Текст книги "На службе у олигарха"

Отщепенец, поймавший пацанёнка, прикрыл визжащий рот ладонью.

– Хочешь, забери, – удивлённо сказал предводитель. – Но после не пожалей. Маленький зомби иногда опаснее большого зомби.

– Я за ним пригляжу.

Отщепенец стряхнул пацанёнка с руки, тот подскочил к Мите и вцепился в его колено.

– Никогда не играй по их правилам, гонец, – посоветовал предводитель. – Всё равно обманут.

Дальше двинулись в сопровождении всей группы, по дороге к ним присоединились ещё десятка два отщепенцев, полуголые, угрюмые, передвигающиеся как бы во сне. Изредка то тут, то там возникали дикие собаки, но близко не подходили. Тявкнут раз-другой, порычат и исчезнут. Расклад сил на этой территории был Мите понятен. Они с главарём вели приятельскую беседу.

– Первый раз в Чистилище? – поинтересовался главарь.

– Бывал раньше. С год назад.

– Ну да? – не поверил тот. – Ты же просветлённый.

– Длинная история.

Пацанёнок путался у Мити под ногами, хватал за руку. Митя сам не понимал, зачем тащит его с собой. Главарь безусловно прав: дети Москвы опаснее ядовитых тараканов, ужалят – и не уследишь, но Митя теперь часто поступал неадекватно. В свою очередь, он спросил:

– Твои люди… на каком коде?

– Ни на каком… На них не действует глубинная стерилизация. Почти животные.

– И как объясняет это наука?

– Науке пока не до нас, – усмехнулся главарь. – Мы для неё отработанный материал. Вторичная переплавка…

Когда сквозь курчавые дымки горящих свалок проступили чёрные шпили Самотёки, главарь остановился, удержал Митю за плечо. Остальные отщепенцы сбились в кучу в отдалении.

– Всё, дальше нам ходу нет. – Он теперь чем-то неуловимо напоминал Мите учителя Истопника. Неторопливость речи, внимательный взгляд, внушительность жеста. – Скажи, ты правда от Марфы? Это не блеф?

– Не сомневайся, от неё.

– Разговаривал с ней?

– Как с тобой. – Митя блаженно улыбнулся.

– И какая она?

– Спроси что-нибудь полегче.

Предводитель нахмурился, погрустнел, и Митя, понимая его состояние, добавил:

– В конце концов, командир, разве так важно, какая она? Важнее, что существует.

Предводитель тяжко вздохнул, как проснулся.

– Конечно, я тебе не верю, гонец, но слушать приятно… Да, чуть не забыл. У Деверя есть двойники, не попадись на эту удочку.

– Лабораторные?

– Какие же ещё. Говорят, по виду не отличишь.

– Отличу, не волнуйся.

Митя повернулся и пошёл. Ваня Крюк за ним. Едва отошли на безопасное расстояние, он облегчённо забулькал:

– У-уф, страшно было. А тебе, босс?

– Не очень… Чего боялся?

– Да ты что! Они все отвязные, человечину жрут. Я на плакате видел. Отрежут ногу или руку – и хрум-хрум. Даже не варят, сырятиной едят… Как думаешь, почему они башли не взяли?

– Где им их тратить?..

На Самотёку прошли длинным закопчённым проходным двором, словно из тени в свет, и сразу окунулись в буйство праздничного дня. Мите повезло: они оказались на площади, окольцованной громадными рекламными плакатами, где предлагали себя на продажу в суточное рабство гулящие девки, то есть те из горожанок, которые ещё надеялись зашибить копейку старинным женским ремеслом. Одна за другой под ритмичную музыку выскакивали на дощатый помост и демонстрировали свои прелести, кто как умел. Некоторые, помоложе, успевали исполнить стриптизик, более зрелые матроны, не полагаясь на свою сноровку, выбегали уже полуголые – каждой отводилось на показ три минуты, что было вполне оправданно, иначе не успели бы попытать счастья все желающие. Покрутившись на помосте, очередная стриптизёрша выкрикивала свою цену, и толпа зевак, сгрудившаяся на площади, отвечала доброжелательным рёвом и свистом. И хотя цены были бросовые, торговля шла худо, можно сказать, вообще не двигалась. На площади в основном скопилась раздухарившаяся чернь, у которой не было денег на лишнюю дозу дури, не то что на рабыню. Однако это обстоятельство ничуть не снижало накал невольничьих торгов.

