Текст книги "Новый год в России. История праздника"

Новый год: Отрочество, юность
1810–1917 годы

История елки
XVIII–XIX века

У новогодней ели непростая судьба в русской фольклорной традиции: до того, как стать символом Нового года, она успела побывать и чертовым деревом, и спутницей смерти, и просто знаком унылого пейзажа средней полосы, который отнюдь не радует глаз путешественника. Но буквально за десять лет – с 1840-х годов, когда наряжать елку на Рождество стали повсеместно, – ее образ полностью изменился. О волшебных метаморфозах образа ели мы и расскажем в этой главе.

Поверить в это нелегко, но никому из исследователей не удалось доподлинно установить, почему именно ель стала рождественским деревом. Но все они сходятся во мнении, что корни надо искать в более древней традиции «майского древа», которое проносилось по деревням в первый день мая, украшенное лентами и цветами, и сжигалось в конце шествия, – однако то была береза, с ее нежными ветками и молодыми листочками. Другой древний обычай, распространенный во Франции, Южной Германии и других европейских странах, предполагал сжигание в печи «святочного полена». Большой кусок дерева или пень поджигали в первый день нового года, и они долго тлели, обещая дому процветание, а скотине – легкое разрешение от бремени. Иногда использовали и еловое полено, но обязательной эта практика не была.

Наряжать ель на Новый год, а затем и на Рождество первыми стали германские народы. В языческие времена они почитали ее как воплощение мирового древа и в день Нового года выбирали в лесу самое красивое дерево и украшали его свечами и цветными тряпочками. Потом вокруг дерева водились хороводы и совершались обряды. Со временем небольшие елочки стали брать домой, ставить на обеденный стол, вешать на них яблоки и сласти. Вечнозеленое дерево хорошо вписывалось в концепцию постоянного возрождения сил земли, на которой германцы строили свои верования.

После крещения германских народов обычай наряжать елку легко оброс христианскими смыслами, только ставили ее уже не на Новый год, а в сочельник, 24 декабря. Существуют три версии легенды о ели и младенце Иисусе. Первая и самая древняя звучит так: в ночь Рождества Христова все деревья расцвели и дали плоды, празднуя появление на свет Спасителя. И даже ель, которая не могла похвастаться роскошным убранством, стала хороша как никогда. Согласно другой легенде, в Рождественскую ночь не только волхвы и животные поклонялись в Вифлееме младенцу Иисусу, деревья тоже собрались вокруг его яслей. Первыми подоспели пальмы, потом добрались буки, березы, клены, дубы, магнолии и высокие кедры. Самой последней с далекого севера пришла елочка, которая была так скромна и некрасива, что остальные деревья решили скрыть ее от глаз Спасителя своими кронами. Но не тут-то было, звезды вдруг спустились на ветки золушки-елки, и она засияла сотнями огней. Третья легенда гласит, что ангелы долго спорили, какое дерево подарить людям на Рождество, перебирали варианты и наконец остановились на ели. Она покорила их своим жизнелюбием и теплым хвойным запахом.

Если полноценного дерева в распоряжении семьи не находилось, дом или участок украшали еловыми ветками

Как бы мы ни относились к этим святочным сказаниям, в них хорошо проглядывают главные атрибуты складывающегося праздника: рождественское дерево должно быть красивым, не слишком большим, чтобы его можно было внести в дом, а украшения для него должны быть похожи на подношения младенцу Христу и рождественские звезды.

