Текст книги "Вензель императора"

Часть вторая
Судьбоносная встреча

Глава первая
ВОЗВРАЩЕНИЕ

Прошли годы. Жизнь Российской империи текла своим чередом. Давно утихли волнения, связанные с неожиданной кончиной императора Александра I и трагическими обстоятельствами вступления на престол его младшего брата – Николая I. Спустя пятнадцать лет восстание 14 декабря 1825 года многим в России казалось нелепым недоразумением, ужасной ошибкой, которая не может, не должна больше повториться. И только немногие догадывались, что семя, брошенное декабристами, не погибло, а попало на плодотворную почву и уже начало приносить первые плоды…

В один из знойных августовских дней 1840 года по пыльной дороге среди бескрайних золотых степей мчался экипаж. Кучер мерно щелкал хлыстом, усталые лошади, судорожно глотая горячий воздух, скакали во весь опор. В экипаже сидели два молодых человека лет двадцати пяти. Оба статные, безупречно одетые по последней моде, они оживленно что-то обсуждали, иногда незлобно подтрунивая друг над другом. Так беседуют лишь близкие, родные люди, которые по воле обстоятельств не виделись много лет.

– Ты не представляешь себе, что это за люди! – в осхищенно восклицал темноволосый господин с горящими черными глазами. – Прекрасные! Благородные! Всю жизнь свою они посвятили служению Отечеству! Я так горд, что могу назвать себя одним из них!

Он взволнованно размахивает руками, но собеседник, голубоглазый светловолосый господин с небольшой русой бородкой, не разделял его восторгов:

– Но они не раз компрометировали себя в глазах государя! Зачем тебе это нужно, Петр? Ты – без пяти минут врач, вот и посвяти свою жизнь служению тем, кто действительно нуждается в твоей помощи!

– Ты не понимаешь! – кипятился Петр. – Мне этого мало! Скольких я смогу вылечить за свою жизнь? От силы несколько тысяч человек, а то и меньше. Мы же боремся за счастье всей страны, за счастье всего нашего народа!

– Каким же образом вы надеетесь устроить это счастье? Путем переворота? Революции? Разве ты не помнишь, что случилось с декабристами? Чем все это для них закончилось? Да и зачем нужно разрушать устои, складывавшиеся веками?

– Может, ты и рабство считаешь таким устоем, которое необходимо сохранить? Я совсем не узнаю тебя, Павел! Служба под началом Григория Никандровича тебе явно не на пользу! Ты стал мыслить как ретроград! – в озмущался Петр.

– Называй это как хочешь, только я убежден, что насильственная смена власти не принесет счастья нашему народу. А про крепостное право могу сказать тебе определенно – государь Николай Павлович твердо намерен вести процесс против рабства. Это его собственные слова.

– Намерен вести процесс! – передразнил его Петр. – А что на деле? Народ по-прежнему изнемогает в кандалах!

– Как ты не понимаешь, главное препятствие к освобождению крестьян – это упрямое сопротивление помещиков, а вовсе не каприз государя! – возразил Павел. – Не так-то просто найти компромисс, чтобы, как говорится, и волки были сыты, и овцы целы. Но государь нашел выход: уже близка к завершению реформа Киселева1717
  Павел Дмитриевич Киселев (1788–1872) – граф, русский государственный деятель, последовательный сторонник отмены крепостного права. Первый министр государственных имуществ (1837–1856), реформировавший быт государственных крестьян (1837–1841).


[Закрыть] в отношении государственных крестьян. Доля же помещичьих крепостных неуклонно сокращается, следовательно, вскоре станет возможным отмена крепостного права и без согласия помещиков!

– Может быть, когда-нибудь! – фыркнул Петр. – А народ продолжает страдать! Чего только стоит рекрутская повинность! Разве не бесчеловечно делать двадцатипятилетним срок солдатской службы?! А телесные наказания? А жестокости исправников, выбивающих подушные сборы чуть не пытками? А всеобщее взяточничество? А продажность судов? Только декабристы имели смелость выступить против всего этого! Но их жестоко покарали: кого повесили, кого сослали на каторгу в Сибирь, но больше всех досталось Батенькову, который даже не был на Сенатской площади четырнадцатого декабря! Его заключили в одиночную камеру Пет ропавловской крепости без права переписки и общения даже с караульными! Он сидит в этом каменном ящике уже пятнадцать лет! Герцен1818
  Александр Иванович Герцен (1812–1870) – русский политический деятель, публицист, писатель, философ.


