Текст книги "За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)"

3. Смирнов Алексей Глебович
(1937-2009): честный Свидетель лживой эпохи

Он родился 23 июля 1937 года в Москве. Его родители: отец – Смирнов Глеб Борисович – профессор живописи; мать – Смирнова Любовь Федоровна – художник, преподавала черчение в учебных заведениях Москвы.

Алексей Глебович учился в средней художественной школе, после окончания которой, поступил в Московский художественный институт им. Сурикова на художественно-графический факультет.

Его дед – Борис Васильевич Смирнов – художник, член группы художников-передвижников Куинджи, с детских лет возил подростка Алешу по монастырям, где обучал своего внука реставрации фресок и фресковой живописи.

Вместе с дедом Алексей реставрировал фрески в Мирожском монастыре на Псковщине. С тех пор А.Г. всю свою жизнь занимался реставрацией икон и настенной росписью в церквах и храмах России. Он расписал кафедральные соборы в городах Иваново, Тамбове, Чебоксарах, Новосибирске, Вятке. Расписывал Михайловский собор в Псково-Печерском монастыре. Дружил со многими иерархами православной церкви.

Дед А.Г. по матери – донской казачий атаман Абрамов Федор Федорович умер до революции. Его дядя – полный тезка деда – Абрамов Федор Федорович после смерти генерала Миллера, возглавлял во Франции РОВС (Российский воинский союз).

Во время учебы в Институте им. Сурикова Алексей Глебович принимал участие в реалистических выставках. Но, начиная с конца 50-х годов, увлекся абстракционизмом, а позднее – критическим символизмом. Принимал активное участие в движении второго русского авангарда в Москве. В 70-е годы ХХ века А.Г. возглавил московский авангард пессимистического направления.

Чешский искусствовед Арсен Погрибный, собрав большую коллекцию московского авангарда, в 1968 году (перед вводом советских войск в Чехословакию) устроил в Праге большую выставку. После ввода войск он был объявлен врагом народа, но сумел спастись и вывести картины за границу, после чего провез их по всем выставочным залам западного мира, где она имела небывалый успех, и особенно отмечались работы А.Г. Смирнова.

Алексей Глебович был человеком незаурядных творческих способностей. Для него одинаково был легок переход от жанра художественного, живописного к писательскому жанру.

Им было написано несколько романов, пьес, стихов, которые, к сожалению не были изданы. И только с конца 90-х годов, в последние годы жизни он стал публиковать свои статьи по истории русской культуры Нового времени, а также истории Катакомбной церкви в России в парижском журнале «Символ» и в тель-авивском альманахе «Зеркало».

Определенное влияние на юношу Алексея оказало творчество и личное знакомство с писателем Даниилом Андреевым, который после отбытия тюремного заключения во Владимирском централе поселился со своей женой Аллой Александровной (урожденной Бружес) в дачном доме отца Алексея Глебовича в подмосковной Перловке. Здесь же в Перловке Даниилом Андреевым был написан главный его литературно-философский труд «Роза мира», в котором заложены основы будущей всемирной религии.

В доме у А.Г. любили собираться художники, писатели, музыканты. И так же как в Абрамцево, здесь была заведена традиция оставлять свои автографы на скатерти, и эти подписи затем прошивались цветными нитками.

В Перловке А.Г. организовал два православных прихода, а в середине 90-х годов перешел в Российскую Автономную церковь, организовав Приход Святого цесаревича мученика Алексея.

Умер А.Г. 30 октября 2009 года, похоронен он в Москве на Бабушкинском кладбище, рядом с могилами отца и деда.

Скажу прямо, моя дружба с Алексеем Глебовичем была основана на чисто интеллектуальном общении и строилась на общей беззаветной любви к отечественной истории и литературе.

К моменту нашего знакомства Алексей Глебович основательно охладел к русскому символизму и к поэзии Серебряного века. Его увлечение абериутами и французскими сюрреалистами Полем Элюаром, Андре Бретоном и Гийомом Аполлинером сменилось страстным интересом к истории белой русской эмиграции и Коминтерна, к разгадке засекреченных трагедий советской истории. Из поэтов и писателей русского зарубежья А.Г. признавал только Ивана Бунина, Георгия Адамовича и Георгия Иванова.

Даниила Андреева и Александра Коваленского он считал последними «ирокезами» русской дворянской культуры, подлинными русскими символистами, последними после Бунина дворянскими русскими писателями, оставшимися в большевистской России и сохраняющими на ее территории островок русской литературы.

