Текст книги "Еще не вечер"

Роба

К личку Роба он получил с первых дней появления в нашей деревне. Не очень разговорчивого, одетого в рыбацкую брезентовую робу, его привела в свой дом ещё молодая в ту пору, но уже овдовевшая вокзальная буфетчица Вер-ка. Вначале он свою амуницию не снимал вообще – в ней и на работу на лесосплав, и дома на подворье. Потом, уже когда истрепал её донельзя и сменил одежонку, кличка всё равно осталась – Роба…

Мне было всегда жаль этого старика: несчастья его преследовали постоянно. Два сына было – оба погибли нелепо. Дочь Веркина от первого брака вышла замуж за наркомана и сама с ним села на иглу. А не так давно и самой Верки не стало. Иногда Роба уходил в запой и мог неделями пить в одиночестве и не появляться на люди.

И вот сегодня с утра, в выходной, я увидел из окна, как он в нерешительности топчется у моей калитки, искоса поглядывая на окна. Наконец, докурив свою неизменную «Приму» до самых жёлтых пальцев и втоптав окурок в землю, он поднялся на крыльцо. – Здорово живём! Говорят, ты компьютером обзавёлся. А не брешут люди, что через него можно любого человека разыскать, или ерунда всё это? – спросил Роба, переступив порог. – Ну, может, и не любого, но большинство находят, ежели с упорством по Интернету рыскать. А ты что хотел, найти кого? – спросил я гостя, приглашая его пройти в комнату. Дед присел на стул, лёгким шлепком согнав с него кошку, помолчал с минуту и выдохнул: – Семью… У тебя закурить можно? Получив согласие, он закурил и начал рассказывать мне историю об одном здоровом и рукастом мужике, который в несытые семидесятые годы, оставив жену с двумя дочерьми в маленькой уральской деревушке, завербовался вместе с другом на Сахалин, на «путину» – так на Дальнем Востоке называют сезонные работы по обработке рыбы. Товарищ уже через месяц заныл от тяжёлой работы и отчалил на родину. А мужичок этот вкалывал как ишак и, отработав сезон до конца, получил вполне приличную сумму. Да вот только не довёз он её до дома. Ни денег не довёз, ни себя… Тут Роба замолчал. Было видно, с каким трудом даются ему эти воспоминания. Но всё же он продолжил:

– Хорошо мы тогда отметили окончание работ – утром проснулся в кустах, избитый, без документов и без гроша. В конторе рыбозавода даже разговаривать не стали – насмотрелись на верботу: вали, мужик, откуда прибыл, и все дела! До города Находки по морю добрался – уговорил капитана рыболовного сейнера взять на борт, а там уже на поезд сел. Без билета, конечно. Вот только до вашей станции и доехал – высадили. А Верку-то уже в буфете встретил – товар помогал разгружать. Сразу подкармливала, а потом, когда я ей соврал, что одинок, к себе домой и притянула. Вот тут-то я и закончился как мужик… Вначале думал-то как – на дорогу заработаю и домой, к семье…

Да только разомлел возле молодухи – тепло, сытно и, главное, отчёт постыдный держать не надо. Оттягивал всё, причины выискивал, да и Верке люб оказался. Про себя думал, что я со стержнем, а вышло – слабак плюшевый. – Роба сокрушённо махнул рукой и вопросительно посмотрел на меня: – Ну что, может, поищешь? – и сказал фамилию жены, название посёлка, имена двух дочерей.

Открываю ноутбук и ныряю в пучину Интернета. Перебираю кучу одинаковых фамилий, но с нужными инициалами не нахожу. Догадываюсь, что жена Робы уже тоже в годах, и начинаю поиск по дочерям. Вот, по-моему, то, что надо! Фамилия, правда, уже по мужу, но взятая в скобки девичья и имя совпадают. И профиль открыт! Старик уже подсел рядом со мной на диван, но я пока молчал, чтобы не разочаровывать его в случае неудачи, и, только когда я увеличил фотографию молодой женщины на весь экран, я почувствовал, как затрясся диван… Он узнал! Через сорок с лишним лет. Мне было неудобно смотреть ему в глаза, но иногда на тёмном участке монитора отражалось его лицо – я видел, как Роба беззвучно плакал, мелко дрожа подбородком. Я его не успокаивал…

Нe cмотри на мeня…

О н вошёл в купе чуть позже и сел за столик напротив неё. Лера мельком взглянула на попутчика и повернулась к окну. У неё уже давно выработалась привычка – зашла в вагон, тихо устроилась на своём месте и никаких тебе разговоров, перемигиваний и тем более знакомств. Так ей было спокойней. Лера училась на последнем курсе пединститута и сейчас ехала домой на ноябрьские праздники. Обычно в поездках её сопровождает подруга Оля Рогова, но на этот раз в самый последний момент Оля неожиданно ехать отказалась: – Хвосты надо подтянуть!

