Текст книги "В потоке поэзии. Книга 2"

Лесть

 
В поединке рыцарь бился…
«За свободу короля?»
Нет, ребята, он влюбился
во французские поля!
Но под взором наглой знати
патриота разыграл:
«Мой король! Да я вас… Знайте!
Я бы вас… Расцеловал!»
Королю приятны речи,
да и рыцарь не дурён!
Он участник дикой сечи
и во Францию влюблён.
Подарил король в награду
сотню акров тех полей.
Вот правителям что надо:
уваженье от людей!
 

Страна свободы

 
Бессмертное море вгрызалось в песок,
раздутые тучи касались вершины
горы безымянной, влюблённой в восток,
в святой высоте заблестели плешины
гранита, измятого силой времён.
Надрывные выкрики ветра в пещере
пугали остатки древнейших племён,
не знавших пока о Христе и о вере.
Однажды под вечер зашли корабли
в уютную гавань бессмертного моря…
Горячие пули в индейцев легли
посланьем Европы – предвестницы горя
и канули в Лету… Раскинулся флаг
свободы великой, стабильной и равной!
Отхвачен кусок континента и враг
литой демократии линией плавной
внесён на бумагу. Гремит США,
вливая убитый, не стоящий доллар
всегда и везде. Неподкупна душа,
пока не сварганил конгрессовский повар
расценку свою… Золотистый песок,
раздутые тучи касались вершины
горы безымянной, влюблённой в восток,
в пустой высоте оголившей плешины.
 

Кресты

 
Блеском холодным Луна пропитала
пыль придорожную возле могил,
поле усеяно звоном металла,
здесь Messerschmitt, наблюдая, парил
в облаке ада, окутанном смертью,
чёрным крестом, прибавляя кресты
Родине нашей, вознёсшейся твердью
белой берёзы, где кровь с бересты
плачем на землю лилась, поминая
души застреленных утром детей…
Годы летят… Отголосками рая
слышится крик в небесах лебедей.
 

Раздумья

 
Наколол дровишек – разжигаю печку,
старая газета кормом для огня.
«Правда» загорелась. Что-то там про гречку
вспышкой озарилось. Гривою коня
пламя заметалось тягой принуждённой,
«Правда» почернела, треснув на куски.
Истинно старался коммунист Будённый,
только вот не время… Время для тоски
бывших поколений. Новь демократична:
хочешь вам ВКонтакте, хочешь Telegram!
Видео TikTok-а, так сказать токсично,
но не безразлично, даже под сто грамм.
Вычурность мгновений, трещина в морали
сложностью простого сплющили мозги.
Что за пандемия? Чем мы захворали?
Многие не знают: «Не видать ни зги»
– просто выражения. Что же будет дальше?
(Путин до абсурда? Димка и опять?)
Много, слишком много накопилось фальши,
нам бы разобраться, но, увы, плевать…
Пламя заметалось тягой принуждённой,
«Правда» прогорела, уголь на дровах
тлеющею горкой, горкой пропечённой,
словно прогорающая истина в словах.
 

Огорчение

 
Сливаются облака
в громадину кулака,
забили дожди в бока
степного вчера хорька.
Хорёк совершенно рад:
намылся, напился! Град
прошёл стороной. Брат
попал под шальной град.
Строил плотину бобёр,
лапы свои протёр,
только чуть-чуть потёр,
град ему в лоб притёр…
С шишкой на лбу бобёр
брёвнышко мимо пёр,
долго смеялся хорёк:
«Ты не бобёр – носорог!»
 

Кленовый лист

 
Кленовый лист сорвался с клёна,
а с тополей летевший пух
нам говорил: не всё «кленово»,
да всё нормально, милый друг!
Шагай себе по жизни смело,
живи живым, живи вдвойне!
Всё бренно в мире, в том и дело,
нет смысла думать о войне…
 

На Марсе

 
На сверхсветовую. Равнение прямо.
Тончайшие нити кротовой норы
помогут нырнуть в глубочайшую яму
на миллисекунду, до нужной поры.
Прокручены дали, отмерено время.
На Марсе прохладно и дождик идёт.
На красной планете посажено семя
в режим ожидания, скоро взойдёт!
За спутником в небе протянуты струны
невидимой связи с планетой Земля,
забыты в архивах старинные руны,
они не нужны для того корабля,
летящего срочно в пустыню на Марсе!
Дыхание Космоса снова зовёт.
На горных вершинах, где снежные барсы,
подснежник весенний сегодня цветёт.
 

Градусная пролонгация

 
Чем неприятнее минералка, тем полезнее
в пластике, выстоянном на солнечной витрине
ларька, где проходящие лечат болезни и
заряжаются градусом, забыв об аспирине.
Похмеляются на второй бок, словно вышел срок —
продлевают себя в виртуальной реальности,
говорят о вчерашнем, вспоминают зарок
не пить, но пьют сивуху или пиво. Дальности
кривого полёта на подкошенных ногах нет.
Сугроб. Маятником тело – налево, направо.
Выпала из кармана пара-тройка мелких монет,
расплющена весом пачка с сигаретами «Ява».
Жизнь продолжается! «Градусная пролонгация»
обездвиживает. Замёрзшие щиплет пальцы.
Мороз пронимает. Час. Больница. Ампутация.
Утро. Минералка и слёзы жены для страдальца…
 