[Закрыть] говорит, что Николай лично мстит ему за то, что тот в случае успеха имел виды быть регентом при малолетнем наследнике. И это, по-твоему, милость?! А посмотри на Европу! Вот с кого надо брать пример! У нас же все общество делится лишь на властителей и рабов. И к последним относятся не только крепостные крестьяне! Цензура свирепствует, ссекая на корню всякую добрую мысль! Попробуй-ка сказать в обществе, что думаешь в действительности! А Третье отделение с его неусыпным контролем, шпионажем и доносительством? Ах, прости, я совсем забыл, что ты именно там служишь! – съязвил Петр.

– Я служу во второй экспедиции Третьего отделения и мои обязанности не имеют никакого отношения ни к цензуре, ни к шпионажу, – спокойно ответил Павел. – А насчет беспощадности цензуры… Разве ты не смотрел «Ревизора» Гоголя? Уже пятый год на сцене ставится эта пьеса, высмеивающая наших чиновников, и каждый раз с премьерным успехом. И ее почему-то не запрещают! А между прочим, многие недовольны тем, что ее пропустила цензура.

– Ну, наверное, это произошло случайно! – раздраженно передернул плечами Петр.

– А если я тебе скажу, что цензурный комитет в свое время запретил этот спектакль, и если бы не личное вмешательство императора, мы б его никогда не увидели?

– Николай глуп! Он просто не понял, кого на самом деле высмеивает Гоголь!

– Это не так. Я был тогда в театре и видел реакцию императора. Он от души хохотал, а по окончании спектакля сказал: «Ну и пьеса! Всем досталось, а мне более всех!» Что ты на это скажешь?

Но молодой Никольский уже не слушал собеседника.

– Да, славно Николай Васильевич изобразил наших чиновников, ничего не скажешь! – процедил Петр. – Будто с Григория Никандровича срисованы! А дядюшка тоже хорош! Словно в воду глядел, выпрашивая тогда, пятнадцать лет назад, местечко в канцелярии его величества! Кто бы мог подумать, что при Николае вся власть сосредоточится именно там! Теперь Полонский – важный человек, на дружеской ноге с самим Бенкендорфом1919
  Александр Христофорович Бенкендорф (1782–1844) – граф, русский государственный деятель, военачальник, генерал от кавалерии; шеф жандармов и одновременно Главный начальник Третьего отделения Собственной Е. И. В. канцелярии (1826–1844).


[Закрыть]! Не понимаю только одного – как ты, Павел, с твоим проницательным умом и благородным сердцем можешь служить в этой насквозь фальшивой и гнилой системе! Ты же всегда мечтал о военной службе. Неужто все из-за Катерины Григорьевны?

– Ты же знаешь, – вздохнул Павел. – Григорий Никандрович никогда бы не отдал за меня Катю, если бы я был военным.

– Но он и сейчас, видимо, не торопится, – заметил Петр. – Сколько вы помолвлены? Года два уже?

– Около того.

– Скажи, она, наверное, очень красива? Кузина и в детстве была мила…

– О, она расцвела подобно нежной розе на утренней заре! – восторженно перебил его Павел. – А главное, у нее такая добрая, отзывчивая душа!

– Да ты, братец, смотрю я, поэт! – со смехом заметил Петр. – Ну, не обижайся, я искренне желаю вам счастья. Подумать только! Долгие годы разлуки совсем не охладили твой пыл, и ты все так же трепетно любишь эту девушку! Полагаю, Катенька тебе отвечает взаимностью?

– Да! И как только ее отец позволит, мы обвенчаемся!

– Так почему же дядюшка еще медлит? Ты окончил университет, давно служишь под его началом, сам оплачиваешь свои счета, в отличие от меня. У тебя свой дом в центре Петербурга, доставшийся от отца…

– Григорий Никандрович обещал, что после отпуска мы назначим дату свадьбы, – произнес Павел. – Смотри, уже подъезжаем!

Петр выглянул в окно. Перед ним на возвышении раскинулся небольшой город, окруженный с трех сторон бирюзовым морем.

– Таганрог! – прошептал он. – Сколько лет я не был здесь!

– Да, ты даже не приехал на похороны Марьи Алексеевны в прошлом году, – между прочим заметил Павел.

