Текст книги "Победители получают всё: уловки элит, (не) меняющие мир"

Судья Чен сравнил влияние Uber с властью стражника в центре паноптикума, которых Фуко рассматривает в своем известном труде «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы» (Discipline and Punish: The Birth of the Prison, 1975). Паноптикум – идея круглой тюрьмы, которую придумал философ XVIII века по имени Иеремия Бентам. Идея эта состояла в том, чтобы дать возможность одному единственному охраннику обозревать большое количество заключенных из центра здания. Суть заключалась не в том, что охранник мог обозреть всех одновременно, а в том, что заключенные не знали, кто именно под наблюдением в тот или иной момент. Фуко проанализировал природу и принципы власти охранника в паноптикуме. А судья Чен увидел аналогию с поведением Uber. Он процитировал произведение: «Состояние сознаваемой и постоянной видимости, которая обеспечивает автоматическое функционирование власти»[23]23
  В переводе В. Наумова.


[Закрыть].

Судья Чен подводил к тому, что различные способы компании Uber наблюдать, отслеживать, контролировать и давать обратную связь о работе своих водителей был равнозначен «функционированию власти». И не важно, что привычные атрибуты власти (владение активами и контроль за рабочим временем сотрудников) в данном случае отсутствовали. Условия труда водителей не совпадали с условиями труда заводских рабочих, но и независимыми подрядчиками, способными поступать по своему усмотрению, они не являлись. Они могли быть уволены за незначительное несоблюдение правил. Это – признак наличия власти.

То, что наиболее влиятельный центр сосредоточения власти нашей эпохи имеет привычку отрицать наличие у него власти, может вызвать беспокойство. Ведь тогда его представители могут продвигать такое видение изменения мира, которое по факту ничего не меняет, зато помогает им набивать карманы. Однако такой подход не полностью циничен. Отрасль высоких технологий давно настаивает на том, что создаваемым ей инструментам по природе своей свойственно уравнивать. Что они помогут сократить разрыв между разными сильными мира сего и обыкновенными людьми. В середине 1990-х годов сеть Интернет начала становиться частью повседневной жизни. Тогда Билл Гейтс предсказал, что технологии помогут уравнять нежелавший уравниваться мир.

«Мы все созданы равными в виртуальном мире. И мы можем использовать это равенство для исправления некоторых социальных проблем, которые обществу еще только предстоит решить в мире реальном. Сеть Интернет не разрушит барьеры предрассудков или неравенства, но даст мощный толчок в их устранении».

Невозможно преувеличить то, насколько влиятельным подобное убеждение стало в Рыночном мире, особенно в Кремниевой долине. Мир может быть жесток и несправедлив, но стоит обронить в него семена технологии, как начнут расти побеги равенства. Если бы только у всех девочек в Афганистане был смартфон… Если бы в каждом классе – подключение к сети Интернет… Если бы все офицеры полиции носили нательные видеорегистраторы… Марк Цукерберг и Присцилла Чан пообещали подключить к сети Интернет «неподключенных» в рамках своей филантропической деятельности. Ведь сеть Интернет «предоставляет образование тем, у кого нет школы поблизости. Информацию о том, как избегать болезней и растить здоровых детей, если поблизости нет докторов. Финансовые услуги – если поблизости нет банков. Доступ к вакансиям и возможностям – если человек живет в условиях плохой экономической ситуации. Некоторые представители Кремниевой долины стали без умолку говорить об уравнивающих свойствах технологий. «Благодаря онлайн-площадке Airbnb теперь любой владелец дома или квартиры может сдать комнату в аренду. Таким образом снижается имущественное расслоение», – говорит венчурный капиталист Марк Андриссен. Андриссен верит, что инвесторы вроде него ничем не отличаются от участников движения «Захвати Уолл-стрит» – просто у них дома попросторней и дела идут получше.

Сети являются большей частью того, что составляет основу этой новой силы. Сети одновременно смещают баланс влияния к «краям» и засасывают его в «ядро». Эту идею сформулировал влиятельный в этом вопросе журналист, по имени Джошуа Купер Рамо, ставший протеже Генри Киссинджера. Зовут его Джошуа Купер Рамо. Несколько лет назад он заинтересовался тем, как новые разновидности влияния опрокидывают старые законы стратегии и геополитики. Он облек свое исследование сетей и интервью с их владельцами в книгу под названием «Седьмое чувство» (The Seventh Sense, 2017).

