Текст книги "За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)"

Благодарной публике

 
И вот я взошел на эстраду,
Я весь перед вами, я рад,
Что вы мне даны, как награда,
Иных мне не нужно наград.
Награда моя – ваши души
И стук ваших добрых сердец,
Который мой мир не разрушил,
А новый создал наконец.
Ах, благодать то какая,
А я уже думал: один
Я здесь, как букашка пустая,
На холоде русских равнин.
Я думал наивно, что снится
Мне этот печальный распев
Над пляжем изнеженной Ниццы,
В угрюмой пустыне Негев,
Где птицы волшебные смолкли,
Где втуне все песни небес,
Где жалкие духа осколки
Распроданы бесам на вес…
Но вот ваши светлые лица
В неслышный вплелись диалог…
Такое не может присниться,
Я это предвидеть не мог.
 

Конец

 
Alles es zu Ende!
Все кончено.
Всему конец.
Вот главные слова,
И сердцу бы пора угомониться,
Остановиться…
Не нужно лишних слов,
Которые нигде не смогут проясниться
Ни здесь, ни «там»,
Где нет ни горечи, ни счастья,
А лишь покой, шалаш, шатер, вигвам…
Когда мы выпьем на двоих по двести грамм
Нам нужно больше не общаться…
Не нужно лишних слов.
Давай в тиши смотреть на жизнь муравьев:
Учась у них не думать о грядущем,
Забыв о том, что есть всему конец.
 

* * *

 
Задумались озера отражая
Глубины чувств в наивной тишине —
Бездумие любви в начале мая
И зрелость плода в стылом сентябре,
Страстей излишних душное томленье,
Немой укор и затаенный вздох
И резкий спад капризных настроений
Прекрасных роз запыленных эпох.
 
 
В туманах млеют мрачные трясины
Под слоем торфа прошлое храня —
Подбитый танк, армейские машины,
Нетленный труп Хранителя Огня,
Наследного жреца из неолита,
Из пластика помойное ведро,
Священное кольцо из хризолита
И пушечное черное ядро…
 
 
Архив Небес хранит людские чувства.
Земной запасник – вещи и тела,
Изящные безделицы искусства
И тирании грубой удила.
Но кто поймет язык вещей и страсти,
Культурный код народов и племен?
Пожалуй, только кошка рыжей масти
Да у ворот в наряде желтом клен…
 

* * *

 
Истории конвейерная лента
На выходе дает досадный сбой,
Меняя суть и цель эксперимента,
Где здравый ум проигрывает бой
С безумием похаба-декадента…
Но кто просчет Алхимика исправит
На фабрике фантазии больной,
Которая чудовищ выпускает
Нелепых, и бессмысленных порой,
Таких, как плод соития вампиров,
Как труп сакральный вечный и живой,
Как херувим, похожий на сатира,
Как плоский болт с обратною резьбой?
 
 
Мы были рождены для совершенства
Материи, рождающей Кристалл,
Где принцип абсолютного главенства
В бионике главенствующим стал.
Но на пути тернистом к Идеалу,
В притонах содомитов Азраил
Использовал гермесовы лекала
И Голема из ангела скроил…
Сто тысяч лет для разума немало,
Но кто пустил безумца на постой
В эпоху Смуты, Мокоши и Нави,
Где нищий духом бодро правит нами,
Где скоро зомби… станет мудрецом,
Гермафродит заботливым отцом, –
И оба будут диктовать свои уставы…
 
 
Не подсчитать величину урона
Эпохи криминальной и пустой,
Где в беспредельных сумерках закона
Мыслители с античною тоской
Дописывают скорбные романы
И радостно уходят на покой…
Где жизнь клянут угрюмые Иваны,
Где девы приглашают на постой
Развратников… к себе под одеяло,
Где хлещут водку юноши устало,
Где навсегда отвергнут Домострой…
 

* * *

 
Взвесь мое сердце, угрюмый Анубис,
Усталое сердце, вместилище
страстного чувства,
Сердце, творившее мыслью и Словом.
Мучилось долго оно, всходило,
росло, созревало,
Как дозревает зерно в дни
виноградной лозы,
В дни наполнения Нила,
в час просветления духа…
Взвесь мое сердце больное, Анубис,
И пусть чаровница Исида излечит
от скорби его.
Я ей назову свое тайное имя,
когда после жатвы
Осирис на барке плывет по звездному
Нилу
К вратам преисподней со свитой своей
В час закатный…
 
