Текст книги "Университет имени Конкордии Непобедимой. Маскарад"

Пока ребята препирались, а Рин-Тадд смущенно переводила взор с одного друга на другого, Пуэлла глядела на Корвуса снизу вверх – тот таращился в ответ безо всякого стеснения, слегка приподняв левую бровь. Внешне он, разумеется, не изменился: все те же белые сальные волосы, падающие на лицо, все тот же ироничный оскал, все тот же снисходительный и пронзительный взгляд. Кажется, треклятый ворон даже пытался заигрывать с нею после всего, что произошло.

Однако Пуэлла чувствовала его, чувствовала странное опустошение, граничащее с исступленным ужасом, что царило в мятежной душе Демиурга. Нет, он вовсе не стыдился того, что играл по своим правилам и не слишком хотел посвящать Пуэллу в свои закулисные интриги. Он просто жалел, что все так вышло, и не хотел, чтобы хозяйка злилась.

Странно, но Пуэлла не скучала по нему. Когда он исчез из ее жизни на этот крошечный промежуток времени (а вместе с ним исчезли видения, тайны, объятия и дурацкие заигрывания в неподходящих местах), она почти что вздохнула с облегчением, хотя и не хотела окончательно себе в этом признаваться.

Так отчего же сейчас, глядя на него, чувствуя его, она так хотела расплакаться и кинуться ему на шею? Он был до неприличия близким ей созданием, однако это только ранило и раздражало. Девушка сжала кулаки и решительно направилась в другой конец аудитории. Ее друзья последовали следом, тихо переговариваясь.

– Что ж, я возьму у него червячков позже, – донеслось до Пуэллы флегматичное замечание Ангуиса, и на душе стало теплей.

Вот почему у нее не может быть такого замечательного фамильяра, как у Авроры или Вина – простого и открытого юноши, с которым всегда можно найти общий язык, пусть даже после парочки дурацких и бессмысленных стычек?

«…фамильяра, который никогда не предаст и не оставит в трудную минуту – фамияльра, который не посмеет утаивать от тебя важные подробности своих планов и подарит самые сокровенные секреты прямо в день их возникновения».

Студенты рассаживались по своим местам, шелестели и постукивали их учебные принадлежности; кто-то тихонечко смеялся, кто-то пускал по аудитории очаровательные переливчатые иллюзии. Мимо по воздуху проплывали изящные силуэты, танцующие парочки, причудливые животные. Пуэлла вспомнила, как удивлялась чему-то подобному совсем недавно. Сейчас магия стояла ей поперек горла.

Большинство собравшихся негромко обсуждали главную диковинку Университета и то, почему ее компания предпочла отсесть от дайра Демиурга. Последний, собственно, бессовестно раздаривал собравшимся вокруг него фанатам и почитателям своих сладких червячков, заставляя пристально наблюдающего Ангуиса скрежетать зубами от зависти и недовольства.

Вся эта игра на публику, его деланное равнодушие, припорошенное искусственной веселостью… Пуэлла ненавидела в нем почти все, но при этом с отчаянной, жестокою силой любила. Возможно, это было безумно и даже в духе Флос. Она сама себя боялась.

– Прошу тишины, дорогие студенты, – раздался гипнотический голос дайры Шиа-Мир, и студенты успокоились, обратив к ней свои полные интереса взоры. Изящная фигура преподавательницы, облаченная в ниспадающие шелка, медленно направилась к порогу мимо пустующей трибуны. – Я рада приветствовать вас сегодня – и счастлива, что большинство лиц, обращенных ко мне, улыбается.

Пуэлла попыталась сконцентрироваться на мелодичном сопрано, забыть обо всем, кроме темы лекции: она всегда была отличницей, для которой слушать педагога было важнее, чем таращиться по сторонам и вслушиваться в чужие разговорчики. Странно, но на этот раз слова Шиа-Мир словно ускальзывали от нее, их смысл усваивался лишь косвенно, в голове нарастал странный, неприятный шум.