Митин план розысков заключался в том, чтобы пустить слушок впереди себя: дескать, какой-то чудик-приезжий активно ищет контакта. Слух, разумеется, дойдёт до Деверя, и тот сам выйдет на связь, если захочет. Если захочет. Если нет, придётся придумать что-то другое. У плана был единственный, но большой недостаток: глазастая, ушастая агентура миротворцев может опередить Деверя. Смехотворный риск по сравнению с тем, что Мите предстояло сделать в ближайшие дни.

Оглядевшись, он выделил среди гомонящей, веселящейся публики смурного мужика с чёрной бородой, державшегося как бы поодаль. То ли от халявного пива, то ли от утренней дозы вид у него был обалделый. Митя послал пацанёнка, чтобы привёл мужика. Ваня Крюк выполнил поручение с неохотой, он увлёкся торгами и уже-минут пять уговаривал купить «вон ту сисястую». «Зачем она тебе?» – удивился Митя. «Как зачем, как зачем? – ершился угорелый мальчуган. – Красивая тёлка, ты что?! На пару оприходуем. Обоим хватит».

Мужик приковылял и уставился на Митю мутными гляделками.

– Купить хочешь? Сколько дашь?

– А сколько просишь?

Мужик стукнул себя в грудь кулаком, надеясь поразить возможного покупателя молодецкой удалью.

– Не ниже десятерика, парень.

Пацанёнок забился в истерике.

– Старая перечница, во заломил, да, Митрий?! Десятерик! Наглый, гад!

– Заткнись! – цыкнул на пацанёнка Митя, тщетно ловя в глазной мути мужика хоть искорку человеческого сознания. Нет, мерцающая пустота.

– Хорошо, – согласился он. – Дам десять баксов и сверх ещё пятёрку, если поможешь в одном деле.

Мужик вскинулся, как старый конь при звуках походной трубы.

– Чего надо? Говори.

Митя подобрался, пригнулся, промолвил значительно:

– Деверя ищу, понял, нет?

Мужик сник с лица, отступил на шаг. Показалось, нырнул в толпу, но жадность пересилила.

– Не знаю такого, – ответил хмуро.

– Не важно, помоги найти, пятнашка твоя.

– Покажи бабки.

Митя наугад вытянул из кармана пучок зелени. Тусклые очи руссиянина дико сверкнули, правая клешня инстинктивно дёрнулась.

– Риск большой, добрый господин. Дай задаток.

Митя отшелушил два доллара, сунул в узловатую лапу.

– Сделка, сделка! – не удержался, завопил пацанёнок и получил от Мити подзатыльник, перевернувший его с ног на голову.

Пока он вставал и отряхивался, мужик шепнул Мите:

– Купи Зинку Сковородку. Только что выставлялась. Сотый лот.

– Хорошо, куплю…

С мужиком, который назвался Петюней, сговорились, что ближе к вечеру встретятся в таком-то месте (у шашлычной «Манхэттен» на трёх вокзалах). Петюня пообещал навести справки у каких-то авторитетных бомжей, якобы владеющих запретной информацией. Митя в сопровождении неугомонного пацанёнка пошёл искать Зинку. По дороге пацанёнок обиженно бухтел: «Как же так, дяденька Митрий, отвалить за старую рухлядь такие бабки! Да я бы его за трояк сделал не глядя…»

С Зинкой разговор сложился напряжённо. Она только что повздорила с товаркой, схлопотала фингал под глаз и сидела на ящике из-под пива, удручённо разглядывая себя в осколок зеркала. Товарке досталось больше. Она получила пивной бутылкой по башке и в отключке, скрюченная, валялась на земле. Зинка поставила на неё ногу. Несколько других продажных девок возбуждённо обсуждали подробности короткой схватки. Общее мнение сводилось к тому, что Сковородка поступила правильно, замочив Муню. Оказывается, та давно возомнила о себе невесть что. И на подиуме сбивала цену, повесила на себя плакатик с 50 центами. Кому это понравится? Вот Зинке и не понравилось.

– Дельце есть, – сказал Митя девице.

