Текст книги "Салфур: Тайны Запретного Леса"

– От того, как хорошо ты справишься с моим заданием, зависит твоя жизнь и жизни твоих друзей. Тебе придется приходить в мой шатер с каждым закатом в течение пяти суток и стать усладой для моих ушей. Если откажешься, казню всех твоих товарищей сразу же на загляденье гражданам Топи. Если оплошаешь и не придешь хоть в один из пяти вечеров, буду убивать по одному человеку за каждый пропущенный визит, – хитро улыбнувшись, ответствовал старец. – Забыл упомянуть вот о чем: сказание должно быть лирическим. Хоть по мне и сложно сказать, но я большой любитель трогательных историй, в которых к тому же есть хоть крупица правды, – закончив с болтовней, он стал набирать в ладонь различную снедь, затем, протянув угощение Брану, сказал: – Договорились?

Бран сглотнул. Хотя Морлей на вид и не казался таким уж пугающим, все же оставался для него жадным и своенравным существом. Это ни на шутку пугало юношу и одновременно влекло своей по-особенному дивной неестественностью.

– Что станет по истечении пяти суток? – спросил юноша, не чураясь тех ягод, что протянул ему старец, и закладывая их сразу за обе щеки.

– Если ты будешь прилежно приходить ко мне, твои друзья будут накормлены свежими фруктами и напоены отборным густым, как кровь, ягодным вином. Через пять дней я отпущу вас на волю, – безропотно сказал старец, давая Брану пищу для размышлений.

Юноша был шокирован открытостью Морлея и тем, как легко ему и ребятам достанется желанная ими воля. Но что-то все же заботило его, заставляло сомневаться в истинности слов старика.

– По рукам, – старательно разжевывая сочную мякоть яблока, ответил Бран. – Вы ведь сдержите свое слово?

– Безусловно, – тихонько шепнул Морлей, кажется, вполне довольный собственной сделкой.

Поговорив с Браном о том, как дети оказались в Топи и где они были до этого момента, старик подозвал своего послушного стражника в просторный шатер и, отдав ему все необходимые распоряжения, поудобнее улегся в широком кресле. Перед ним прислуга поставила подносы с жирными кусками мяса, сочными краснобокими помидорами, горячей, запеченной на углях картошкой и прочими блюдами.

– Начинай сегодня же. Подогрей мое любопытство, мне не терпится погрузиться в красочный, чарующий мир лирических героев, а ждать с этим до завтра очень уж утомительно.

– Если начну сегодня же, то дней останется всего четыре? – откусывая кусочек вяленой говядины, заискивающе спросил Бран.

– А ты хитрец, юноша, но и я не лыком шит, – улыбнувшись, сказал Морлей. – Если ты хочешь сегодня оставить своих товарищей голодными после того, как сам набил бока, то я спорить, конечно, не стану, – он лукаво взглянул на Брана.

– Что ж, вы действительно не простак, – кивнув, заметил Бран, у которого после этих слов и кусок в горло не лез. – Ну, сегодня так сегодня. Только прошу вас, принесите им еды. Несколько дней, проведенных в пути, мы ничего не ели.

– Я уже отдал Сару приказ об этом. Ловко я, верно? – произнес старик, хватаясь от громкого утробного смеха за толстый, висящий над плотно стянутым кожаным ремешком живот.

– И не поспоришь… – полушепотом ответил Бран, понимая, что его попросту сейчас надули. – Тогда я тоже позволю себе немного попировать.

Удивляясь простоте и открытости диалога с хозяином Топи, Бран не мог до конца понять, какие слова старика стоит воспринимать всерьез, а какие нет. Да и вообще, следует ли ему бояться, когда здесь так уютно и на удивление спокойно.

«Конечно, стоит! Это же чудовище!» – поймал себя на вспыхнувшей как пылающий факел мысли юноша. Хоть Морлей и выглядел доброжелательным, все же он так легко, будто это вовсе незначительные вещи, говорил о казни его товарищей. Впечатление, которое старик производил, было весьма двойственным.

