Текст книги "Сеятель"

– Пойдем ко мне в комнату, будем сортировать растения, – потащила она за собой Сашу.

Когда они уши, я заметил, как смотрит на меня папа.

– Что? – спросил я.

– Бессовестный, – сказал он.

– В смысле?

– В прямом.

– Я тебя не понимаю.

– Зачем ты обижаешь девушку?

– Я ее не трогал.

Я уже понял к чему идет разговор, потому быстро нащупал костыли.

– Сбегаешь, трус? – не отставал от меня папа.

– Да в чем проблема?

– Ты ее постоянно дразнишь. Как только она приходит, в тебя вселяется невыносимый грубиян.

– Я ей не грубил.

– Насмехался.

– Нет.

– Хромуша.

– Ну, знаешь…

Я поднялся на костыли и собрался уходить.

– Красивая девочка, правда?

– Я с тобой не разговариваю.

– Милая и застенчивая.

– «Тайны младенчества: вспомнить все», – буркнул я, в надежде на то, что он отвлечется на свое занятие, и вышел из беседки.

– Хорошо, что в младенчестве у тебя была своя комната.

– О нет, остановись, прекрати, это уже перебор, – говорил я.

– У тебя правда была своя комната в младенчестве, – задумчиво сказала мама.

– И ты туда же?

Я шел в свою комнату и слышал отвратительное хихиканье родителей за моей спиной.

– Не травмируй ребенка, – слышал я мамин голос.

– Больше не буду. Он теперь сам себя может травмировать.

Я не знаю, зачем они делали это, но кажется, это из забавляло. Меня же не особо, тем более, что мне приходилось сбегать на костылях. Около недели мне вообще приходилось по большей части сидеть в доме, потому что Вера весь день просиживала с Сашей в беседке, сортируя растения с участка. Даже если бы я ничего не говорил про Сашу, мои родители все равно бы напомнили мне о ней.

Месяц до учебы, который мне сначала казался вечностью, прошел будто несколько дней. Я уже почти летал на костылях и мог обходиться без помощников. Институт, в котором я должен был учиться, находился на соседнем острове. Там работал и мой отец, но появился он там раз в месяц, в основном, чтобы сдать отчеты. Свои лекции он вел через сеть из своего кабинета дома. Так же он занимался и своей научной деятельностью. В его обязанности входило облегчение жизни студентам, а точнее, разработка разного рода планов и методик, которые могут сократить сроки обучения. Чаще всего такие заказы делали разного рода предприятия институту, а институт уже раздавал задания своим сотрудникам. Я, как ученик, в институте должен был появляться несколько раз в неделю, чтобы брать задания, отрабатывать практику и сдавать контрольные работы. Поскольку я не шел учиться на конкретного преподавателя, а только на годовые курсы учителя, программа обучения у меня отличалась. По идее, те, кто оканчивал этот курс, должны были быть связующими между институтом и предприятиями. Они как бы объясняли предприятиям, в чем суть проделанной работы и должны были обучать сотрудников. Потому у нас не было особой специализации. Мы должны были сами быстро обучаться тому, чему должны были учить других. Для меня это было странно, непонятно, и невообразимо. Невообразимо это для меня было потому, что основной моей задачей в учебе было научиться быстро объяснять информацию разным типам людей. Мне надо было научиться коммуницировать. Мне. Тому, кто не любит людей, не хочет с ними общаться и даже не желает с ними знакомиться. Мне, кому самым главным другом был попутный ветер. Мне, человеку без малейшего желания выходить к людям, дали класс подопытных мышей для того, чтобы я на них тренировался. В конце первой недели, когда мне доходчиво объяснили, что из меня собираются лепить, мне сообщили, что я должен направиться в школу номер 243, которую содержал торговый порт. Это была школа для детей, в основном из бедных семей, которые получали усредненное образование. Я понимал, куда я иду. Я учился именно в такой школе, где учились и те, кто хотел учиться, и те, кто не хотел, но мешал это делать остальным. Я посещал школу только для того, чтобы знать, что там происходит. Образование же я получал дома, где мне помогали родители. Мне дали класс с пятнадцатилетними мальчиками-переростками. Я даже не сомневался в том, что я там увижу. Каждую неделю у меня с ними было одно занятие под названием «Воспитательные беседы». Мне разрешалось говорить с ними о чем угодно, лишь бы это воспитывало в них созидательные склонности.