 
Взвесь мое сердце, колдунья Геката,
Иду я на пиршество мертвых,
Где стол изобильный – алтарь,
а занавес – скатерть,
Где повар искусный – кудесник и жрец,
А тризна – мистерия жизни
на перекрестках дорог…
 
 
Взвесь мое сердце, святой Инквизитор!
Знаю, найдешь его слабым и грешным.
Но я не в костеле и не в коморке
менялы –
Давай без торговли, без индульгенций,
Без раскаленных щипцов и без дыбы –
Будь человечным как подобает святому.
Не рая прошу я, а света, свободы полета
и воли.
Хочу быть стабильной частицей,
мюонной нейтрино,
Летящей беспечно в Мгновенную
Вечность.
Пусть будет, как было, святой Инквизитор.
Пусть древнее будет вино на ужине
тайном твоем,
А жертвою станет ранимое сердце мое…
 

Памяти историка Эгидиюса баниониса

 
«История не терпит оптимизма» –
Сказал царю однажды Карамзин.
«Всему виной идеи солипсизма
И демиург – властительный кретин,
Всему виной природа человека» –
Нам говорил на лекциях Зимин
И Александр Зиновьев на исходе века
Нам эту мысль еще раз повторил.
 
 
Конец всему, когда мельчают люди,
У нищих духом в жизни все не так!
Угас в потомках голяди и жмуди
Инвентор мысли, Зодчий и Мастак.
 
 
Я помню, Эгис, то шальное лето,
Музей науки, рядом старый сквер…
Тогда Малдонис, ромом перегретый,
Ругал, как мог, прогнивший СССР.
Но ты сказал: «Увы, ушла Эпоха,
Мы скажем ей: спасибо и прощай
Без громких слов и лицемерных вздохов.
Она в себя вместила ад и рай –
Нам от нее отвлечься бы неплохо…
Давай со мной поедем… в Зарасай!
Там есть одна пивная неплохая,
Там пиво пьют на старых жерновах,
Там мирно спит История живая…
Там хорошо…
И там неведом страх…
Когда еще представится…
не знаю…
Чего таить…
Я умираю…
Пока не поздно – едем
в Зарасай!»
 

Дело акмеиста

 
Грустное дело.
Печальное дело…
Громкое имя и злая судьба:
Лучше не будет,
не будет, как было,
А будет беспамятство,
бред и могила…
Пропащее дело. Труба…
И вещие сны как густые туманы
Навязчивой лжи
и большого Обмана,
И тени героев,
и тени былинок
Ложатся угрюмо на мерзлый суглинок…
Как тесно живется,
как мыслится глухо
В жилищах неволи,
где люди так грубы…
Отсохло от голода левое ухо,
И в глотку втянулись
бескровные губы,
Грустное дело.
Печальное дело.
Был человек, а в итоге – Никто.
И наглое Лихо
по праву одело
На голое тело чужое пальто.
Обычное дело.
Остывшее тело.
Никто похоронен в исподнем белье.
Четыре доски
из бракованной ели,
Картонная бирка на левой ноге…
Светлые мысли.
Свинцовые вежды.
Уже наготове кирка и носилки.
Легкий полет
над убогой коптилкой…
Разбросаны письма от Нади-Надежды,
Клочки переводов и телеграмм…
Так умер в неволе
Поэт Мандельштам.
 

Знак вопроса

 
Кто воспоет блаженство паразитов
Из новых финансистов и бандитов,
Кто очернит трудягу муравья?
Найдется ли такой из трансвеститов,
Кому не люба русская земля,
Кому чужды законы жития
И чья душа обычаю не рада?
 
 
О, как мы отвратительно смешны,
Какие все же мы дегенераты.
Не нами ли давно осквернены
Озера Жизни доблестных приматов?
Мы жили для статистики, болваны,
Носители безвидной пустоты,
Достойные кладбищенской нирваны,
Заклепки, шестеренки и болты
Идущего ко дну Левиафана.
 
 
В абсурд и бред уходят прозелиты,
Никто не ищет истин неубитых,
Никто себе не задает вопрос:
Когда сожгут великого бандита,
Когда отцом захочет быть Персей,
Когда рожать захочет Афродита
На белый свет породистых детей?
 
