Текст книги "Необычайные похождения Севы Котлова"

17 ноября

Летом можно гонять в футбол, зимой играть в хоккей. А что делать осенью? На улице слякоть, грязь и вообще противно. Ребята стали приставать к старосте класса Толе Буланчикову:

– Придумай что-нибудь! Ну придумай… Не зря ведь мы тебя выбирали!

Толя морщил лоб, чесал затылок, важно вертел в руках самопишущую ручку, но ничего умного не изобрёл. Тогда он созвал «актив». Так Толя называет своих ближайших друзей-приятелей.

– Мы не можем сидеть сложа руки! – сказал Толя. – Надо совершать хорошие, общественно полезные дела!

– Это мы без тебя знаем! – крикнул кто-то. – Ты что-нибудь интересное предложи! Новенькое!

– Давайте подумаем вместе. Всем коллективом! – сказал Толя.

– Собирать металл! – крикнули сзади.

– Мы всегда собирали, собираем и будем собирать металлолом, – сказал Толя. Заглянув в тетрадку, словно не помнил наизусть, он добавил: – Из собранного нами металла можно изготовить десять новых автомашин «Волга»!

– Сколько «ЗИЛов»? – ехидно поинтересовался кто-то.

– Насчёт «ЗИЛов» я не в курсе.

– Знаем! Слыхали… Ты что-нибудь ещё придумай!

– Давайте собирать бумажную макулатуру, – пропищала со своей парты Лёлька Мухина.

– Как тебе известно, Лёля, мы и в этом не отстаем! – Буланчиков снова заглянул в тетрадку. – Из собранной нами макулатуры можно сделать двадцать тысяч новых тетрадок. И мы будем продолжать эту работу.

– А что-нибудь ещё!.. Что-нибудь… чего ещё не было!

– Может быть, Сева Котлов нам поможет? – сказал Буланчиков. – Он ведь у нас великий изобретатель!

Все повернулись, стали смотреть на меня и ждать. И наверно, от этого у меня произошло полное затмение мозгов.

Так ничего и не придумав, мы разошлись по домам.

19 ноября

В последнее время я так привык к чудесам, что даже перестал обращать на них внимание. И я почти не удивился, когда нашёл сегодня в парте записку, опять отпечатанную на пишущей машинке.

И опять в углу стояли три буквы: «ТСБ».

Я сразу помчался к Толе Буланчикову и потребовал снова созвать «актив».

– Мы же только позавчера собирались, – сказал Толя. – Нельзя устраивать заседательскую суетню!

Любит он чужие, замысловатые фразы!

– Никто суетиться не будет! Нас ждут гениальные общественно полезные дела! Понял?

На «активе» я аккуратно изложил всё, о чём было напечатано в таинственной записке. Правда, о самой записке я забыл упомянуть. И все решили, что новые, «гениальные» дела придуманы лично мною. Все хвалили меня, называли «светлой головой», «великим изобретателем» и даже «гордостью класса».

Только Витька заныл:

– Да-а… У нас на весь дом один пенсионер… Оди-ин! И Севка его обязательно захватит.

– Как тебе не стыдно! – возмутилась Наташа Мазурина. – Вы можете вдвоём шефствовать над этим пенсионером. Что, если он совсем слабый, больной?

– Это хорошо-о, если больной, – протянул Витька. – А если здоровый?!

– Ты не должен так говорить! – вскрикнула Наташа, самая сознательная девочка в нашем шестом классе «В». – И вообще, мы должны быть благодарны Севе Котлову: ведь это он всё придумал!

Я стал быстро-быстро собирать книжки, а впрочем, какая разница, кто это придумал? Важно, что дела интересные. Это ведь самое главное! А кто придумал, я, между прочим, и сам не знаю. От кого приходят эти записки? И кто такой «ТСБ»? Кто?!

30 ноября

Степан Петрович живёт в нашем подъезде на третьем этаже, но мы с Витькой раньше очень редко его встречали. У Степана Петровича, оказывается, больные глаза, он плохо видит и поэтому почти не спускается вниз. Чаще всего он просто сидел в комнате или дышал воздухом на своём балконе. А балкон этот выходил не во двор, а в переулок, где нам с Витькой делать было совершенно нечего.