Сегодня на душе у Леры непонятная тревога, и, как ей кажется, виноват в этом молодой попутчик. Уже несколько минут Лера чувствует его взгляд. Смотрит он как-то по-особому: нет, не нагло и не дерзко, а с какой-то спокойной уверенностью – так обычно смотрят на хорошо знакомого человека. Лера знает, что красива и всегда привлекает внимание парней, но ещё она хорошо знает, как обезопасить себя от пристальных мужских взглядов. Иногда достаточно просто отвернуться к вагонному окну и думать о своём.

А глаза у него какие-то глубокие…

Нет-нет! Надо отвлечься! Смотри, вон, на чахлый осенний лес, проплывающий за окном, и попытайся написать в уме несколько рифмованных строк, заставляет себя Лера, ведь слывёшь первым поэтом на своём курсе.

 
Устало, тихо, без оваций
закроет осень свой сезон.
Её пожухлых декораций
хранить природе не резон.
 

Интересно, куда он едет… Без поклажи совсем…

 
Зима свою палитру вынет,
просинит небо… а потом…
 

– Девушка, меня Виктор зовут… Давайте знакомиться, попутчики, как-никак…

Ну что – надо хоть на минуту повернуться.

– Лера… Валерия…

Машинально оглядела попутчика. Ничего особенного, парень как парень. Коренастый, коротко стриженный. Под серой осенней курткой тонкий белый свитер. Широкие чёрные брюки почти полностью закрывают тщательно начищенные ботинки. На секунду Лера встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах то, что могло свести на нет все её предостережения и правила. Ей всегда в такие минуты хотелось превратиться в простую дурнушку, а ещё лучше в старую бабку.

«Ну не смотри на меня так, пожалуйста! Не надо! – хотелось ей крикнуть на весь вагон. – Ты же не знаешь! Ничего-то ты не знаешь…»

– Лера, вам куда? До Кедровой? А мне чуть дальше – до Штыково.

– Штыково? Там моя подружка-одногруппница живёт, Оля Рогова. Не знакомы? А она чем-то на вас похожа!

– Да что-то на слуху было. Роговых у нас много.

На минуту в купе воцарилась тишина. Ну вот и хорошо, подумала Лера, надо просто закрыть глаза и молча катить навстречу наступающей ночи. А то разговорилась…

Но тут Виктор, глядя в окно, произнёс:

– Уныло как… А вот на Дальнем Востоке осень яркая, пёстрая и, главное, тёплая. Я же только месяц как оттуда – служил три года на флоте. Вот в город съездил насчёт работы. Что-то наклёвывается вроде…

Потом он рассказывал о службе, о том, как повзрослела сестрёнка и женились друзья-товарищи. Он говорил вначале спокойно, но потом, глядя прямо в глаза Лере, внезапно замолчал на полуслове. Было видно, что он хочет сказать ей что-то совсем другое, более важное. Но не решается.

«Нет! Ничего не говори! И не смотри так!» – в душе умоляла его Лера, но, когда его ладонь неожиданно легла на её запястье, руку не отдёрнула. Сидела как заворожённая, и ей вдруг захотелось, чтобы поезд так шёл и шёл не останавливаясь. Долго шёл. Целую вечность.

И чтобы не нужно было вставать с этого тёплого места. Вставать… и идти…

Она освободила руку и молча отвернулась к окну. Но вскоре снова почувствовала его взгляд. И вдруг какое-то непонятное чувство вспыхнуло в душе – то ли обида, то ли злость на всех, а больше на себя, и всё это вперемешку с жалостью и какой-то обречённостью. Скорее бы уже выйти… уже скоро…

– Лера, можно на «ты»? Спасибо… Через час тебе выходить… Ночь уже… Тебе далеко от вокзала идти?

– Да нет, минут десять.

– Можно я провожу?

– Неет! – с неподдельным испугом выдохнула Лера, но тут же, уже спокойней, сказала: – Спасибо, дойду. Тем более вам… тебе… ещё дальше ехать.

– Ничего, разберёмся, – ответил парень, и тут Лера решилась и подняла на него глаза. Она хорошо знала, что сейчас в них нет ничего, кроме смятения и боли, но она хотела, чтобы он почувствовал это и… куда-нибудь исчез, растворился, выпрыгнул в окно, но только… не смотрел на неё.