 
Уже ячмень лишайником порос,
Гермафродит в Сбербанке взял кредиты,
В полях белеет плесень вместо проса,
И в точку превратился знак вопроса.
 
 
Никто не ищет истин неубитых…
 

III. Философия Вечности

Если не я, то кто же? Кто скажет о них, совсем недавно ушедших от нас в Вечность, этих замечательных людях? Скромны были их похороны, и скупыми были прощальные слова тех, кто провожал их в последний путь по Черной дороге.

О чем говорили оставшиеся в живых люди на краю свежевырытых могил? В основном, о лучших сторонах души усопших, о житейских невзгодах на их тернистом, жизненном пути и стойко пережитых ими страданиях – о чем угодно, но только не о их творческих поисках и достижениях.

Прошло почти три года, как их нет с нами. Река Времени продолжает намывать на нашу память мутный ил суетной повседневности с ее заботами, ожиданиями, страхами и надеждами.

Бледнеют и теряют черты лица усопших, детей жертв геноцида, жертв большевистской системы насилия. Лежат в чуланах их книги, выбрасываются на помойку их рукописи и дневники, любимые книги, дорогие сердцу предметы трудного и славного прошлого.

Как быстро мы забываем имена своих вчерашних кумиров, героев, моральных и нравственных авторитетов. Уже почти не слышатся в эфире слова «Никто не забыт, ничто не забыто». Только в памятные дни звучат дежурные слова в честь доблестных предков, но с каждым годом скудеет число тех, кто может добавить к словам официозной благодарности крупицу искренней признательности.

Никто уже не проводит в Российском Университете дружбы народов «Мамонтовские» и «Никитинские чтения», ученикам некогда ворошить благородную и благодарную память о своих Учителях. Иногда смерть учеников опережает уход в мир иной их учителей. И все чаще и чаще начинает мельтешить в мозгу подленькая мысль: а жили ли эти люди вообще? Может быть, эта очередная урна с пеплом мне снится?

Все реже вспоминают ушедших в Вечность, все реже приходят на их могилы…

Неужели все напрасно? Неужели напрасной была их жизнь, их труды, помыслы и чаяния? Неужели напрасной была жизнь трех поколений миллионов советских граждан?

Кто вспомнит неустанную работу страдавших душ усопших, плоды их ума и сердца, их мировоззрение, изложенное когда-то ими в своих книгах и рукописях? Что должно случиться в жизни нашего общества, какая должна быть оказия, чтобы кто-то смог воспользоваться ею, заодно вспомнить добрым словом дела и помыслы ушедших от нас?

Может быть, я? Благо, что такая оказия представилась. Здесь. За Храмовой стеной…

1. Бим-Бад Макар Михайлович
(1945-2010): вечное Колесо

Его единственный сборник рассказов и эссе «НО..» (М. Изд-во УРАО, 2003) изобилует множеством философских озарений-переживаний, идей и гипотез, и рассчитан он на читателей, интересующихся высшей социологией и высшей философией, у кого давно проявилась эта непонятная тяга к бескомпромиссному познанию.

Автор этой необычной, странной книги был скромным человеком и в последние годы вел уединенный образ жизни. Себя он называл полушутливо «Свидетелем МАКАРОМ», а в выходных данных своей книги вместо полной фамилии автора указал только свое имя: «МАКАР».

Меня всегда восхищали люди, чьи души и умы ярко проявляются в своем неустанном поиске Истины, в своей неизменной пытливости, в стремлении видеть и понимать мир на грани понимания и под особым онтологическим углом зрения.

В Макаре Михайловиче меня всегда поражали интеллектуальная честность и мужество его интеллекта, его способность мыслить, как в понятиях, так и в образах.

Именно такие люди, как Макар были и остаются продолжателями дела тех мыслителей, кто еще триста лет назад мечтал примирить религиозное мировоззрение с научным. Кто пытался ввести в состав науки житейские, донаучные (эмпирические и эзотерические) знания в целях более полного философского и мировоззренческого истолкования данных науки и абсолютных религиозных истин.

Известно, что для многих мыслителей прошлого источником познания являлся чувственный и религиозный опыт, и просеивающий этот опыт через сито рассудка интеллект. История религии и науки сохранила нам имена многих религиозных деятелей, которые внесли огромный вклад в развитие духовной культуры и социально-экономического прогресса. История познания мира человеком гласит: союз науки и религии заключен в самом человеке.