Особенно много внимания Алексей Глебович уделял национальной истории, с ее «интернациональными сюжетами» нового времени, в частности, исторической культурной антропологии.

Из новых направлений исторической науки (новой экономической истории, истории бизнеса и предпринимательства, интеллектуальной и социальной истории) он в первую очередь уделял внимание новой социальной истории, которая рассматривается сегодня как история человека и его связей с обществом, природой и миром.

Замечательный специалист по истории Русской Катакомбной церкви, истории дворянской усадьбы и быта, художник-иконописец Алексей Глебович Смирнов глубоко переживал духовно-нравственный кризис России. Эти переживания он изложил в своей «мемуарной публицистике» в нескольких номерах журнала «Зеркало» (Израиль, Тель-Авив), постоянным автором которого он являлся с 2004 по 201о гг. и в очерке о Русской православной Катакомбной церкви и Киевском подпольном монастыре «Угасшие непоминающие в беге времени». (Альманах «Символ», Париж. 1998, №40, декабрь. С. 160-296).

«У нас народу много, а Людей нет» – часто в наших беседах любил повторять Алексей Глебович.

Алексей Глебович полагал, что понимание смысла человеческого бытия всецело находится в компетенции религии, что акты человеческого сознания не подлежат научному анализу.

Человеческую сущность А. Смирнов, как и А. Шопенгауэр, рассматривал с позиции крайнего пессимизма, но в отличие от немецкого философа, его пессимизм сопровождался традиционным русским состраданием и жалостью к этой «двуногой грешной твари Божьей». В этом сострадательном взгляде на «падшего человека» он был в своем творчестве заодно с Ф.М. Достоевским – великим знатоком «изнанки человеческой души».

Алексей Глебович, как и я, считал, что привычная интерпретация истории и ключевых исторических фактов связана с властью, что политика вне морали и нравственности есть наихудшее из всех зол.

Влияние безнравственной власти на историю проявляется при написании учебников истории. Здесь у власти всегда появляется соблазн интерпретировать исторические события в свою пользу, или исключить критику каких-либо глобальных исторических событий. Все правители всегда любили, чтобы исторические факты укрепляли их авторитет и делали их имена бессмертными в пределах человеческой истории.

У Алексея Глебовича, по его неоднократным высказываниям, как и у Карамзина и Костомарова, история Московской Руси и России «не терпит оптимизма». Та археографическая работа, которую он проводил последние годы жизни, и критическое отношение к источникам привели его к необходимости признать недостоверными (и порой лживыми) отдельные «блестящие» эпизоды русской истории, считавшиеся до сих пор прочно установленными.

Алексей Глебович считал, что настоящий историк должен быть еще и знающим архивистом и археографом – по убеждению. В лице Алексея Глебовича Смирнова счастливо соединялись историк-мыслитель и художник, сатирик и публицист. Все его заметки и статьи написаны в жанре исторической публицистики, в них сквозят идеи народной истории.

Весьма резко и негативно А.Г. отзывался о скороспелых «исторических расследованиях» «модных» сегодня журналистов, аналитиков и политологов, о документально-исторических телефильмах, в которых уже фальсифицированная история повторно фальсифицировалась авторами на основе свежего исторического анекдота и порождала новые мифы и легенды.

А.Г. считал, что мораль и история, мораль и политика – это вещи, между которыми обязательно должна быть позитивная связь. Есть моральные границы, которые нельзя переступать ни в науке, ни в экономике, ни в политике.

«Настоящая власть – это ответственная власть», – часто повторял Алесей Глебович.

А.Г. считал, что для настоящего историка-профессионала и простого любителя истории высшей целью должно быть отстаивание исторической правды, раскрытие правды, ибо любая (даже страшная) правда – лучше самой красивой лжи. В этом мы с А.Г. были всегда солидарны и это скрепляло нашу пятнадцатилетнюю интеллектуальную дружбу.

А.Г. обладал феноменальной памятью, он хранил в голове множество мелких исторических, на первый взгляд незначительных, деталей, касающихся многих тайн российской советской истории, раскрыть которые не удается до сих пор. У него была своя трактовка политических репрессий 1937 года.

Он считал, что сталинские репрессии были основным инструментом не только в борьбе с оппозиционной «ленинской гвардией», но и средством по выколачиванию награбленных в России богатств из видных деятелей Коминтерна и большевистской верхушки. Таким образом, утверждал Алексей Глебович, Сталин возвращал в советскую казну царское золото и драгоценности для построения социализма в одной стране.