Из Германии ель и начала свое шествие в качестве праздничного дерева. На рубеже XVIII и XIX веков во всех главных немецких городах уже стояли на площадях большие ели, и путешественники дивились на них, но перенимать обычай не спешили. Для этого потребовалось влияние «сверху». Первое упоминание о елке в Париже относится к 1840 году. Она была поставлена перед королевским дворцом Тюильри по просьбе невестки короля Луи-Филиппа I, урожденной принцессы Мекленбургской. Она мечтала подарить праздник своей новой родине, но не слишком преуспела – французы отнеслись к «немецкому баловству» с недоумением и еще долго оставались верны своему рождественскому полену. В Англию первую ель тоже завез немец – любимый муж королевы Виктории Альберт Саксен-Кобургский. Он устроил своим детям и жене в 1841 году «первый настоящий сочельник» и так отписался о нем своему отцу: «Сегодня я принимал двух своих деток для того, чтобы вручить им подарки; они (и сами не зная почему) были очень счастливы и дивились на немецкое рождественское дерево и его блестящие свечи». Склонные подхватывать все обычаи королевской семьи, британцы очень быстро добавили рождественскую елку в обязательный праздничный список наряду с жареным гусем и омелой. Чарльз Диккенс уже в начале 1850-х в рассказе «Рождественская елка» пишет: «Сегодня вечером я наблюдал за веселой гурьбою детей, собравшихся вокруг рождественской елки – милая немецкая затея! Елка была установлена посередине большого круглого стола и поднималась высоко над их головами. Она ярко светилась множеством маленьких свечек и вся кругом искрилась и сверкала блестящими вещицами… Вокруг елки теперь расцветает яркое веселье – пение, танцы, всякие затеи. Привет им. Привет невинному веселью под ветвями рождественской елки, которые никогда не бросят мрачной тени!» В Америке рождественская елка появилась практически одновременно с Англией, и завезли ее традиционно немцы. Так что к концу XIX века все европейские страны уже были охвачены елочным безумием – в начале декабря на больших площадях вырастали елочные базары, а производство игрушек было неплохой статьей дохода ремесленников и кондитеров.

У русских же, как и всегда, был особенный путь к рождественской елке. В славянской мифологии ель наделялась отнюдь не положительными чертами: это было дерево страшное, хтоническое, связанное с образами нижней магии – лешими и прочей лесной нечистью, – отсюда родилась и прочная связь ели и похорон. Первое зафиксированное упоминание о том, что дорогу, по которой несут гроб, принято устилать еловыми ветками, относится к XVI веку, и обычай этот остается неизменным по сей день. Советская иконография с елями, высаженными вокруг мавзолея Ленина, только поддержала традицию.

Но великому реформатору Петру I народная мифология указом не была. По возвращении из своего первого путешествия в Европу (главным образом в Германию) он издает указ, о котором мы уже говорили. Кроме изменения даты празднования Нового года (с 1 сентября на 1 января), в нем была и часть про ели. В честь празднования русскому народу велено было пускать ракеты, зажигать огни и украшать столицу хвоей: «По большим улицам, у нарочитых домов, пред воротами поставить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и мозжевелевых против образцов, каковы сделаны на Гостином дворе». А «людям скудным», кто не мог позволить себе больших роскошеств, предлагалось «каждому хотя по древцу или ветве на вороты или над храминою своей поставить». Как мы видим из этого указа, Петра в первую очередь интересовала внешняя сторона вопроса. Он хотел, чтобы на Новый год его город выглядел похожим на европейские столицы, которыми он любовался во время своего путешествия. Самодержец не слишком вникал в то, что в той же Германии елка на улицу вышла только как отражение домашнего праздника. Навязанная и малопонятная атрибутика совершенно нового праздника не прижилась. Ее продолжали блюсти только до смерти Петра, а потом основательно подзабыли. Исключение, правда, было, и довольно забавное. Единственными общественными заведениями, которые продолжали украшать хвойными ветками, стали кабаки. Обычай этот неукоснительно соблюдался в течение XVIII и XIX веков.

В Европе в начале XIX века елочные базары были еще не слишком распространены, и в лес часто отправлялся сам глава семьи

В домах русских немцев ставили столько елок, сколько было детей в семье

Новогодняя открытка 1908 года

Стихотворение «Кабак» М. Л. Михайлова 1848 года гласит:

 
У двери скрипучей
Красуется елка…
За дверью той речи
Не знают умолка…
 
 
К той елке зеленой
Своротит детина…
Как выпита чарка –
Пропала кручина!
 

