стратегии выхода на новый рынок. «По большей части я занималась простой реализацией довольно рутинных задач», – говорит Коэн.

Работа оказалась куда скучнее того, что обещали рекрутеры. А вот трудоголизм коллег оказался выдающимся. Они трудились так, будто решали те самые неотложные задачи, работу над которыми им обещали. Только вот задачи были совсем иные. Ее коллеги составляли Excel-таблицы за ужином. Это поразило Коэн до глубины души – ведь она выросла в семье, где за звонок во время любого приема пищи вас бы обязательно отчитали. За время пятиминутной поездки от гостиницы до офиса заказчика ее коллеги пытались обсудить по телефону те или иные рабочие дела, пытаясь повысить свою продуктивность буквально на каждом шагу. «Вот как работа в этой компании выглядит изнутри на самом деле. Это какое-то безумие, и оно является корпоративной культурой для McKinsey. Рано или поздно и вы становитесь таким же», – признается Коэн.

Она начала сомневаться в правильности принятого решения. Стоит ли ей пойти обучаться на раввина? Ведь люди, которые хорошо ее знали, советовали ей поступить именно так. Однако идея того, что работа в частном секторе является дорожкой к работе на общественное благо, была крайне заманчивой. Коэн убедила себя, что подобный опыт будет полезной прелюдией и к религиозной работе. А если ей не удастся стать раввином, то опыт работы в консалтинговой компании McKinsey станет ее запасным планом. Также она считала, что для раввина не будет лишним иметь репутацию человека, который поработал в компании вроде McKinsey. «Мне кажется, мы судим друг о друге на основании крайне, крайне ограниченного количества информации. Что решения, бренды и символы безусловно говорят о чем-то», – говорит она.

* * *

Выйдя на работу в консалтинговую компанию McKinsey, Коэн стала частью Рыночного мира. Рыночный мир – это господствующая элита, определяемая сосуществующими императивами «преуспевать» и «помогать другим», изменять мир к лучшему и одновременно богатеть за счет своего изначального статус-кво. Она состоит из просвещенных предпринимателей и их пособников в благотворительной и правительственной сферах, академическом мире и аналитических центрах. У нее есть собственные мыслители, которых эта элита называет лидерами мнений. Есть свои язык и даже территория – включая находящийся в постоянном движении архипелаг конференций, на которых ее ценности укрепляются, распространяются и реализуются. Рыночный мир – это сеть и сообщество, а также культура и образ мышления.

Эта элита верит и продвигает идею о том, что социальных изменений следует добиваться преимущественно рыночно ориентированными способами, а также в инициативном порядке склонными к тому индивидами. А вовсе не через общественную деятельность, законодательство и реформирование системы, частью которых являемся все мы. Эта элита верит, что за социальными изменениями надо следить победителям в капиталистических играх, а также их сторонникам. И что к их потребностям не следует относиться с антагонизмом. Ведь те, кто больше прочих извлекает выгоду из своего статуса, должны играть ведущую роль в реформировании этого самого статуса.

В первые недели работы в консалтинговой компании McKinsey Коэн еще предстояло увидеть, что на самом деле представляет собой Рыночный мир. Конечно, она испытывала дискомфорт от своих рабочих обязанностей. Однако, как и многие другие способные молодые люди в наши дни, Коэн убеждала себя: она погружается в мир коммерции для того, чтобы освоить необходимые для помощи забытые инструменты. Часто молодые люди продолжают убеждать себя в этом на протяжении многих месяцев и даже лет. «Я наконец-то научилась структурировать, декомпозировать и решать бизнес-проблемы. Теперь я могу использовать полученные навыки для решения любой проблемы на свое усмотрение», – делится Коэн своими мыслями в тот период.

Но через какое-то время к ней начало приходить понимание того, что и здесь все не совсем так, как ей обещали. Пока она не попала в мир коммерции, ее впечатляли заявления о том, что прошедшие школу бизнеса люди получают некий неосязаемый навык мышления, необходимый для помощи людям. Оказавшись же внутри этого мира, Коэн кое-что осознала. Да, полученный ей навык определенного типа мышления очень кстати, когда надо помочь компании по продаже автомобильных покрышек срезать издержки. Или при необходимости помочь производителю солнечных панелей выбрать перспективный рынок для выхода на международную арену. Но вот говорить, что подобный образ мышления способен помочь в решении проблем в любой сфере, – некорректно. В бухгалтерском учете, здравоохранении, образовании, шпионаже и мореплавании имеется свой собственный инструментарий. Однако ни один из присущих этим отраслям подходов не продвигался в качестве решения практически любых проблем.