– Ты можешь говорить с ними о добре, чести и достоинстве, сочувствии, самообладании. Чем угодно, что воспитает в них достойных членов общества, – рассказывал мой руководитель, давая мне направление.

– Вы серьезно? – с удивлением посмотрел на него я.

– От этого зависит твоя учеба. Ты должен научится вдалбливать в мозг людям что-угодно. Любым людям любую информацию. Это твоя учебная задача.

– Им по пятнадцать. Я на два года старше них, а выгляжу младше некоторых из них. Я им даже не авторитет, – держал я в руках бумажку, которая давала мне право строить по линейке двадцать рослых ребятишек.

– Так стань им. Тебя будут обучать, а ты применяй полученные знания на практике. Это полезно, Эмиль, работать над собой.

Он хлопнул меня по плечу и удалился. Я стоял посреди коридора и тупо смотрел в бумажку без единой мысли. Это было плохо. Хуже, чем перекладывать бумаги или быть продавцом. Я посмотрел в окно, из него было видно море. Волны манили меня к себе, я готов был бросить все, прыгнуть в байдарку и помчаться навстречу скалам. Помчаться мне не давали костыли и тяжелый гипс, который обещали снять возможно через месяц, а возможно и невозможно, в зависимости от состояния моей ноги, которая, как мне кажется, стала худее, чем была. Настроение у меня было паршивое. Я поехал в школу, отдал бумажку и через пару часов пошел на свой первый урок «Воспитательных бесед». Я зашел в класс, в котором все орали, сел на стул, а на другой стул водрузил свою загипсованную ногу и стал смотреть в окно, из которого так же, как и в коридоре института было видно море. Через несколько минут я услышал первый звук из класса в свою сторону.

– Классный гипс, – рявкнул кто-то.

Все засмеялись. Я посмотрел на них, они смотрели на меня и хихикали. Потом все замолчали и стали периодически переглядываться друг с другом, ожидая от меня представление. Я молчал, глядя на них.

– А где вы ногу сломали? – опять послышался тот же голос и то же хихиканье в классе.

– В море, – ответил я, внимательно глядя на лица учеников.

– Типа акула укусила?

В классе опять был смех. Я, наконец, увидел, кто это так всех развлекал. Это был рослый пухляш, даже сидя за партой его рост выделялся. На его лице был яркий красный румянец.

– Ударился об скалу, – ответил я, глядя на пухляша.

– А это вы сами на гипсе рисунок нарисовали? – продолжал он, глядя на меня. Его глаза сверкали.

– Знакомая нарисовала.

По классу пронеслось громкое «у-у-у», почти все улыбались и переглядывались. Серьезными остались только несколько человек.

– А знакомая красивая? – искрил глазами пухляш.

– Вполне, – ответил я.

– Познакомите? – спросил он и все опять засмеялись.

– Нет.

– Почему?

– Ты ей не понравишься.

– Почему?

– Она любит тех, у кого есть чему поучиться.

– Так я ее многому научу, – его лицо полностью покраснело, все вокруг заливались смехом.

– Чему? – спросил я.

Я посмотрел на парня, который сидел передо мной за первой партой. Он один не смеялся. Это был смазливый худой парнишка, с которого можно было писать нежных персонажей для романтических картин.

– Ну, разному. Вы же знаете, – продолжал пухляш, заливаясь краской.

– Не знаю. Расскажи, – посмотрел я опять на него.

– Ну как, вы знаете, девушка, парень. То да се.

Все продолжали хихикать и краснеть.

– Не знаю. Я в твоей семье не жил. Без понятия чему тебя там учили.

– А причем тут семья? – настроение пухляша вдруг изменилось, он ощетинился, краска с лица спала, глаза заблестели как у звереныша.

– Как причем? Ты же там узнал, как себя ведет парень с девушкой, то да се. Как себя ведет мужчина с женщиной. Тебя же этому папа научил?