В общем, мы редко видели Степана Петровича. А он помнил нас только маленькими, когда мы ещё не ходили в школу и не гоняли в футбол. Мы тогда ездили в белых колясочках по бульвару и вели самый настоящий паразитический образ жизни: спали, ели – и всё.

Мама сказала, что наш подшефный пенсионер станет теперь самым несчастным человеком на свете и что общественность или райсобес должны немедленно спасти его от нашего шефства. Так и сказала: «Спасти!»

– Ничего подобного! – возмутился я. – Мы будем за ним ухаживать: варить обед, бегать за всякими там покупками, убирать комнату и читать ему книжки!

Мама заявила, что после того как мы один раз сварим обед, надо будет вызвать минимум двух уборщиц, чтобы они скребли кастрюли, в которых всё пригорит, чистили плиту и мыли пол. Она не верила в наши хозяйственные способности.

И зря! Я сразу всё блестяще устроил. Для начала распределил обязанности: Витька варит обед, бегает за покупками и убирает комнату, а я читаю Степану Петровичу газеты и книги.

Витька, конечно, не согласился. И заныл:

– Ну да-а… Выбрал самое ле-егкое!

– Не лёгкое, а ответственное! Я взял на себя политическую часть шефской работы! Ты понял?

Тем более скоро оказалось, что обед варить вовсе не нужно, – это делала соседка Степана Петровича. За Витькой остались только магазины да уборка комнаты… И он выполнял эти обязанности с большим удовольствием. Он даже научился различать сорта мяса: что для супа, а что для котлет. На рынке Витька торговался очень успешно… Тут пригодился его характёр: он так долго ныл, что ему в конце концов уступали.

Витька, запыхавшись, влетал в комнату и победным голосом сообщал:

– Сегодня купил молоко на три копейки дешевле!

– Зачем это, Витя? – спрашивал своим глуховатым голосом Степан Петрович и протягивал вперёд руку: разговаривая с человеком, он обязательно должен был держать его за плечо или за локоть.

Витька подходил поближе и объяснял:

– Так интересней! А то скучно: подошёл, заплатил деньги, купил… Никаких происшествий!

Каждое утро Степан Петрович получает четыре газеты. И я читал ему вслух… Сперва я волновался и читал с выражением, будто стихи декламировал. Степан Петрович попросил, чтобы я делал это просто и тихо, как разговариваю с приятелями, а не надрывал бы себе попусту горло. И я стал читать по-человечески.

Но дело, конечно, не в этом. А в том, что, читая каждый день по четыре газеты, я стал очень образованным в политическом отношении. Я лучше всех в нашем классе знал теперь о важных событиях, которые происходят у нас в стране и даже далеко-далеко за её границами.

Я рассказывал ребятам, что даже заграничные газеты восторгаются нашими спутниками. Потому что не восторгаться ими нельзя!

Чтобы ребята не сомневались, я громко и абсолютно наизусть произносил названия зарубежных газет: «Нью-Йорк таймс», «Таймс», «Фигаро»…

Лёлька Мухина заявила как-то, что я всё перепутал и что «Фигаро» – это вовсе не название газеты, а имя одного парикмахера из оперы «Севильский цирюльник». Лёльку подняли на смех, и она разревелась.

Я читаю Степану Петровичу и книги тоже… У нас возникли небольшие, как пишут в газетах, «разногласия». Я больше всего люблю книги про войну, а Степан Петрович такие книги не очень любит. Ему тяжело вспоминать о войне… В 1945 году, под городом Кенигсбергом, его сильно контузило, и он с тех пор плохо видит. И два сына его погибли на фронте… Их фотографии висят на стене, над кроватью Степана Петровича, в чёрных, до блеска отполированных рамках. Когда Витька начинает убирать комнату, Степан Петрович всегда просит его не трогать эти рамки, чтобы он случайно не поцарапал их, не попортил, чтоб не разбил стекло. Степан Петрович сам ухаживал за этими фотографиями.