Бран, наевшись до отвала, откинулся на мягкие шелковые подушки с пришитыми к ним позолоченными кисточками и лишь сейчас стал задумываться, о чем именно следует рассказать Морлею. Ведь то, что в его народе считали сказкой, было яркой действительностью здесь, в лесу. И вряд ли повелителя Топи возможно удивить троллями, колдуньями и прочими абсолютно реальными в этом удивительно чудовищном мире персонажами.

Проглотив кусок жирной свинины и выпив еще один бокал красного вина, Бран решил пустить все на самотек и положиться на собственный захмелевший от алкоголя разум.

– Сказание о Майе, падшей душе, – начал мальчик и сразу же почувствовал, с какой частотой забилось сердце, но пути назад, к сожалению, уже не было. – Давным-давно в одной из самых крохотных деревень, что расположилась рядом с запретным лесом, жила маленькая чернобровая девчушка по имени Майя. У нее не было ни друзей, ни родных. Она ютилась в унылом сиротском доме, находящемся на окраине этой самой крохотной деревушки. Порой она так скучала от внутреннего одиночества, что садилась за березовый стол и исписывала все тетрадные листки, врученные ей нянечкой для уроков и учебы, волшебными стихами, рассказывающими о великих подвигах, любви, сокровищах и страсти. Это приносило ей некоторое облегчение, потому как выбраться из сиротского дома физически не представлялось возможным. Зато душа ее летала от страницы к странице, из одного сказочного мира в другой.

В один из серых вечеров, когда солнце закатилось за горизонт, Майя отправилась к няне, чтобы выудить новые листки для своей сказочной поэзии, которую она зачитывала себе на ночь шепотом при свете восковых свечей.

Няня Эби, как всегда и случалось, пригрозила Майе, что в следующий раз бумаги ей не видать как своих ушей, если она не станет бережней к ней относиться. Та в ответ лишь коротко кивнула, зная о том, что Эби так ее любит, что обязательно найдет для нее даже в самые сложные времена – а такие, уж поверьте мне, часто выпадают на долю сельских приютов – все, что она только не попросит. Девочка сияла от счастья, когда вприпрыжку направлялась к своей спальне, чтобы поскорее начать сочинять что-нибудь о новых мирах и укутываться в них, как в теплое одеяло, и поскорее скрыться от унылой и мрачной реальности.

Однажды, когда она вновь заглянула к Эби, та обратилась к Майе, сказав, что скоро ей придется покинуть приют и стать частью чьей-то настоящей семьи. Она попросила девочку быть учтивой и покладистой, потому что от этого зависела вся ее дальнейшая жизнь. Но Майя и слушать подобного не желала. Хоть в сиротском доме ей и было весьма грустно, но Эби она любила как собственную мать и противилась тому, чтобы с ней расставаться.

Но, как оказалось, новые приемные родители уже ждали ее за дверью. Несмотря на все ее доводы, брыкания и крики, Эби под руки ввела девочку в светлую залу. Обычно в ней было совершенно пусто, потому как Ардстро, как я уже говорил, крохотная деревушка и брошенных, никому не нужных детей очень редко кто-то усыновляет, – сердечно добавил Бран, понимая, каково это быть сиротой. Затем немного откашлявшись и вновь пригубив вина, продолжил: – Но вернемся Майе. К ее удивлению, на встречу в приют явился лишь высокий светловолосый мужчина с большими усами и густой бородой. Он извинялся за свою жену и ее отсутствие, упомянув о том, что у них есть двое сыновей, и его супруга осталась с ними в их новом доме возле булочной Линчей. Мужчина долго болтал о том, что они приехали издалека и только недавно обустроили свою лачугу. Эби все это время нервно кивала, стараясь привлечь Майю к беседе, но девочка лишь пыхтела и ворчала, показывая мужчине все свое недовольство.

Длинную речь Брана прервало громкое сопение и похрапывание Морлея. Понимая, что хозяин Топи уже давно видит свои первые неясные сны, юноша стал медленно выходить из шатра, так тихо, как только было возможно. У входа в шатер встретил угрюмого Сара, того самого стража, что являлся лидером свиты огромных рептилий.

– Конунг спит? – грубо кинул он Брану.