Коэн начала переживать. Может ли быть так, что идея бизнес-подготовки в качестве первого шага на пути к изменению мира – всего лишь уловка рекрутера? Хитрость, которую легче проглотить из-за напускных благих намерений Рыночного мира? Какова ценность методов решения проблем, на обучение которым она подписалась? Выполняя работу для заказчиков McKinsey, Коэн параллельно представляла, какое решение было бы правильным, на ее взгляд. Без использования инструментария, предоставленного ей работодателем. «Абсолютно линейный процесс размышления о том, как работать над тем или иным проектом, крайне редко давал правильные ответы. Практически никогда. Очень часто этот способ, которым консалтинговая компания McKinsey славилась, использовался просто для передачи ответа, а не его поиска», – делится она. Для поиска ответа достаточно было интеллекта и здравого смысла. Уже постфактум команда McKinsey представляла его в нужном свете – чтобы он выглядел согласно корпоративной концепции компании. «Мы просто подгоняли ответ под существующий шаблон», – делится Коэн.

Она стала удивляться тому, насколько жадны до этих методов находящиеся вне частного сектора отрасли. Ведь, на ее взгляд, преподаваемый ей инструментарий имел в себе неотъемлемые проблемы. В современном мире во многих отраслях не хватает уверенности в собственных методологиях. От этого их представители зачастую отчаянно стараются привнести свойственный частному сектору образ мышления в свою деятельность. Вера в то, что бизнес является универсальным способом достижения прогресса, помощи людям и изменения мира, крайне сильна. Даже Белый дом, имеющий возможность выбирать лучших из лучших в стране, стал зависим от навыков консультантов и финансистов в принятии решений о том, как управлять США. И эта тенденция продолжала набирать обороты как под Республиканцами, так и под Демократами. В 2009 году журнал The Economist объявил, что «настал черед консалтинговой компании McKinsey примерить на себя роль дяди Сэма. Ведь президент США Обама может отдать предпочтение выходцам из этой компании так же, как предыдущий президент отдал предпочтение представителям банка Goldman Sachs».

Можно утверждать, что ровно те же люди, которых привлекали для консультирования правительства по вопросам общественного блага, были повинны во многих из наиболее насущных общественных проблем. Консультанты и финансисты – ключевые протагонисты истории о том, как небольшая группа представителей элит захватила большинство плодов инновации, добытых за целое поколение. Финансовый сектор извлекал все больше и больше выгоды из экономики США в ущерб не только потребителям и трудящимся, но и самому себе. Все больше и больше финансовых ресурсов США так или иначе связывалось с Уолл-стрит. При этом они не превращались в новые инвестиции и не приводили к повышению зарплат трудящихся.

Тем временем консультанты совершили революцию в корпоративной продуктивности. Они научили корпорации оптимизировать все и вся. Это помогло сделать цепочки эффективнее, а прибыли – менее волатильными. Само собой, подобная оптимизация сделала компании менее благоприятным местом для трудящихся. Ведь они столкнулись с такими отрицательными сторонами корпоративного прогресса, как сокращения, офшоринг, динамическое планирование и автоматизация. Все эти вещи стали частью причин, по которым зарплаты трудящихся стагнировали в то же самое время, когда прибыли и продуктивность деятельности компаний росла. По словам Коэн, ее коллег эти факты редко смущали. «Мы, конечно, виноваты в этих проблемах. Но зато мы умеем решать проблемы. И созданные нами проблемы – это всего лишь еще один набор проблем, который нам предстоит решить», – описывает Коэн превалирующее отношение среди сотрудников McKinsey.

А вот Коэн начала терять веру в силу подобных решений. У нее в голове даже закрепилась опасная идея о том, что ее на самом деле никто не собирался готовить к изменению мира к лучшему. Она стала задумываться над тем, куда двигаться дальше.

Тем временем заканчивался второй президентский срок Барака Обамы, в свое время после выпуска из университета также набившего руку, занимаясь общественной деятельностью в Чикаго. Согласно современным обычаям, вскоре ему предстояло заняться открытием какого-нибудь фонда или библиотеки. Обама принял решение о том, что главным его приоритетом будет возобновление общественной жизни. Он часто заявлял о том, что корпорации и богачи обрели слишком большое влияние в США. Что обыкновенным людям многого не хватает. Обама решил сосредоточиться на том, чтобы сделать демократию более жизненно необходимой. И тем не менее он решил обратиться за советом к консалтинговой компании McKinsey, как и многие другие радетели за изменение мира.