В ней он приходит к выводу, что эта новая разновидность влияния определяется значительной концентрацией и внушительной распределенностью. Ее нельзя описать простыми концепциями вроде «или/или». Власть и влияние могу сконцентрироваться даже больше, чем во времена феодализма, но при этом быть распределены больше, чем при самых ярких примерах демократичности.

Рамо утверждает, что компании и корпорации вроде Uber, Airbnb, Facebook[24]24
  Признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ.


[Закрыть] и Google одновременно и радикально демократичны, и опасно олигархичны. Социальная сеть Facebook^* эмансипирует сидящих в подвалах Алжира людей, давая им возможность писать что угодно и быть услышанными по всему миру. Онлайн-площадка Airbnb позволяет любому сдавать свое жилье в аренду. Технологическая компания Uber позволяет людям с финансовыми затруднениями загрузить приложение и без особых хлопот начать зарабатывать деньги. Эти платформы смещают баланс влияния к «краям» – влияния, некогда доступного только СМИ, гостиничным сетям и профсоюзам таксистов.

Однако сети также склонны и к крайней концентрированности. Не очень-то весело, если половина одноклассников в старшей школе сидит в другой социальной сети. Поэтому социальная сеть Facebook[25]25
  Признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ.


[Закрыть] де-факто становится монополией. Основополагающий принцип теории сетей заключается в том, что чем больше сеть – тем больше выгоды она может получить от каждого нового соединения. Таким образом, сети – тот редкий зверь, что становится здоровее, выносливее и быстрее по мере увеличения контактов, «жиреет» на них.

Одновременная концентрация и распределение влияния имеет реальные последствия на распределение социального влияния. «Технократам нравится представлять свою отрасль бурлящим морем дестабилизации, в котором каждый победитель уязвим перед неожиданными атаками новых, пока еще неизвестных врагов. При этом отрасль высоких технологий отличается куда большей концентрацией влияния, нежели другие. Примеры тому – корпорации вроде Amazon, Apple, Facebook, Google и Microsoft, контролирующие большинство происходящих в мире вещей», – пишет Фарад Манжу, один из сотрудников газеты The New York Times. Манжу называет их «Ужасающей пятеркой» и считает, что они становятся крупнее, все больше укрепляют позиции в своих отраслях, становятся все могущественнее в новых отраслях и все лучше защищают себя от неприятных сюрпризов из-за конкуренции со стороны новых компаний.

Технологии порождают подобных корпоративных Голиафов из-за концентрирующего давления сетей, о котором пишет Рамо. Эти игроки создали определенные основополагающие сети, которые часто называют «платформами». В итоге у новичков нет иного выбора, кроме как создавать что-то новое на основании уже существующих сетей. «Этих платформ невозможно избежать. Можно отказаться от использования одной или двух, но вместе они образуют золоченую сеть, обволакивающую экономику», – пишет Манжу.

Несмотря на то что социальная сеть Facebook[26]26
  Признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ.


[Закрыть] называет себя «сообществом», она единолично изменила определение слова «друг» для значительной части человечества. И сделала это исходя из своих бизнес-интересов. Корпорация Google может иметь доступ к информации обо всем, что вы ищете и покупаете. Обо всех непристойных шутках, которые вы когда-либо отправляли кому-то текстом. Обо всем, что вы говорите у себя дома «в присутствии» ее кухонного помощника. Обо всех ваших движениях, сделанных перед ее камерой видеонаблюдения. Онлайн-площадка Airbnb хвастает 1,3 миллиона постояльцев, останавливающихся в их объектах накануне Нового года. Из-за того что подобные технологии поглотили мир, относительно небольшое количество людей теперь владеет инфраструктурой, на основе которой происходит все большее и большее количество обсуждений, инициатив, покупок, продаж, чтения, написания, обучения, лечения и торговли. И при этом подобные люди делают публичные заявления, в которых заверяют, что борются с правящими кругами.

Давид Хейнемейер Ханссон – сооснователь расположенной в штате Колорадо компании-разработчика ПО под названием Basecamp. Это успешная, но скромная компания. Она так и осталась относительно небольшой, избежав притяжения Кремниевой долины и соблазна попытаться поглотить весь мир. «Часть проблемы состоит в том, что в современном мире никто не желает останавливаться лишь на том, чтобы внести свою лепту. Нет, они хотят владеть всем на свете. Им недостаточно присутствовать на том или ином рынке – им обязательно необходимо захватить его. Недостаточно предоставлять услуги клиентам – необходимо обязательно захватить их», – пишет он.

