Текст книги "Монашеский Скит"

В погоне за удачей

Все труды человека – для рта его, а душа его не насыщается.

Екк. 6, 7

Сознаюсь: в ту минуту, когда я узнал свое подлинное имя, мне хотелось убежать от людей, сердечно желавших добра и много для меня сделавших!

Я был несказанно благодарен им, но мне нужно было осмыслить произошедшее, привыкнуть к звучанию нового имени, попытаться разобраться: что за человек скрывается под этим именем?

Меня одолевало ощущение, что с обретением имени я стану другим человеком.

Имя к чему-то обязывало меня, таило прошлые дела и поступки…

Усилием воли я подавил эгоистичное желание и обратился к Сереже Зятькову, снова попытавшемуся заговорить со мной об общем прошлом:

– Мы еще наговоримся с тобой, Сережа. Я уверен, что вскоре многое вспомню. Пока же расскажи о себе. Что привело тебя сюда, как сложилась твоя жизнь после училища?

Я обнял его за плечи, улыбнулся остальным, и мы отправились в монастырский сад.

Никто не последовал за нами.

День выдался ясным. На пригорке, защищенном от ветра, солнечные лучи ласково касались наших щек. Присев на лежавшую у стены деревянную колоду, я повторил свою просьбу, с интересом всматриваясь в своего найденного друга.

Его лицо снова приобрело отрешенно-рассеянный вид, поразивший меня в трапезной.

– Да что рассказывать, – неохотно произнес он. – Крутился, как белка в колесе, неустанно что-то добывал, строил дом, семью. Оказалось, все старания – коту под хвост: ни близких, ни здоровья. Мать схоронил год назад – стал никому не нужным. Может, и хорошо, Данька, что не помнишь меня таким, каким в училище был: самоуверенный, этакий красавец мариман, всегда семь футов под килем… Да, кстати, – он с заговорщическим видом наклонился к моему уху, – раз уж у нас настоящий мужской разговор. Опять же, встреча друзей после долгой разлуки… Может, сообразим? – Сергей щелкнул себя по горлу понятным всем и каждому жестом. – Или ты уже совсем стал монахом?

Я пожал плечами: алкоголь мне в монастыре был не нужен, и я совершенно не знал, можно ли его раздобыть в здешних местах.

– Не знаешь, говоришь? – Он разочарованно отодвинулся от меня. – Правда, не знаешь? Или тебе успели сказать, что я закодировался? Ну, лечился, значит? Только не очень-то лечение это помогает. Правда, отец Николай – старичок проворный: мы с ним сколько времени уж путешествуем, так он ухитряется такие маршруты выбирать, что все бары далеко в стороне остаются! В гостиницах же после того, как он закажет еду, обычно является человек и сообщает, что все спиртное перед нашим приездом постояльцы якобы выпили, а завоз лишь через несколько дней…

Я заверил его, что ни разу не беседовал наедине с отцом Николаем и даже словом не перемолвился!

Сергей недоверчиво посмотрел на меня, но махнул рукой и принял обычный отрешенно-равнодушный вид.

Мне стоило немалых усилий снова разговорить его.

Только после рассказа об истории моего появления в здешних местах он несколько оживился и даже произнес с явно чувствовавшейся завистью:

– Ты считай, как хочешь, но, по-моему, тебе здорово повезло. Все-таки приключение, разнообразие какое-то… Бывает, хочется провалиться в тартарары, позабыть все – не выходит! Только водка выручала – мало-мальски отключала от реальности, но врачи вердикт убийственный вынесли: нельзя мне теперь пить. Да и отец Николай…

С трудом мне удалось вернуть Сергея в нужное русло.

Неспешно, будто пробуя на вкус каждое слово, принялся он рассказывать о жизни после окончания училища.

Признаться, мною двигало не простое любопытство: во второй раз за последнее время рядом со мной оказывался человек, которому приходилось еще хуже, чем мне!

Не подумайте, что меня это утешало, просто крепко запомнилась мысль отца Дорофея, что Господь дает мне возможность учиться на чужих судьбах, прежде чем я начну разбираться в собственной…

– Сам понимаешь, – начал Сергей свой рассказ, – после училища у всех дороги разошлись. Будь другой век на дворе, может, мы, былые курсанты, встречались бы изредка в разных портах, а то и на морских дорогах сигналили друг другу на встречных курсах. Но времена круто переменились. О будущей профессии мы могли только догадываться…

У меня и вовсе положение сложилось пиковое: сразу после выпуска угораздило меня жениться. Ты ведь Ленку помнишь, к которой я, бывало, на свиданки линял в самоволку с вечерних занятий? Ну, вот с ней я и расписался… В пословице слыхал, как говорится? «Одна голова не бедна, а и бедна – так одна». Семью, хоть и маленькую, обеспечивать надо. Пораскинув, решили мы: схожу я в загранку на пару рейсов. Сходил. А дальше – игра свеч не стоила: не те пошли в морях заработки.