У Степана Петровича большая лохматая голова. И вся белая. А на лице рябинки попадаются… Когда я читаю книгу или газету, Степан Петрович вдруг задумывается и опускает свою большую, седую голову низко-низко… Я тогда могу замолчать, прекратить чтение, а он и не замечает. Я даже уйти могу – он и этого не заметит. О чём он думает? Что вспоминает?..

А иногда он становится очень весёлым – и тогда угощает нас. Неудобно получается: Витька накупит чего-нибудь к чаю – и мы сами всё это едим! В такие минуты Степан Петрович сравнивает нас со своими ребятами – с теми, которые на стене, в чёрных отполированных рамках: «Мои вот сладкого не любили. Кислое им, бывало, подавай: капусту там, огурцы… И мои тоже читали вслух. Я тогда ещё видел вполне нормально. А они всё равно читали… Друг у друга книжку выхватывали – один говорит: «Моя очередь!» другой: «Нет, моя!..» И всё предупреждали: «Вот сейчас будет самое интересное, вот сейчас!..»

– И я иногда так делаю…

Степан Петрович в ответ тихо погладил меня по плечу.

Одним словом, мы шефствуем над Степаном Петровичем. И я так увлёкся, что даже целых одиннадцать дней не вспоминал про дневник. А сегодня всё сразу и выложил!

Нет, не все. Я совсем забыл рассказать об одном загадочном происшествии. Оно и Степана Петровича касается…

Спускаюсь однажды на третий этаж, вынимаю из почтового ящика все четыре газеты, вхожу в комнату – и вдруг вижу на стене, возле балкона, полевой бинокль. Тот самый! Честное слово, тот самый, который я, согласно приказу, положил после уроков в свою парту. Я тогда всё в точности выполнил: не стал подглядывать, куда исчезнет бинокль, кто именно придёт за ним. И может быть, зря… Сейчас бы я уже не ломал себе голову, не путался бы в разных дурацких догадках: кто и откуда узнаёт заранее о всех моих планах, кто вмешивается в них?!

Я-то полевой бинокль положил в парту, а он… здесь, у Степана Петровича, на стене оказался!

– Степан Петрович, это тот самый бинокль, да? – спросил я тихо.

– Какой «тот самый»?

– Ну, который был… возле моей кровати…

– Возле кровати? Ты что-то путаешь, Сева. Это мой боевой спутник! Он на всех фронтах со мной побывал. И cтолько всякого видел, что удивляюсь, как его линзы от ужаса не ослепли. Смерть он видел. И кровь. Много крови…

– А его никто у вас… не забирал? Его ведь вчера на стене не было. Он сегодня появился…

– Один сосед по дому брал его: астрономией интересуется.

– Ах, сосед?

Нет, сосед Степана Петровича, конечно, не мог переслать бинокль в нашу квартиру: мы с ним не знакомы вовсе! А может, это не тот бинокль, в который мы с Витиком-Нытиком за спутником наблюдали? Может, это просто двойник?.. Много, наверно, одинаковых биноклей на свете! Да, конечно…

А всё же странная какая-то история. И вообще много загадочного происходит со мной в последнее время. Что всё это значит? Не пойму. И никто, я уверен, не поймёт. Может, рассказать всё это старшему брату Диме? Нет, нельзя: он на смех поднимет, он не поверит. А за колючего Нигилиста просто со свету меня сживёт… Лучше дам ему проверить свое сочинение на тему «О чём я мечтаю».

Я всегда показываю Диме свои сочинения… И его дневник, его тетрадки по литературе тоже люблю почитать на досуге. Он, между прочим, недавно написал сочинение про любовь в стихах Пушкина за которое ему сразу поставили пять с плюсом. Я ещё никогда не получал такой отметки.