– У меня нет папы, – злобно ответил пухляш.

– А кто тебя воспитывает?

– Мама.

– Одна.

– Да, – цедил он сквозь зубы.

– Значит, мама постоянно на работе, а ты где-то на улице научился, как ведут себя девушки и парни? Как тебя зовут?

– Коха.

– Коха, перед тем как учить кого-то чему-то, удостоверься, что ты сам выучил то, что надо.

– А вы выучили, чтобы учить нас? – на меня смотрело двадцать пар глаз. Одни со злостью, другие с испугом, третьи с любопытством.

– А я не учить вас пришел. Я пришел учиться у вас. Так мне сказал мой руководитель. Потому у меня к вам предложение. Я предлагаю перенести наши занятия на улицу, на спортивную площадку. Тот, кто хочет меня слушать, остается со мной и слушает. Тот, кто не хочет, занимается на площадке. Есть только два условия: не мешать мне и не уходить с площадки до конца занятия.

В классе послышался радостный шум.

– Хорошо, – закивали они.

– Тогда я предупрежу директора, что на моих уроках вы дышите свежим воздухом. По моему предмету у вас не будет оценки, но будет зачет или не зачет. Ваш зачет зависит от вашего уважения ко мне.

После занятия я зашел к директору и взял информацию на класс, который мне дали. Потом я пошел к морю и долго сидел на берегу, глядя, как пенятся волны. Моим заданием к первому уроку было привлечь внимание к моей личности и заинтересовать учеников общением со мной. После спора с сиротой моя личность должна была максимально привлекать внимание. Мне нужно было выучит все анкеты, чтобы на следующем занятии не подраться с кем-то из учеников.

Я вернулся домой, когда уже начало темнеть.

– Как-то ты припозднился, – сказал отец, встречая меня.

Мама уже накрывала на стол в беседке, Вера ей помогала.

– Как институт? Пора готовить план побега? – спросила мама, разливая суп по тарелкам. Я пошел к уличному рукомойнику и помыл руки. Потом сел за стол.

– Если вдруг я не вернусь как-то вечером, ищите мое тело возле 243 школы.

– Ты подружился с ребятами? Это хорошо. Общение – это очень важно в преподавании, – издевался надо мной папа.

– Ты правда меня так не любишь?

– Я горжусь тобой, сын. Ты оказался смелее меня. Что будешь делать?

– Изучать анкеты.

– Хороший ход, – взялся папа за ложку. – Сколько их?

– Двадцать.

– Двадцать это много. Двадцать по пятнадцать – это слишком много. Как у них с дисциплиной?

– Дисциплиной? Ты серьезно?

– Ну, они же не болтались на люстре, как орангутанги?

– Нет, они сидели за партами, как орангутанги.

– Это уже хорошо. Если увидишь в анкете кого-то с криминалом, бери с собой охранника, – посмотрел он на меня, улыбаясь. – Шучу. Это же твои подопытные мыши, расслабься.

– Там половина мышей больше меня в два раза.

– Запугивай их. Они все боятся. Тот, кто не боится, на уроки не ходит. Им нужен аттестат, или папа с мамой будут ругать. Мотивируй их.

– Кажется, только теперь я понял, что ты все это время имел ввиду под словом мотивация, – внимательно смотрел я на отца.

– Именно. Они к тебе попали слишком большими, чтобы применять другие методы.

– Я подумаю, – взял я ложку и принялся за суп. Папа улыбался. Это была не веселая улыбка, а насмешка. Он пытался сыграть на моем чувстве гордости. Порой, дома он вел себя как сотрудник института моделирования поведения личности. Кнопка выключения этой функции была только у мамы.

– Да, Эмиль, твой папа прав. Видишь ли, есть только один человек, который имел силу воли и выбор и воспитался как он того хотел. Это твой отец. Остальных же надо лепить, как глину. Я думаю, он тебе покажет как это делать. Возьми его следующий раз с собой, – обратилась мама ко мне.

Теперь уже с насмешкой смотрел я на папу.

– Ты же знаешь, что моя сфера – это теория, – посмотрел папа на маму.

– Ты говорил, что теория всегда должна подкрепляться практикой.