Привез я всякого барахла из-за бугра – кое-что через таможню, остальное контрабандой – и толкнул через Ленкиного батю. У него имелись старые, прочные связи в торговле. На вырученные деньги решили мы с женой съездить «челноками» за новым товаром. Сначала в Турцию, потом в другие страны. Ленкин батя обеспечивал сбыт. Всевозможные накрутки, пересортица, «левые» этикетки – в этих делах он был как рыба в воде!..

Курочка по зернышку клюет – стали зарабатывать. На себе сумки с товаром таскали, совали башли на взятки таможенникам. Молодые были: энергии, риска, выдумки – хоть отбавляй!

Со временем наладились связи и в таможне, и за бугром. Со шмотья переключились мы на табачный бизнес, сами уже не мотались, нанимали людей, чтоб на нас работали. Научились со скидками закупать на складах оптовые партии. У Ленки прямо нюх на запросы покупателей был! Вскоре мы уже не просто следовали за модой, а собственными силами организовывали спрос на товар, который рекламировали.

То было время, когда мы с Ленкой лучше всего понимали друг друга. Я не раз думал: повезло мне с женой! Решительная, трудолюбивая, умная – все ее советы приходились впору. К тому же веселая, красивая, ласковая… Еще в училище все вы мне завидовали.

Не скажу, что в нашем бизнесе все шло гладко: «кидали» партнеры, обворовывали нанятые нами люди, выкачивали большую часть доходов разные «крыши». Но и мы кое-чему учились и, в конце концов, поняли – права пословица: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Нажить же хотелось, тем более, вокруг ослепительные палаты вырастали, как поганки после дождя!

После первого раза, когда мы «кинули» случайных партнеров, я ночи не спал – то ли от страха, что произошедшее мне с рук не спустят, то ли от угрызений остатков совести. Однако пронесло… Потом бывали разборки, и довольно крутые!

Вот смотри, памятка осталась.

Сергей сбросил с одного плеча куртку, затем пиджак, высоко засучил рукав рубахи: на предплечье розовел неровный глубокий шрам.

– След от ножа – память навек! Несчетное количество раз на меня нападали в темных подъездах, взрывали машины – конкуренция по-русски, понимаешь!

Молча слушал я Серегу, изредка сочувственно кивал головой.

Меня не оставляла мысль, что, расписывая трудности своего бизнеса, он в чем-то хочет оправдаться, и не столько передо мной, сколько – перед самим собой.

Воспоминания давались ему нелегко.

Сергей то бледнел, то краснел, на висках выступили капли пота.

Он продолжал:

– Накопив денег, мы открыли собственный небольшой «шоп»: табачная лавка, а при ней клуб курильщиков. Тусовались у нас и коллекционеры курительных трубок, и собиратели сигаретных пачек, и знатоки марочных Табаков, и составители любительских табачных смесей… Пытались прибиться к нам и любители «травки», но на сбыт наркоты мы не пошли – и вскоре поплатились за это: подожгли нас! Ленка, кинувшаяся товар спасать, сильно порезалась витринным стеклом, получила серьезные ожоги…

Я испугался и решил отстранить ее от бизнеса.

Взвалил все на себя, но не сдался: подключил частное охранное предприятие, принял все возможные меры безопасности и продолжил свое дело, которое становилось все более прибыльным.

Наконец, претворили мы свою мечту в реальность!

Прикупил я за хорошую «благодарность» мэрии участок в зеленой зоне, поставил среди пленяющих пейзажей особнячок. Привел Ленку – вот твои владения, обставляй, как душа желает! Пару лет, пока Ленка старалась стильно обустроить дом – возилась с дизайнерами, импортной сантехникой, разными драпировками – передо мной не вставало вопроса, чем ее занять: в семье был мир и покой.

Правда, детей у нас не было.

Сперва все откладывали на потом – не хотели нищету плодить. Когда наступило «потом», Ленка была не против, но я боялся: ребенок маленький, беззащитный, а люди вокруг нас – настоящее зверье!

Вдруг не убережем кроху? Век себе не простим.

Времена потихоньку стали меняться.

На смену былым разборкам на пустырях с «калашами» наперевес пришли деловые переговоры в элитных ресторанах.

Но не подкованному в таких делах человеку стало еще тяжелее!

Ведь отныне мы не в состязании на кулаках участие принимали: по новым правилам побеждал тот, кто, сохраняя трезвую голову, вызнает чужие коммерческие тайны, у кого прикуплен адвокат похитрее, чтобы обвести конкурентов вокруг пальца. Да еще следить успевай, чтобы адвоката не перекупили, посулив ему больше, нежели платишь ты!

Акулья же суть оставалась прежней: ешь сам, иначе – сожрут тебя. И никакие охранники не помогут. Человека ведь можно запросто сделать ничем, и не убивая его…

Таким манером жить страшно, Данька, очень страшно!

Нельзя свой страх выдавать. Если ударят, не показывай кровь – акулы моментально сплываются. Ни в коем случае не давай понять, где слабина твоя сокрыта!