В последние семь лет «Свидетеля Макара» не переставали мучить «вечные вопросы», одним из которых являлось трагическое противоречие между состоянием духа и состоянием биологической юности, эта вечная трагедия молодого человека – «животного полного грез» (Н. Заболоцкий).

В одном случае этот союз материи и духа гармоничен и естественен, а в другом – он невозможен вообще. Не потому ли, мечта многих представителей свободной мысли о плодотворном союзе науки и Священного писания («Закона») о том дне, когда ученый физик и философ-богослов будут говорить на одном понятийном языке и понимать друг друга остается мечтой и сегодня.

Причин этому, считал Макар Михайлович, несколько. Одна из них заключена в самой естественной науке как в системе знаний, полной заблуждений и просчетов в отношении предметов физического мира, другая – в самой религии как в «духовном ведомстве» с тысячелетней историей, полной многих противоречий, заблуждений и опасных ересей. История взаимоотношений этих двух полярных «идеологических ведомств» полна драматических событий и разного рода локальных, эпохальных конфликтов.

Камнем такого преткновения явилась «методологическая несовместимость» двух противоположных мировоззрений (особенно научного, материалистического) с его весьма ограниченными истинами, требующими дальнейшего усовершенствования, иных методов познания.

Об этом «камне преткновения» в свое время писала Елена Петровна Блаватская (1831-91) в известном теософском сочинении «Тайная доктрина», которое Макар Михайлович в последние годы жизни высоко ценил и перечитывал.

Особенно ярко эта несовместимость проявилась в науках, связанных с мироустройством и возникновением жизни во Вселенной. Вот уже в течение трех веков история науки выступает в качестве истории всевозможных догматизмов и деспотизмов разума, грубых промахов и грандиозных заблуждений.

Как только наука пытается объяснить «вечные» тайны Природы – например, механизм всемирного тяготения, или двойственную суть материи, ее «несотворимость» и «неуничтожимость», ее загадочную количественную неисчерпаемость «вглубь», бесконечное многообразие ее свойств, формы Всеобщего Бытия – тогда и возникает в научных доводах вопиющие противоречия, которые сглаживаются с помощью хитроумных интерпретаций.

Скрытые допущения, догадки и гипотезы, преподносимые учеными мужами в качестве безупречных доказательств, игра ученых в прятки с истиной делают битву науки с Непознаваемым миром рискованной, а исход ее – неопределенным.

Это обстоятельство продолжало весьма огорчать Макара Михайловича. Не этим ли можно объяснить то странное «духовное бессилие» героя его книги «НО…» с его чуть ли не божественным могуществом в масштабах Солнечной системы?

Мучительно больно и бессмысленно быть «божественной точкой» в пустоте Мироздания, где для тебя давно свершился переход от биологической сущности к общемировому, вселенскому состоянию, при котором не может быть великого и малого (рассказ «Будем жить»).

Какие выводы напрашиваются после прочтения книги МАКАРА? Мир – совершенен, это мы – несовершенны, это мы – не-до– завершены…

Страшные, взрослые «сны разума» и по-детски сюрреалистические видения в рассказах и эссе МАКАРА легко переходят друг в друга и являются воплощением духовно-нравственных переживаний наших современников. Стоять «у бездны на краю» и с ужасом смотреть в «черную дыру» – было любимым, экстремальным занятием русских литераторов и философов.

МАКАР заглянул в Бездну, но не ужаснулся, отступил от ее края и сделалвыводы, выключил телефон, зашторил окна квартиры от назойливого яркого света, от шума и гама монотонной повседневности, лег на диван и уснул навечно…

2. Никитин Владимир Николаевич
(1949-2010): философия Вечности

В.Н. Никитин относится к той исключительно редкой породе людей, которые рождаются для мира Познания посмертно. Истина, ради которой жил этот выдающийся неординарный исследователь-философ, не знает смерти, хотя, увы, земная жизнь носителя великих Идей, как правило, бывает тяжелой и глубоко трагичной.