– Должно быть, все вы были обрадованы недавними новостями относительно победы над большим количеством могущественных декурсий, собиравшихся под одним из центральных кьярта-ваддских храмов для своих жутких церемоний – предположительно, на регулярной основе. На данный момент это является одним из наиболее сенсационных открытий, поскольку изучение поведения декурсий как тварей, склонных к адекватному взаимодействию, может привести либрис-скриптуриев к определенным выводам относительно их личностных взаимоотношений и структуры социума в принципе.

Хозяйка…

Отвратительно знакомый голос раздался в голове, захватил все внимание, заставил Пуэллу резко сжать кулаки; Аврора удивленно посмотрела на нее, заметив этот внезапный жест. Девушка почувствовала, как подруга мягко положила ладонь на ее предплечье. Это не помогло.

Хозяйка, я был очень плохим мальчиком. Ладно: очень-очень плохим.

В голосе Корвуса слышалась насмешка. Сделав глубокий вдох, Пуэлла собралась с силами и задрала голову, чтобы столкнуться с его выжидающим взглядом заигрывающего с жертвой хищника. Кажется, он был полностью уверен в силе своего обаяния и знал, что рано или поздно все будет как прежде. Стоит только воспользоваться инструментом, который безукоризненно служил ему верой и правдой все это время: своим талантом обаятельного краснобая.

Я знаю, что мне следовало бы поговорить с тобою по душам – однако кого винить в том, что страх оказался сильнее здравого смысла? Я боялся потерять тебя, и ты это знаешь. Просто вообрази, как бы ты разозлилась, если бы узнала, что я был в тайном сговоре с эгрегиусами все это время!

Формидот и Вермис действовали по моему приказу, а потому играть свою роль растерянного божества, пытающегося остановить неведомых злодеев, оказалось на удивление легко. В конце концов, мне нужно было всего лишь заманить тебя к своим соратникам и водрузить на трон.

Пуэлла вглядывалась в его сияющие глаза, что смотрели сверху вниз, исполненные озорства и кокетства. Он был все тем же Корвусом, который, прижимая ее к себе, рассказывал печальную историю об отверженности и горе, который заигрывал с нею в примерочной, который нагло рисовал ее обнаженной во время семинара дайры Децедеры, который снился ей с самого детства, преследуя, будто злой рок.

Он был созданием, которое, сидя на подушках в студенческом ресторанчике, болтало о ерунде и нахваливало человеческую еду, на самом деле желая совершить страшнейший из возможных переворотов, способный повлечь за собою бессчетное множество смертей.

Вы насильно посадили меня на этот трон, а затем чуть не убили Вина! Я так испугалась за тебя, когда ты вдруг упал, перешагнув последнюю ступеньку, я так тревожилась, что с тобою станут обращаться дурно!

Дышать стало тяжело; в голове снова всплыла разряженная худая фигура, призрачным силуэтом скользящая по сумрачной зале в окружении высокородных эгрегиусов. Разумеется, Корвус был повелителем снов, а Сомнус – его слугой, покорявшмся лишь Демиургу, его создавшему.

Я была такой дурой, что поверила тебе!

Дайра Шиа-Мир остановилась, скрестив руки на груди; собравшись с мыслями, Пуэлла обратила свой взгляд на нее, чувствуя, как пронзают ее затылок пристальные глаза ворона-альбиноса. Должно быть, он хотел сказать ей еще что-нибудь (странное ощущение незавершенности и неловкости повисло в воздухе, и девушка ощутила это всем своим существом), однако передумал и решил возобновить диалог позже, когда хозяйка будет в более подходящем настроении.

– Декурсии, однако – не самые таинственные существа на этом свете, – говорила тем временем Шиа-Мир. – Сегодня речь пойдет о фамильярах – вернее, о том, насколько любопытны эти прекрасные создания с точки зрения астральных миров. Поскольку сегодня в этой аудитории присутствует немало представителей вышеуказанной расы (включая меня), было бы забавно не только увидеть ваше тщательное конспектирование теоретического материала, но и услышать какие-либо предположения по заданным темам от самих фамильяров непосредственно.