А.Г. обладал огромной уникальной информацией, касающейся биографий известных деятелей русской и советской культуры и политики. Он высоко ценил как исторический источник исповедальные мемуары, в основе которых лежит не предсмертное оправдание своих греховных дел и поступков, а покаяние во имя спасения своей души.

Такой настоящей исповедью А.Г. считал «Исповедь» блаженного Августина, которая ценна для читателя, по его мнению, и глубоким анализом своего внутреннего мира, и беспощадной оценкой внешнего мира, современного общества, которое нисколько не обеспокоено тем, как уберечь и защитить от зла входящего в него нового члена.

Особый интерес Алексей Глебович проявлял к личным, семейным архивам, он считал их кладезем уникальных документов по истории родного края, глубоко переживал гибель домашних библиотек, личных документов, дневников и мемуаров своих земляков-мытищинцев.

Алексей Глебович являлся авторитетным знатоком исторических и культурных ценностей, сохранившихся на Мытищинской земле, автором многих публикаций по краеведению. Среди них из серии «Выдающиеся люди края» мне особенно понравилась его миниатюрная книжечка «ДАНИИЛ АНДРЕЕВ и его окружение» (М. Изд-во «Альфа-Композит», 1998). Алексей Глебович бережно хранил свой уникальный архив, в котором имелись рукописи, альбом стихов, единственный список поэмы «Монсельват», отдельные старые фотографии Даниила Андреева и его единоутробного брата поэта-символиста и прозаика Вадима, а также цикл стихотворений «Отроги гор» давнего друга Даниила, последнего русского поэта-символиста и мистика Александра Викторовича Коваленского (1897–1965).

В последние годы жизни Алексей Глебович мечтал даже создать под эгидой Общества «Мемориал» солидное издание подобное «Российскому архиву», своего рода археографический ежегодник под условным названием «Семейный архив эпохи большевизма в России».

Это как раз были годы интенсивного сбора и обработки документальных материалов и свидетельств жертв большевистской системы насилия в Мытищах для «Книги Памяти жертв политических репрессий» (М. 2009). Некоторых из составителей этой Книги (Рахиль Нисневич и Александру Березняцкую) он знал лично и глубоко уважал.

Алексей Глебович считал необходимым развенчивать историческую ложь в биографиях видных советских государственных и партийных деятелей, а также вождей и агентов Коминтерна. Алексею Глебовичу претило «обольшевичивание» биографий, которое с 1918 года превратилось чуть ли ни в механизированный, производственный процесс.

Все биографические статьи о видных советских партийных и государственных деятелях в советских энциклопедических словарях он презрительно называл «советскими святцами», которым ни в коем случае не следует верить.

У А.Г. был целый блок (картотека) биографических сведений, касающихся сотрудничества (по разным причинам) потомственного и служилого российского дворянства, генералов и офицеров царской армии с большевистским режимом.

Тема сотрудничества российского дворянства с безбожной властью большевиков глубоко волновала и постоянно ранила А.Г., но он с фанатичным упорством наполнял ее все новыми и новыми фактами, устными и письменными свидетельствами. На почве этих археографических изысканий у него родилась оригинальная тема: «Борьба белой эмиграции с III Интернационалом», раскрыть которую он не смог по состоянию здоровья и рекомендовал мне заняться ею, используя для этого ключевые и второстепенные источники.

Отчасти «биографическая картотека» Алексея Глебовича напоминает мне знаменитый биографический справочник-каталог видного литературоведа и пушкиниста Б.Л. Модзалевского (1874–1928) В своей картотеке А.Г. как бы продолжает труд Модзалевского, прослеживая дальнейшую судьбу виднейших деятелей русской культуры, оказавшихся после 1917 года в белой эмиграции.

А.Г. считал, что большевики «мифологизировали» биографии своих героев и вождей в духе Госдепа США и «Документа 68», которые предусматривали создание легенд политикам-марионеткам для «очищения» их грязных биографий и возвеличивания их деятельности в глазах мировой общественности.

Оценки, которые А.Г. давал многим современным российским и зарубежным политикам, были, как правило, жесткими, сжатыми и беспощадно убийственными, или, выражаясь по-современному, некорректными.

«Историку и писателю непозволительно раболепно сюсюкать с властью, ежечасно видя великое разорение России», – говорил он, когда речь заходила об очередном экономическом или политическом скандале.

Кроме формирования картотеки «правдивых персоналий», А.Г. много времени тратил на сбор уникальной информации по истории Коминтерна и тайных обществ с ним связанных, по истории Донского края, Белого движения, белой иммиграции и РОВС.