Коэн попросили присоединиться к команде, занимающейся этим проектом. Она начала работать над вопросом того, что следует сделать Обаме, чтобы вдохнуть энтузиазм в граждан США. «То, что Обама обратился к консультантам McKinsey для анализа этой проблемы, одновременно ослабило и усилило мои сомнения», – делится Коэн. Если глубоко уважаемый ею президент США выбрал консультантов McKinsey для размышления над подобной задачей – может, это неспроста? С другой же стороны, она подозревала, что Обама поддался влиянию тех же заблуждений, что и она сама. «Почему он не обратился с этим вопросом к какой-нибудь группе, занимающейся общественной деятельностью?» – задавалась вопросом Коэн. Проект Обамы не столько придал ей надежды, сколько дал передышку. Казалось, что он лишь помогает миру бизнеса увеличить свое влияние на социальные изменения. Ее терзали сомнения. С одной стороны, ей было не по себе от того, что этот заказ получила McKinsey. С другой – она была крайней рада работать над этой задачей.

Коэн и ее коллег-консультантов можно было воспринимать как капиталистов, озаботившихся социальными изменениями в объеме, превышающем их собственные интересы. Но можно было и задаться вопросом – вкладывали ли представители элит что-то от себя или просто захватывали контроль над изменением мира? Может ли во втором случае быть так, что богачи справятся с задачей реанимации демократии лучше кого-то другого? Такое возможно, но маловероятно. Ведь кто бы ни отвечал за лечение, делать он это будет по-своему – ставя диагноз на свое усмотрение, выписывая лекарства на свой вкус и давая собственный прогноз течения болезни. Чтобы решить проблему, надо, чтобы это было чем-то личным. Для этого надо обрести право решать, что к проблеме не относится и как проблему решать не надо. Например, проблема человеческих потребностей решалась очень по-разному при феодализме, республиканском правлении с учетом мнения мужчин – собственников имущества и демократии со всеобщими избирательными правами.

В том, чтобы ставить во главе решения социальных проблем частные консалтинговые компании, кроется риск. И самая большая его часть состоит в том, что подобные компании могут отодвинуть на задний план определенные фундаментальные вопросы власти в обществе. Человек из Рыночного мира, решающий те или иные задачи, обычно не пытается найти нарушителей и виновных. По словам Коэн, она вместе с коллегами-консультантами зачастую была склонна к тому, чтобы игнорировать или преуменьшать переживания людей, выпавших из демократического процесса принятия решений. Однако причиной такой склонности не был злой умысел – подобных целей никто не ставил. Виной тому была живущая у них в головах модель мира. На мир можно смотреть как на инженерную задачу, этакую приборную панель с различными индикаторами и переключателями, которую можно «оптимально» настроить. Но тогда вам не всегда удается услышать голос населения, смотрящего на мир иначе и видящего вокруг себя людей и системы, оберегающие принадлежащее населению от него же самого. Людей и системы, которые призваны не пропускать никого нового.

Со временем Коэн решила покинуть консалтинговую компанию McKinsey и перешла в штат «Фонда Обамы». Но до тех пор она оставалась сотрудником консалтинговой компании, а следовательно, ей приходилось пытаться соблюсти баланс в деле корпоративного подхода к изменению мира. Ожидалось, что они вдохнут новую жизнь в демократию и сделают ее более эффективной с точки зрения обычного человека. Однако при этом им не следовало бросать слишком большой вызов прочим победителям. От них требовалось увеличить веру населения в общественные институты. Но в то же время им не следовало чрезмерно изучать вопрос того, почему же именно главам тех самых общественных институтов не было доверия.

Коэн в идее стать раввином привлекали различные перспективы. Одна из них – возможность уйти от компромиссов, свойственных идеологии «преуспевать за счет помощи другим». «Я бы с радостью жила вне логики и мира рынка», – делится она. Однако было бы враньем говорить, что ей не нравились престиж и образ жизни, которые она имела. Кроме того, она лелеяла надежду добиться масштабных изменений. В ее непреходящем интересе к религиозному образованию проглядывала надежда, что один тип веры спасет ее от другого. Она надеялась на спасение от веры в рынок, которую она не столько выбрала, сколько поддалась ей.

И в сегодняшнем мире этой вере привержены многие приличные и думающие люди. Многие из них заперты в идее, обозреть которую целиком им не дано. Они верят, что изменяют мир. Однако на деле может оказаться, что они всего лишь защищают систему, стоящую у истоков проблем, которые подобные люди жаждут решить. И они тихо задаются вопросом: есть ли иной путь? Есть ли для них место на этом пути?