На что юноша лишь слегка кивнул.

– Давно такого не было, чтоб он так быстро засыпал. Его, как это говорят люди, бессонница мучает.

– Со своей задачей я справился, – полушепотом ответил Бран, уже не обращая внимания на словесные недочеты в речи ящера. – Можете отвести меня к остальным?

Сар ничего не ответил, лишь грубо взял юношу под руку и повел его в темень болотного города, туда, где посреди густых ветвей кривых зеленых ив стояла крепкая деревянная клетка, подобная той, в которой держат диковинных зверей.

– Завтра с закатом снова к Конунгу. Ясно? – грозно произнес ящер, закрывая решетчатую дверцу и вешая на нее железный замок. – Не придешь – смерть!

Проигнорировав последние слова стражника, Бран обернулся к своим товарищам, мирно спящим на сырой холодной земле. И в эту же секунду то ли от усталости, то ли от действия густого красного вина юношу настигло непреодолимо сильное желание выспаться от души. Он улегся на глинистую почву близ Нисы и, закрыв тяжелые веки, поддался безмятежно-туманной дреме.

Глава 9

Золотисто-багряное погожее солнце стало освещать туманную Топь, а бугристые зеленые жабы заквакали в такт причудливым порывистым трелям черновато-бурых длинноногих куликов, важно ступающих по вязким болотным лужицам в поисках добычи. Бран проснулся раньше остальных и стал рассматривать окрестности вокруг деревянной клетки.

Топь, на удивление, была не такой ужасной, какой показалась юноше вчера. С покатых деревянных крыш странных на вид кривых домишек свесили свои махровые лапы жирные пласты оленьего мха, а на заболоченных зеленых от ила тропинках распустила свои темно-зеленые острые лепесточки с сочными алыми ягодами, похожими на крыжовник, болотная клюква. Казалось, что в этом месте время немного замедлило свой ход, давая возможность насладиться единственным моментом.

Взгляд юноши зацепился за прытко выскочившего из-за темной, отсыревшей хижины маленького шустрого лягушонка с желтыми, как осенняя листва, глазами и длинными малахитовыми, как лесная трава, всклокоченными волосами. На загадочном незнакомце красовалась легкая, грубо вырезанная льняная одежка, отдаленно напоминающая обыкновенную человеческую сорочку, и высокая соломенная шляпа, смастеренная довольно умело для существ с тонкими кожистыми перепонками на маленьких скользких лапках. Бран внимательно изучал взглядом диковинное создание, вспоминая, что у других жителей Топи, за исключением разве что стражи и самого Морлея, не водилось одежды как таковой. Так что этот элемент внешности что-то да значил, возможно, принадлежность лягушонка к окружению самого Конунга. Мелкими неуверенными прыжками он довольно быстро добрался до самого туманного заболоченного уголка, как раз до того самого места, где стоял Бран, вцепившись руками в дубовые прутья просторной клетки.

– Я от Конунга Морлея, – протараторил приземистый лягушонок, доставая из-под измятой одежки какие-то таинственные предметы. – Вы ведь сказитель Бран, верно, я полагаю?

Он говорил довольно-таки чисто для странного болотного существа, подобно тому, как говорил и сам правитель Топи, и это было так удивительно, что юноша слегка опешил.

– А что вы свои пустые глазенки вылупили на меня и молчите? Разве у вас, людишек, так полагается? – недовольно проворчал лягушонок, еще больше сузив свои и без того тонкие черные зрачки. – О да, я же забыл о приветствии. Я Каппа, и хоть мне совсем неприятно вести с вами разговор на этом противном языке, – он скривился так, будто разом проглотил целую дольку лимона вместе с кожурой и горькими толстыми семечками, – все же Морлей пожелал этого, а я отказывать не могу. Хотя, знаете ли, была бы моя воля… – без конца тараторил Каппа так, что Бран уже стал путаться в бесконечном потоке слов.

– Подождите-ка, я ничего не понимаю, – полушепотом сказал юноша, стараясь не разбудить кого-нибудь из своих друзей.