В зале одобрительно загудели; мягким движением руки преподавательница велела студентам замолчать и, легко запрыгнув на кафедру, свесила ноги, словно вела не лекцию, а дружескую беседу со своими давними друзьями. Пуэлла невольно залюбовалась складками ее дорогого ханьфу, расшитого золотыми нитями.

– Фамильяры официально считаются наиболее неизученными существами из всех, когда-либо известных Кругу Аристократов. Прежде всего, потому, что, не отличаясь от людей биологически, они обладают несколько иным функционалом чакр и способны принимать животные обличья, при этом дополняя их, развивая, увеличивая в размерах и тому подобное. – Преподавательница хищно улыбнулась, оглядев присутствующих; Пуэлла невольно поежилась, вспомнив, как та обратилась жуткой змеей в первый день ее пребывания здесь. – Кроме того, множество вопросов вызывает и логика фамильяров: причины, по которым они выбирают того или иного чародея в качестве хозяина и идут на бескорыстное сотрудничество, являются предметом жарких дискуссий, в том числе и среди ученых-фамильяров, занимающихся этим вопросом.

Пуэлла склонилась над тетрадкой, каллиграфическим почерком записывая определение на безукоризненно белоснежных листках; она по-прежнему ощущала на себе жаждущий взор Корвуса, знала, что он бессловестно взывает к ней, просит обернуться, вступить в зрительный контакт, ответить на попытку примирения энтузиазмом и любовью. У нее не было на это сил; руки слабо подрагивали.

– Фамильяры являются колдунам из малоизученного астрального пространства, носящего кодовое название «Лес Духов». Назвать его так было идеей первой астральной путешественницы, известной человечеству – легендарной Индении Грандит, странствовавшей по тонким мирам с помощью глубинных медитаций, направленных на Аджну.

– Как-как там ее звали? – переспросил Вин, обернувшись к Пуэлле.

– Индения Грандит, – безэмоционально ответила та…

И вдруг почувствовала панику. Ту самую, необъяснимую, ни с чем не сравнимую панику, о которой уже начала забывать среди забот и проблем, разом свалившихся на голову. Чувство собственной беспомощности накрыло ее с головой, каждый случайный взгляд Шиа-Мир, которая продолжала говорить, мягко покачивая ногами в плетеных сандалиях, казался исполненным яда, стены давили, ком подступил к горлу… Пуэлла обернулась к Вину, но тот уже писал что-то в своей тетради. Дыхание сбилось, перед глазами потемнело.

«Используй свои способности. Попытайся почувствовать страх, схватиться за него, узнать его причину».

Она сосредоточилась на своей Аджне – совсем как та великая странница, занимавшаяся изучением фамильяров – и попыталась визуализировать приступ страха, увидеть его неким внутренним взором, чтобы, зацепившись, прийти к его истоку, сидящему глубоко внутри… Или снаружи, если тот идет извне, силясь навредить.

Ее переносица загорелась холодным синим цветом, переливчатым и глубоким, будто поверхность реки, обращенной к вечереющему небу. Аврора неожиданно ругнулась, Вин невольно дернулся в сторону. Кажется, даже Шиа-Мир прекратила говорить: в аудитории сделалось тихо, как в склепе, а затем стоячий воздух разорвали чужие хаотичные крики.

Они звали ее, тормошили ее, велели ей успокоиться, но все было без толку. Пуэлла уже увидела этот крохотный приступ необъяснимого ужаса, схватилась за него, как за крошечного уворачивающегося жучка, и сосредоточилась на исходящей из его брюшка черной нити, что вела куда-то еще, в далекое пространство, которое ей было необходимо посетить.

«Нужно действовать сейчас, – сказала она себе, не прекращая медитацию. – Никто не знает, когда страх нагрянет на меня в следующий раз и будет ли он таким же временным и уязвимым».

Ее астральная проекция отделилась от физического тела – совсем как тогда, в день отбора – но теперь Пуэлла точно знала, что делает. Она по-прежнему ощущала пристальное внимание Корвуса, краем уха слышала крики Шиа-Мир и даже ощущала странные толчки, неестественные и грубые: очевидно, перепуганная преподавательница пыталась вернуть ее обратно в тело. Однако все это было уже неважно. Пуэлла сконцентрировалась на мерзком ужасе, схватилась за него, вцепилась сознанием и последовала по тому пути, откуда он пришел.