Мачей Сигуавски – основатель стартапа Pinboard. Он стал известен в Кремниевой долине и за ее пределами после выступления, в котором сравнил венчурных капиталистов с наделенными землей лордами феодальной Англии и главными планировщиками в Польше, откуда он сам родом:

«Нечто в калифорнийской модели капитализма вызывает большие опасения.

Инвестирование превратилось в претенциозное занятие наших современных дворян и чем-то напоминает владение земельным наделом в Англии былых времен. Оно стало признаком принадлежности к определенному социальному классу. Социально приемлемое времяпрепровождение для богатых технократов. Благородные инвесторы решают, какие идеи достойны развития. Поэтому презентующие идеи люди подстраиваются под слушателей.

Компании, которые появляются вследствие этого процесса, уже не озабочены вопросами прибыли или хотя бы выручки. Вместо этого на передний план выходит оценка их стоимости. То есть сумма, которую они убедили вложить в себя, убедив инвесторов, что именно столько стоит компания.

В этом процессе очень много “хотелок” и витания в облаках. И это начинает раздражать даже представителей технократической элиты.

В Польше, откуда я родом, у нас тоже были такие люди. Только называли мы их не венчурными капиталистами, а главными планировщиками. Они тоже отвечали за распределение значительных средств, им не принадлежащих.

Они тоже искренне верили в то, что изменяют мир к лучшему. И находили те же оправдания на вопросы о том, почему жизнь рядового поляка не имела ничего общего с восхитительным миром, который вот-вот должен бы стать реальностью».

За время смены целого поколения в США боролись то с одной проблемой, то с другой. Все эти проблемы можно обвинять в разрушении политического уклада и исчезновении источников заработка населения. Условия социального договора в США перестали выполняться. Условия жизни работников стали более неопределенными, их мобильность снизилась. Все это – сложные для решения и важные проблемы. Новые, появившиеся в это время победители запросто могли принять участие в заключении нового социального договора для текущей эпохи. Нового видения экономического благосостояния обыкновенных людей в глобализованном и цифровизованном мире. Однако, как мы можем видеть, новые победители лишь усугубили ситуацию борьбой с профсоюзами и гарантиями прав работников, которые еще оставались, а также стремлением изменить все большую и большую часть общества под потребности вечно движущегося рынка труда, на котором работники сражаются за миллионы сдельных вакансий, предлагая один меньше другого за выполнение работы. «В любой отрасли, где все еще существуют профсоюзы, запасена потенциальная энергия, которую могут выпустить стартапы», – написал Пол Грэм в социальной сети Twitter.

Все эти победители Рыночного мира могли помочь с разросшейся до неуправляемых масштабов проблемой неравенства в США. Если бы они просто обратили внимание на свои же местные сообщества, то поняли бы, что необходимо сделать. А вот то, как они всеми силами пытаются уйти от уплаты налогов, противоречит их заявлениям о желании изменить мир к лучшему. Даже тогда, когда они уходят от уплаты налогов законными способами. Отвлечение общественного внимания от проблем вроде офшоринга лишь усугубляет крупные проблемы. И тут не помогает внимание сторонников Рыночного мира к нишевым проблемам.

Продолжительность жизни снижалась в различных крупных группах населения США. Тем временем победители, добившиеся успеха, могли бы протянуть руку помощи: они могли бы проявить интерес к системе здравоохранения США – развитой страны, где странно наблюдать подобный феномен, – или они могли бы обратить внимание на проблему смертности в развивающихся странах от причин, которые можно было бы легко устранить. О себе самих подобные люди в этом контексте могли и вовсе не переживать – ведь в силу своих невероятных преимуществ они склонны жить крайней долго. «Мне кажется, что со стороны богатых людей довольно эгоцентрично финансировать способы продления собственной жизни в то время, как в мире по-прежнему существуют малярия и туберкулез», – сказал Билл Гейтс однажды.