Незадолго до своей кончины А.Г. обдумывал написание исторического очерка о пагубной роли международного масонства на развитие белого движения, в частности о загадочной деятельности масона-мецената Фондаминского среди русского офицерства в Париже и Берлине. Как я понял, А.Г. признавая огромную роль международного масонства в революционном движении в Западной Европе и в России, весьма скептически относился к российскому масонству, называя его сетью «клубов для времяпрепровождения романтически настроенных либеральных господ».

По утверждению А.Г., многие видные правительственные чиновники Российской империи были масонами Великой провинциальной ложи, ложи Ищущих Манны Небесной в Москве, ложи Трех Добродетелей в Петербурге, а также ложи Эвксинского Понта в Одессе.

Так, например, глава МВД России граф и масон В.П. Кочубей ежемесячно докладывал императору о жизни и деятельности масонских лож в России. Настоящие же масоны, по мнению А.Г., прятались за ширму этих «игрушечных», легальных российских лож и занимались на Западе своим прямым делом – импортом революции в Россию.

А.Г. имел свой взгляд на историю Великого большевистского грабежа в 1918–1938 гг., осуществляемого ОГПУ-НКВД и Коминтерном. Эта тема являлась для историка и публициста А.Г. Смирнова ключевой. Она во многом объясняла трагедию русского народа в эпоху построения великой советской империи, а также помогала определить ту огромную цену, которую пришлось народу заплатить за построение социализма в отдельно взятой стране.

Русский народ он считал многовековым заложником имперских амбиций своих жестоких правителей. Но имперское служение русского народа, по его мнению, не беспредельно, сегодня оно иссякает и теряет свой мессианский смысл.

В последней, предсмертной статье «Идеологическая платформа современного русского монархизма» А.Г. Смирнов писал:

«Россия не страна мелочных крохоборов и трясущихся от жадности ростовщиков – мы страна Великих Идей и надмирных багровых горизонтов, и только при таких перспективах мы все русские можем нормально и спокойно жить и снова делать свою историю, а не прозябать в лужах грязи, пропахших сивухой.

Идея Западной Империи выветрит из умственно отсталых незрелых молодых голов неонацистские, необольшевистские и неотроцкистские настроения и люди, отравленные этими миазмами прошедшего века войн и предательств, наконец, обретут легитимное и разумное направление и перестанут маршировать в пустоту, оскверняя и так опозоренные столетним большевистским мраком улицы русских городов».

Об авторе

АПОСТОЛОВ Анатолий Геннадьевич (1943), историк, публицист, прозаик, поэт, член Московской городской писательской организации Союза писателей России, член-корреспондент Международной Кирилло-Мефодиевской академии славянского просвещения.

Творчество А.Г. Апостолова многопланово и многогранно. В сборнике стихов и прозы «Озябший ангел» (М. 2007), удостоенном МПО СП РФ ордена им. Маяковского как лучшая книга 2008-2011 гг., представлен весь спектр его религиозно-философских и своеобразных мировоззренческих переживаний.

А.Г. Апостолов – автор нескольких книг стихов и прозы: «Из глубины нездешней» (М.1998), «Мучительно хочу быть человечным» (М. 1999), «Об известном и забытом» (М. 2000), «Как продать ближнего. Донос как способ существования» (М. 2003), «Высокое предназначение» (М. 2005), «Озябший ангел» (М. 2007) и др.

То, что автор не смог выразить в стихах, было выражено им в социальной публицистике и в научно-популярных очерках и статьях в периодической печати в конце 90-х годов ХХ века – «Новая газета», «Московский литератор», «Подмосковье», «Домашнее чтение», «Народная газета», «Наша Губерния»; в журналах «Москва», «Каприз», «Поэзия», «Московский вестник», «Дом Ростовых»; в сборниках стихов и прозы «Полдень», «Мужи и Музы», в альманахах «Академия поэзии» и «Отчее слово. Поэты Москвы о Боге и Вере».

По своему содержанию сборник стихов «За Храмовой стеной» – является прямым продолжением темы высокого предназначения человека и своеобразной данью памяти тех людей, на чью долю такое предназначение выпало.

В сборнике стихов «За Храмовой стеной» к прежним мотивам отчуждения и внутренней эмиграции добавляется тотальное одиночество лирического героя, с его особой многовековой «античной тоской», которая часто проявляется в людях накануне гибели очередной цивилизации.

Звуки Земли и звуки Небес вступают в резонанс и создают в чувствительной душе читателя глубокие трансцендентальные переживания.

Поэт Михаил Фридман