Никогда прежде она не думала, что манипулировать энергией, чувствовать ее и управлять ею так легко. Мгновение – и ужас стал еще могущественнее, еще сильнее, еще насыщенней. Как едкая вонь из чьей-нибудь подземной лаборатории, изредка доносящаяся до того, кто рвет цветы неподалеку, становится невыносимой, стоит преодолеть лестницу и замереть у двери, так и неестественное, чуждое ощущение паники делалось все сильнее по мере того, как Пуэлла приближалась к нему.

В тот момент, когда осуществлять контроль над собою стало особенно тяжело, а астральное тело затряслось и завибрировало, девушка отпустила мерзкого жучка, и тот, растворившись в стоячем воздухе, влился в тяжелую негативную ауру, заполнявшую все помещение. Низкий потолок, давящие стены, выкрашенные в красный и украшенные бессмысленными блестками, уродливые канделябры, круглые островки премерских ковриков – это место было безвкусным в той же мере, что и дорогим.

Пуэлла осмотрелась по сторонам, стараясь сохранять осознанность: она знала, что малейшее мысленное упоминание о физическом теле, сидящем на лекции, способно привести в движение Нить Жизни, и тогда возможность докопаться до истины будет упущена. Она очистила свой разум, попыталась избавиться от навязанного ужаса, идущего извне, и наконец сосредоточилась на недвижном мальчике лет тринадцати на вид, лежавшем посреди комнаты на странном мраморном возвышении, напоминавшем алтарь.

Его грудь медленно вздымалась, воланы на груди слабо колыхались, а красивый белый нос с крошечной горбинкой слегка морщился – Пуэлле невольно подумалось, что он вырастет в невероятного красавца и разбивателя женских сердец. Руки мальчика украшали золотые браслеты, широкий пояс, сверкающий и переливчатый, опоясывал широкую ночнушку насыщенного белого цвета, расшитую звездами и бусинами…

«Погодите-ка».

Девушка подлетела ближе, чтобы рассмотреть спящего: нет, то вовсе не браслеты и не пояс, а кандалы украшали его изящное бледное тело, немощное и слабое на вид; почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, мальчик слегка приоткрыл левый глаз. Тот оказался светло-голубым, как небеса, и неописуемо прекрасным, словно милосердие Конкордии. Пуэлле захотелось заплакать от одного только вида этой гипнотической, совершенной красоты, со временем готовой превратиться в нечто большее.

«Он вырастет красавцем, – тупо повторила она про себя. – Никогда прежде не видела такого прекрасного ребенка».

Обыкновенно мальчишки этого возраста были тощими и нескладными, девчонки – прыщавыми и полненькими. Странно, что незнакомца естественные проблемы полового созревания обошли стороной. Он выглядел как кукла, созданная из фарфора, снов и чистейшего совершенства.

За левым глазом приоткрылся правый, и теперь незнакомец открыто таращился на нее безо всякого стеснения. Тонкие бледные губы приоткрылись, и мальчик выдохнул в стоячий воздух облачко розового дыма. Дым растворился в воздухе, впитываясь в астральное тело Пуэллы, пронзая его неконтролируемым ужасом, заставляя отпрянуть назад и закрыть лицо прозрачными руками.

«Он что… дышит ужасом?»

Мальчишка резво дернулся вверх, пытаясь выбраться, но ничего не вышло. Золотая прядь, кудрявая и сверкающая, упала на белоснежный лоб без единой мимической морщинки. В правом ухе блеснула подозрительно знакомая сережка.

«Точно такая же есть и у Корвуса, – запоздало подумала Пуэлла. – Он носит ее в левом ухе, а этот парнишка – в правом».

– Эй, слушай, – обратилась она к незнакомцу. –Ты можешь видеть и слышать меня?