– Так и есть, этим занимаются специалисты. Я разрабатываю только теорию.

– И учишь как практически применять ее?

– Этому учат другие специалисты.

– Эмиль, тебе кто-нибудь что-нибудь показывал на практике? – спросила меня мама.

– Нет, – с интересом смотрел на нее я.

– Как так получилось? – посмотрела мама на папу.

– Недоработка, – ответил он.

Мама продолжала смотреть на него.

– Я спрошу, в чем проблема, – сказал он ей, оторвавшись от супа.

– Как вы учите тому, чего не делаете сами? – не отставала она.

– Делаем. Возможно, не хватает сотрудников. Я узнаю.

– Дай ему материалы.

– Дам, – недовольно ответил папа.

– Как быстро все забывается.

– Что? – отложил он ложку и посмотрел на маму.

– Ты мне три года подробно рассказывал, как тебя учили летать на котах, а теперь ты делаешь то же самое.

– Я не делаю то же самое. Для этого есть специальные люди.

– Ты один из руководителей института.

– Я тебя услышал, – уткнулся папа опять в суп. Его игривое настроение куда-то выветрилось.

После ужина я отправился изучать анкеты. Ко мне присоединилась Вера. У нее какая-то маниакальная любовь к разного рода сортировкам, классификациям, группировкам и прочей обработке информации. Она отсортировала анкеты по возрасту, месяцу рождения, семейному положению, району проживания, успеваемости, способностям, талантам, хобби, достижениям и разного рода нарушениям.

– Половина из них из неполных семей и большая часть живет с мамами. Это прям, ух, – комментировала Вера анкеты.

– Тогда можно считать, что половина из них явно или тайно уже ненавидит меня, – отвечал я, просматривая анкету Кохи.

– Ты гнобил сирот? – полушутя, полусерьезно говорила Вера.

– Прогадал с аргументами. А с чего ты взяла, что они сироты?

– Ну, я имела ввиду, духовные сироты, не физические. Некоторые живут с отчимами. Вон тот пухляш тоже с отчимом живет, – Вера смотрела на анкету в моих руках. – Ты с ним бодался?

– Ага.

– Крупный мальчик, ухоженный. Кстати, у него успеваемость одна из лучших.

– Да, вижу. Видать цепкая память. Я не наблюдаю у него никаких интересов, хобби, участия в конкурсах. Отличник, занятия посещает нормально, заводила. Все.

– А вот этот красавчик ходит на танцы и занимает призовые места, – Вера показала мне анкету того смазливого парнишки, который сидел прямо передо мной. – Учится тоже не плохо.

– И ведет себя неплохо, – кивнул я.

– Пусть он научит тебя танцевать, – встрепенулась Вера.

– Отстань от меня.

– Нет, ну правда!

Я не умел, не любил и не хотел любить танцевать. На семейных праздниках, куда часто приглашались друзья всех членов семьи, меня часто пытались упросить танцевать. Я делал это только пару раз. Каждый раз Вера называла меня «бревном на батарейках», потому я этого больше не делал. Но Вера не унималась и приставала со своими танцами.

– Его зовут Марк. Мне кажется, он тебе поможет. У него доброе лицо.

– Зато у меня нет, – буркнул я и взял следующую анкету. – Какие данные, – вздохнул я, Вера заглянула в анкету.

– Петенька, принципиальный двоечник, – улыбнулась она.

– Петр Конев. Никаких достижений, одни двойки. Зато ни одного пропуска за все годы учебы. Он точно здоров, пунктуален и умеет ходить.

– Это позитивные качества, – кивнула Вера.

– Это что? – спросил я ее, глядя на пять отложенных анкет.

– Это те, кто могут создать проблемы.

Я взял анкеты. Это были ребята, которых уличили в кражах, угрозах и был один, кого обвиняли в домашнем насилии. Он побил отчима.

– Ты можешь поверить, что он побил отчима? – спросил я Веру.

– А кто отчим? – переспросила она, глядя в анкету.

– Не написано. Странно.

– Ну, раз не написано, тогда нет. Небось, родственники пытались приструнить свирепствующего подростка.

– Даже не знаю, как я буду конкурировать в соревновании с такими родителями.