Но нигде, кроме как в кабаках, в XVIII веке елок в России не ставили, обходясь новогодними фейерверками, иллюминациями и маскарадами. Новой встречей с елкой мы, опять же, обязаны немцам. В начале XIX века в Петербурге, новой и модной столице, немецкая диаспора состояла из 10 000 семей, которые привезли с собой усвоенные на родине привычки и ритуалы. А. Бестужев-Марлинский в повести «Испытание», датирующейся 1831 годом, так описывает чужестранный обычай: «У немцев, составляющих едва ли не треть петербургского населения, канун Рождества есть детский праздник. На столе, в углу залы, возвышается деревцо… Дети с любопытством заглядывают туда… Наконец наступает вожделенный час вечера – все семейство собирается вместе. Глава оного торжества срывает покрывало, и глазам восхищенных детей предстает Weihnachtsbaum в полном величии…» Но русским семьям елка все еще в новинку – ни в одном романе первой четверти XIX века вы не найдете описания рождественской елки. А уж «Евгений Онегин», эта энциклопедия быта эпохи, подробно рассказывающая о святочных ритуалах, не могла бы обойти вниманием такую важную деталь, как украшение и собирание елки. Надо полагать, что Пушкин с новогодней красавицей в стенах дома никогда не встречался.

Вполне вероятно, что первой зафиксированной «русской» елкой стала та, что в 1830 году устроил для своих детей Николай I – мы подробнее расскажем о ней в главе про праздники в семье Романовых. Но скорость, с которой немецкий обычай завоевал сердца петербуржцев, не может не удивлять. В начале января 1842 года жена А. И. Герцена в письме к подруге пишет: «Весь декабрь я занималась приготовлением елки для Саши. Для него и для меня это было в первый раз: я более его радовалась ожиданиям». В 1846 году в Петербурге выходит подготовленное детской писательницей А. М. Дараган методическое руководство по домашнему обучению детей грамоте «Елка. Подарок на Рождество», где она подробно описывает не всем понятный еще ритуал: «Слушай со вниманием, что здесь сказано про елку. Зимою все деревья без листьев. Одна елка остается зелена. В праздник Рождества Христова умным, добрым, послушным детям дарят елку. На елку вешают конфеты, груши, яблоки, золоченые орехи, пряники и дарят все это добрым детям. Кругом елки будут гореть свечки голубые, красные, зеленые и белые. Под елкой на большом столе, накрытом белой скатертью, будут лежать разные игрушки: солдаты, барабан, лошадки для мальчиков; а для девочек коробка с кухонной посудой, рабочий ящик и кукла с настоящими волосами, в белом платье и с соломенной шляпой на голове. Прилежным детям, которые любят читать, подарят книгу с разными картинами. Смотрите, дети! Старайтесь заслужить такую прекрасную елку, вот как эта». А в конце 40-х годов писатель и критик Иван Иванович Панаев уже пишет в памфлете: «В Петербурге все помешаны на елках. Начиная от бедной комнаты чиновника до великолепного салона, везде в Петербурге горят, блестят, светятся и мерцают елки в рождественские вечера. Без елки теперь существовать нельзя. Что и за праздник, коли не было елки?»

«В лесу родилась елочка»

У самой народной и любимой песенки про елочку есть дата рождения и автор – стихи впервые были напечатаны в 1903 году в рождественском выпуске журнала «Малютка». Под ними стоял псевдоним А. Э., за которым скрывалась детская писательница Раиса Адамовна Кудашева. А музыку к песне сочинил в 1905 году Леонид Карлович Бекман, агроном по профессии и композитор-любитель по призванию. Он впервые спел эту песенку своей четырехлетней дочери Верочке, а жена его записала мотив. Мало кто мог тогда поверить в то, что уже через пару лет эта незатейливая песенка станет обязательным атрибутом любой детской елки.

Немало способствовали распространению елки популярные детские тексты, в которых рождественские ритуалы описывались с магическим великолепием. Главным из них, без сомнения, был «Щелкунчик» Гофмана, о котором мы еще поговорим. Но кроме него еще были «Повелитель блох» того же Гофмана, сказки Андерсена «Елка» и «Девочка с серными спичками». Они издавались перед Рождеством небольшими книжками с картинками, на которых были изображены елки с игрушками под ней. Так этот образ входил в детское сознание.