Мальчик конвульсивно задергал ногами, но те также оказались прикованы к алтарю за лодыжки. Вздохнув, снова замер, повернул красивую головку, прижавшись щекою к мраморной поверхности алтаря – и издал слабое нечленораздельное мычание, будто младенец, еще не научившийся говорить. В этом звуке было мало осознанности, скорее – животная боль: несчастный явно был перепуган и хотел выбраться из плена, но ему недоставало сил.

Неподалеку раздался дверной скрип и какофония хаотичного звона чьей-то связки ключей, а затем коридор наполнился цокотом каблуков и шумом громоздких одежд.

– Я почувствовал активность, хозяйка, – раздался зычный и глубокий, как у оратора или певца, голос; Пуэлла инстинктивно активировала случайные чакры, и те зажглись одновременно, делая ее похожей на украшенную к празднованию Нового Десятилетия священную березу. Теперь (так ей, во всяком случае, говорила интуиция, переданная от декурсий и снов) увидеть ее астральное тело и ощутить его присутствие не сумеют даже сильнейшие из человеческих колдунов. – Кажется, наш подопечный задергался в кандалах и попытался выбраться.

– Последний раз такая живость с его стороны была замечена в те далекие времена, когда ты веселился в Лесу Духов, а я училась ходить под себя, – цинично отрезал хриплый женский контральто. – Ты точно что-то напутал, золотце, иначе и быть не может.

– Да нет же, нет! Он и сейчас находится в напряженном состоянии. Будто…

– Что?

– Будто бы нечто наконец пробудило в нем интерес к жизни.

Щелкнул ключ, повернулась дверная ручка, и внутрь наконец вошли двое: невысокая женщина, неожиданно тощая, но жилистая, с убранными назад волосами, выкрашенными в ярко-синий. Из-за ее спины, с изящной опасливостью прикрывая рот белоснежным платком, выглядывал молодой мужчина с тяжелым взглядом, исполненным неестественного пафоса. Его длинные черные волосы были уложены и налачены, спускаясь масляными волнами до самых плеч, высокий воротник насыщенного красного цвета упирался в скулы, вульгарно выделенные черным.

Пуэлла попыталась представить этих двоих в Шикке, на одной из уютных заросших улочек, где босоногие мальчишки и девчонки играли в камешки, старушки подвязывали огурцы в теплицах, а их радостные внуки, измазанные в грязи, сидели на корточках и удобряли ростки, выкладывая по влажной бугрящейся земле случайные узоры из молотой травы и сорняков.

Ничего не вышло: картинка раскололась надвое, пошла трещинами, рассыпалась, разбилась, самоуничтожилась. Пуэлла почувствовала себя так неуютно, стоя перед ними, пусть и незримая: они определенно принадлежали двум разным мирам, и мысль о том, что однажды ей придется вырядиться так же аляписто и ступить за порог главного штаба Круга Аристократов, сделалась еще более болезненной и неприятной.

На мгновение девушке показалось, что мужчина-фамильяр заметил ее: холодный взгляд задержался на том месте, где она пульсировала вверх-вниз, в любой момент готовая исчезнуть. Вполне вероятно, что он обладал уникальным даром чувствовать энергии и чужое присутствие – в конце концов, ощутить активность мальчика, находясь в другой комнате, без особых способностей попросту невозможно.

– Все хорошо? – спросила синеволосая женщина, скрещивая руки на груди. – Ты как будто напрягся.

– Ох, нет, – покачал головою фамильяр, по-прежнему прижимая платок к носу и рту. Видимо, спертый воздух, наполненный концентрированным ужасом, раздражал его тонкую натуру самовлюбленного эстета. – Мне лишь почудилось.

Приблизившись к златоволосому мальчику, что теперь снова лежал, мерно дыша, женщина вцепилась ногтями в его узкое плечико и слабо потрясла… Тот лениво приоткрыл глаза, наслаждаясь всеобщим изумлением, и широко, скалисто улыбнулся, словно крошечный хищник, готовящийся к атаке.

– Поверить не могу, – выдавила из себя наконец удивленная аристократка. – Он и впрямь таращится на меня.

– Послушайте меня, дайр Антарс, – заговорил мужчина, не отнимая платка от лица. – Мы очень рады, что Вы наконец почтили нас своим присутствием и соизволили пробудиться от долгого сна…

«Дайр Антарс?!»