– О, да, неудивительно, совсем неудивительно. Поговаривают, что мозг у людей размером с бобовое зернышко. Что ж, полагаю, это действительно так, – с презрением взглянув на сконфузившегося парня, произнес лягушонок. – Я от Мор-ле-я, – по слогам повторил Каппа, продолжая шуршать в своем тонком одеянии в поисках чего-то неопределенного.

– Да это я понял, – хмыкнул Бран, про себя уже недолюбливая сварливого лягушонка. – Что ему от меня нужно? Сейчас рассвет, а он велел приходить к нему с закатом.

Порывшись еще пару секунд, Каппа наконец выудил из своей рубахи листок пожелтевшей бумаги и маленький кусочек уголька.

– Типичные людишки. Никогда не дают договорить до конца, постоянно перебивают. Блеют, как стадо безмозглых овец, – продолжил всплескивать своими скользкими, перепончатыми лапами Каппа. – Единственное, что есть в вас хорошего – воображение. Как начнете выдумывать всякое такое, от чего волосы дыбом встают. Так можно всю жизнь и просидеть, слушая ваши бессмысленные речи. Но Морлею это нравится, а я кто такой, чтобы его в этом упрекать? Всего лишь маленький помощник. Хотя, скажу я вам, мои предки были куда более влиятельными, чем я сейчас. Позор мне, позор на всю мою плешивую голову. Слава Конунгу, я хотя бы не родился отвратительным человечишкой. Боги уберегли.

Безостановочный бубнеж лягушонка стал слегка раздражать Брана, в мыслях он готов был собственными руками придушить эту болтливую бесовщину, жаль только, что юноша находился сейчас в неравном с Каппой положении.

– К закату ты должен нарисовать эту загадочную девушку из сказки. Как же ее звать-то? Совсем позабыл.

– Майя, – сухо ответил Бран, сжимая в руках бумагу и уголек.

– Точно-точно, Марья, – утвердительно кивнув, отозвался Каппа.

Сделав глубокий вдох и стараясь сохранить душевное равновесие, Бран вслух отметил недочет в словах собеседника.

– Не Марья, а Майя. Так будет правильней.

Лягушонок слегка насупился и, скрестив лапки на груди, ответил:

– Фу ты ну ты! Какая мне разница – Марья, Майя… Ты мне лучше не мели тут своим длинным языком, на это у тебя будет время в шатре. Сейчас твое дело рисовать. Морлей хочет увидеть Майю в натуральном виде. Как это сказать по-вашему? Ее портрет.

Бран решил, что не следует вновь поправлять Каппу, до добра это явно не доведет. Покрутив крохотный черный уголек в грязной от мокрой земли ладони, он тихонько сказал:

– Я не умею рисовать… Совсем. Не знаю, почему ваш Конунг всерьез решил, что я на все руки мастер.

Лягушонок так сильно нахмурил свою мордочку, что если бы у него и были брови, они явно находились бы сейчас где-то в районе его плоского зеленого носа. Он понимал, что если Бран все же откажется исполнить просьбу повелителя Топи, то по соломенной шапке получит именно он, Каппа, так как сказителей Морлей обычно и пальцем не трогает.

– Рисуй как умеешь, меня это мало волнует. Но за это, отвратительное дитя, скажу тебе по секрету, повелитель решил тебя щедро вознаградить, – заговорщицки произнес Каппа, прижимая скользкую пупырчатую лапку к толстым губам. – Если принесешь эту рисованную деву к закату, сможешь задать пять любых, интересующих тебя вопросов самому Конунгу Морлею. Поверь мудрому Каппе, такой шанс выпадает раз в тысячу лет, не советовал бы тебе отказываться, – добавил Каппа, продолжая хитро изучать изумленное лицо юноши.

Лягушонок решил, что замечательно все придумал. Ведь перехитрить полоумного человечишку не составляет особого труда, а если тот вздумает проболтаться Морлею о лживых обещаниях Каппы, то он и вовсе может прикинуться дурачком и обвинить юношу в клевете. Кто поверит глупому человеку? Кто поставит его слова выше слов главного помощника Конунга? Уж точно не повелитель Топи.