А это сочинение – «О чём я мечтаю» – мне было особенно трудно писать. Ведь я мечтаю об очень многом: и о космических путешествиях, и об альбоме с марками (особенно с треуголками!); и о том, чтобы наш Димка хоть раз в жизни получил двойку или хотя бы троечку с минусом и перестал быть для меня, как говорит мама, «живым укором»; и о том, чтобы меня хоть когда-нибудь, пусть даже лет через десять, приняли в нашу общешкольную футбольную команду (хотя я ведь тогда уж не буду школьником!); и о том, чтобы мою фамилию как-нибудь случайно пропустили в классном журнале – и тогда бы целую четверть меня не вызывали к доске; и о том, чтобы разгадать все таинственные случаи, которые произошли со мной в последнее время…

2 декабря

Моя парта стоит у самого окна, и мне было хорошо видно, как сперва, на другой стороне улицы, появилась красная кирпичная коробка – всего в какой-нибудь метр высотой. Потом коробка стала расти, расти – обогнала наш второй этаж, потом и третий, а потом всю нашу школу переросла. И вот наконец дом построен! Его оштукатурили, словно в новое белое платье одели, и он сразу стал таким чистеньким, что к нему и подходить было страшно: а вдруг дотронешься до стены – и след останется? Стены-то дома были чистыми, почти белоснежными, а вокруг него и внутри скопилось столько мусора, что, казалось, и за месяц не разгребёшь.

Мы решили устроить субботник… Вернее сказать, это был не субботник, а «вторничник», потому что дело было во вторник. Но все говорили: «У нас сегодня субботник! У нас субботник!» – хотя до субботы оставалось ещё целых четыре дня.

Я первый раз попал в новое, ещё не заселенное здание. Ходил по комнатам и всё думал: «А кто, интересно, будет жить в этой комнате? Может, какой-нибудь старый холостой учёный, каких в пьесах часто показывают, а может быть, целая семья – отец, и мама, и сын. И этот самый сын, может, будет в нашу школу ходить и даже в наш класс. А вдруг?.. Все они будут жить здесь долго-предолго, дом уже постареет, его начнут ремонтировать, и никто не будет знать, что самыми первыми побывали в этой комнате мы, друзья из шестого «В»!.. А что, интересно, будет стоять у этой вот стены: тахта или, может быть, стол? Или пианино? А что повесят сюда, между окнами?»

Я так размечтался, что Толя Буланчиков сделал мне замечание:

– Ты работать пришёл или на экскурсию?

И я стал работать.

Было решено, что для облегчения женского труда носилки будут таскать пионер и пионерка: парень – впереди, а девчонка – сзади.

Мне досталось работать с Наташей Мазуриной. Как я уже, кажется, говорил, это самая сознательная девочка в нашем классе. Учебник истории она уже прочла весь до конца и сейчас изучает его по второму разу. Представляете себе, каково мне было работать с этой Наташей! Она то и дело поправляла меня: то я носилки не так держу, то пол поцарапал, то стёкла протираю слишком сильно, и они, по её мнению, могут «выдавиться».

К концу дня я очень устал, но вовсе не от носилок и не от работы, а от нудного Наташкиного голоса. Как только позади раздавалось её знаменитое «и не совестно?!», лоб мой сразу становился холодным и мокрым. Один раз мы устроили отдых. И тогда Наташа Мазурина задумчиво сказала:

– А хорошо бы украсить чем-нибудь эти комнаты к приезду жильцов!

– Ну да-а… – возразил Нытик. – Им и новые квартиры, им и подарки…

– Тебе не совестно?! – воскликнула Наташа.

Но Витьке не было совестно, и она замолчала.

– А что мы можем подарить, ребята? Давайте вместе подумаем! – обратился к нам Толя Буланчиков.

Мы все вместе подумали немного, и все вместе ничего не придумали. И тогда снова взялись за носилки, лопаты и тряпки.

В самый разгар работы на весь дом раздался ужасный, прямо-таки душераздирающий крик. Я, конечно, узнал голосок Лёльки Мухиной. Мы все помчались в соседнюю квартиру, где работала Лёлька. Оказалось, что из кучи мусора выглянул кусок электрического провода, а Лёлька решила, что это змея. Змея в новом доме! До этого могла додуматься только она… Ах, почему я до сих пор не засунул ей в парту живого ужа?! Представляю себе, что было бы! Или, может, этот уж к концу перемены окажется вновь в моей собственной парте, как и ёж Борька? Чудеса, чудеса!..

В общем, мы во время своего «вторничного» субботника очистили от мусора только один первый этаж. А в доме-то ещё целых шесть этажей! И зачем такие высокие дома строят?!