Не веря своим ушам и глазам, Пуэлла подлетела поближе – и с ужасом поняла, что взор мальчика снова обратился к ней. Белоснежные запястья в кандалах дернулись вверх, указательные пальцы, украшенные золотыми кольцами, указали в сторону Пуэллы.

– Хочу ее, – с трудом произнес мальчик, едва шевеля губами. – Вкусненькая…

– Кого – «ее», дайр Антарс? – услужливо переспросил мужчина, склоняясь к мальчику. – Я искренне желаю утолить Ваш голод, однако не замечаю здесь никого, кроме Вас и своей досточтимой супруги.

– Глупышки. – Мальчик тяжело сглотнул. – Просто освободите меня. Не вынуждайте. Сам поймаю ее и поглочу.

Хищный взгляд нехорошо блеснул, золотистые брови медленно поползли вверх, не оставляя, тем не менее, ни единой морщинки на совершенном мраморном лбу. Неестественное выражение кукольного лица стало еще более зловещим, когда бледные и тонкие губы расползлись в широкой улыбке, белоснежной и такой же идеальной, как и все остальное, что было в нем.

– Мой живот урчит. Освободите меня.

Мужчина взглянул на свою хозяйку; та лишь повела плечами и кивнула в сторону двери.

– А если, когда мы вернемся с остальными, он снова погрузится в сон? – спросил мужчина. – Мы упускаем свой шанс. За освобождение он может возжелать отблагодарить нас лично, а ты прекрасно знаешь, что будет с теми, кого дайр Антарс захочет одарить своим милосердием.

– Он может быть опасен, идиот. Не зря его на всякий случай держат в цепях.

– Цепями мы не добьемся расположения, которого ищем столько лет, – неожиданно агрессивно зашипел фамильяр, сведя к переносице красивые густые брови. – Ты ведь и сама это знаешь, хозяйка: невозможно заставить кого-то любить с помощью принуждения и плена.

– Но я…

– Сама подумай: Антарс могущественен, ибо каждый из Демиургов вложил в него свою силу. Его активация, над которой бился Совет Эрусов совместно с нашим Кругом, способна принести человеку, избранному им, почти безраздельную власть над всеми Двенадцатью Державами. Этот момент, когда мы пошли на поводу у собственных чувств и услышали зов сердца, может стать историческим.

Синеволосая аристократка злобно топнула каблуком; она явно разрывалась между разумным страхом и алчным желанием стать кем-то исторически легендарным.

– Дайр Антарс получил чужой гнев, как и желал, – продолжал напирать на нее фамильяр. – Мы достали сосуд, наполненный негативной энергией, из самого мира снов и принесли ему на блюдечке! Думаешь, разумно отступать теперь, когда наш мальчик полностью готов к тому, чтобы явить миру свою силу?! Ему не хватает всего лишь еще одной души, еще одного источника, из которого черпать свое и без того внушительное могущество…

«Мир снов? – запоздало изумилась Пуэлла. – Если судить по словам Ангора, то выходит, что никто из Круга даже не догадывается о происходящем Задымье. Странно, что эта парочка неожиданно оказалась в курсе».

Выходило, что Ангор всего лишь пудрил ей мозги, и на самом деле у Круга и Совета все же был доступ на другую сторону Дыма; это представлялось очевидным, учитывая, что кто-то украл Главный Элемент Антарса и успел распылить его, пока Пуэлла, Аврора и Корвус прохлаждались и обсуждали свои семейные узы. Испив драгоценной ярости, таинственный мальчишка вошел в силу и активировал способности, необходимые для уничтожения всех декурсий, а возможно, и для порабощения человечества.

Только одно по-прежнему оставалось непонятным: как такое могущественное и сильное создание могли удерживать кандалы, созданные простыми чародеями, пусть даже и могущественными? Все это – ленность и сонливость Антарса, его капризные требования, слегка приоткрытые глаза – выглядело напускной деланностью, актерством и позерством во имя усыпления чужой бдительности.