– Ты их не переплюнешь. Вот, все готово. Здесь все по таблицам. Все, что тебе может понадобиться. Ты уже придумал, что будешь им рассказывать?

– Сказки о добре и зле? – смотрел я на таблицы, которые мне сделала Вера.

– А ты умеешь рассказывать страшные сказки? Очень страшные?

– Попрошу папу, он умеет.

– Посмотри на анкеты. Они почти все хотят стать моряками. У вас много общего.

– Они хотят удрать из дома. Стать моряком – единственный выход для них.

– А что в твоем задании на следующую неделю?

– Сделать так, чтобы в моем занятии активно принимали участие три человека. Выработать у них устойчивый интерес к моим занятиям. Надо не забыть взять с собой орешки, чтобы подкармливать их после каждой выполненной команды.

– Создай с ними тайное общество.

– Ни за что.

– «Костяная нога» будет хорошим названием.

– Отстань.

– Отстаю. Я пошла спать. И попроси Марка научить тебя танцевать.

– Спокойной ночи.

– Спокойной.

Я еще пару часов перебирал анкеты и думал над ними. Всего неделю назад я был счастливчик, у которого не было проблем. Теперь у меня кипела голова. У меня оставалось 34 занятия, и я понятие не имел, чем с ними все это время заниматься.

Всю следующую неделю я больше не заглядывал в анкеты, не думал о школе и вообще не думал об учебе. Я ходил на экспериментальный участок вместе с мамой, Верой и Сашей. Он находился в трех километрах от нашего дома, и это была хорошая возможность размяться. Девочки все так же изучали растения. После того как они собрали список, они описывали каждое растение по отдельности и добавляли те, которые случайно пропустили. Мама ходила с измерительными приборами по всему участку и записывала данные. Я сидел в тени под деревом и наблюдал за тем, что происходит на участке. Этот участок был в низине у холма, вокруг росли деревья, где-то с другой стороны был ручей. Вокруг щебетали птицы и жужжали насекомые. Через несколько часов исследователи вернулись ко мне, чтобы перекусить.

– Ну что? – спросила Вера маму, которая все это время была где-то вдалеке и старательно, то тут, то там, вставляла длинный прут в землю.

– Если верить прибору, то по всему участку внизу глина, а почва в разных местах шестьдесят – восемьдесят сантиметров.

– Здесь был лес? – спросила Саша, очищая яйцо.

– Сложно судить. Не хочу гадать. Здесь большое разнотравье, это важно. Большинство деревьев здесь уходят корнями глубоко в глину.

– Интересно, смогли бы они так вырасти из семени на чистой глине? – опять интересовалась Саша.

– Только если бы глина была хоть немного прикрыта, иначе она бы не держала влагу.

– Или здесь было много дождей.

– Вряд ли на пустынном месте будет много дождей. Для этого нужны растения, – отозвалась Вера.

– Для дождей? – хихикнул я, расчищая второе яйцо.

– А ты не знал, что растения притягивают дожди? – удивилась Вера.

– Нет, прости. Я не задумывался о таких сверхспособностях растений.

– Почему же сверхспособностях? Планета – это единая система и растения имеют такую же взаимосвязь с ней, как и мы. Но, конечно, не вникающие в это люди считают это смешным, – объясняла Саша.

Вера внимательно следила за мной, чтобы я опять не засмеялся над очередным «но». Я был для этого слишком занят, размышляя о глубоких взаимосвязях растений с планетой.

– И сколько растений нужно, чтобы вызвать дождь? – спросил я.

– Для этого нужен большой лес, – хрустела Вера огурцом. – Ну, или нужно быть огурчиком, чтобы его кто-то поливал.

– А когда дождя нет, лес его не просит? – уточнил я.

– Не-а, не просит.

– Почему?

– Возможно, приболел.

– Чем? – засмеялся я.

– Ну, грибком, например. И тогда нужно, чтобы дождя не было, чтобы был пожар.

– Фантастика… Лес – самоубийца, – удивлялся я.

– Да, птица феникс. Сгорает и возрождается из пепла.

– А может это коварные грибки сдерживают дождь?