– Абсолютно любых? – недоверчиво переспросил Бран, вглядываясь в лукавый прищур Каппы.

– Абсолютно, – прошипел лягушонок, подмигнув юноше большим выпученным глазом. – А сейчас мне пора. Все-таки я как-никак – правая рука самого Морлея.

Каппа ускакал вглубь Топи и скрылся в молочной пелене тумана, растекающегося, подобно горной реке, по всему болотному городку. Бран все не мог понять, где лягушонок был вчера вечером, когда его насильно привели к хозяину Топи.

«И что мне теперь делать? – подумал юноша, глядя на данный ему желтый листок. – Я, конечно, могу отказаться, но совсем не хочется упускать возможность узнать про Салфур чуточку больше».

– Бран! – позвала только что очнувшаяся от сна Ниса, вызвав этим в нем короткий испуг. – Ты в порядке! Я уже подумала, что эти ужасные монстры сотворили с тобой что-то… что-то нехорошее, – тихонько добавила она, медленно проводя взглядом от самой его макушки до истоптанных в кровь ног, стараясь найти раны, ушибы или ссадины, нанесенные Брану стражами Топи.

– Я в порядке, – слегка склонив тяжелую голову, ответил Бран.

Его трогал неподдельный трепет подруги, а потому он снова не смог подобрать нужных слов и продолжал смотреть в яркие глаза Нисы, пытаясь разглядеть в них ту самую искорку, которую видел в лесу, когда они вдвоем пытались найти лечебные растения для Арин.

– Вас накормили? Принесли воду? – поинтересовался Бран.

– Да, вчера тот злобный ящер принес нам мясо птицы, вино и воду. Я удивилась этому и сперва решила, что они хотят нас откормить, как коров или свиней, а потом и вовсе съесть, – почесав маленький бледный подбородок, сказала Ниса. – Где ты был все это время? Я уже извелась! Вернее, мы все, – светлые щеки девочки залились краской, а на пухлых побелевших губах появились трещинки.

Ниса не притронулась к пище и питью, переживая за потерянного друга.

– Я говорил с их, скажем так, повелителем. С этим самым Морлеем, про которого все время треплются здешние обитатели, – ответил Бран, присаживаясь на сырую холодную почву рядом с Нисой.

– И что он сказал? О чем был ваш разговор? – участливо произнесла Ниса, придвигаясь ближе к Брану, будто их клетка была настолько мала, что можно было сидеть лишь прислонившись вплотную друг к дружке.

– Он попросил рассказать ему какую-нибудь волшебную историю. Угрожал тем, что, если откажусь, он казнит кого-то из нас на площади центре Топи на потеху мерзким лягушкам. Так что теперь мне придется приходить к нему перед каждым заходом солнца в течение пяти дней и продолжать, как он это сказал, «услаждать его слух».

– Историю? Но зачем? – в недоумении переспросила Ниса, явно шокированная загадочными помыслами их не менее загадочного похитителя. – И что это у тебя в руках? – взглянув на принадлежности для рисования, спросила девочка.

– Честно говоря, я и сам не знаю, зачем, – тяжело выдохнув воздух через покрасневший от холода нос, ответил Бран. – Сказки, как я понимаю, помогают Морлею крепче спать. Тот самый страж, ящер Сар, сказал, что Конунга давно мучает бессонница.

– Сар? Какое нелепое имя, – невольно фыркнула Ниса, скривив миловидное личико. – Ты так и не ответил, откуда у тебя эта странная бумага и кусочек уголька?

Бран пожал плечами, затем перевел взгляд вглубь Топи, будто родившуюся вновь из тени густого тумана.

– Мне нужно нарисовать кое-кого. Персонажа моей истории. Так пожелал сам правитель этого грязного болота.

– Какой-то странный этот Морлей. Совсем чудак, – все еще не понимая по-детски нелепого поведения странного правителя лесного болота, сказала Ниса.

Бран ничего не ответил. Всмотревшись в его лицо, девочка заметила огорчение и внезапно добавила:

– Дай-ка угадаю: ты совершенно не умеешь рисовать, поэтому так насупился.