– Я же писал и тебе, и отцу, что был очень занят, – с раздражением в голосе ответил Петр. – Я тогда только познакомился с Герценом и Огаревым2020
  Николай Платонович Огарев (1813–1877) – русский поэт, публицист, революционер, ближайший друг А. И. Герцена.


[Закрыть], только-только начал входить в их круг и участвовать в собраниях.

– И это было важнее, чем похороны матери и непомнящий себя от горя отец?!

– Да! Ведь мы боремся за счастье народа, а это важнее всего! Ради возможности увидеть свое Отечество свободным, благоустроенным и счастливым, я готов принести в жертву самые священные обязанности, счастье не только свое, но и всего моего семейства! Разве ты не помнишь слова Спасителя: «Кто не оставит матери, сестер, имений ради Меня (а я разумею под этим свой долг), тот недостоин Меня»2121
  Ср.: Мф. 10, 37; 19, 29.


[Закрыть]? – отрезал Петр.

– Да это просто фанатизм какой-то! – в озмутился Павел. – Если бы были живы мои родные отец и мать…

– А вот и наш дом! – перебил его Петр.

– Тпру! Стойте, залетные! – послышался крик извозчика.

Экипаж остановился у крыльца такого знакомого и родного желтенького домика с серой крышей.

Молодые люди вышли из коляски и с удовольствием вдохнули соленый воздух. А из дверей дома уже выбегали сильно постаревший Андрей Петрович и тоненькая черноволосая девушка, тут же при виде молодых господ залившаяся густым румянцем.

– Петр, Павел! – обнимал сыновей старый казак и утирал выступившие слезы. – Как я рад! Как учеба, как служба? Что это я! Потом, все потом! Заходите же скорее в дом! Лизонька, что же ты не подходишь? Ведь так ждала братьев!

– Сестренка! Любимая моя сестренка! – закружил девушку в объятиях Петр. – Какая ты выросла большая! – он поставил Лизу на место и оглядел с головы до ног. – А похорошела-то как! Совсем уже невеста! – он с нарочитой учтивостью поклонился сестре.

– А ты все такой же взбалмошный, Петя! – Лиза со смехом поцеловала брата. – Здравствуй, Павел! – обратилась она к Вершинину. Очень рада, что вы с Петром приехали вместе!

Она сделала реверанс.

– И я рад, Лизонька! Ты все краше день ото дня! – Павел ответил учтивым поклоном и поцеловал девушке руку.

– Ну все! Совсем смутили сестру своими комплиментами! Вон как зарделась! Мы ведь люди провинциальные, к такому обхождению не привыкшие. Ну что же мы стоим на ветру? Лиза только недавно оправилась от болезни. Прошу в дом! Глаша, скорее накрывай на стол! – прокричал старый полковник, уводя дочь.

– Ну, кто быстрее? – подмигнул Павлу Петр. И оба столичных джентльмена, весьма неучтиво отталкивая друг друга локтями, бросились наперегонки в дом.

* * *

За обедом было оживленно и весело. Братья наперебой рассказывали про свою жизнь.

– И вот, отец, если все будет хорошо, на следующий год к вам приедет кандидат2222
  Степень кандидата присваивалась лицам, закончившим с отличием курс университета.


[Закрыть] медицины и на шее его будет висеть золотая медаль! – с гордостью объявил Петр.

– Дай-то Бог, сынок! – Никольский снова прослезился. С годами он стал сентиментальнее. – Жаль только… Марьюшка… не увидит…

– Полноте, Андрей Петрович! Марья Алексеевна нас оттуда еще лучше видит! И я уверен, она не хотела бы, чтобы мы так печалились по ней, – произнес Павел.

– Да-да, ты прав! И я уже возвращаюсь к нормальной жизни, правда, Лиза? Бедная моя девочка! Сколько тебе пришлось пережить за этот год! Болезнь и смерть матери, похороны… И я… Я ничем не мог тебя поддержать… Более того… Я сам причинял тебе жестокие страдания!

– О чем это говорит отец? – нагнувшись к брату, шепотом спросил Петр.

– Андрей Петрович несколько месяцев после смерти Марьи Алексеевны крепко пил, – тихо ответил Вершинин.

– Почему же я не знал об этом?