Массу усилий приложили и коммерсанты. С начала XIX века всеми лучшими кондитерскими Петербурга владели ретороманцы, представители небольшой народности, жившей в горной части Швейцарии. Их колония была многочисленной, и все они мастерски владели своим ремеслом. Мгновенно поняв, что новая традиция может принести им заметную прибыль, кондитеры наладили производство уже украшенных сластями елок. «Если желаете иметь елку великолепную, так сказать, изящную, закажите с утра г. Излеру, в его кондитерской, в доме Армянской церкви, на Невском проспекте. Тогда будете иметь елку на славу, которою и сами можете любоваться. Обыкновенные, но прекрасно убранные елки продаются в кондитерской г. Лерха…» – гласит рекламное объявление в газете «Северная пчела». Такие кондитерские елки стоили очень дорого – от 20 до 200 рублей. Счет императорского кондитера (в Зимний дворец елки тоже поставлялись наряженными) мог составлять 750–1000 рублей. Конечно, для абсолютного большинства населения Петербурга это были совершенно недоступные суммы, поэтому поначалу елка была главным признаком богатого дома.

Первые елочные базары в Петербурге появились в конце 1840-х годов, они были устроены у Гостиного двора. Крестьяне из окрестных деревень, как и швейцарские кондитеры, не прочь были подзаработать на барских причудах. С раннего утра, а то и с ночи крестьяне отправлялись на охоту за лучшими деревьями. Занятие это было небезопасное, лес имел своего хозяина, и за вырубку назначался немалый штраф. Но крестьяне готовы были рискнуть ради того, чтобы встретить праздники с водкой и хлебом на столе. Тайком нарубленные ели складывали в сани и наутро уже продавали в самых многолюдных местах города: у постоялых дворов, на площадях и на рынках. В Петербурге главный елочный базар вначале был у Гостиного двора, а позже – на Петровской площади. Но к концу XIX века потребность в елках уже была так велика, что в предновогодний период базары появлялись стихийно, елками торговали зеленные и даже мясные лавки. Весь город превращался в лес. «Елки несли по всем улицам. Ветви плавно качались у обледенелых панелей. Снег был усеян еловыми иглами… Елки шествовали во все концы, елки ехали на извозчиках» – так описывает в эмигрантских воспоминаниях Иван Лукаш предрождественский Петербург.

Первые елочные украшения
XIX век

В первые годы, когда елка только становилась обязательной частью зимней праздничной программы для москвичей и петербуржцев, ее украшение было делом ответственным – им занимались только взрослые, втайне от детей. А часто и покупали уже наряженные елки от кондитеров, не полагаясь на свой вкус. Но со временем в семьях полюбили самодельные украшения, которые делали каждую елку, да и веселую подготовку к ней, совершенно особенной.

Культовое дерево украшали и наряжали издревле, но в случае с новогодней елкой эта традиция приобрела поистине драматические масштабы. В самом начале, когда языческий культ ели только появился у германских народов, первыми украшениями были зажженные свечи и цветные ленточки. С принятием христианства и изменением статуса елки на рождественский огни на ней стали символами звезд, взошедших на небе в ночь рождения святого младенца. Потом появились фрукты и сласти – и те и другие восходили к дарам волхвов, которые принесли спасителю все драгоценности Востока. Но было и другое толкование. Яблоки (а именно эти плоды были самым распространенным, читай доступным, украшением) – это устойчивый символ рая, райского дерева, жизни до грехопадения. А в католическом календаре 24 декабря (сочельник) называется днем Адама и Евы. Их чествование сопровождалось в конце Средних веков сценами райской жизни, которые разыгрывали на городских площадях бродячие актеры. Перед началом представления они собирали своих зрителей и проходили вместе с ними по улицам, неся «древо жизни» (часто это была елка или лиственница) с привязанными яблоками или облатками.

Когда первые праздничные елки попали в Россию, они оставались, как их немецкие родственницы, настоящими скромницами. Вместо волшебных огоньков – самые дешевые свечи, вместо райских плодов – яблоки, вместо католических облаток – пряники и конфеты. Но очень быстро оказалось, что русскому вкусу этого недостаточно, и для украшения стали брать мишуру, металлические нити, которые называли «канитель», гирлянды и вообще все, что могло блестеть, сиять и переливаться. Оказавшись в центре внимания в праздничные дни, елка просто обязана была быть самой яркой, блестящей, светлой (это, кстати, самые распространенные определения, которые встречаются в воспоминаниях). К яблокам на елке прибавились мандарины, орехи, завернутые в золотистую фольгу, груши и даже драгоценные апельсины.