– Может, – кивнула Вера.

– Девочки, я начинаю переживать о ваших исследованиях.

– Не переживай, нам немного надо. Мы собираемся выращивать огурчики и помидорчики, а не деревья и грибки.

– Я понял. А сколько столетий это займет?

Вера с Сашей посмотрели на маму, которая так же была занята едой.

– Зависит от задачи. Кое-что займет два – три года, кое-что и двадцать лет. Зависит от потребностей выращиваемой культуры. Для начала нам надо просто прикрыть некоторые участки от солнца и выветривания. Подберем подходящие растения на участке и начнем с этого. Для остального надо составлять план, так что пока отчета не жди.

Через неделю я был на спортивной площадке 243 школы. Я сел на сиденье трибуны, которая находилась с одной стороны стадиона. Недалеко от меня, на площадке с турниками, скоро появился мой класс в полном составе. Они остались там и не подходили ко мне. Все, кроме одного. Ко мне подошел Петр Конев, сел рядом и сказал:

– З-з-здравствуйте.

– Привет, – ответил я ему. – Ты Петя?

– Д-д-да, – кивнул он.

Петя – худощавый щуплый мальчик, выглядел младше своих лет года на два – три. Его продолговатое лицо выражало вечное удивление. Когда он говорил, под верхней губой торчали два больших передних зуба. Он заикался, а когда говорил, смотрел прямо в глаза своими большими удивленными глазенками.

– Как прошел день в школе? Узнал что-то новое?

– Х-х-хорошо день п-п-прошел. Новое н-н-не узнал.

– А какие у тебя сегодня предметы были?

– М-м-математика, б-б-биология и физика.

– И ты не узнал ничего нового?

Петя помахал головой из стороны в сторону.

– Ты дружишь с ребятами из класса?

– Д-д-да, – кивал Петя.

– Ты с ними ходишь гулять?

– Н-н-нет.

– А играешь с ними?

– Н-н-нет.

– А как же ты с ними дружишь?

– Н-н-ну, они д-д-добрые. Они м-м-меня не обижают.

– Понятно, – посмотрел я на Петю, который заглядывал мне в глаза.

Петя производил на меня впечатление странного парня. Может, с ним с детства никто не дружил, потому доброе отношение уже было дружбой.

– А вы п-п-плавали там? – спросил он, указывая на рисунок на моем гипсе.

– Это рисовала девочка, которая не видела тех мест, где я плавал. Она младше тебя на два года. Соня говорит, что тоже хотела бы плавать, но боится. Ты боишься плавать?

– Н-н-нет. У меня п-п-папа рыбак. Я с ним иногда п-п-плаваю. А к-к-как вы сломали ногу?

– Я заплыл туда, куда нельзя было заплывать. Хотел проплыть коротким путем между скал. А там сильные волны и скалы густо стоят близко к поверхности воды. Байдарка разбилась, я сломал ногу, рыбаки спасли меня.

– Скалы н-н-нужно обходить п-п-подальше, – кивал Петя. – А к-к-куда вы плыли?

– На остров с озером. Там с одной стороны горы, – начал объяснять я Пете, но он меня перебил.

– З-з-знаю. Мы там с п-п-папой были один раз. Но озера я н-н-не видел.

– А хотел бы?

– Д-д-да. Г-г-говорят там растут грибы. Мы на биологии с-с-сегодня изучали.

– А говорил, ничего нового не узнал.

– Так это н-н-не новое. Я н-н-неделю назад про них читал. Я учебники з-з-заранее читаю.

Это меня и удивило и немного насторожило. Если он читает учебники заранее, откуда у него столько двоек?

– Петя, тебе нравится в школе?

– Да, – кивнул он и даже не заикнулся.

– Почему?

– З-з-здесь спокойно, можно п-п-почитать книги.

– А дома ты книги не читаешь?

– Н-н-нет. Там р-р-родители постоянно кричат, с-с-сорятся.

– А что тебе еще нравиться в школе?

– Т-т-тетя Таня.

– Это кто?

– У-у-учительница литературы. Она д-д-добрая.

– А остальные учителя?

Петя пожал плечами, но ничего не сказал.