Бран ничего не ответил, лишь кивнул в подтверждение слов чрезмерно догадливой подруги. Как-бы он того не желал, ничего, кроме травничества и изучения медицины, ему не давалось. Даже эта сказочная история, которую он был вынужден рассказывать Морлею, была придумана не им самим, точнее, она вовсе не была выдумкой.

– Если честно, я совершенно не понимаю, что здесь происходит. И, кажется, никогда не пойму, – слегка улыбнувшись, сказала девочка. – Но если это поможет нашему освобождению из этой болотной дыры, то я могу проявить весь свой скрытый потенциал, – Ниса протянула ладошки к пергаменту, лихо выхватив его из ватных, ослабевших от усталости рук Брана, затем проделала то же самое с кусочком черного уголька.

– Я всегда любила рисовать, поэтому, возможно, смогу тебе помочь в этом деле, – сказала Ниса, согнув в коленях худенькие ножки и положив на них бумагу. – Только обещай, что после сегодняшней встречи с этим полоумным Морлеем, ты обязательно мне все расскажешь.

Бран, удивленный такой неожиданной прытью и инициативностью девочки, порядком оживился.

– Обещаю, ты узнаешь обо всем завтра же к рассвету. Это будет моей благодарностью.

– Вот и славно, – торжественно произнесла Ниса. – А теперь опиши мне этого своего персонажа. Желательно очень подробно.

Юноша стал вспоминать рассказы своей нянюшки Эби о дивной черноволосой сироте и пересказывать свои воспоминания Нисе.

– Это девочка. У нее черные, как вороное крыло, волнистые волосы, широкие брови, тонкие руки, – он продолжал перечислять внешние особенности Майи, пока все его представления об этой чудесной героине не сошли на нет. – Кажется, это все, что я помню.

– Плохой из тебя сочинитель, но этого описания вполне достаточно. Только скажи мне, почему ты не можешь выдумать чего-нибудь еще? Это ведь созданный тобою самим герой, так что совершенно позволительно добавить ему еще каких-то необыкновенных, запоминающихся черт, например, раскосых глаз, смуглой кожи, жемчужных волос или чего-нибудь подобного.

Бран внезапно нахмурился так, словно по-своему занимательная идея девочки не только совершенно не пришлась ему по душе, но и затронула его чувства.

– Не думаю, что это так уж необходимо, – серьезно заявил он. – Ниса, хочу тебе признаться вот в чем. Я совершенно ничего не смыслю в сказках. Более того, вовсе не умею сочинять какие-то немыслимые истории, будь они неладны. Потому мне пришлось рассказывать Морлею о том, что когда-то было реа… – хотел закончить юноша, но язвительный голос Фица, подобно смерчу в пустынной долине, прервал Брана на полуслове.

– О! Так ты еще жив, – надменно бросил только что очнувшийся светловолосый юноша. – Жаль, конечно. Я-то подумал, что нам не придется вновь выслушивать твои нудные речи о растениях и прочей ерунде.

Ниса с силой сжала листок в руках так, что он замялся. Лицо белокурой девочки, подобно обманчивой погоде, враз переменилось. Не скрывая своего гнева, она испепеляла Фица убийственным взглядом, будто хотела своей яростью прожечь в юноше дыру.

– И где ты шатался все то время, пока мы сидели в богом забытой клетке? Небось чай пил со здешними монстрами? Они же тебе почти как семья, такие же странные и неестественные, – сказал Фиц, вставая с земли и лениво потягиваясь, подобно сонному хорьку. – И чего мы молчим? Я все-таки прав?

Парень тщетно старался настроить Нису против Брана – гнев ее неизменно обращался лишь на него самого.

– Ну и ладно, хотите молчать, голубки, милости прошу. Только вот я не позволю вам сидеть тут так близко… так близко, будто вы помолвлены, – последние слова Фиц буквально выговорил по слогам, так ядовито и гадко, что у Брана пробежала по спине стая колких мурашек.

«Почему он так легко позволяет себе манипулировать чувствами Нисы? Разве настоящая влюбленность проявляется так отвратительно?» – недоумевал Бран.