Зинка покосилась на него угрюмо, явно хотела послать куда подальше, но вглядевшись, кокетливо улыбнулась. Мите она приглянулась ещё на помосте: высокая, длинноногая, с круглыми большими сиськами, и видно, что из хорошей семьи, судя по чистым, промытым волосам. У большинства московских шлюх кудри как пакля, приходится экономить на мыле.

– Отойдём в сторонку, – добавил Митя.

– Хоть отойдём, хоть не отойдём – пять баксов, и ни центом меньше, – жеманно пропела Зинка, строя блудливые глазки. – Иначе девочки не поймут.

– Хочу угостить пивком, – сказал Митя.

– Приглашаешь, что ли? – изумилась девушка, и все её подруги разом притихли.

– Нуда, что-то вроде того, – подтвердил Митя. Пацанёнок у его ног скорбно загудел.

Зинка вскочила, уцепилась за Митин локоть и залилась диковатым смехом, напоминавшим скрежетание колёс по рельсам.

Расположились в ближайшем бистро, где над дверями висела предупреждающая надпись: «Только для туземцев». Зинка сама привела их сюда, сказав, что здесь прикольно готовят конские отбивные. Конечно, это была метафора. Как и во всех подобных едальнях, предназначенных исключительно для руссиян, здесь не водилось ни официантов, ни кухни, со всем справлялась электроника: ленточный конвейер подавал дежурные блюда и напитки, стоило лишь нажать соответствующую кнопку, предварительно опустив в щель деньги. Удобство было в том, что все блюда, от брюквенного салата до упомянутой отбивной с привлекательным названием «Столичная котлета по-техасски», стоили одинаково – один доллар. За бутылку водки Митя тоже заплатил оптовую цену – 50 центов. Народу в бистро не было никого, кроме них. Москвичи избегали заходить в такие шикарные пункты питания по двум причинам: из экономии и оттого, что слишком на виду. Стеклянные окна делали посетителей лёгкой добычей для какого-нибудь вольного стрелка-миротворца, вообразившего себя на охоте в родных горах или джунглях.

Зинка осторожно закинула удочку, когда стояли у раздаточной ленты:

– Может, и рыбки возьмёте, добрый кавалер?

Митя не поскупился, оплатил три порции белуги под лимонным соусом. Впрочем, мясо и рыба по виду мало отличались друг от друга: по шматку чего-то серого, похожего на обмылок, прикрытого пожелтевшими стрелками лука.

Выбрали столик почище и в стороне от линии огня. Зинка рукавом смахнула на пол остатки чьей-то трапезы: бумажные стаканчики, крошки, окурки, дососанные до фильтра. Бросала на Митю пылкие взгляды.

– Ешь, – сказал он. – После потолкуем.

Зинка управилась с угощением за пять минут, не отставал и беспризорный ребёнок, норовя и с её тарелки сцапать кусочек. Митя тоже поел, но к водке не притронулся. Бутылку распили Зинка и пацанёнок на двоих, тут уж девушке досталась львиная доля. Насыщаясь, она исподтишка наблюдала за Митей и к концу трапезы сделала какие-то свои выводы.

– Я готова, – объявила под конец, промокнув губы платочком, и, чтобы у него не осталось сомнений, к чему готова, откинулась на стуле, выпятила грудь и многозначительно подёргала себя за соски. Беспризорник воспользовался случаем и хлебной коркой подчистил соус с её тарелки. – К тебе пойдём или ко мне?

– Никуда не пойдём, – ответил Митя. – Мне нужна всего лишь информация.

– Так и знала, – горестно кивнула Зинка. – Сразу поняла, что малохольный. Учти, втянуть меня в аферу не удастся. Я законопослушная «давалка». Трижды зарегистрированная. Кто навёл на меня?

– Какая разница… За информацию заплачу.

– Ещё бы… И чего нужно?

– Я ищу Деверя…

– Чего-о?! – Зинкины глаза подёрнулись фиолетовой дымкой. – Спятил, парниша? Протри зенки. Где я, а где Деверь. Я вообще не знаю, кто это такой. Отстань, понял? Думаешь, купил жратвой? На-ко-ся! – Зинка сунула ему под нос синеватую дулю.

Митя взял её кулачок в ладонь и тихонько сжал. От боли Зинка побледнела, но не пикнула.

– Чего с ней базаришь, дядя Митрий! – вмешался пацанёнок. – Дай доллар – расколется до пупка, подстилка полицейская.