* * *

Пожалуй, спикером, которого меньше всего можно было ожидать увидеть на конференции Summit at Sea, оказался Эдвард Сноуден. Это американский изобличитель, немало попортивший кровь Агентству национальной безопасности США. Физически он находился в России, а на судне выступал по видео. Интервьюировал его Крис Сакка, крайне успешный венчурный капиталист (социальная сеть Instagram[27]27
  Признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ.


[Закрыть], краудфандинговая платформа Kickstarter, социальная сеть Twitter, технологическая компания Uber). На сцену поднялся один из основателей конференция Summit at Sea и сказал: «Нам необходимы люди, говорящие правду. Лидеры мнений вроде Криса Сакки». Два говорящих правду человека по цене одного.

Поднявшись на сцену, Сакка похвалил конференцию Summit at Sea за то, что она является «платформой для предпринимателей» и «за справедливость». Говорил он так, будто две эти вещи были едины. Затем он провел интервью со Сноуденом, который выдал уже ставшую стандартной для его амплуа изобличителя речь. Но в какой-то момент ведущий трансляцию из Москвы Сноуден заговорил о том, что заставило биться быстрее сердца всех любителей славы из Кремниевой долины. Самый известный изобличитель в мире заговорил о построении новых средств коммуникации. Они должны были превзойти технологию шифрования и стать абсолютно неотслеживаемыми – даже сам факт беседы между двумя людьми нельзя было бы установить. Он говорил о «токенизации идентичности» – предоставлении людям возможности принимать участие в онлайн-сообществах нашей эпохи. При этом им бы не пришлось беспокоиться о том, что кто-то сможет находить их между платформами, узнавать о каждой прочитанной ими книге, о каждом социальном движении, в котором они принимали участие, обо всех их друзьях.

«Подумайте о движении за гражданские права, о происходившем на протяжении истории социальном прогрессе, еще со времен эпохи Возрождения, со времен, когда люди размышляли над еретическими идеями вроде той, что мир на самом деле не плоский. Просто разговоры об этом, само то, что кто-то бросал вызов устоявшимся правилам и структуре законодательства, являлось правонарушением. Если в любой момент существует возможность зафиксировать, как кто-то начинает предаваться еретическим мыслям или нарушает незначительнейший закон, а затем остановить такого человека и наказать его, то никогда бы не появиться на свет стартапу вроде Uber. Более того, социальный прогресс всего человечества остановится. Ведь у людей больше не будет возможности бросать вызов господствующим идеологическим установкам, не будучи при этом моментально вычисленными и заключенными. Не будет возможности достичь критической массы, которая смогла бы привести к изменениям», – сказал Сноуден.

Возможно, Сноуден специально проявил вежливость по отношению к состоящей из предпринимателей аудитории и упомянул стартапы в части про свое более широкое видение понятия «ереси». Однако это не оставило никаких шансов на то, что его идея будет услышана так, как он хотел ее донести. Из-за его слов Сакка и многие другие воспримут его революционную идею лишь в контексте инвестирования.

«Знаете, моя работа заключается в том, что я инвестирую в основателей. Я слушаю вас, и вот что я скажу: я вижу перед собой основателя. Вы говорили о том, что необходимо создать. Планируете ли вы сами заняться этим? Вполне возможно, что здесь найдутся инвесторы, которые вложаться в эту идею», – сказал Сакка, глядя на огромный экран.

Сноуден не ожидал такого поворота. Только что он говорил о ереси, правде и свободе. И вот уже его спрашивают о том, не собирается ли он основать стартап. Сбитый с толку Сноуден постарался вежливо дать понять Сакке, что говорил о другом: «У меня и правда есть несколько проектов, находящихся в активной стадии. Однако мой подход несколько отличается от многих из тех, кому необходимы инвестиции венчурных капиталов. Мне не нравится продвигать что-то. Мне не нравится говорить, что я работаю над тем-то, что решит такую-то конкретную проблему. Я предпочитаю просто довести проект до конца с минимальными возможными тратами. И чтобы обо мне судили на основании результатов. Если он функционирует и расширяется – отлично. Однако я не ориентируюсь на работу в коммерческой плоскости. “Давайте подождем и посмотрим, что из этого выйдет”. Так бы я сформулировал свой подход», – ответил он.

Ответ Сноудена – вежливое отвержение образа жизни Рыночного мира. Перед собравшимися выступал человек, которому не нравилось продвигать себя, который не гнался за деньгами, который на самом деле боролся с системой и который был готов проиграть ради победы высшего блага.