Никитин в своих научных исследованиях существенно расширил рамки и масштаб поисков смысла жизни и смысла истории таких выдающихся представителей российской философской мысли, как Н.А.Бердяев, Э.Л. Радлов, С.Н.Булгаков, Н.О. Лосский, В.В. Зеньковский, которые рассматривали историческую философию как возможный путь к историческому всезнанию Всеобщего Бытия.

В своей книге «Философия Вечности» (М. Изд-во РУДН, 2004) В.Н. Никитин не только сумел достойно протиснуться между двумя изначально полярными мировоззрениями – между Сциллой материалистической науки и Харибдой религиозно-эзотерических знаний, но и блестяще сумел перекинуть между ними мостик своей исторической высокой философии с ее предназначенческим и человекосущностным подходом.

Наконец, В.Н. Никитин был первым ученым-историком и философом, кто предложил нам историософский вариант еще пока не созданной «Сводной Теории Всего Сущего», о которой давно мечтают физики всего мира.

Научные исследования В.Н. Никитина в области историософии уместно назвать добротными плодами научного творчества, которое является уделом людей с богатым сверхчувственным воображением, уникальным умением «узреть незримое с давнишних пор»(В.А. Жуковский), предугадать непредвиденное.

В.Н. Никитин попытался заглянуть в Бездну непознанного, за «горизонт событий» и понять умом вещи уму непостижимые, нашел в себе смелость предложить нам свою на первый взгляд «безумную» версию целесообразного присутствия во Вселенной мыслящего разумного существа – человека.

Антропогония и космогония у Никитина идут в одной упряжке. Заглянув за горизонт позитивного знания, Никитин смог увидеть окраины Вселенной, ее пространственно-временную ткань и одновременно с этим рассмотреть дно вывернутой наизнанку человеческой души с ее Черной Троицей – «жадностью, ревностью и завистью».

Никитин глубоко обосновал крах Легенды о совершенном Человеке через идею о великом его предназначении. По Никитину смысл жизни человека, смысл любой вещи определяется ее предназначением, а предназначение человека и вещей реализуется через их внутреннюю суть.

Чтобы очеловечить человека, вернуть утраченного Человека необходим «сплав» трех степеней или форм знания – знание эмпирическое, знание философское и знание научное – только они совместно могут удовлетворить животворные потребности человеческого духа. Не подстраиваясь ни под одно из противоречивых мировоззрений, будь то научное, эзотерическое или религиозно-мифологическое, В.Н. Никитин сумел увязать их основные идеи в свете собственных представлений о Всеобщем Бытии.

Эти знания, сохраняя свое различие и действуя каждое в своей сфере, вместе с тем и тем самым не исключают друг друга, а находятся в нормальном, плодотворном взаимодействии, внося в бытие любого народа новые формы религиозного и национального существования.

В.Н. Никитин, считал, что без багажа тайных, «донаучных знаний» нам не понять Закона Вечности, согласно которому в Мироздании может быть все, за исключением,того, чего не может быть, но может быть и то, что противоречит даже законам физики.

Особенно там, где их нет, где нет материи и информации о ней – ни в идеальной Пустоте, которая обычно предшествует стандартному Космосу, ни в эзотерическом, духовном мире, который функционирует с миром материальным, то только «глубже» и бесконечно шире.

В.Н. Никитин окончательно развенчал нескромный миф своих современников об особой исключительности нашей цивилизации на планете Земля.

Он опроверг при этом высокомерный и снисходительный взгляд западных историографов прошлого века на историю так называемых варварских племен, чьи нравы «были изначально свирепы, жестоки и беспощадны, чьи сердца не знали милосердия, а умы света просвещения» (Н.М.Карамзин).

Его раздражали неуместные менторские рассуждения некоторых советских историков о якобы «дремучем невежестве» народов древнего мира, особенно северных варваров – галлов, кельтов и восточных славян, создателей великих империй.

В.Н. Никитин развеял тьму неизвестной нам доселе мифологической истории человечества. Он предложил свой генезис человека разумного.

Он убедительно показал его трагический путь, начиная с человека космологического до времен человека мезолита и неолита, вплоть до времен астрономических мегалитов, каменных календарей Напта-Плайи и Стоунхенджа. До тех времен, когда из священных, сакральных символов и знаков возникли первые Числа, а из священных Письмен возникла в низовьях Урала и Волги, в Аркаиме, древнетюркская и ведийская руническая письменность.