Когда мода на елку стала повсеместной, для нее стали делать специальные игрушки: поначалу они повторяли тот же формальный набор и выпускались в виде искусственных фруктов и сластей. Чуть позже появились украшения в виде «елочных» атрибутов – шишек и сосулек. Первые украшения приезжали из-за границы, из той же Германии, но и русские ремесленники не отставали. Они быстро поняли, что можно запустить дешевое кустарное производство и неплохо зарабатывать в предновогодние дни. Самые дорогие игрушки делались из стекла и стоили не меньше 3 рублей, ценились также куклы и фигурки из папье-маше (их обрабатывали составом бертолетовой соли, и они начинали блестеть, отражая свет). А доступным, но от этого не менее любимым вариантом стали картонажи, которые можно было производить в огромных количествах и менять хоть каждый год.

Игристые напитки на Новый год – традиция очень поздняя, в России ее освоили только в начале XX века

Фигуративные игрушки изображали персонажей евангельской истории: младенца Иисуса в яслях, волхвов, животных, поклонившихся младенцу, ангелов. Но со временем появились и чисто русские темы. На елке поселились персонажи народных и литературных сказок, лесные гости (зайцы, белки, медведи) и деревенские домашние животные (поросята, гуси, петухи). Детям нравилось искать на елке своих давних знакомцев – и вымышленных, и реальных. Чтобы не забывать о происхождении лесной красавицы, ее старались поместить в узнаваемую атмосферу, имитировали зимний пейзаж, засыпали снегом из ваты и инеем из блесток. А на верхушке чаще всего сияла Вифлеемская звезда – католический ангел на русской почве прижился меньше.

Главной целью наряжания елки было восхищение детей:

 
Детский взор игрушки манят…
Здесь лошадка, там волчок,
Вот железная дорога,
Вот охотничий рожок.
А фонарики… а звезды,
Что алмазами горят…
А орехи золотые,
А прозрачный виноград!
 

Алексей Плещеев, 1885 год

Но игрушками дело не ограничивалось. Со временем грубый и слишком темный ствол стали скрывать под белой бумагой, тканью или искусственным снегом. Его делали из аптекарской ваты, посыпанной бертолетовой солью. «Таким аптекарским нетающим снегом, – вспоминает Анатолий Мариенгоф (русский поэт-имажинист и драматург), – покойная мама окутывала красноватый ствол рождественской елки». Пряталась под тканью или ватой и крестовина, удерживающая дерево. Чуть позже, в конце XIX века, в богатых домах появились целые «картины», которые ставили у елки, наподобие католических вертепов. Но в русском варианте это были зимние пейзажи кукольного размера, а не сцены поклонения Спасителю. «К рождественской елке, совершенно убранной и осыпанной блестящим снегом – ватой, очень подойдет зимний вид, устроенный под елкой или вблизи ее», – пишет в 1909 году автор журнала «Нива». Но тут же предлагает и другие варианты: «Подножие елки можно устроить так: закладывают крест, в который вделана елка, зеленым мхом, сухой травой и елочными ветками, среди коих кое-где можно положить камешки; затем устанавливают картонные или ватные грибы небольшой семейкой, а если среди этой зеленой груды поставить плюшевого зайца, которого очень часто можно найти среди детских игрушек, то под елкой будет очень красиво».

Новогодняя реклама 1865 года

Обязательно сейчас же надо прислать нам Ваш заказ, а то посылки опоздают к Рождеству… Я предлагаю вновь составленные чудные, полные коллекции елочных украшений в 5 р., 10 р., 15 р., 25 р. и 50 р.