– Ты не интересовался…

– …Но теперь все в прошлом, – продолжал старый казак. – Теперь наша жизнь станет совершенно другой! Петр, Павел! Хочу сообщить вам, что месяц назад на Таганрогской верфи завершилось строительство моего собственного корабля! Через неделю, когда все его трюмы будут заполнены зерном, он отправится в Италию! – торжественно объявил Андрей Петрович.

В столовой повисло молчание. Лиза умоляюще взглянула на отца.

– Но это чистой воды авантюра, отец! Вы же ничего в этом деле не смыслите! – вне себя от волнения выговорил Петр.

– Тем не менее Акатнов, Воронков, Денисов и еще несколько помещиков хотят доверить мне свой урожай! – невозмутимо парировал полковник.

– Да, но как же вы решились на это?

– А что мне прикажешь делать? – раздраженно воскликнул Андрей Петрович. – Уже пятнадцать лет, как Таганрог благодаря последним распоряжениям покойного государя Александра Павловича является лучшим портом на Черном море! Но мы, таганрогские помещики, продолжаем нищать! Дипальдо и Ворваци! Вот кто вершит судьбы Таганрога! Вот кто обирает наших крестьян и помещиков! Отправляя зерно в гавань, мы не можем быть уверены, что по дороге его не отнимут у нас разбойники Дипальдо! А достигши чудом порта, мы вынуждены за копейки продавать пшеницу Ворваци! Долго я терпел это! Но Господь вознаградил меня! Теперь у меня есть свой личный корабль и я могу ни от кого более не зависеть!

– Отец, но корабль не совсем ваш… – тихо произнесла Лиза и испуганно умолкла.

– Что это значит? – е ще больше встревожился Петр.

– Ну да, он действительно не совсем мой, – замялся Андрей Петрович. – То есть мне пришлось залезть в долги.

– Сумма, полагаю, не маленькая? – Петр заволновался не на шутку. – Чем же будете покрывать долги в случае неудачи?

– Имением.

– Имением?! – молодой Никольский не поверил своим ушам. – А как же Лиза? Ведь это ее приданое!

– Правда, пришлось еще заложить и дом, и все мое имущество, – продолжал старый казак, потирая лоб. – Я написал долговую расписку…

– Кто вас надоумил?! – почти закричал Петр, выскочив из-за стола.

– Как ты смеешь со мной так разговаривать, щенок! – Андрей Петрович гневно взглянул на сына.

– Через несколько месяцев после смерти матушки к нам наведался Григорий Никандрович, он и предложил отцу эту сделку, – поспешила объяснить брату Лиза.

– Григорий Никандрович? – встрепенулся Павел. – Но он мне ничего не говорил! Я даже не знал, что он ездил в Таганрог! Странно…

– В чем суть сделки? – остыв, сухо спросил Петр.

– Он предложил мне снарядить шхуну, причем все хлопоты, связанные со строительством, а также поиск команды взял на себя. Я сказал ему, что не располагаю такими средствами и вряд ли когда-нибудь буду располагать. Но он начал уговаривать. Сказал, что чувствует себя обязанным мне, поскольку именно я тогда упросил покойного государя взять его в канцелярию. Что самому ему нет никакого интереса в этом деле, что он хочет помочь мне в память о Марьюшке. При этом от меня потребовалось только написание расписки, что в случае неудачи все мое имущество переходит к нему. Но это чистая формальность. Дело, без сомненья, выгорит. Полонский уверен в этом. Когда же корабль благополучно вернется из Италии и я выплачу Григорию Никандровичу долг из прибыли, он порвет эту расписку, и судно перейдет в полное мое распоряжение.

– И вы верите ему, отец? – в отчаянии воскликнул Петр. – Он же всегда вас ненавидел!

– Я знаю! – с покойно ответил Андрей Петрович. – Но это все в прошлом. А почему бы Полонскому действительно не захотеть мне помочь?

Ведь без меня ему бы никогда не устроиться в Петербурге! А скоро мы породнимся вновь, ведь так, Павел?

– Да! Когда я вернусь в Петербург, будет назначена дата свадьбы, – счастливо улыбаясь, отвечал Павел.

– Вот видишь! У меня теперь еще больше оснований ему доверять, – обрадовался полковник. – Что ты так побледнела, дочка? Тебе плохо? – з аволновался Андрей Петрович, взглянув на Лизу.

– Нет-нет, отец! Все в порядке! Тут немного душно. Я пойду в сад, извините меня, – т оропливо успокоила она отца и, поднявшись, тихонько вышла.