Ниса не сдвинулась ни на йоту. Уткнувшись в желтый листок, она стала рисовать описанный Браном портрет, не обращая внимания на эмоциональные всплески своего нерадивого кузена.

– Приятель, ты будто не с той ноги встал, – медленно протянул Девин, все это время лежащий чуть поодаль остальных, наблюдая всю безрадостную картину целиком, подобно тому, как искушенный зритель наблюдает очередную театральную постановку. – Кажется, ты совсем недавно каялся и не хотел быть таким несносным, а, Фиц? – Девин знал, что нахальный юноша взял с него обещание не болтать об их личном разговоре, но выслушивать очередной лепет избалованного мальчишки ему вовсе не хотелось. – К тому же своими криками ты можешь разбудить Арин, а для нее крепкий сон сейчас очень важен. Хоть она и излечилась от физических увечий, эмоционально до сих пор была подавлена.

Фиц неразборчиво хмыкнул что-то себе под нос, вновь усаживаясь на сырую землю и гневно озираясь по сторонам.

– Бран, действительно, не хочешь нам рассказать, где ты был все это время? – с неподдельным интересом спросил Девин, радуясь тому, что с его помощью неприятная ситуация была в полной мере исчерпана.

Бран рассказал ребятам все, точнее, почти все, что случилось с ним вчера на закате дня: про Морлея с его совершенно странными и чудаковатыми прихотями, про возможную казнь детей и угрозы, высказанные Конунгом так легко, что в них невозможно было усомниться; про портрет Майи и вредного лягушонка Каппу с его преувеличенно важными речами о человеческой глупости и полоумии. Умолчал юноша лишь о том, что касалось сути самой его истории и вопросов, ответы на которые Каппа пообещал ему выведать у Морлея в обмен на рисунок. Этого он не мог рассказать, считал, что сейчас неподходящее время.

– Понятно. То есть, пока мы тут били баклуши, ты, можно сказать, защищал наши жизни? – задал риторический вопрос Девин, скрестив руки на груди. – Спасибо тебе, Бран. Я не знаю, по какой причине жители Топи решили, что у тебя подвешен язык, но раз мы до сих пор живы, значит, они правы.

Фиц лишь слегка хмыкнул, совсем не растроганный благодарственной речью, а Ниса молча продолжала черкать угольком по тонкой измятой бумаге.

За разговорами и трапезой, к обеду принесенной уродливыми ящерами в просторную клетку, дети и не заметили, как утекли светлые полуденные часы. Когда светоч дня сменили вечерние сумерки, Девин, Арин и Фиц улеглись на сырую землю, дабы насладиться мирным сном, и только Ниса с Браном молча сидели друг подле друга, дожидаясь прихода стражей. Спустя несколько минут, девочка не спеша протянула Брану свое творение, нарисованное одним лишь угольком, истертым практически в пыльную труху.

– Держи. Только помни о своем обещании, – сказала Ниса, внимательно вглядываясь в лицо светящегося от счастья Брана. – Удачно вышло?

– Чудесно! – выкрикнул Бран, совершенно пораженный художественной работой, проделанной Нисой за столь короткое время, и немного приосанившись, добавил: – Думаю, именно так она и выглядела, – он тронул пальцами черный портрет Майи.

Нисе на секунду показалось, будто девочка на рисунке походит на Брана. Вернее, будто бы являлась частью его самого. Черные волосы, томный, практически прозрачный взгляд, направленный на смотрящего из-под густых ресниц, и длинная шея. Все внешние черты героини отражали самого юношу. Только глаза у Майи были чернее самой темной тучи, как сказал сам Бран. У него же были совершенно другие – серые, полупрозрачные, как вода в чистом колодце.

– Бран, ты хотел мне что-то рассказать. Откуда в твоей голове возникла эта героиня? – осторожно спросила Ниса, пораженная этим чудным сходством, бросающимся в глаза.

– Я хотел сказать, что Майя… – заговорил юноша, но высокий голос Каппы, появившийся из ниоткуда, резко прервал его.

– Сказитель, тебя уже ждут, – сказал лягушонок, внимательно осматривая Нису с ног до головы. – О, Конунг, люди такие страшненькие. Прямо сказать, не понимаю, как ваш род дожил до нашего времени… – с пренебрежением добавил он.