– Могу ещё водки взять, – предложил Митя.

– Возьми. – Зинка обмякла, осела на стуле, будто пар из неё выпустили.

Митя недоумевал, почему бородатый Петюня направил его именно к ней. Она ничем не отличалась от всех прочих жриц любви, которые жили, думали и священнодействовали только одним местом, круг желаний у них был ещё уже, чем у мужского электората: жранина и кайф, больше ничего. Митя общался с ними в прежней бытности, до перевоплощения, и всегда относился к ночным бабочкам с пониманием. Простые и безобманные, как цветы луговые. И если пользоваться гигиенической пастой «Ландомет», безопаснее, чем резиновые куклы. Сливай им в уши любую говорильню – ничего не застревало в маленьких головках со стерильно промытыми мозгами. Всё равно что лить воду в решето. Однако фраза Зинки «Где я, а где Деверь», безусловно, свидетельствовала о зачаточной способности к самооценке, чего у серийной «давалки» не могло быть в принципе.

– Почему тебя прозвали Сковородкой? – поинтересовался он, пока пацанёнок ходил за водкой.

– Удар справа. – Зинка с гордостью сжала литой кулачок. – Видел, как Муньку завалила? Кому хошь могу врезать.

Уже явно забыла, о чём говорили до этого. Что ж, подумал Митя, повторим. Подождал, пока красотка с жадностью вылакала из горла треть бутылки.

– У-ух, – вздохнула с наслаждением. – Как скипидар жгёт… Спасибо, Митенька. Хочешь, ко мне пойдём? У меня кроватка прикольная, с секс-допингом.

Митенька! На миг сердце сжалось. Только одна женщина в мире так его называла. Она сейчас далеко, и неизвестно, удастся ли ещё её увидеть.

– Приведёшь к Деверю, – отрубил он, – отстегну полтинник.

Пацанёнок Ваня трагически заухал, тщетно пытаясь завладеть бутылкой, а Зинка вторично возмутилась, но как-то более покладисто.

– Зачем тебе Деверь, Митенька? Он плохой, злобный, частную собственность не признаёт. Его все ловят, а когда поймают, сразу повесят.

Она знала Деверя!

– Полтинник, – повторил Митя, глядя в прозрачные, налитые спиртом глаза. – Зелёными. Обновишь весь прибор.

– Кто ты, Митя? Не баламут?

— Пришелец… сама видишь. Не бойся, Зин, не выдам. – Он попытался напустить гипнозу, лишний раз убедился: с «давалками», как с «матрёшками», это не проходит. Всё равно что завораживать деревянную чушку.

Пацанёнку удалось присосаться к бутылке, но он не сделал и двух глотков, как получил кулаком в лоб и с визгом покатился на пол.

– Эй, зараза чумная! Меня нельзя бить, я «тимуровец».

– Спрашивать надо, ворюга!

– Сама ворюга! – вопил пацанёнок. – Скажи ей, дядя Митрий. Глаз выколю!

– Нет, Ваня, ты не прав, – мягко заметил Климов. – Бутылку я даме купил, значит, хоть ты и «тимуровец», надо было попросить.

Услышав про себя, что она дама, Зинка оторопела, глаза подозрительно блеснули, будто слезой, но «давалки» никогда не плакали, это тоже всем известно. Даже если их резать на куски. «Тимуровец» Ваня Крюк тоже был обескуражен, молча влез обратно на стул, обиженно моргал.

– Ладно, малыш, – пожалела его Зинка. – Погорячилась я. На, глотни, если хочешь.

Обернулась к Мите.

– Про кого говоришь, не знаю, но есть одна женщина… Она может помочь.

– Что за женщина?

– Вроде сестрёнка моя. – Зинка потупилась. – Но она не такая, как я. Привилегированная.

– Нуда? – восхитился Митя. – И кем она приходится Деверю?