– А что ты не любишь в школе?

– К-к-контрольные и экзамены.

– Почему?

– Т-т-там надо говорить, а я н-н-не умею.

– В смысле, не умеешь?

– Я б-б-боюсь. Сильно б-б-боюсь.

С Петей мы разговаривали до конца занятия, из класса к нам больше так никто и не подошел. После урока я отправился в школу. Мне не давали покоя оценки Пети. По его разговорам он не был похож на бездельника. Я попросил все его оценки и последние видеозаписи занятий, которые еще не стерли. В этот день Петя писал контрольную и его одноклассники активно списывали у него. По контрольной у него стояло четыре. У него не было двоек по письменным занятиям, но по всем устным стоял неуд. Из-за того, что в аттестат шла средняя между письменным и устным заданием, у Пети были двойки.

Когда я спросил у человека, который занимался отчетами по успеваемости, почему так происходит, он ответил, что такова система, и что знания Пети мало применимы, если он не умеет общаться с людьми. Я еще раз пересмотрел его аттестат. Конев говорил, что ему нравится тетя Таня, но и по литературе у него по устному экзамену была двойка.

– А есть записи с устного экзамена?

– Уже все стерто, отчеты отправлены. Но завтра у него будет устный экзамен по географии, можете посмотреть.

На следующий день в десять я был в школе в кабинете отчетности и смотрел через камеру, как мой класс сдает экзамен. Когда пришла очередь Пети, он вышел к доске и первый же вопрос ввел его в ступор. Ребята сидели и хмуро друг с другом переглядывались. Преподаватель тяжело вздыхал. Конев не ответил ни на один из трех вопросов. По его лицу не видно было, чтобы он боялся. Он просто впадал в оцепенение. Я записал эти три вопроса и, дождавшись, когда у ребят закончатся уроки, встречал Петю у выхода из школы. Он с радостью подбежал ко мне.

– З-з-здравствуйте, – заглядывал он мне в глаза.

– Привет. Как дела?

– Д-д-да н-н-ничего так, – пробормотал он, но глаза не опустил.

– Я вчера забыл у тебя спросить. Ты говорил, что плавал на тот остров, на который я хотел попасть. А с какой стороны вы к нему подплывали?

– Д-д-да, п-п-плавал, – оживился Петя и начал подробно рассказывать, как они подплывали к острову, и от чего лучше держаться подальше. Мы сели на лавочку недалеко от школы и разговаривали. Мимоходом я спросил его три вопроса по географии, на которые он не ответил на экзамене. Он рассказал все, что знал. Я не знаю на какую оценку, но кое-что он точно знал. Мы расстались с ним где-то через час. Когда он ушел, я проверил ручку-диктофон, которую взял у папы. Там были четко слышны ответы.

В кабинете отчетности уже работали со средними цифрами. Когда я дал послушать ответы сотруднику, он сказал, что ничего не может с этим поделать. Таковы правила.

– На сколько он ответил, если бы этот ответ звучал перед классом?

– Ну, я думаю, на четыре. Ответ не полный, но, по все критериям, – он заглянул в бумажку у себя на столе, – четыре.

– Хорошо, – развернулся я и вышел из кабинета.

Я отправился к директору школы.

– А вы активный ученик, – сказал директор, выслушав меня. – Но правила есть правила. Петя мальчик неплохой, но у него психологические проблемы. Семья, знаете ли. Мы не вправе указывать семье, – бормотал неохотно сухощавый мужчина лет пятидесяти, катая пальцами по столу карандаш.

– Семье? – удивился я.

– Да. Мальчик очень любит своего папу. Папа очень добрый, играет с ним, многому учит, берет с собой на рыбалку. Но только когда трезвый. А вот когда пьяный… Я всех подробностей не знаю, только случайно услышал от ребят, что он его начинает дрессировать и часто кричит «в глаза смотри, смотри мне в глаза». В общем, пьянство отца тоже воспитывает мальчишку.

– В правилах школы должны быть оговорки для особых учеников.

– Но он не числиться как особый ученик.

– Вы сами сказали, что у него психологические проблемы.

– Да, но он должен проходить программу как и все дети.