– Что это за странное существо? Неужели тот самый вредный лягушонок, о котором ты рассказывал? – обратившись к Брану, спросила Ниса, будто не замечая сказанных Каппой грубых слов.

– Попрошу вас не швыряться такими ядовитыми словечками, мисс, – выпалил опешивший лягушонок. – Все же я – правая рука самого Конунга Морлея, и от моего слова может зависеть ваша и без того хрупкая жизнь.

Бран мотнул головой, как бы говоря девочке, что не стоит ввязываться с Каппой в разговор, до добра это точно не доведет. Затем, поднявшись с колен и сжимая в руках портрет, юноша последовал за язвительным лягушонком к шатру правителя Топи через толпы ящероподобных стражей, жирных жаб под кустистыми кронами дремучих ив.

– Сегодня господин Морлей чувствует себя лучше обычного, – коротко изучив Брана оценивающим взглядом, произнес Каппа. – Думаю, в этом есть доля твоей, как это у вас говорится, заслуги.

– Рад слышать, – безучастно ответил Бран, всем своим видом показывая, что до состояния Конунга ему нет никакого дела.

– Портрет готов? – нагло спросил Каппа, открывая одно из полотен у входа в шатер.

– Готов, – сухо ответил Бран. – Надеюсь, вы помните наш уговор?

– О, Конунг! Уговор, какой уговор? – спешно проговорил лягушонок, буквально заталкивая Брана в чудно украшенные покои Морлея, а затем сразу же скрылся из виду за тяжелыми бархатными тентами.

Бран, слегка опешивший от такого поворота событий, вновь плюхнулся к ногам Конунга, уже готовый по выходу из его покоев разорвать Каппу собственными руками.

– Сын мой, наконец-то ты пришел! – радостно воскликнул правитель Топи, немного приосанившись. – Ты принес портрет чудесной Майи?

Каппа не соврал – настроение у Морлея было действительно отличное.

Встав с пола и отряхнув испачканные рваные штанины, Бран учтиво произнес:

– Сэр, то есть, Конунг… Каппа обещал мне кое-что.

Морлей немного помрачнел и, сдвинув густые седые брови над самой переносицей, сказал:

– Ох уж этот Каппа! Давно пора его выпороть как следует! —выкрикнул он, не скрывая неприязни к лягушонку. – И что же он пообещал тебе, дитя мое?

– Он сказал, что взамен на портрет я могу задать вам любые пять вопросов, – храбро проговорил Бран, в душе трепеща от страха и ужаса от осознания того, какая кара может последовать за его словами.

Морлей мог своим повелением казнить всех – его и друзей. Но чувство справедливости и нескрываемая жажда знаний не давали юноше отступиться от своего пути, от данного Каппой слова.

– У нас, то есть у людей, очень серьезно относятся к данным обещаниям, поэтому я не могу отдать вам рисунок, пока договоренность не будет исполнена другой стороной.

Морлей тяжело вздохнул. Казалось, в его сознании яростно боролись два противоречия. Как смеет этот человечишка требовать чего-либо у повелителя самой первозданной Топи? Но обещание есть обещание. Разве Конунг может опуститься в глазах таких низменных существ, как люди?

– Хорошо, если так, – тяжело произнес старец на своем родном языке, с силой теребя янтарную лягушку, важно восседающую в его грубых морщинистых ладонях. – Один день, один вопрос.

Бран выдохнул. Казалось, тучи, сгустившиеся над его головой, отступили, и он мог с легкостью вручить работу Нисы Конунгу, не переживая о том, что обещание останется неисполненным.

– Вот, держите, – Бран протянул портрет Морлею и отошел в сторону, будучи практически уверенным в том, что эта художественная работа понравится Конунгу. Но все же с чем черт не шутит?

Конунг внимательно всмотрелся в рисунок своими белесыми маленькими глазками. Он молчал. Молчал так долго, что Брану стало не по себе. В сознании юноша прокручивал самые прискорбные исходы этой ситуации, не находя в них для себя никакого спасения.