– Сам знаешь кем… Кем же ещё…

Зинка раскраснелась. С ней происходили загадочные метаморфозы. Митя и рассчитывать не мог на такой успех. Конечно, помог пацанёнок, с лихвой отработал затраченные на него деньги, но главное – сама Зинка. У неё привилегированная сестрёнка. Трудно поверить. Откуда? Привилегированных краль в Москве (ещё их называли «стеаринщицами» или «лохматками» – по особой форме причёсок, которые только они имели право носить) не больше сотни; чтобы добиться такого высокого положения, мало угодить высокопоставленному лицу из миротворческой администрации, необходимо доказать лояльность режиму громким деянием во славу демократии. К примеру, в популярном телешоу «Женские причуды» обслужить взвод пехотинцев либо в благотворительном сериале «Руссияне – тоже люди» прочитать без запинки задом наперёд молитву «Боже, храни Америку». Многим победительницам присваивали звание посмертно, а тем, кто уцелел, пройдя все испытания, выдавали пожизненный аусвайс, гарантирующий их качество, а также ставили на спину роскошное тавро с изображением статуи Свободы. «Лохматок» обыватели знали в лицо: они не слезали с экранов телевизоров, наравне с политиками и бизнесменами. Глянцевые журналы печатали их портреты на обложках и отводили целые развороты описанию их привычек и образа жизни. Молодёжные кумиры XXI века…

Митя уточнил:

– Если у тебя, Зина, привилегированная сестра и она знакома с Деверем, то почему она живая?

Зинка вдруг разозлилась, вырвала бутылку у «тимуровца», который втихаря успел отсосать половину.

– Хочешь подкалымить на ней?

Видя, как недобро полыхнули её глаза, Митя примирительно заметил:

– Не волнуйся, Зин, я не продажный… Кстати, как её зовут по аусвайсу?

Зинка пропустила вопрос мимо ушей, допила бутылку, бросила многозначительный взгляд на окошко раздачи.

– Что ей передать?

– Передай, странник разыскивает Деверя. Готов заплатить.

– Сколько? – Разговор пошёл по-деловому, и Зинка вернулась в привычный облик честной «давалки»: взгляд обрёл наглинку, голос окреп, в него добавилась эротическая хрипотца. Не верилось, что минуту назад это самое существо то краснело, то бледнело от прилива каких-то полузабытых эмоций.

– Если выведет прямо на него – сотня.

– И пятьдесят мне?

– Уже сказано.

– А аванс?

– Никакого аванса, не борзей.

Митя мог бы подкинуть ей деньжат, не жалко, но не хотел выказать себя олухом, что непременно навело бы девушку на размышления о кидке.

– Хорошо. – Зинка зачем-то начала себя ощупывать в разных местах. – Не знаю, о ком говоришь, но попробую… Где тебя искать?

– Нигде. Встретимся утром здесь же.

– Могу устроить с ночёвкой.

Всё ещё надеялась затащить в постель. Он отказался.

– В другой раз. Только не делай глупостей, Зинуля. Один неверный шаг…

– Не пугай, Митя. Вижу, кто ты такой. Не считай меня дурочкой…

Глава 23 Москва в лихолетье (продолжение)

Митя снял номер в Гостиничном дворе для туземцев, расположенном в корпусах бывшей 1-й Градской больницы. Это было рискованно, но игра стоила свеч. С одной стороны, он вроде бы подставлялся, а с другой – заявлял о себе как о легитимном руссиянине, что давало некоторые преимущества, в первую очередь небольшой запас времени. Здесь селились те, кому нечего бояться властей. В основном руссияне, состоявшие на доверительной службе, уже доказавшие свою беззаветную преданность рыночной глобализации, заслужившие пластиковую карточку гражданина третьей категории. В Москву они наведывались иногда по делам, но чаще чтобы просто гульнуть, с толком потратить нажитый капитал – столица предоставляла все возможности оттянуться по полной программе. Десять-пятнадцать лет они с таким же пылом и удалью куролесили по Европе и по всему миру, но после принятия Евросоветом нового закона об эмиграции, ограничивающего оборот грязных денег, дальше литовско-польской границы их уже не пускали. Зато в Москве они могли веселиться как угодно, естественно, не выходя за рамки международной статьи об идентификации, действующей на территориях стран-изгоев. В статье было около ста пунктов, нарушение каждого из них каралось смертной казнью.