Возникновение язычества, многобожия не менее закономерно, чем вера в Бога единого, считал В.Н. Никитин. Само появление монотеистической веры обусловлено отнюдь не «примитивными знаниями» (доисторической науки) и не формированием древних государств с их централизованной деспотической властью, как об этом пишут учебники истории.

По В.Н. Никитину истоки монотеизма кроются в анимизме и в его разновидностях, в «общем корне» всех религий – в человеческой душе, в сверхглубинном подсознании, онтологически восходящем к Мировому Сознанию и, наконец, в трансперсональных переживаниях их основателей.

Обобщенное предсознание как совокупность уже осмысленного человечеством знания и еще до конца не осмысленного, во многом целостно и подвижно, считал В.Н. Никитин, и оно вполне соответствует логике эзотерического мира и логике многих космологических мифов. Каждое из верований отражало в той или иной мере пусть искаженные, смутные воспоминания наших прародителей об объективной реальности иных миров.

В.Н. Никитин настоятельно рекомендовал молодым ученым ни в коем случае не интерпретировать древние «донаучные», исторические источники, а полностью доверяться мифологическим и эзотерическим текстам, не упуская из виду другую космогоническую реальность, отраженную в них.

В.Н. Никитин был ученым, обладающим даром сверхчувственной интуиции, научного предвидения, носителем научного творчества, который ради достижения истины способен был без страха и упрека рвать логику устоявшихся представлений об окружающем мире. Его книга «Философия Вечности» полна научных догадок, идей и гипотез, она адресована в первую очередь студентам и молодым ученым, склонным к изучению высшей социологии и высшей философии.

Не каждому дано почувствовать сердцем и представить умом присутствие невидимого объекта. Почувствовать вдруг то тревожное состояние элементарной частицы, которая в Мгновенной Вечности пытается непременно отыскать себе желанную спутницу. Уловить момент ее «очарования». Уловить Момент моментов, когда срывается ветхая занавеска Тьмы, за которой виднеется Идеальный Абсолют. Ясный и понятный…

Увидеть в причудливых сгустках газа, в пылевидных сияющих облаках, похожих на вселенские столбы, фантасмагорические картины развивающихся событий, увидеть рождение новых звезд, их эмбрионы в газовых оболочках-«икринках». Увидеть, как подобно птенцам, вылупливаются во тьму пространства из газовых шаров новые светила, бесподобные и прекрасные.

Увидеть умирание старых и тусклых звезд, жизнь которых коротка, а смерть страшна, видеть после их смерти, разорванные в клочья и на длинные лоскутья, газовые оболочки – эти зависшие над бездной и стремительно летящие в никуда надгробия умерших светил…

Видеть жемчужные ожерелья и бесчисленные радужные стразы на необозримом каркасе Вселенной, который сработан Великим Зодчим из темной материи – этой Великой матери всех вещей и элементов.

В.Н. Никитин обладал эти удивительным даром сполна, и вполне возможно, что в скором времени нами будет принята к сведению его крылатая фраза: «Я нашел всему начало, и я многое познал».

Он всегда был стойким нонконформистом, человеком, который «сам по себе, сам себе государство и сам себе закон». Являясь одним из выдающихся адептов философии Вечности и Тайной доктрины, он знал, что бессмертен во вселенском водовороте, затягивающего нас в матрицу Всеобщего Бытия, туда, где «ночь светла, как день: как тьма, так и свет» (Пс. 138, 12). Смутное время конца ХХ века основательно «перекипятило» кровь и значительно сократило сроки земного существования Владимира Николаевича, жалкие остатки жизненных сил и духовной энергии целиком ушли на преодоление непреодолимой реальности и великой Пустоты «нулевых годов». Он знал давно, что медленно умирает, но смерти не боялся. По свидетельству его коллеги и друга – помощника Людмилы Ивановны Егоровой, адепт философии Вечности уходил из жизни смиренно и тихо, без жалоб и стенаний, спокойно, ибо смерть он считал единственной из всех жизненных ценностей, которую невозможно отнять у человека ни при каких обстоятельствах. Он умер в больнице близ метро «Сокольники», там же в Сокольниках был отпет в храме по православному обычаю и похоронен «на вселенской окраине» – на Перепеченском кладбище, которое расположено на 30-м километре от Москвы по Ленинградскому шоссе.