– Ну, что ты, Петр, теперь скажешь? – победоносно посмотрел на сына полковник.

Петр в бессилии развел руками. Он чувствовал, что дело не совсем чисто, но как было убедить в этом отца.

– А мы можем посмотреть на судно? – у стало спросил он.

– Можете, можете! – обрадованно отозвался казак. – В порту стоит моя белоснежная красавица! А знаете, как я ее назвал? «Мария»! Хорошее имя, не правда ли?

…А Лиза выбежала в сад и упала на скамейку.

– Что с тобой, душа моя? – раздался голос позади нее.

Это Глаша, заметив, как переменилась девушка в лице, незаметно вышла вслед за ней. Лиза обернулась и спрятала лицо на груди у кухарки.

– Он женится, Глашенька! Он женится! – заливаясь слезами, всхлипывала она.

Глава вторая
ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОДАРОК

На набережной было людно и шумно, как никогда раньше. Ржание лошадей, беспрестанно подвозивших телеги с товарами, крики грузчиков, стук ящиков со всевозможными фруктами и бутылками заморского вина, выгружаемых с только что прибывших кораблей, – все соединялось в один непрекращающийся гул, от которого непривычному человеку уже через несколько минут становилось не по себе.

Но Петра и Павла все это только радовало. Они с удовольствием рассматривали и новые таможенные здания, и великолепные парусники, которые, судя по названиям, прибыли сюда, в Таганрог, со всех концов света. Из многочисленных портовых кофеен доносились музыка и смех, заглушаемые время от времени громкими восклицаниями на различных языках.

Братья не спеша пошли вдоль берега. У самой воды, неподалеку от набережной, на песке играли крестьянские ребятишки.

– А помнишь, Павел, сколько раз мы вот так же играли у моря, а матушка потом ругала нас за промокшую одежду и грозилась высечь Гаврилу, – улыбнулся Петр.

– А он прятался от нее на конюшне! – подхватил Павел. – А однажды мы разговаривали здесь с самим государем, только мы не знали, что это он! Еще солнце так чудно нарисовало нимб вокруг его головы, помнишь?

– Помню, – сухо ответил Петр, всматриваясь в ослепительно голубую даль. – Мы тогда почитали государя чуть ли не за Бога. Как мы были наивны!

– Почему ты так говоришь? – удивился брат. – Вспомни, как мы восхищались им! Как оплакивали его преждевременную смерть, ведь именно тогда ты решил стать врачом! Вспомни, как ради того, чтобы посмотреть на царя хоть одним глазком, мы пробрались в чужой сад и залезли на дерево, а потом чуть не свалились государю на голову! А император, хоть и увидел нас там, на дубе, не подал даже виду, чтобы не опозорить Андрея Петровича. Неужели все это для тебя ничего не значит?

– Нет! Слава Богу, мне на все открыли глаза! И на этого тирана в том числе. Как ты не понимаешь, что вся его обходительность, любезность и доброта были насквозь фальшивы! Он всю жизнь был двуличным. Сколько он обещал, лицемер! И крестьян освободить, и конституцию дать, и парламент учредить! Что же на деле? На деле – цензура и военные поселения! И когда часть общества решила напомнить его преемнику об этих обещаниях, по ним стали стрелять из пушек! Так за что же покарали несчастных декабристов, если они отстаивали идеалы самого государя?

– За бунт, за измену, за нарушение присяги, – спокойно ответил Павел. – Петр, открой глаза! В любой стране офицеры, поднявшие солдат на бунт против правительства, даже только помыслившие об этом, предаются суровому наказанию! Но я тебя совсем не узнаю! Ты не был таким раньше.

– Да, я изменился! Тогда я был лишь глупым ребенком, которому с самого рождения твердили, что больше всех надо любить Бога, а потом царя!

– И что в этом плохого? Государь – помазанник Божий и имеет особую благодать от Господа с мудростью управлять империей. В республиках этого нет.

– Зато там народ сам решает, кому он доверит собой управлять.

– И по-твоему, народ умнее Господа Бога?

– Только не надо высоких слов! – поморщился Петр. – Вот если бы ты познакомился с Огаревым и Герценом, ты бы рассуждал по-другому!

– Что же такого в них есть, что ради их дружбы ты на все готов?