«Ты убеждал всех вокруг, что нуждаешься в большем, заставлял членов Круга и Совета ломать голову над тем, как активировать тебя и вывести из анабиоза, хотя на самом деле медитировал и копил энергию, – подумала Пуэлла, чувствуя, как внутри пробуждается странная ярость, необъяснимая и могущественная. Ужас, светлыми облачками вылетавший из приоткрытых губ Антарса, расплывшихся в улыбке, теперь не касался ее, не тревожил душу. – Как же долго ты будешь притворяться? Неужели ты действительно так забавляешься, наблюдая за чужой беготней вокруг тебя?»

Тонкие руки и ноги снова задергались в кандалах, глаза беспомощно закатились, с губ сорвался беспомощный стон.

А затем стоячий воздух разорвал безумный вопль, похожий скорее на истерический плач, чем на смех. Антарс гоготал, и его плечи дрожали; он гоготал, и тощая мальчишечья грудь быстро вздымалась и опускалась под опрятными воланами ночной сорочки.

Я чувствую эту силу. А ты, Эллочка? Уже готова стать моим ужином?

Кандалы со звоном ударились о стены, изящное тело взлетело к потолку, засияло золотым, словно обратившись в единый луч Златолика. Сквозь мраморную кожу просматривались чакры, совсем непохожие на человеческие: округлые, с четкими формами, словно спрятанные внутри тела магические шары для предсказаний.

Пуэлла попыталась дернуться назад, но ее астральное тело – ее душа! – отказалось шевелиться. Оно увязло в невидимой густой субстанции, лишившись собственной воли, и теперь медленно становилось видимым для зорких глаз двух присутствующих при этом аристократов.

Пуэлла ощутила себя голой и вдвойне беспомощной.

– Помогите! – закричала она, но с губ не сорвалось ни звука. По-моему, она даже не открыла рта. – Помогите!

Чакры не работали, сознание отказывалось функционировать.

Кажется, я слегка припозднился.

Чужеродная, но при этом такая знакомая энергия сплелась с ее душой, впилась в нее, насильно вытягивая из западни. Пуэлла почувствовала прохладное дыхание над своим ухом, ощутила на себе острый взгляд, краем глаза заметила сверкнувшую в левом ухе альбиноса золотую сережку.

Корвус нашел ее. Корвус пришел, чтобы помочь.

Он шагнул в реальность, телепортируясь, обретая тело – Пуэлла увидела, как округлились глаза аристократов при виде Тринадцатого, что стоял перед ними в бордовой котте фамильяра-студента, небрежно скрестив руки на груди; все его чакры, начиная с фиолетовой Сахасрары на макушке и заканчивая огненной Муладхарой, от которой вниз, к ногам, шли красные ниточки лучей, просвечивающие нечеловеческие узорчатые венки на тощих ногах, горели и переливались; воздух был стоячим и душным, пропитанным болью и страхом, но волосы Корвуса, белые, как снег, слабо развевались под воздействием сильнейшей энергии, идущей изнутри.

– Дайр Демиург, – проговорила наконец женщина, вежливо опустив глаза долу. В ее напряженной позе, тем не менее, отчетливо читалось недовольство: она была недовольна, что фамильяр пришел защитить Пуэллу, что что-то пошло не по плану, что Антарс останется голоден и недоволен. – Мы… очень польщены Вашим присутствием.

– Мне крайне приятно, – ответил Корвус. – А то я уж было подумал, что вы обиделись из-за сорванного ужина одного крайне прожорливого мальчугана. Хорошо, что это не так.

Антарс медленно пульсировал в воздухе, раскинув в стороны прекрасные мраморные руки. Его нечеловеческие, ни на что не похожие чакры заставляли его светиться изнутри, делая еще больше похожим на зачарованную заводную игрушку. Золотистые вьющиеся кудряшки падали на лоб и плечи, скрывали блестящие голодом и ненавистью глаза.