– Он и проходит. Поменяйте ему условия прохождения устного экзамена.

– Мы не можем на каждого распыляться.

– Это особый ученик.

Я в упор смотрел на директора, который периодически поглядывал на часы, видимо, спеша домой.

– Я соберу учителей и мы подумаем, что можно сделать.

– Спасибо.

Из-за того, что я провел целый день в школе, я не сделал свои упражнения и чувствовал себя некомфортно. Мне казалось, что у меня болит нога. Настроение у меня было тоже не очень. Вся та ситуация, в которой жил Петя, все его окружение было безразличным к нему. Папа, который занимался дрессировкой, мама, которая позволяла это делать. Учителя и директор, которые не хотели внести вклад со своей стороны, чтобы его жизнь хотя бы в школе была справедливее. Всем было все равно. Родители отметились в этой жизни как родители, учителя отрабатывали свою зарплату, директор следовал правилам. Петя в свои пятнадцать заглядывал в глаза как щенок и ходил в школу, в которой в спокойствии можно было читать книги. Поздно ночью, когда я лег спать, я лежал в своей кровати, смотрел в темноту и думал, какой же я счастливчик. Я жил в семье, в которой не все равно не только на себя.

В следующую пятницу я сидел на стадионе и ждал своих учеников. В скором времени я увидел знакомые лица. Почти половина из них опять осталась на площадке с турниками. Ко мне подошло восемь человек.

– З-з-здравствуйте, – сел возле меня Петя.

Остальные тоже поздоровались и присели. В моих планах по учебе, которые мне выдали в институте, я должен был своим обаянием уже привлечь внимание не меньше, чем у половины группы. Кажется, мне удалось догнать мой учебный план. Я встал, чтобы всех увидеть, и сказал:

– Поскольку цель моего обучения здесь научить вас чему-то хорошему и прекрасному, давайте поговорим. Расскажите мне, что вы понимаете под справедливостью.

Кажется, я попал прямо в цель с первой темой, потому что те, кто пришел, стали на перебой рассказывать, что они подразумевают под справедливостью. А потом начали спорить между собой. У меня с трудом получилось вставить несколько предложений, после каждого из которых опять начинались бурные споры. Ребята вели себя настолько шумно, что на половине урока к нам с площадки с турниками пришло еще пять человек.

После урока я зашел в кабинет отчетности и узнал, что вопрос с Петей был решен, и что за устный экзамен по географии ему поставили четыре. Судя по всему, этой четверке я обязан появлением на моем уроке дополнительных учеников.

Вечером, когда я вернулся домой, я сел расписывать план занятий и понял, что тридцати двух уроков, которые остались у меня, мне не достаточно. Тридцать два часа – это слишком мало, тридцать два часа – это ничто. Совсем недавно я не понимал, что мне делать с этим временем, потому что казалось, что его много. Теперь я не знал, что мне делать с этим временем, потому что казалось, что его слишком мало.

– Чем ты так занят? Тебя не дозовешься, ужин остывает, – ворвалась в мою комнату Вера и уже заглядывала в мои бумажки. – Воля, сочувствие, вина… Ты готовишь отряд священников?

– У нас нет церквей для них, – буркнул я.

– Так я чувствую, что скоро будут, – прикоснулась она ладонью к моему лбу.

– Пойдем, – одернул я ее руку.

– Как там Петя? – спрашивала Вера, выбегая за мной на улицу.

– Х-х-хорошо, – ответил я, присаживаясь в беседке.

– Бедный парень, его еще и учитель дразнит.

– Как директор? Исправился? – спросил папа, придвигая к себе тарелку.

– Исправился, – ответил я.

– Серьезно? – округлились глаза у Веры. – А ты не так прост, Эмиль.

– А что сказал Петя? – оторвался папа от тарелки, услышав такую новость.

– Ничего. Но сегодня на занятии у меня было от восьми до тринадцати человек.

– Они размножались у тебя на глазах? – не понял папа.

– Клеточное деление, – посмотрела на папу мама.

– Ты кого-то разрезал пополам? – продолжила каламбур Вера.

– Сначала пришли восемь человек, но на половине занятия с турников приползло еще пять человек.