– О, это великие люди! Они живут лишь одним желанием – желанием освободить свой народ! Еще в детстве, узнав о восстании на Сенатской площади, они поклялись бороться за свободу и, если будет нужно, пострадать ради блага Отечества! И они верны своей клятве. Герцен, например, совсем недавно вернулся из ссылки, но нисколько не изменил своим убеждениям.

– В чем же он убежден?

– Он убежден в порочности государственного устройства России и сословного неравенства. Он верит в возможность преображения общества, если будет создано крупное общественное производство, если будут применяться новейшие достижения науки и техники. Тогда блага будут изливаться как из рога изобилия на каждого, в зависимости не от его происхождения, а от способностей. Вот тогда наступит расцвет нашей страны, а государство будет управлять уже не людьми, а производством, – мечтательно рассказывал Петр.

– Каким же путем все это будет достигнуто?

– Путем революции! – жестко ответил Петр. – Иначе переход к социализму невозможен! Далеко не все в России желают блага своему народу!

– Но при этом, как показывает опыт европейских революций, будет проливаться кровь этого самого народа, – начал было Павел.

– Ах, пожалуйста, оставь свои нравоучения! Ты ничего в этом не понимаешь! – отмахнулся Петр. – Кстати, мы уже пришли!

За разговором молодые люди не заметили, как подошли к небольшой, метров двадцать в длину, белоснежной шхуне, на борту которой красовалась золотая надпись: «Мария».

– Какая красавица! – хором сказали они, зачарованно глядя на шхуну.

– Поговорить бы с капитаном, – произнес Петр.

– А вот и он!

На палубе показался загорелый грек лет сорока в капитанской фуражке.

– Извините, можно вас на пару минут? Я сын хозяина этого судна, Петр Никольский, – крикнул Петр.

Капитан безучастно взглянул на молодых людей и скрылся в каюте.

– Не очень-то разговорчивый, – заметил Павел.

– Все это очень странно и совершенно не внушает мне доверия, – взволнованно произнес Петр.

* * *

Молодые люди медленно возвращались домой. Путь их лежал через Греческую улицу. Вершинин шел, восторженно глядя по сторонам. Каждый камешек здесь вызывал у него воспоминания детства. Петр же следовал за братом, опустив голову и углубившись в свои мысли.

– Петя, ты узнаешь этот дом? – спросил Павел, останавливаясь у желтого одноэтажного дома с зелеными ставнями и крышей.

Никольский поднял голову.

– Конечно узнаю, – нехотя отвечал он. – Здесь умер благословенный тиран.

– Царь Александр Павлович был добр и благороден. Как мы любили его тогда! – продолжал Павел, словно не замечая язвительного замечания брата.

– Мы были детьми и ничего не понимали!

– Но мы были тогда намного чище и лучше, чем теперь, ты не находишь?

– Пожалуй, в этом ты прав.

– И мы не нарушали своих клятв, не так ли?

– К чему ты опять клонишь? – Петр недовольно поморщился.

– Я о том, что делают твои друзья. Ведь это измена государю, которому все мы присягали на верность.

Петр промолчал.

– Послушай меня, это очень важно, – в зволнованно продолжал Павел. – Перед моим отъездом из Петербурга Григорий Никандрович обмолвился о том, что Третье отделение не выпускает из виду твоих друзей и всех, кто с ними связан. Бенкендорфу известно все, что обсуждается на ваших собраниях. На каждого уже собрано досье. В том числе и на тебя!

– Вот как? – Петр прищурил глаза и презрительно взглянул на брата.

– Да! И делу, возможно, очень скоро дадут ход. Всех вас ждет в лучшем случае ссылка в провинцию.

– А в худшем? – глаза Петра смеялись.

– В худшем случае – Сибирь! Да что ты смеешься, Петя? Разве ты не понимаешь всю опасность своего положения, – почти кричал Павел, теребя брата за плечи.

– Сибирь – это здорово! – продолжал хохотать Петр, глаза его нездорово блестели.

Прохожие, недоумевая, оборачивались на них. – Там я бы познакомился с декабристами и смог поцеловать их оковы! Неужели ты, братец, думал испугать меня Сибирью? Видно, плохо ты меня знаешь!

– Тише, Петя, зачем ты кричишь это на всю улицу! Прошу тебя, будь благоразумен! Подумай об отце! Он же не перенесет такого позора! А что станет с Лизой? Кто захочет взять ее замуж? Подумай и о своей судьбе, в конце концов! Оставь этих людей, пока не поздно, – у молял его Павел.