– Я не хочу, чтобы Эллочка уходила, – сказал он настырно – на этот раз вслух; теперь его речь звучала вполне осознанно. – Мне отказывались скармливать ее, но теперь я достаточно сильный, чтобы сам справиться. Эллочка! – Создание рывком подлетело к астральной проекции девушки, взглянуло в ее призрачные глаза, склонило прелестную головку; даже когда Антарс строил ужасающие рожицы, на его лице не появлялось ни единой морщины, и это изрядно сбивало с толку. – Ну же, посмотри на меня. Послушай меня, золотце! Разве я тебе никого не напоминаю?

«Золотце… – мысленно повторила за ним Пуэлла. – Действительно, какая-то призрачно знакомая манера общения».

И тогда она вспомнила оболочку, оставшуюся от Боны Фидес – нечто меньшее, чем сон, более жалкое, чем кожура от полностью выжатого фрукта. Ее подруга (которая формально даже никогда с ней не разговаривала) была там, внутри Антарса, питала его силы своей нечеловеческой энергией. Вместе с нею эту тюрьму делила вся Проклятая Череда, состоящая из неудачных «хозяек» Корвуса, отверженных и использованных во имя сомнительного блага.

– Ну же, Эллочка, нам будет весело вместе! – Антарс протянул ей свои руки, и на мгновение девушка усомнилась, с кем именно говорит: с таинственным мальчиком, с Боной внутри него или с чем-то безымянным, средним и неправильным настолько, что в принципе не должно существовать. – Скажи ей, Корвус! Позволь ей слиться со мною в безумном вихре удовлетворения и сытости, в счастливом танце чревоугодия!

– Хм, дай-ка мне подумать… – Корвус демонстративно потер подбородок, после чего, скривившись, с презрительным смешком отбросил Антарса прочь, даже не прикоснувшись к нему; вспыхнули чакры внутри тощего тела, двое аристократов, отошедших к стене, прижались друг к другу, словно испуганные зверьки. – Кажется, на языке боли это значит «нет», дитя мое! Сегодня ты заслужил хорошенькую порку и пять часов стояния в углу.

Антарс ничего не ответил – лишь молча таращился из проломленной стены, словно неуместная статуя, впихнутая в экседру. Впрочем, в недвижном состоянии он действительно выглядел неживым: увидь его Пуэлла таким, подумала бы, что имеет дело с волшебной куклой или даже манекеном.

– Прошу прощения, члены Круга – или его правые руки, – откланялся Корвус. – Было приятно повидаться с вами. Надеюсь, что все под контролем!

Те не вымолвили ни слова, лишь попытались закивать.

– Что ж, я вижу, вы тоже на это надеетесь. Прошу прощения, но у нас лекция сейчас, а потом – время баиньки, так что давайте покончим с этим на сегодня. Обдумайте свои грехи, и тогда, быть может, вам приснятся замечательные сны.

Корвус обхватил эфир, из которого состояла Пуэлла, но та легко выскользнула из его объятий: теперь, когда Антарс был временно обезврежен, она спокойно могла шевелиться без каких-либо проблем. Сила Флос, к которой причудливо примешивались энергии эгрегиусов и пожертвованное могущество сновидения, заиграла новыми красками, чакры взмолились о том, чтобы их использовали.

Не дожидаясь фамильяра, Пуэлла сосредоточилась на Аджне – и в ту же секунду распахнула глаза в аудитории, чувствуя на себе пристальные взгляды собравшихся.

– О Конкордия, слава тебе! – радостно провозгласила дайра Шиа-Мир, складывая руки на груди. – В который раз я лицезрею твой астральный выход, чувствуя лишь страх и никакой радости. Пожалуй, ты первая моя ученица, на успехи которой я гляжу с опаской, ведь твой возраст вовсе не подразумевает столь… – Она замялась. – …профессиональных шалостей.

– Ну, я был рядом с нею, как-никак, – надменно провозгласил Корвус, который также стоял, опершись о столешницу, среди зевак-студентов. Те, кому было лень таращиться на внезапно отключившуюся Пуэллу, молча глядели со своих мест, тайком поедали припасенные сладости и перешептывались. – А пока кого-то конкретного пасет Демиург, опасаться этому конкретному кому-то, как известно, нечего. Во всяком случае, почти нечего, а это уже некий гарант безопасности и качества сервиса.