На конференции Summit at Sea Сноуден призвал «создать в мире одно место, где можно было бы экспериментировать в безопасности». Для него это было серьезной идеей, потенциально подразумевающей вопрос жизни и смерти. Предприниматели, подражая настоящим ренегатам, имели обыкновение призывать к похожему. Однако в их случае речь шла не столько о том, чтобы бросить вызов сильным мира сего, сколько о том, чтобы увеличить и защитить свое влияние.

Предприниматель и инвестор Питер Тиль призвал к созданию плавучих океанических сообществ, удаленных от руки закона. Поговаривают, что сооснователь корпорации Google Ларри Пейдж сказал, что «будучи технократами, мы должны обладать безопасными местами, где могли бы опробовать новые идеи и изучать их влияние на общество». Инвестор в отрасль высоких технологий Баладжи Сринивасан призывает победителей цифровой революции отделиться от неблагодарного мира луддитов и нытиков. «Направление, в котором Кремниевой долине следует двигаться, – это построение общества, в которое можно вступить, находящееся за пределами США и управляемое технологией», – говорит он, подразумевая использование инструментов вроде тех, о которых мечтает Сноуден.

Во всех этих подходах есть общее зерно – фантазия о том, чтобы жить без контроля со стороны государства. Эти богатые и влиятельные мужчины занимаются тем, что писатель Кевин Рус называет «анархическим чирлидингом», призванным поддерживать кропотливо созданный образ бунтующих против властей мятежников. Из-за призывов к земле без правил и заигрывания с анархическим чирлидингом может показаться, что эти люди от лица всего человечества стремятся к новому свободному миру. Но множество мыслителей предупреждало нас о том, что влиятельные люди обычно крупно выигрывают на создании мира с нуля без правил.

Одним из таких мыслителей является писатель-феминистка Джо Фриман, которая в своем эссе 1972 года под названием «Тирания бесструктурности» (The Tyranny of Structurelessness) заметила следующее: когда группы людей действуют на основании размытых и анархических принципов, то бесструктурность «превращается в прикрытие для сильных и везучих, помогающее установить гегемонию над остальными».

Истоки идеи Фриман можно найти в эпохе Просвещения у Томаса Гоббса. Гоббс тоже верил, что бесструктурность переоценена, особенно для слабых мира сего. Могущественный Левиафан[28]28
  Сочинение «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», 1651.


[Закрыть], идею которого он продвигал, часто интерпретируется как условное обозначение монархии или авторитаризма. Однако на самом деле Гоббс не предлагал выбирать между наличием власти и свободой. Он предлагал выбирать между властью одного вида и другого. У власти всегда находится кто-то. И весь вопрос в том, кто именно. В мире без Левиафана (то есть сильного государства, способного издавать и правоприменять общие для всех законы) людьми будут править тысячи местных мини-Левиафанов. Это будут феодальные лорды, на чьей земле люди будут трудиться и от которых им будет нечем защититься. Их правителями будут могущественные, взбалмошные и неподотчетные принцы.

Гоббс сформулировал такое видение власти, при котором у всех имеется официальная юридическая вовлеченность. Власть, которая принадлежит всем в обществе и которая превосходит местные власти. Он верил, что при такой власти возможна большая свобода, нежели при отсутствии власти вообще. Что людям вовсе не радостно, а наоборот крайне сложно существовать там, где нет власти, способной держать их в благоговейном страхе. Что в мире без правил ничто нельзя будет назвать несправедливым. Там не будет места понятиям правильного и неправильного, справедливого и несправедливого. Что там, где нет общей власти, нет и закона. А где нет закона, там нет и справедливости. А основными добродетелями в таком мире будут сила и обман.

Называющие себя бунтарями предприниматели на самом деле стремятся отменить одно из самых важных достижений эпохи Просвещения – возникновение единых правил, одинаково применимых ко всем членам общества. Они освободили людей от локальных особенностей своих деревень, церквей и земель. Кажется, что такие представители элит хотят жить в мире, где правил более не существует. А всем управляют предприниматели посредством рынка. Такой подход предсказывает возвращение частных поместий, где «граф» социальной сети Facebook[29]29
  Признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ.