Несмотря на то что решительно все вздорожало, цены остались без повышения, и в состав, например, 5 р. коллекции вошли флаги, свечи, подсвечники, обезьяны, парижские птички, бразильские бабочки, фейерверки, бусы, масса картонажей, дождь, кометы, звезды и проч. Тут так много разнообразия, что остается только удивляться, как за 5 р. можно так много дать. Колл‹екции› в 10 р., 15 р. и дороже тоже весьма богато составлены, и никто не может предлагать такие богатые и изящные вещи так дешево. Более чем 20-летняя практика сделала свое дело, и коллекции дошли до совершенства. Вследствие просьбы заказчиков я изготовил в этом году еще коллекцию в 2 р. 95 к., и тут вложено решительно все необходимое для полного украшения елки.

Эта коллекция в 2 р. 95 к. решительно вне всякой конкуренции по полноте, изяществу и дешевизне!

Высылка наложным платежом. Базар марок.

С.-Петербург. Невский, 20, кв. 26.

Новогодние открытки с пожеланием богатства пользовались успехом у купцов и разночинцев

После 1870-х годов приготовление рождественской елки стало делом семейно-коллективным – дети больше не запирались в комнатах, пока взрослые готовили для них праздник, а становились его полноценными участниками и даже инициаторами. Антон Чехов в рассказе 1887 года «Мальчики» описывает сцену изготовления елочных украшений так:

«Отец и девочки сели за стол и занялись работой… Они делали из разноцветной бумаги цветы и бахрому для елки. Это была увлекательная и шумная работа. Каждый вновь сделанный цветок девочки встречали восторженными криками, даже криками ужаса, точно этот цветок падал с неба…»

Участие детей в изготовлении елочных игрушек казалось воспитателям прекрасным вариантом приучения их к труду. В педагогических пособиях начала века встречались такие формулы: «Уже одно заготовление материала для елки, которое часто (и очень удачно) совершается воспитателями при содействии самих же детей, способно занять этих последних и доставить им громадное удовольствие в течение нескольких дней». А производство поддерживало эти начинания, выпуская руководства для изготовления елочных игрушек, книжки с выкройками игрушек и раскрасками. Особенно усердствовали детские журналы. В их рождественских выпусках обязательно появлялся целый калейдоскоп советов – как делать красивые игрушки из папье-маше, картона, бумаги и других материалов. Самыми любимыми были журнал для самых маленьких «Малютка» (в 1907 году к нему приложили брошюру «Делание цветов из елки») и «Нива». В декабрьском выпуске 1908 года читаем: «Для детей не может быть большего удовольствия, как украшать елку. Красивые образцы украшений, которые мы даем здесь, большею частью приспособлены для украшения бонбоньерок».

Такие заготовки позволяли заметно экономить и наряжать эффектные елки даже в провинции, где выбор был куда скромнее, чем в том же Санкт-Петербурге. В сборнике «Школьный праздник «Рождественская елка», составленном в 1915 году, Константин Лукашевич пишет: «Во многих семьях, во многих школах на Руси бывают елки. Но много есть таких глухих местечек, где негде достать украшений для елки. Попробуем же сами сделать кое-что для нашего милого рождественского деревца».

Чем органичнее и плотнее праздник елки входил в сознание и жизнь русской семьи, тем сильнее он обрастал ритуалами и традициями. Каждая семья формировала свой собственный ритм подготовки в Рождеству, но везде оно сопровождалось приятными хлопотами и единением. Интересны воспоминания детей Льва Толстого, которые все как один запомнили, как перед праздниками Софья Андревна ездила в Тулу за куколками, прозванными «скелетцами».

Старшая дочь писателя, Татьяна Сухотина-Толстая, описывает их так: «Теперь этих кукол давно уже не делают. А в мое время ни одна елка не обходилась без скелетцев. Это были неодетые деревянные куклы, которые гнулись только в бедрах. Головка с крашеными черными волосами и очень розовыми щеками была сделана заодно с туловищем. Ноги были вделаны в круглую деревянную дощечку, так, чтобы кукла могла стоять. Этих скелетцев мама покупала целый ящик, штук в сто. Все мы запасались иголками, нитками, ножницами и начинали мастерить платья для голых скелетцев. Одевали мы их девочками, и мальчиками, и ангелами, и царями, и царицами, и наряжали в разные национальные костюмы: тут были и русские крестьянки, и шотландцы, и итальянцы, и итальянки.

ОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ АТРИБУТАМИ ЕЛКИ БЫЛИ ЯБЛОКИ, КОНФЕТЫ, ОРЕХИ, ЗАВЕРНУТЫЕ В БЛЕСТЯЩУЮ ФОЛЬГУ, СВЕЧИ И ЗВЕЗДА НА МАКУШКЕ. ЭТОТ СТАНДАРТНЫЙ НАБОР СОХРАНЯЛСЯ В РУССКИХ ДОМАХ НА ПРОТЯЖЕНИИ ПОЛУТОРА ВЕКОВ.

По вечерам мы все собирались вокруг круглого стола под лампой и принимались за работу… Мама приносила большой мешок с грецкими орехами, распущенный в какой-нибудь посудине вишневый клей, и каждому из нас давалось по кисточке и по тетрадочке с тоненькими, трепетавшими от всякого движения воздуха золотыми и серебряными листочками.

Кисточками мы обмазывали грецкий орех, потом клали его на золотую бумажку и осторожно, едва касаясь его пальцами, прикрепляли бумажку к ореху. Готовые орехи клались на блюдо, и потом, когда они высыхали, к ним булавкой прикалывалась розовая ленточка в виде петли так, чтобы на эту петлю вешать орех на елку. Это была самая трудная работа: надо было найти в орехе то место, в которое свободно входила бы булавка, и надо было ее всю всунуть в орех. Часто булавка гнулась, не войдя в орех до головки, часто кололись пальцы, иногда плохо захватывалась ленточка и, не выдерживая тяжести ореха, выщипывалась и обрывалась.

Кончивши орехи, мы принимались за картонажи. Заранее была куплена бумага, пестрая, золотая и серебряная. Были и каемки золотые, и звездочки для украшения склеенных нами коробочек. Каждый из нас старался придумывать что-нибудь новое, интересное и красивое. Клеились корзиночки, кружочки, кастрюлечки, бочонки, коробочки с крышками и без них, украшенные картиночками, звездочками и разными фигурами.

При украшении елки соблюдались раз и навсегда принятые порядки. В глубине, ближе к стволу, вешались сначала крымские яблочки, просвечивавшие сквозь темную хвою своими розовыми бочками; потом шли орехи, которые никогда не допускались выше середины дерева. Ствол и крестовина, покрытая ватой с блестками, опутывались золотыми и серебряными бумажными цепями и цепями из цветных леденцов. Внизу же вешались шоколадные фигурки зверей, птиц, детей и чудные печатные пряники с картинками, незабываемо вкусные, без которых не обходилось ни одно Рождество. Чем выше, тем елка становилась наряднее и ярче. На кончиках ветвей повисали блестящие стеклянные шары, покачивались, распустив хвосты, райские птицы; подняв паруса, куда-то в неведомую даль по зеленым хвойным волнам плыли сказочные корабли, летели ангелы, прижимая к груди миниатюрные елочки, веселые колокольчики на самом верху, вблизи лучистой Вифлеемской звезды, казалось, вот-вот зазвенят хрустальным праздничным звоном, а серебряные пушистые цепи и дрожащий, струящийся дождь, наброшенный, как сверкающая сетка, поверх всего этого великолепия, превращали елку в какое-то сказочное видение, от которого трудно было оторвать глаз».

Взрослые стали обмениваться подарками под елкой в 1870–1880-х годах. До этого праздник был исключительно детским

Маленькие, настольные елочки назвали «пролетарскими» – их покупали в небогатые дома

Дети, рабы привычки, очень остро реагировали на любые нарушения привычного праздничного быта или новомодные причуды, которые влияли на внешний вид любимой ими елки. Наталья Розанова, дочь знаменитого врача, вспоминает о своем огорчении в связи с тем, что ее сестры, «увлекшись декадансом, стали украшать елку только снегом и свечами (ах, этот декаданс!), и как же скучно было смотреть на это дерево! Мне думалось, что все немного притворяются, восхищаясь строгой прелестью и иллюзией настоящей свежей елки!.. Какая тоска! Это вместо золотых орехов, пряников, яблок, хлопушек, от которых деревцо гнулось, но продолжало весело полыхать огнями…».