– Ты столько говоришь о верности и преданности, а теперь предлагаешь мне изменить моим же собственным убеждениям, стать трусом и предателем! – вскричал Никольский. – Этого не будет никогда! Я готов на ссылку и каторгу ради моих убеждений, ради моих друзей, ради моего народа! Но я не буду молча стоять в стороне, пока моих единомышленников будут сажать в тюрьмы. О нет! Я пойду за ними и буду гордиться своими оковами! И ты не переубедишь меня, Павел! Тебя же я прошу только об одном: если со мной что-нибудь случится, не оставляй отца и Лизу, ты им будешь нужен как никогда. Обещай мне это!

– Тебе и не нужно было просить меня, но ты…

– Ни слова больше! – Петр торжественно посмотрел на брата. – Я иду своим путем и ни за что не сверну с него. Жаль, что мы теперь с тобой по разные стороны баррикад!

– Ты всегда был упрям! Но мы вернемся еще к этому разговору.

– Не стоит утруждаться. Через неделю мы покинем Таганрог, и наши пути с тобой вновь разойдутся, быть может, навсегда! Возможно, мы станем даже врагами.

– Никогда, слышишь, никогда этого не будет! Я буду бороться за тебя, что бы ни случилось! – в глазах Павла стояли слезы.

Петр не ответил, лишь горячо обнял брата.

* * *

Прошла неделя. Отпуск братьев подходил к концу.

Накануне отъезда Глаша особенно постаралась и приготовила молодым господам великолепный прощальный ужин.

– Ох, Глафира Ивановна! Ни один ресторан в Москве не сравнится с твоей стряпней! – закатив глаза от удовольствия, объявил Петр.

– Научились же вы льстить, Петр Андреевич, в этой вашей Москве! – усмехнулась кухарка.

– Что ты, какая лесть! Я говорю сущую правду! Не так ли, Павел Николаевич? – с показной учтивостью обратился он к брату.

– Верно, верно! – подхватил Вершинин. – Даю честное слово, Глаша, если бы Андрей Петрович позволил, я бы с удовольствием забрал тебя с собой в Петербург!

– Вот еще! – фыркнул Андрей Петрович. – Чего надумал! Чтобы я отпустил Глашу?! Да ни за что на свете!

– Я и сама бы не оставила вас, Андрей Петрович! Ни вас, ни голубушку мою Лизоньку! – успокоила хозяина кухарка.

– А я бы поехал с Павлом Николаевичем, – вдруг подал голос Гаврила, стоявший у дверей.

– Ты? В Петербург? – удивился Андрей Пет рович.

– А что? Вы же знаете, Андрей Петрович, мою страсть к путешествиям!

– А и вправду, Андрей Петрович, – в мешался в разговор Павел. – Отпустите со мной Гаврилу! Мне как раз нужен хороший кучер.

– Ну раз вы оба просите, – пожал плечами полковник. – Пусть это будет моим подарком к твоей свадьбе, Павел!

– Благодарствую, барин, – бросился в ноги к Никольскому Гаврила.

– Ну, ну, старый плут! – в орчал полковник. – Иди уж, пожитки свои собирай!

И радостный кучер побежал в свою каморку.

– А что с Лизой? Почему она не вышла к столу? – поинтересовался Павел.

– Нездоровится ей что-то, сударь! – ответила Глафира. – Вы б зашли к ней.

– Обязательно зайду, Глаша, я и сам хотел…

– И я зайду – перебил Петр. – Но позже. А сейчас мне надо переговорить с вами, отец! Наедине.

* * *

– Что же такого ты хотел мне сказать, что нельзя было слышать Павлу и Глафире? – поинтересовался Андрей Петрович, закрывая за сыном дверь в кабинет. – Садись.

Он указал Петру на кожаное кресло подле письменного стола, сам опустился в противоположное. Но Петр остался стоять.

– Видите ли, отец, – начал он неуверенно. – Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, но… мне нужны деньги.

– Тебе не хватает той суммы, которую я присылаю тебе каждый месяц? – удивленно поднял брови полковник. – Но это довольно приличные деньги…

– Нет-нет, отец, на жизнь мне хватает. Я прошу на расходы другого характера.

– Вот как? Что же это за расходы, позволь-ка узнать?