– Станция Кедровая! Подъезжаем! – Проводница заглянула в купе:

– Девушка, вам выходить.

Ну вот и всё… Лера стянула с коленей лёгкую куртку, полы которой касались коврика, и поочерёдно вытянула из-под стола ноги – вначале правую, в аккуратной чёрной туфельке, затем левую – в громоздком ортопедическом ботинке на огромной подошве и с длинной шнуровкой. Чувствуя, что заливается краской, Лера встала, перекинула ремешок сумки через плечо и, припадая на больную ногу, шагнула к выходу. Потом, не оборачиваясь, тихо, почти шёпотом, сказала что-то типа «счастливо доехать» и открыла дверь купе.

«Лера, подожди!» – голос Виктора она услышала, уже когда, влившись в вереницу выходящих пассажиров, продвигалась к тамбуру.

Она быстро и от этого хромая ещё больше, удалялась по мокрому от дождя перрону, пока, устав, не рухнула на скамейку. Мимо проплывали вагоны уходящего поезда.

Опустив голову и обхватив её руками, Лера заплакала. Заплакала бесшумно, но теми горючими слезами, которые насквозь прожигают душу. Ну почему ей так не повезло? Почему этот вирус полиомиелита достался в детстве именно ей?

Её плечи ещё вздрагивали, когда она услышала, что кто-то сел рядом. Совсем рядом. Так не садятся, когда есть ещё много свободного места. Не поднимая головы, она увидела сбоку знакомые клёши, из-под которых выглядывали блестящие носки ботинок.

Минута прошла в молчании. Наконец Виктор заговорил:

– Мне, Лера, признаться тебе надо. Я специально сел в этот поезд… Я знал о тебе… всё знал… Я тебе наврал, что незнаком с Олей Роговой. Это моя сестрёнка. Она, кстати, ехала с нами, только специально купила билет в другой вагон. А я у кассира узнал твой вагон и место. Оля столько говорила о тебе, что я заочно проникся. А твои стихи… В них же твоя душа…

Уже брезжил рассвет, а на вокзальной скамейке сидели и говорили мои мама и папа.

Они и сейчас разговаривают, только где-то на небесах…

С любимыми нe расставайтeсь…

– Алло, ты не забыл, что завтра суд? Неужели конец кошмару?

– Помню. Но знай – Стёпка будет жить у меня, и это не обсуждается. Кстати, и Лорда я заберу тоже – это мне собаку подарили.

– Лорда можешь хоть сейчас приехать забрать, надоело три года за ним шерсть убирать да выгуливать его, а вот насчёт сына ты планы не строй – со мной он будет! Только через мой труп ты получишь ребёнка!

– Ты не истери давай, а подумай – пацану отец важнее, чем мать. Ты же из него хлюпика желейного вырастишь! Я уже и квартиру снял с расчётом на него – отдельная комната будет, и школа рядом.

– Да не отдаст тебе никакой суд Стёпку. Вот завтра с ним психолог будет разговаривать. Ему же уже одиннадцать, и по закону имеет право выбора – с кем он сам хочет остаться. Так что, дорогой папа, шансов у тебя никаких! Сына он захотел забрать! Чтобы твоя новая чувырла подзатыльники ему давала?

– Никого у меня нет, сама ведь знаешь…

Наслушалась подружек. А вот про психолога я не знал. Это хорошо! Ты же сама видела, как сын ко мне тянется. Ты только его, пожалуйста, не настраивай против меня!

– Да не тешь ты себя надеждами! Решение ребёнка хоть и учитывается, но решает суд, и, как правило, в пользу матери! Смирись уж… Нового сделаете!

– Не хами! У меня есть уже свой… единственный… родной… И точка! Конец связи!

* * *

– Алло! Ну что, были у психолога? Что Стёпка решил?

– Послушай… Я сегодня реву весь вечер. Мы же совсем не знаем нашего сына! Совсем… Сегодня психолог разговаривал с ним, но меня попросил удалиться. А потом, в личной беседе, сказал, что наш сын на вопрос, с кем бы он хотел остаться, очень долго молчал, а потом со слезами выдавил: «С Лордом. У кого собака будет, с тем я и останусь». Представляешь? Это как понимать – нашему сыну мы оба совсем безразличны?! Извини, что кричу, но я в шоке! Ему собака дороже родителей! Это где же мы его упустили?

– Да успокойся ты! Наш Стёпка мудрее, чем мы, вместе взятые! Он никому из нас не хочет делать больно, жалеет обоих. А ещё… тебе не кажется, что ребёнок хочет помирить нас? А я уверен в этом! Ведь он считает, что Лорд объединяет семью, а значит, и помирить нас с тобой сможет. Стёпка любит нас. Может, пойдём навстречу сыну? А, Света? Ну что, так и будем молчать?