НЕМЕЦКИЙ ОБЫЧАЙ СТАВИТЬ ЕЛКУ В СОЧЕЛЬНИК ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКОВЬЮ НЕ ПООЩРЯЛСЯ, ТАК ЧТО ДЕРЕВЬЯ ПОКУПАЛИ В ПЕРИОД МЕЖДУ РОЖДЕСТВОМ И НОВЫМ ГОДОМ. ПОНАЧАЛУ ОНА СТОЯЛА ТОЛЬКО ОДИН ВЕЧЕР, В КОТОРЫЙ И УСТРАИВАЛСЯ ДЕТСКИЙ ПРАЗДНИК.

Как только в домах распространилось электричество, елки сразу стали украшать электрическими гирляндами. В первый раз это случилось в зале Дворянского собрания в Петербурге в 1872 году, но настоящая мода на искусственное освещение рождественского дерева пришла только в конце XIX века. «Теперь ни в одном порядочном доме не налепят восковых свеч», – повторяет мнение своей хозяйки один из слуг в рассказе 1898 года. Впрочем, дело было не только в тренде. Настоящие свечи всегда были слишком опасны и, несмотря на то что их отделяли от хвои металлические подсвечники, драматические истории случались постоянно. Одну из них, явно запавшую в душу, вспоминает Юрий Олеша: «Господин Орлов пошел с дочкой на елку в гости, и там, когда дети танцевали, елка опрокинулась, в результате чего дочка Орлова сгорела. В тот день, когда ее похоронили, он пошел в цирк. Мы, дети, ужасались, когда нам рассказывали об этом, но взрослые оправдывали Орлова, – он, говорили они, очень горевал и именно поэтому пошел в цирк». Другой проблемой были красители, использовавшиеся для того, чтобы сделать сладости и фрукты, висевшие на елке, ярче и привлекательнее. В них добавляли мышьяк и анилин, так что дети, срывавшие их и пробовавшие на вкус, часто травились. Врачи даже специально писали статьи в рождественские выпуски журналов, предупреждая об опасности таких «праздничных сластей»: «Конечно, как-то тяжело портить удовольствие детей запрещением снимать с елки висящие на ней заманчивые сласти. Но лучше отравить им немножко их праздничное настроение, чем допустить отравление их ядовитыми красками».

Что касается времени, когда было принято наряжать елку в дореволюционной России, то оно двигалось вместе с распространением самой моды на праздник. Сначала ее ставили в сочельник (так же как принято в большинстве западных стран), потом оказалось, что православная церковь не поощряет веселья в последний день малого, Филипповского поста. Кто-то, пойдя навстречу церковникам, дату перенес на второй, а потом и на третий день праздника, в некоторых домах точкой отсчета стал Новый год, но большинство продолжали упорствовать и устанавливать елку под Рождество. Александр Бенуа пишет в своих воспоминаниях: «Обыкновенно елка у моего старшего брата устраивалась не так, как у нас – вечером 24 декабря, а ранним утром 25, еще до восхода солнца (что, кстати сказать, получалось довольно своеобразно и таинственно)». Как мы уже упоминали, первоначально елка была развлечением разовым – ее ставили на один вечер, потом стихийно разбирали и выносили на черную лестницу или выбрасывали. Но после того, как в ее убранстве стала участвовать вся семья, оказалось, что всем жалко расставаться с лесной красавицей так скоро. Да и затраты на игрушки, гирлянды и свечи были немалые для одного-единственного вечера. Елка стала жить в доме с Рождества и до Нового года, а потом и до Крещения. Стала создаваться целая культура «елочных» вечеров, когда вокруг наряженного дерева собирались дети и взрослые, читали книжки и рассказывали друг другу истории. Присутствие в доме елки как-то по-особенному меняло всю атмосферу, делало самые обычные события праздничными, а разговоры – важными. Сейчас для постсоветского человека с несколько размытыми календарными принципами новогодний период начинается вечером 24 декабря (когда в католическом и протестантском мире начинают справлять Рождество) и заканчивается старым Новым годом (праздником, который очень трудно объяснить любому иностранцу). Впрочем, и этого, почти трехнедельного, периода недостаточно, чтобы по-настоящему насладиться елкой.