[Закрыть] или «лорд» корпорации Google смогут принимать грандиозные решения о судьбе человечества, не обремененные демократическими процессами. В таком мире они смогут отрицать свою власть над крепостными за счет использования языка общности и любви, общественных движений и обоюдной выгоды. Они будут продолжать говорить об изменении мира к лучшему. Однако многие обыкновенные люди не без причины будут ощущать, что негативные стороны окружающего мира не претерпевают изменений.

Вовсе не обязательно, чтобы прогресс в нашу эпоху происходил с концентрацией влияния в руках небольшого количества людей, с риторикой о том, что сильные мира сего борются за интересы обыкновенных людей. Существуют люди, задумывающиеся о других, более честных способах сделать мир лучше. Люди, мыслящие свободно, не обремененные требованиями Рыночного мира о том, что прогресс обязан идти по правилам победителей и в их интересах. Однако очень непросто соревноваться за ресурсы с Рыночным миром с учетом влияния, который тот может использовать.

Через несколько месяцев после описанной конференции Summit at Sea в филиале института имени Гете в Нью-Йорке прошло мероприятие, предлагающее сильно отличающееся видение цифровой эпохи. Речь идет о встрече зарождающегося общественного движения под названием «платформенный кооперативизм». На нем обсуждали улучшение мира без идеи обоюдной выгоды, при которой сильные мира должны получать выгоду от любых изменений. Платформенный кооперативизм – движение, стремящееся воплотить в жизнь апроприированную Кремниевой долиной идею «онлайн-экономики нового типа». Вот что это общественное движение пишет в одной из своих цифровых брошюр:

«Несмотря на все чудеса сети Интернет, в ней господствуют экономические модели монополизма, экстракции и наблюдения. Обыкновенные пользователи почти не имеют контроля над своими персональными данными. Цифровые рабочие места оказываются во всех сферах жизни работников. Онлайн-платформы зачастую эксплуатируют и усиливают существующие в обществе проблемы неравенства, при этом могут без зазрения совести обещать всех уровнять. Могут ли формы владения и управления сетью Интернет выглядеть иначе?»

Подобные разговоры уже больше похожи на то, что имело бы отношение к настоящим, осязаемым изменениям мира к лучшему, а не просто на упражнения в риторике. В Рыночном мире с такими идеями встречаешься нечасто, а ведь в них нет ничего неочевидного. Иногда создатели некой технологии заботятся лишь о своих интересах. Иногда филантропия и предпринимательство считаются невзаимосвязанными сущностями. Провокационные идеи платформенного кооперативизма не задумывались настолько провокационными – ведь причина известна. Идея заключается в том, что не только победители Рыночного мира, но и обыкновенные люди должны иметь право голоса в развитии технологий. Что они могут развиваться не одним-единственным способом. Что некоторые способы развития лучше других приспособлены для того, чтобы инновации приносили плоды прогресса большинству людей.

От выступавших на этом мероприятии спикеров можно было услышать такие идеи, на которые было наложено право вето в Рыночном мире. Идея о том, что существуют влияние и привилегии. Идея о том, что у некоторых слоев общества они были во все эпохи, а другие – нет. Идея о том, что за влиянием и привилегиями нужен глаз да глаз. Идея о том, что прогресс не неотвратим. Идея о том, что история представляет собой не линию, а колесо. Идея о том, что порой новые поразительные инструменты использовались во зло. Идея о том, что появление некоего решения не всегда приводит к искоренению решаемых им проблем повсеместно. Идея о том, что люди склонны эксплуатировать друг друга вне зависимости от того, сколь альтруистичными кажутся они сами и их идеи. Что вы равны в гражданских правах с некоторыми влиятельными людьми и что они не являются представителями ваших интересов.

В своих речах присутствующие не ограничивались идеей обоюдной выгоды. Они обсуждали эксплуатацию, злоупотребление влиянием и солидарность. Обсуждали проблемы. Они не ограничивались претенциозным консенсусом Рыночного мира. Присутствующие были вовсе не утопистами, а циниками. Они критиковали, а не продвигали. Они знали, какие явления на самом деле вовсе не новы. Спикеры не отличались присущей Рыночному миру элегантностью. Их презентации также не были элегантны. Ни у кого не было петличных микрофонов. Никто не расхаживал по сцене подобно льву в саванне. В выступлениях практически отсутствовали шутки. Люди просто говорили о проблемах, которые бы им хотелось решить. По сравнению с конференцией Summit at Sea и прочими форумами Рыночного мира это мероприятие было очень демократичным.