Ошибка

 
Пачка Мальборо в кармане,
новоявленный смартфон.
В развесёлом наркомане
жизнь играет в унисон!
На него и не подумать,
невозможно было знать —
не наделал много шума
и любил родную мать!
На продажах и закладках
наркотических солей
зарабатывал порядка…,
впрочем, множество рублей.
Но, однажды, прекратилось.
Фарт покинул паренька.
И пошло, и покатилось,
и теперь сидит з./к.
в Вологодской зоне старой
за колючкой, где забор.
Вспоминает он гитару
и расчёсанный пробор.
Он мечтал озолотиться,
жизнь построить, как дворец!
Да, хотел остепениться,
ночью думал: «Всё! Конец!
Хватит. Ну её… Работу.»,
но стремленье подвело…
Меркантильную природу
не заглушит даже зло…
 

Покаяние

 
Степь как церковь для меня —
брошусь в покаяние:
«Защити мя от огня,
боли и страдания.
Научи, шепни, полынь,
как разумно жити?
Прочь уныние! Отхлынь
от сердечной нити.
Поделом мне? Поделом!
Степь моя, ты знаешь —
наломал я, словно шторм…
Снова искушаешь
тихим пением цветов
на своём наречии?
Сколько прожитых годов
жил я в бессердечии…
Покараешь? Покарай!
Ты бескомпромиссна!
Хоть осокой мне сдирай
в душеньке нечистой
раны с грязью при дорог,
что впитались крепко.
Я оставлю здесь зарок,
словно душу слепком
подарю, как плач тебе!
Степь моя, ты знаешь —
правда есть в моей мольбе!
Снова искушаешь…»
 

Крестьянское прошение

 
Соха увязла в жирной глине,
крестьянин вымолвил: «Спаси!» —
пронёсся возглас по равнине
студёной болью. «Здесь паси
свою лошадку!» – крикнул барин,
махнул кнутом и двинул в путь
на тройке резвой, а крестьянин,
убитый горем, повернуть
пытался пласт землицы бедной,
не давшей сызнова зерно.
В разрез рубахи крестик медный
наружу выбился – темно
от мыслей горьких и судьбине
в мужичьей стало голове.
Он нёс Россию на горбине!
Он сам России во главе
всегда стоял, но царь не видел!
Да что там царь… Ему б земли…
Он никого бы не обидел,
при нём сады бы расцвели!
Он накормил бы всех страдальцев:
бояр, купцов, царей, цариц…
Земли дородной пару пальцев
он попросил, упавши ниц:
«Чтоб чернозёма сверху малость —
пробиться в небо хоть ростку.
На глине лошадь лишь в усталость
себе работает. Глотку
воды холодной просто рада,
остатком гривы, вишь, трясёт!
Господь, мой Бог, моя отрада,
скажи – пусть Матушка спасёт
под небом нас крестьян-скитальцев.
Бери хоть что, даруй покров —
земли дородной пару пальцев,
чтоб чернозёма… Для ростков…»
 

Цена

 
Плати за свет, плати за воду,
плати Минздраву за горсть пилюль,
плати врагам – дают свободу,
плати за холод, когда июль.
Не платишь ты за верность неба,
не платишь ты за свой хребет,
не платишь ты, что веришь слепо,
не платишь ты за вольность лет.
Заплатишь позже ты за небо,
заплатишь позже – за хребет,
заплатишь позже – верил слепо,
заплатишь позже… Нет монет…
 

Утренние эпизоды

 
Встаёшь с кровати муки полный,
раздумий ворох вновь кружит
внутри главы. Бушуют волны
копчёных мыслей. Бьёт Рашид
железным ломом лёд площадки,
что за окном, где вход в подъезд.
Чуть-чуть заснежены лошадки
поодаль в парке. Словно тест
с утра проходишь на здоровье:
нормально зрение? А слух?
Пойдёт здоровье! Как коровье!
Как у телка. Жую лопух —
салат нарезанный, зелёный,
полезный, вкусный… Не полез.
Из-за окна мне ветки клёна
сумбурно машут: «Что? Воскрес?»
Связались мысли воедино,
стянули голову в корсет.
Испита ровно половина —
ядрёный кофе! Сомерсет
«Луна и грош» пробился с полки,
на дно хрусталика упав,
но грозным духом глянул Толкин,
глоток романтики поправ
и возродив безумье утра…
 

Лукавство

 
Старый строитель Евгений —
плиточник выше похвал!
Он доморощенный гений!
Гений, но чуть выпивал.
В лёгком подпитии плиткой
он обрамлял Эрмитаж:
швы вертикально по нитке,
плоскость ровней, чем этаж —
зубы последние ставит!
Жаль, но проверить нельзя.
Старый не врёт, а лукавит,
так что не верьте, друзья!
 

Исправления

 
Заоконный шум – механизмов бред.
Повреждённых дум на рассвете нет —
голова чиста от былых забот!
Сторона листа от плохих работ
разлинована, да расчерчена,
размалёвана, словно женщина
с дикой пошлостью самомнения
и оплошностью исступления.
Сторона листа, ты унижена!
Ты была чиста, но обижена.
Подойду к тебе и прощения
попрошу в мольбе. Искупления
напишу строку, да потешную,
разгоню тоску, да кромешную!
 

Охотник

 
Рожь, пшеница да ячмень —