Карточка свободного гражданина, выданная полковником Улитой, оказалась в порядке, хотя он немного напрягся, когда администраторша сунула её в компьютер. После этого пришлось пройти ещё несколько не слишком приятных процедур: у него сняли отпечатки пальцев и радужной оболочки глаз, взяли необходимые пробы крови и спермы – на СПИД, на лучевую болезнь, на наличие космического вируса, – прокатали на детекторе лжи, и в заключение двое служек (разбитные, озорные парни, по облику – австралийские аборигены) сводили его в моечную, где устроили кислотный душ из двух шлангов, сдирая, местами вместе с кожей, возможную инфекцию. Кроме того, он со всем вниманием заполнил гостевую анкету, в которой любая ошибка могла дорого обойтись, ибо подпадала под статью об идентификации. Пол – средний, национальность – руссиянин, вероисповедание – либерал, род занятий – бизнес, и так далее. Наконец пожилая администраторша (цыганка?), криво ухмыляясь, вручила ему ключ от номера и пожелала «приятного времяпровождения».

Митя очутился в одноместной клетушке на первом этаже, пропахшей хлоркой от плинтуса до постельного белья, и через окно за шкирку втащил пацанёнка Ваню. Предупредил: пикнешь – линчуют обоих. Пацанёнок сам это понимал, но был в полном восторге. Развалился на покрывале, дрыгал ногами и счастливо повизгивал.

В номере помимо кровати, стола, стульев и старого платяного шкафа имелись умывальник и огороженный бамбуковой ширмочкой писсуар. На полочке над умывальником – кусок хозяйственного мыла и упаковка дешёвых презервативов «Плейбой». Вскоре Митя воочию убедился, что достиг небывалого уровня комфорта. На столе чернел телефон, который с первой минуты после его заселения звонил не переставая. Звонившие наперебой предлагали разные услуги: девочек, мальчиков, редкие лекарства, травку, герыча и вообще всё, что душа пожелает.

Митя собирался выспаться и как следует обдумать своё новое положение.

Едва прилёг, сбросив на пол пацанёнка, как в дверь вломился мужик лет пятидесяти, взъерошенный, потный, громогласный, с лопатообразным туловищем, над которым болталась несообразно маленькая головка. Глазки маслянистые, как два жёлудя. Одет по последней моде граждан третьей категории: вязаная фуфайка канареечного цвета, узкие брючата с бельевыми прищепками внизу. В руках литровая посудина чего-то спиртного. Вкатился без стука – двери в туземньгх гостиницах запирались только снаружи. Пацанёнок еле успел нырнуть под кровать.

Бухнулся на стул, представился. Джек Невада, банкир из Саратова. Услышал, как въехал постоялец, заглянул познакомиться. В нескольких словах обрисовал ситуацию. Пирует вторую неделю, скука смертная. Всё надоело, рад каждому новому лицу. А тут тем более – сосед.

– Шарахнем по стопочке?

Митя, сидя на кровати, в изумлении пялил глаза. Он впервые видел живого банкира, вдобавок принимавшего его за ровню. Понятно, в Гостиничном дворе кого попало не селят. Престижное место.

Джек Невада отпил из литровой склянки, протянул Мите.

– Не брезгуй, вчера анализ сдал. Гавайский ром… Надолго в Первопрестольную?

– Как получится. На день, на два.

– Откуда, брат?

– Издалека.

– Оброк привёз или как?

– По-всякому.

– Как звать-величать?

– Митя Климов.

Вполне удовлетворённый ответами, посчитав, что знакомство состоялось, гость предложил смотаться в казино за углом, где у него всё схвачено.

– Приличное заведение. Крупье ассириец, девочки на любой вкус. Рулетка, конечно, фиксированная, ничего не попишешь, выиграть нельзя, зато каждому игроку бесплатно наливают, хоть всю ночь. А главное, быдлом не пахнет. Пропуск только по пластиковым карточкам.

Митя отказался, поблагодарив. Сказал, что не спал три ночи, только что с поезда. Может быть, завтра.

Опять затрезвонил аппарат на столе. На этот раз предложили круиз по подвалам ночной Москвы, а также участие в чёрной мессе исключительно для господ офицеров. Митя, дослушав, оборвал телефонный провод.

– Вот это напрасно, брат, – пожурил банкир. – За это могут выселить или чего похуже. Неосторожно, брат.

Видно было, что напуган, и быстро ретировался. Ваня Крюк выбрался из-под кровати по уши в какой-то красноватой пыли. Отчихался, жалобно проблеял:

– Дяденька Митрий, жрать хочу.