Требор Шольц подошел к трибуне и пояснил, почему несколькими годами ранее он написал короткое эссе об идее, которую решил назвать платформенным кооперативизмом. Он наблюдал за тем, как Кремниевая долина переделывает мир, а в особенности за тем, что она творит с экономикой совместного потребления. И Шольц стал прозревать: увидел горстку компаний, обильно зарабатывающих на посредничестве между пассажирами и водителями, покупателями мебели Ikea и сборщиками, владельцами недвижимости и арендаторами.

Шольц считает, что нет ничего удивительного в том, что эти компании стали успешными именно тогда, когда это произошло. Невероятный крах мировой финансовой системы оставил миллионы людей без жилья, работы и медицинской страховки. По мере распространения последствий этого краха многие из пострадавших оказались в рядах нового класса прислуги США. Неопределенность, в которой жили низшие классы и которая даже через несколько лет после краха экономики не подавала признаков улучшения, стала источником рынка услуг для богачей. А также для перекладывания богатств во все меньшее количество рук. Технологии, которые согласно обещаниям Кремниевой долины должны были уравнять разные слои общества и эмансипировать людей, наоборот увеличили социальный разрыв между различными классами общества США.

Шольц считает, что этого можно было избежать. Технологии не являются сами по себе феодальными или демократичными. Как говорит Рамо, им свойственно и то, и другое. А то, что из двух возобладает, зависит от ценностей эпохи и того, за что люди решат бороться. Мы живем в эпоху, в которую невероятно легко создавать платформы вроде Uber или Airbnb – легко в исторической перспективе. И тем не менее ими обычно владеют небольшие группы инвесторов вроде Шервина Пишевара и Криса Сакки. Функционируют они на коммерческих основах и используются с целью выкачать как можно больше из работников, платя им наименьшую возможную зарплату. Шольц задался вопросом: почему же тогда работники и клиенты не могут создать свои платформы, если создать их столь просто?

Шольц начал изучать разные примеры со всего света, чтобы узнать опыт различных людей, попытавшихся создать свои платформы. Небольшие попытки воплотить подобные инициативы можно было найти везде, например, такие проекты, как Fairmondo, Loconomics и Members Media, и многие другие. Однако дело было не только в этих компаниях. «Я не заинтересован просто в приложении. Не заинтересован просто в технологии. Я заинтересован в изменении подхода. Нынешний подход сосредоточен на экстракционной экономике, но перестраивается в направлении мутуализма и кооперативизма», – считает Шольц. Это что-то редкое – идея изменения мира без корыстной подоплеки.

Во время выступлений Шольца постоянно спрашивали о том, откуда у платформ, разработанных на демократических началах, шанс одолеть влиятельные корпоративные платформы. «Как нам масштабироваться? Как расширить массовый охват?» – спрашивали у Шольца.

«Мы и есть массы», – напоминал им Шольц.

Он уступил сцену людям, работающим над различными аспектами платформенного кооперативизма. Брендан Мартин – основатель кооперативного финансового учреждения Working World, работающего в Аргентине, Никарагуа и США. Он стремился создать «неэкстракционную финансовую модель». Он сказал аудитории, что представленные платформенным кооперативизмом проблемы – часть очень старого свойственного людям явления:

«Борьба за платформы – как за кооперативные, так и за находящиеся в частной собственности небольших групп, – всю историю можно свести к этой борьбе. Классовая борьба может вестись, чтобы определить владельца платформ: будем ли это все мы или небольшая горстка людей. Такие платформы имеют общественное значение, а владеет ими горстка людей, которая может вытягивать из пользователей любую заблагорассудившуюся им оплату. Или же подобные платформы могут находиться во всеобщем пользовании и приносить всеобщую пользу. Технологии – лишь новый предлог для этой старой борьбы».

Кто владеет тем, чем вынуждены пользоваться все? Это древний вопрос, который стал краеугольным в нашу эпоху. Смотря на новые платформы, Мартин видит взаимосвязь с «платформами» предыдущих эпох: зернохранилищами, золотом, землей. На протяжении всей истории человечества революционные движения требовали отмены долгов и перераспределения ресурса. «И сегодня мы можем добиться изменений, при которых будут отменены долги и перераспределены платформы», – говорит Мартин.