– Ключ я оставлю в двери снаружи, если будем уже спать…

Нeхорошая квартира
(Юмор)

– Уф, всё! Готово! – Слышу, как внук шумно выдохнул и позвал меня из своей комнаты:

– Короче, так, дед, давай-ка послужи науке! Отправлю я тебя ненадолго в будущее – лет, скажем, на сто. Всё готово, садись в кресло – будем датчики крепить к телу.

– А сам-то чего, не хочешь?

– Нее, самому мне никак нельзя – пульт управления остаётся дома, а как я сам себя назад в настоящее время верну? – растолковывает мне Ромка и напутствует меня: – Погуляй там по городу, посмотри, на чём ездят, что носят, что едят, как звонят и прочее. Пока на пару часов могу тебя переместить – успей вникнуть.

Ромка – смышлёный пацан шестнадцати лет от роду, можно сказать, вундеркинд, да и внук любимый – как отказать? – Ладно, говорю, поехали!

И вот я уже в кресле – к голове прилеплены датчики на присосках, на руках и ногах браслеты, тоже с датчиками – и всё это мигает и попискивает. – Четыре… три… два… один… пуск! Я куда-то проваливаюсь, а открыв глаза, вижу, что сижу на лавочке в знакомом скверике. Снимаю все приборы и прячу в предусмотрительно взятый пакет. В сквере пусто, но слышен какой-то странный звук – как будто вокруг работают вентиляторы. И только когда я задираю голову, вижу, как по воздуху мельтешат туда-сюда множество дронов. Маленькие, большие и даже огромные – с различными грузами, с пассажирами, на разной высоте, стрекочут десятки бесшумных устройств, умудряясь не мешать друг другу в полёте. Наверное, поэтому на дороге не видно автомобилей, лишь изредка промелькнут стайки велосипедистов в красивых шлемах. Думаю, надо же прогуляться, посмотреть, как и что. Иду вроде как по своей родной улице. Народ вокруг разномастный, и все чему-то улыбаются. А здания всё новые, высоченные. Но наш-то дом старинный, можно сказать, памятник архитектуры, под охраной государства – не должны снести! Точно! Вот и он – укрылся за высотками! И тут я подумал, а не зайти ли к себе в гости? Кто там может жить через сто лет после нас?

У подъезда, опершись на клюку, сидит худая, с клоками зелёных крашеных волос старушенция. Здороваюсь.

– Мне в седьмую, – зачем-то докладываю ей.

– А хоть в десятую! Мне фиолетово! – прошамкала в ответ бабуля.

Поднимаюсь на свой этаж. Двери новые, нашпигованные всякими приборами. По центру двери – экран. Звоню. Тут же на дисплее появилось размалёванное лицо неопределённого пола:

– Чо надо?

– Да хотелось бы увидеть кого-нибудь из семейства… – и называю фамилию.

– Дедуль, абшибся ты – здесь клуб раскованных танцоров. Поздновато тебе!

Вот те на, – думаю – как же это так? Во что это моя квартира превратилась? Клуб какой-то!

Выхожу во двор, старушка сидит на прежнем месте. Присаживаюсь рядом.

– Что-то ты быстро из бордели! Али денег не хватило? – ехидничает бабка.

– Из какой это бордели ещё? Тацоры вроде там…

– Ну да, танцоры, наружу помидоры! Бордель там первостатейный! – Старуха пренебрежительно махнула рукой, сплошь покрытой татуировками в виде всяких ящериц, иероглифов, бабочек, которые уже усохли и сморщились вместе с дряблой кожей – видно, набивала их хозяйка много лет назад.

– Послушай, мать, – обращаюсь к женщине, – а кто раньше жил в седьмой квартире?

– Дык много кто – всех и не упомню теперь. Но мне моя мамка в детстве говорила, что эта квартира нехорошая. В ней давным-давно внук деда своего родного укокошил. Обмотал, говорит, спиралью и в розетку концы воткнул. Кучка пепла только от деда осталась. Внук-то того был, с приветом.

Отпирался как мог: вроде он деда отправил в какое-то будущее, а пепел – так это дед сам и накурил. В психушку якобы внучка того отвезли, но не посадили. А чо садить-то – дурак, он и в Африке дурак!

Тут у неё закурлыкал телефон, старуха достала из кармана тонюсенькую пластинку, на которой уже чётко обозначилось девичье лицо в трёхмерном изображении.

– Да, внучка, слушаю… – и углубилась в разговор.