– Видите ли, я все ждал, что вы спросите меня, почему я не приехал на похороны матушки. Но раз вы не спрашиваете, позвольте мне самому сейчас все объяснить. Дело в том, что незадолго до ее смерти я познакомился с очень достойными людьми, которые всей душой радеют о счастье нашего Отечества. Это настоящие герои! Несмотря на преследование правительства, они ничуть не изменили своим взглядам. Я хочу предложить им организовать издание собственного журнала, чтобы хоть как-то просвещать общество. Но на это нужны деньги, и немалые. Мои друзья никогда ничего у меня не просили, но я считаю, раз я с ними, то и материально должен им помогать, и…

– То есть ты просишь, чтобы я дал тебе деньги на печатание зловредных статеек, которые вносят смятение в умы и потрясают основы государства? – металлическим голосом закончил полковник.

– Да! – Петр в упор посмотрел на него.

– И ты смеешь меня об этом просить?! – отец побагровел от гнева. – Зная всю мою жизнь, видя мое увечье? На полях сражений я проливал свою кровь за царя, а ты теперь подличаешь перед мерзавцами, жаждущими крови самого государя?! Позор мне!

– Выслушайте меня, отец! Я бесконечно вас уважаю, но ведь вы не можете отрицать, что нынешний государь совершает много злодеяний, которые самым несчастным образом отражаются на жизни всей страны!

– Что ж с того? И государь – тоже человек! Значит, Богу угодно, чтобы мы потерпели!

– Потерпели! Отец, сколько можно терпеть?! Посмотри на Запад! И посмотри на нас! Кто мы? Дремучие, отсталые медведи в кандалах! Разве есть среди нас свободный человек? Беспощадно, систематически николаевское правительство вытравляет в нас человеческие зародыши, отучает нас, как от порока, от всех людских чувств, кроме покорности! Люди не могут говорить того, что думают! За это неумолимо следует наказание, аресты, ссылки! Чаадаева объявили сумасшедшим! Огарева арестовали только за то, что он был знаком со студентами, распевавшими революционные песни! А что творится в университетах? За малейшее нарушение дисциплины малолетних наказывают так, как в других странах не наказывают закоренелых преступников! Они хотят превратить университеты и школы в орудие укрепления крепостничества и самодержавия. Но мы не дадим этого сделать!

– Кто это – вы?

– Социалисты, последователи Сен-Симона2323
  Анри Сен-Симон (1760–1825) – французский философ, социолог, известный социальный реформатор, основатель школы утопического социализма.


[Закрыть] и Гегеля2424
  Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) – немецкий философ, один из творцов немецкой классической философии и философии романтизма. Гегельянство оказало огромное влияние на русскую интеллигенцию в середине XIX века.


[Закрыть], друзья Герцена и Огарева! Преемники Трубецкого2525
  Сергей Петрович Трубецкой (1790–1860) – князь, участник Отечественной войны 1812 г., полковник, декабрист, масон, деятельный участник «Союза благоденствия», один из председателей Северного тайного общества, несостоявшийся «диктатор» декабристов.


[Закрыть] и Пестеля!

– То есть последователи бунтарей, заговорщиков и клятвопреступников, жаждущих власти?!

– Нет! Преемники героев, не пожалевших жизни ради блага Отечества! – исступленно кричал Петр.

Андрей Петрович взглянул на сына так, словно видел его впервые.

– Героев? Для тебя эти люди – г ерои?! Опомнись, Петр! Разве ты не знаешь, что сеющий ветер – пожнет бурю? Посмотри сам на Европу, в которой уже не раз полыхало революционное пламя, пожирающее всех без разбора: богатых и бедных, молодых и старых, женщин и детей! Сколько бедствий приносят революции тому самому народу, якобы ради которого они совершаются! Какой они несут с собой хаос, террор и насилие! Царские санкции в сравнении с этим – детский лепет!

– Революции восстанавливают справедливость и устанавливают тот порядок, который нужен обществу. А смена правительства никогда не обходилась без жертв! – жестко парировал Петр.

– И ты так спокойно говоришь о погибающих в революционном пламени женщинах и детях?!

– Ты сам хотел узнать мои мысли и убеждения.

– В таком случае ты больше не сын мне! Вон отсюда! – не помня себя от гнева, Андрей Петрович вскочил и распахнул дверь кабинета.