3 декабря

Сегодня у нас в школе вывесили «молнию». Через весь длинный лист ватмана протянулся красный заголовок: «Ценная инициатива». А чуть пониже синей краской было написано: «Равняйтесь на них!» Это на нас, значит, наш отряд: на меня, на Толю Бyланчикова, на Витика-Нытика, на сознательную Мазурину и даже на Лёльку Мухину. «Молния» очень надеялась, что «все отряды подхватят славный почин и помогут строителям очистить оставшиеся шесть этажей от мусора и стройматериалов».

«Молния» сверкнула так ярко, что прямо-таки ослепила всех наших ребят, – они ходят по коридору гордые, задрав носы, а их нахваливают: «Молодцы!», «Проявили инициативу!», «Додумались!» – и всё такое прочее. Даже строгий учитель истории заявил сегодня, что мы, устроив субботник, «оказались достойными наследниками лучших традиций»! Вот как замечательно получилось…

И никто, конечно, не догадывается, что всё это вовсе не наш «славный почин» и не наша «инициатива», а выдумка какого-то неизвестного мне человека, который отпечатал на пишущей машинке и сунул в парту маленькую записочку. И который поставил вместо своего имени три непонятные буквы: «ТСБ»…

6 декабря

Есть в нашем отряде кружок «Умелые руки». В него записались и те, у кого умелые руки, и те, у кого неумелые. Это Толя Буланчиков так решил, что все должны записаться.

– Каждый нормальный человек должен что-нибудь уметь, – сказал Толя. – И вообще, пусть умелые влияют на неумелых!

Толя был прав: каждый нормальный человек что-нибудь да умеет. Вот я, например, сколачивал клетки для нашего живого уголка, а Витик-Нытик мне гвозди и молоток подавал – он это умеет!

А потом, когда выставку устроили, на моих деревянных клетках оказались таблички с такой надписью: «Работа пионеров Вити Бородкина и Севы Котлова». Витька впереди меня очутился, потому что он по алфавиту раньше идёт.

Больше всего на выставке было девчачьих работ: вышивки, вязания, салфеточки, наволочки всякие и прочая ерунда. Это я тогда, когда выставку осматривал, думал, что ерунда. А потом…

Прибегаю я однажды в класс после второй перемены (это была именно вторая перемена, потому что Дима сверху, со своего четвёртого этажа, мне деньги на завтрак принёс и я успел в буфет сбегать), сажусь на скамейку, лезу в парту за тетрадкой – и вдруг рука моя натыкается на что-то колючее. «Что такое?! – думаю. – Неужели наш Борька-Нигилист оставил в парте свою иголку?» Подул на палец, открыл крышку и вижу: разломанным пополам пёрышком приколота записка. Опять записка! И опять на пишущей машинке напечатанная! А напечатано в ней было вот что:

Ну а в уголке, конечно, стояла та же самая подпись: «ТСБ».

И снова мы созвали экстренное заседание «актива». И снова все кричали, что я «просто гений» и «гордость класса», что у меня «золотая голова» и так далее. А я отвечал, что вовсе здесь ни при чём. Тихонько отвечал, чтобы не все услышали… Но и те, которые услыхали, не верили мне: «Скромница ты наш! Это украшает человека!.. Всю жизнь будь таким скромным!» И я обещал быть таким всю свою жизнь.

А потом девочки вышили на ковриках и салфеточках разноцветные поздравления. И мы уже собирались снова идти в новый дом, но тут взбунтовались некоторые мальчишки:

– А как же наши работы?

Девчонки в ответ заголосили:

– А что делать с вашими моделями глиссеров и подъёмных кранов? Может, вон в той комнате старушка жить будет и ей ваши глиссеры совсем ни к чему? И что делать, например, с Севкиными клетками? Тоже дарить? Представляете себе, как будет мило: входит человек в новую квартиру и видит – посреди комнаты стоит здоровенная клетка и на ней надпись: «С новосельем, друзья!»

– А если переделать клетку в мышеловку? – вылез с предложением Нытик.

– Как тебе не совестно?! – вскрикнула Наташа Мазурина. – Разве в новых домах бывают мыши?! Мыши и клопы – это наследие прошлого! Понятно тебе?