Я молча встал и, ещё не переварив услышанного, побрёл по улице. Вдруг меня как током ударило – два часа! Меня же через два часа Ромка должен возвращать назад! Так, пакет… Где пакет? Приборы… Бросает в жар… Старый склеротик! Где-то оставил. Где!? Ужас охватывает всё больше – остаться здесь навсегда без ничего? Вспоминаю – сквер… Скорее! Ещё издали вижу чёрное пятно на лавочке – пакет!

Мысленно благодарю сознательное поколение и цепляю на себя, как игрушки на ёлку, все приборы. Пока тишина. Минут через пять чувствую лёгкие покалывания в запястьях и на голове. Потом всё вокруг закружилось, набирая обороты, пока не превратилось в одну мерцающую точку, и… я очутился дома, в Ромкином кресле.

– Ну ты, деда, даёшь! Где целый час пропадал? Я изволновался весь… Давай рассказывай, как там?

А я сидел с выпученными глазами и как заведённый повторял одно и то же:

– Ромка, обещай, что завяжешь с этим делом… Умоляю!

Нe улeтай

Валерке не спалось.

Он ворочался с боку на бок, время от времени отрывал голову от подушки, смотрел на светящиеся цифры на часах – в надежде, что уже скоро рассвет. Но часы почему-то не спешили идти вперёд. Валерка даже решил, что они сломались. Просто замерли на одной позиции.

За окном было темно, лишь уличный фонарь неподалёку излучал желтоватый свет.

И совсем тихо. Можно было услышать, как размеренно капает вода из крана на кухне. Кап-кап-кап.

Внезапно в дальнем углу комнаты, как раз там, где примостился старый шкаф, что-то зашуршало…

– Мам, ты?

– Да, сынок… Где-то здесь старая аптечка моя… Снотворное закончилось, – немного испуганно, как показалось Валерке, ответила мать, в потёмках шаря рукой. – А что свет не включишь? – Он дёрнул за шнурок настенного бра. Мама стояла к нему спиной и как-то суетливо задвигала верхний ящик шкафа. – Всё, нашла уже, спи! – не оборачиваясь, сказала она и удалилась в свою комнату. «Маме тоже не спится… из-за меня, конечно». – Валерке хоть и жаль было мать, но в своём решении он был непоколебим: сказал, лечу – значит, лечу! А лететь он собрался в Красноярск и уже оттуда добираться до небольшого посёлка нефтяников, куда позвал его на работу старый армейский товарищ. Мама вначале была не против, но вчера, когда он пришёл домой уже с купленным билетом на утренний рейс, вдруг изменилась в лице и заплакала. Валерке снова пришлось убеждать её, что его там ждут, и мать вроде успокоилась, но весь вечер ходила бледная, тёрла виски и тихо шептала: «Нет, нет, неет!»

Ну всё, пора! Валерка резко встал, оделся и прошёл на кухню поставить чайник. Дверь в комнату матери была открыта, но её самой нигде не было. Странно как-то… Вдруг лёгкий холодок пробежал у него по спине. Он открыл шкаф. Предчувствие не обмануло – ни билета, ни документов на месте не оказалось. Вернувшись на кухню, Валерка увидел записку – раньше он её не заметил: «Прости, сынок. Объясню всё потом». Обида, злость – всё закипело в душе у Валерки, и, написав на том же листке, что он никогда не простит матери этой глупой выходки, он вышел из дому.

Проснулся он на следующий день утром у Светки – своей бывшей подружки. На вопрос, как он у неё очутился, Светка очень живописно поведала, как он заявился к ней поздней ночью, как плакал и жаловался на жизнь, на маму, говорил про неудавшуюся попытку улететь.

– Я же впервые тебя такого смешного увидела! Не, Валерка, не идёт тебе это дело – чужой какой-то становишься, хоть и спокойный. Давай умывайся, а я пока кофейку соображу – прощебетала Светка и пошла на кухню. Потом они пили кофе, Валерка поглядывал в телевизор – передавали новости. Голова ещё плохо соображала после вчерашних возлияний, но, когда диктор скорбным голосом сообщил об авиакатастрофе, Валерка весь съёжился и стал напряжённо вслушиваться в подробности. Всё совпало – номер рейса, дата вылета… Все погибли… все… Валерка, как в тумане, встал и направился к выходу. Мама… она предчувствовала… Моя милая мама… Домой! Уже у дверей его догнала Светка:

– Куртку-то надень!

Они долго стояли и молча смотрели друг на друга. Потом мама тихо-тихо заплакала. Валерка обнял её, гладил широкими ладонями по спине и не замечал, что по щекам его тоже текли слёзы.