– Опомнись, «тимуровец». Мы же недавно из ресторана.

– Пузо требует, дяденька Митрий. Пожалейте сироту. Со вчерашнего дня без дозы.

– Вот что, маленький за…ц. Я ложусь, и если разбудишь, башку оторву, понял, нет?

Пацанёнок понял. Молча улёгся на коврик возле кровати и свернулся калачиком. Последнее, что Митя запомнил наяву, были недреманные оранжевые глаза «тимуровца», как у кошки перед мышиной норой.

* * *

Летящей походкой Жаннет пересекла улицу и остановилась перед массивной дверью, над которой светилась неоновая надпись: «ОНИКС-ПЕТРОНИУМ» – и чуть пониже и пожиже: «Сталелитейная корпорация. Услуги по всему миру». В двадцатиэтажной коробке, собранной из алюминия и пластика, контора «Оникса» занимала два нижних этажа. Жаннет нажала кнопку звонка и, подняв смазливое личико вверх, к объективу, некоторое время стояла неподвижно. Наконец в двери щёлкнул электронный замок, и девушка ступила внутрь. Ещё через две минуты вошла в кабинет директора «Оникса» господина Переверзева-Шульца.

Из-за дубового стола поднялся мужчина средних лет, загорелый, круглолицый, кареглазый, статный, одетый в офисную униформу, приличествующую этому времени года, – тёмно-синяя тройка, бежевая рубашка, широкий галстук тёмных тонов. Мужчина приветливо улыбался, но не успел он и слова сказать, как Жаннет, будто ласточка, перелетела кабинет и с жалобным писком кинулась ему на грудь, уткнулась носом в галстук. Мужчина неловко обнял её за плечи, погладил по спине, словно утешая. Заговорил властно и нежно:

– Будет, будет, малышка, не надо соплей… Садись-ка вот сюда, на диван, успокойся, вытри красивые глазки и расскажи папочке, что у нас случилось такое срочное? Только учти, времени в обрез.

Пока её вёл, почти тащил на руках, девушка пыталась упасть на ковёр, но услышав, что времени в обрез, мгновенно взяла себя в руки. Гордо выпрямилась на краешке дивана, взгляд смелый, открытый, ясный. Вряд ли кто-нибудь, увидев её сейчас, признал бы в ней привилегированную «лохматку», по слухам, наложницу прославленного генерала Анупряка-оглы.

– Ты совсем не любишь меня, Деверь, – произнесла она с грустью. – И так будет всегда. Ты просто используешь меня, как и всех остальных.

– Мы договаривались, малышка, никогда не называть меня этим опасным именем, верно? – Мужчина взял её руки в свои, придав укору любовный оттенок. – Что же касается остального, ты не права, Жаннет. Вчера я видел тебя в шоу «Девушка на обочине» и гордился тобой. Ты была великолепна. До сих пор не пойму, как тебе удаются все эти штучки. У меня было впечатление, что ты на самом деле полная идиотка.

Девушка слушала внимательно, склонив каштановую головку набок, в глазах мелькнула усмешка.

– Не подлизывайся, господин Шульц. Наверняка ты такой меня и считаешь. Но я ведь ни на что особенное не претендую, разве не так? И всё же мужчина, который не выполняет свои обещания…

Деверь поднял руку и прижал к её губам.

– Давай оставим выяснение отношений на другой раз. У меня правда нет времени…

Жаннет попыталась укусить его за палец, но он, смеясь, отдёрнул руку.

– О чём ты хотела сообщить таком важном, что нельзя передать по обычной связи?

– Думаешь, ищу предлог, чтобы повидаться с тобой? Увы, если хочешь знать, я действительно занята этим день и ночь, но не сегодня.

– Слушаю, слушаю, – поторопил Деверь, придав голосу строгость.

– В Москве появился человек, и, по-моему, это тот, кого ты ждёшь.

Переверзев-Щульц, он же Деверь, он же гражданин Канады Дик Стефенсон и прочее, прочее, сделал неуловимое движение, и в пальцах у него возникла зажжённая сигарета, а по добродушному лицу скользнула гримаса, которой Жаннет побаивалась. Ничего угрожающего, но всё лицо на мгновение застывало, превращалось в гипсовый слепок, из него уходила жизнь, и оно становилось зримым воплощением того, что сам он называл принадлежностью. Принадлежностью к чему, Жаннет не знала, зато понимала другое: в такие минуты он удалялся от неё на световые годы, и такая, как есть, с горячей, влюблённой кровью, она переставала для него существовать. Умри, не заметит.