Мы, мальчишки, сказали, что без наших подарков дело не пойдёт. А девчонки сказали, что они тогда одни, без нас, пойдут в новый дом и разложат там коврики. Тогда мы сказали, что расставим возле дома посты и не пропустим их. А Наташа Мазурина сказала, что у нас внутри сидит наследие прошлого…

– Ты хочешь сказать, что там сидят клопы и мыши?! – грозно поинтересовался Коля Тимохин, самый сильный у нас в смысле мускулов и самый слабый в смысле учёбы, и дернул Наташу за косу.

Тогда Толя Буланчиков забрался на подоконник и, с трудом установив тишину, предложил отложить на один день «торжественную церемонию внесения подарков в новый дом».

– Мы все крепко подумаем, как быть! – сказал Толя. – Всем коллективом!

И все разошлись по домам очень задумчивые…

7 декабря

Что же нам всё-таки сделать, чтобы не одни только девчачьи подарки в новом доме красовались? Неужели мы, мальчишки, будущие, можно сказать, мужчины, не сможем соорудить что-нибудь очень-очень нужное для новых жильцов?! Гораздо, ну, прямо в сто раз более нужное, чем всякие там салфеточки и подушечки?! Об этом я думал и вчера вечером, когда лёг в постель, и сегодня утром, когда бежал в школу.

Я очень спешил в класс, так спешил, что раза три споткнулся на ровном месте. И один раз услышав за своей спиной: «Ишь как младший Котелок в школу катится! По урокам соскучился!..» Это, наверно, сказал кто-нибудь из старшеклассников – из тех, кто знал и «старшего Котелка», то есть нашего Диму. В школу я торопился вовсе не потому, что соскучился по урокам. Нет, я просто был уверен, что в парте меня ждёт очередная записка от загадочного «ТСБ». Уж он-то подскажет нам выход из положения! Нельзя, ни за что нельзя уступать девчонкам… Они же потом до самого десятого класса, до самого последнего выпускного вечера будут насмехаться над нами и презирать нас!

Я подлетел к своей парте; откинул крышку, но никакой записки там не оказалось. Не было записки от «ТСБ»!

Забравшись на подоконник (я заметил, что именно там, на подоконнике, мне в голову приходят самые прекрасные мысли!), я стал думать. «А что бы мне мог подсказать «ТСБ», если бы он хотел подсказать? – думал я. – Он бы, наверно, прежде всего узнал, что мы умеем делать в столярной мастерской. Так… А что мы там делаем? Доски для стенгазет. Это новым жильцам не нужно. Ого, если жильцы начнут критиковать друг друга в стенгазетах – такая каша заварится!.. Ещё мы делаем скворечники. Но если новым жильцам не нужны клетки для зверей, так и скворечники для птиц им, наверное, ни к чему. Ещё мы собирались делать в своей мастерской… Мы собирались…»

Я соскочил с подоконника и на весь класс заорал:

– Табуретки! Ура! Табуретки!..

Ну конечно! Вот что надо дарить новоселам: табуретки! Они всем нужны! Они обязательно должны стоять в каждой кухне, возле стола или возле плиты. И мы их сколотим! Принесём их на кухню ещё до приезда жильцов… Вот будет сюрприз! Приезжают люди, заходят на кухню – и видят: стоит новенькая, аккуратная, симпатичная табуреточка! И на другой кухне тоже, и на третьей.

Все представители мужского пола в нашем классе поддержали мой план. Со всех сторон неслось:

– Это – дело! Не то что салфетки и коврики! Мы девчонкам докажем!

– Мы докажем! – кричал Витик-Нытик.

– Уж лучше молчи! – цыкнул я. – Ты докажешь! Опять будешь гвозди и молоток подавать?

Наш поэт Тимка Зубов сочинил песенку:

 
Ах, детки, детки, детки,
Сколотим табуретки!
На кухни их поставим —
И свой отряд прославим!
 

На перемене мы помчались в столярную мастерскую и изложили учителю свой план. Он в себя не мог прийти от восторга:

– Наконец-то вы оценили уроки труда! Труд – это великое дело, ребята! Он превратил обезьяну в ученика, в школьника, в человека!

Мы в ответ так галдели, что можно было не сомневаться: произошли от обезьян. И совсем недавно…