– Почему решила, что это он?

Поборов оторопь, Жаннет рассказала о ночном заполошном звонке сестрицы Зинки. Суть такая: молодой, деловой, судя по всему, богатый пришелец сообщает каждому встречному-поперечному, что ищет встречи с Деверем.

– Только ты, малышка, способна относиться всерьёз к бреду обкурившейся сестрёнки, – сказал Деверь.

– Самая подзаборная шлюха в Москве узнает просветлённого, если его встретит.

– Просветлённых не бывает, – возразил Деверь. – Это бабушкины сказки.

– Он так её напугал, что Зинка боится встретиться с ним, хотя юноша обещал ей сто баксов.

– Чем напугал?

– Могу только догадываться… Он владеет гипнозом. Зинка чуть водкой не подавилась, когда он смотрел на неё. Она предложила ему себя, но он отнёсся к ней как к прокажённой. Ему не нужны ни женщина, ни еда, ни что-то ещё. Ему нужен только ты, Деверь.

– Господи, и чего я тебя слушаю развесив уши, когда дел по горло!

Они препирались, но Жаннет видела, что Деверь поверил, и в ту же секунду поверила сама, что в Москве появился просветлённый. Её робкое сердце сковало льдом.

– Пошли меня, пожалуйста… Я сумею узнать, кто он такой.

– Куда послать?

– Он придет за ответом в бистро «Микки Маус».

– Сегодня? Завтра? Когда?

– Сегодня. Я сумею…

Жаннет не уследила, как Деверь переместился за компьютер, и в руке у него уже была не сигарета, а какой-то прибор, похожий на большого коричневого лягушонка. Деверь любил ошарашивать людей такими детскими фокусами, вроде перемещения в пространстве, и это её умиляло. Такой могучий владыка и такой глупый.

Со своего места она не видела, над чем он колдует, но подойти ближе не решилась. Чего он действительно не терпел, так это излишнего любопытства. Впрочем, её любовные стенания он тоже выносил с трудом.

– Эй, малышка, – Деверь оторвался от компьютера, – как, говоришь, зовут пришельца?

– Митя Климов.

– Кто подослал его к Зинке?

– Какой-то удручённый из толпы.

– Ничего не путаешь?

– Если б я путала, – резонно заметила Жаннет, – то вряд ли дожила бы до своих лет.

* * *

Климов вошёл в бистро около двенадцати, за доллар снял с раздаточной ленты кружку экспресс-кофе и уселся за тот же столик, что накануне. Понюхал чёрную бурду: запах густой, как в общественном сортире.

В отличие от вчерашнего бистро не пустовало: три влюблённые пары ворковали за столиками в разных углах. Более очевидного знака, что его взяли на заметку, не могло быть. Причём повели грубо, бескомпромиссно. Никаких влюблённых пар в Москве, как и по всей России, давно не было в помине, а если бы они вдруг где-то завелись, бистро «Микки Маус» было последним местом, куда они могли сунуться. Вопрос лишь в том, кто его засёк: люди Деверя или СД (служба досмотра). Вариантов дальнейшего поведения было немного, не хотелось считать. Через несколько минут всё прояснится само собой.

Митя спокойно пил кофе и не думал ни о чём.

Чуть за двенадцать двери распахнулись, и в зал с гомоном и грохотом влетели трое вооружённых миротворцев. Молодые, накачанные, азартные. Все трое в летней полевой форме: широкие брюки, имитирующие звёздно-полосатый флаг США, голубые просторные рубахи с закатанными рукавами. Двое азиатов и один европейского вида, с загорелым лицом дебила. У европейца голову обхватывал обруч биофиксатора, реагирующего на враждебную ауру: командир. Миротворцы действовали слаженно и быстро. Сперва повалили на пол, посбивав со стульев, влюблённые парочки, сопровождая затрещины истошными криками: «Шнель, шнель, русише швайн!», потом окружили Митю. Влюблённые слишком удобно развалились на полу, без всяких увечий. Обычно при таких проверках кости трещат и кровища хлещет ручьями. Необходимый элемент устрашения. Спектакль?