Он остановился, отер пот со лба, вытащил из кармана сигареты, не спрашивая разрешения, щелкнув зажигалкой, продолжил:

– Моей слабиной была Ленка. Я очень ее любил и больше всего на свете боялся потерять. Теперь я понимаю, что не следовало показывать своих чувств ни ей, ни другим. Вот отец Николай говорил мне, что человек не должен страстно привязываться ни к чему в этом мире – даже к жене и к детям. Мол, все временно и принадлежит не человеку, а Богу… Так ведь мысль эту, брат, осознать надо, почувствовать, а я, сам понимаешь, к такому не готов.

Самым верным способом доказать всем, что я не держусь за женину юбку, была бы связь с другой бабой.

Связь напоказ, чтобы все видели!

Опять же, в нашем кругу престижно иметь любовницу. Такую бабу я нашел – «звездочка» с претензиями, из местной эстрады.

Смазливенькая блондинка. Купил ей квартирку, пару побрякушек с брюликами…

И тут слабину дала моя Ленка.

Как я ни уверял ее, что эти отношения необходимы в интересах дела, женушка моя пошла вразнос: и скандалы, и уходы к маме, и демонстративные дамские запои, и заявления: «Я тебе только что изменила»…

Сначала я крепился, а потом начал вести себя адекватно ее поведению. Началось, конечно, с меня самого: возвращался с «деловых совещаний» и «командировок» пьяным, в рубахе, измазанной губной помадой, и несло от меня чужими духами…

Не понимал я тогда, что со мной делается.

Вот сейчас думаю так: вначале – одолело меня желание пожить не хуже людей.

Но вскоре появился деловой азарт, интерес!

Дальше…

Знаешь, неожиданно появилась мысль: вот могу себе очень многое позволить, а все кручусь, кручусь, прибыль в расширение дела вкладываю. Сколько уже можно работать на деньги, ради их приумножения?!

Пусть они на меня, на мои растущие потребности начинают работать! Пришла пора тратить бабки на себя, позволить себе пожить, как мечталось, – с шиком.

О чем мечтает нищий?

Дальше мобильного с брюликами, крутой машины, позолоченного унитаза и ванны из шампанского фантазия ничего вообразить не может. Дорогие вещи, вино, жратва, бабы – вот и все культурные запросы большинства «новых русских» первой волны, по крайней мере, из моего окружения. Мы ведь, Данька, как неучами были, так и остались, наши морские познания в сухопутной жизни не применишь.

Вот меня и понесло: гулял так, как до революции купцы гуляли на Нижегородской ярмарке, – «с безобразиями».

Ох, и пил я, Данька!

Начал с элитного спиртного, но вскоре все равно стало: лишь бы глушило побыстрее да нескончаемое похмелье снимало. Устраивал скандалы в ресторанах с битьем морд, зеркал и посуды, домой не на своих ногах являлся – охрана вносила.

Понесло меня, как пустую бочку с горы…

Ничего остановить не могло. Не волновало даже то, что партнеры за меня всерьез взялись: то я переговоры сорвал, то куш упустил… словом, не бизнес, а сплошная декларация об упущенных возможностях!

В нашем деле как заведено: ты упустил – другой воспользовался. Однажды я упустил контрольный пакет акций…

Осталась, правда, кое-какая недвижимость и небольшие накопления на разных счетах.

Но раньше упустил я Ленку.

Из очередного ухода к мамочке она не вернулась. Батя пристроил мою женушку референтом на фирму, велел мне забыть их адрес.

В один из дней «прекрасных» обнаружил я у себя новую напасть – пошли осечки по мужской линии. Ничего не могу, да, по правде говоря, и не хочу. Девчонки, вившиеся вокруг меня на разных презентациях и охотно заканчивавшие со мной вечер, плавно перетекавший в ночь, незаметно рассосались. Пока были деньги, терпела меня «поп-звезда», но стоило спустить последнее, как она продала квартиру и слиняла в неизвестном направлении…

Начала пошаливать печень, за ней пошли в отказ почки – видишь, как отекаю… Доктора говорят – нефрит.

Сергей махнул рукой и замолчал.

– С отцом Николаем ты как встретился? – поинтересовался я.

– Ах, это… Наконец, наступило одно туманное ненастное утро, когда я очутился на пустой грязной улочке. Выкинули меня туда, но уже не из элитного ресторана, а из третьесортной забегаловки, по недоразумению называвшейся баром…

Поднялся с четверенек, озираюсь, будто питекантроп, отважившийся сделать по земле первые шаги: улица безлюдна, на голых ветках дождинки висят, словно бусины, лишь в туманной дали поблескивает что-то. Побрел я на этот блеск и уперся в каменную беленую стену. Принялся обходить и вышел к ступеням крыльца. Поднял голову и разглядел над массивной дверью образ.

К церкви я прибрел.

Раз пришел – решил войти!

Для чего, сам не знаю: ясно, не молиться, ведь даже лба толком перекрестить не умею. Вошел – вокруг пусто, только лампадки мерцают, возле некоторых икон свечи горят. Отогрелся я после уличной прохлады. Тут еще по обе стороны от входа скамьи стоят деревянные, полированные. Пристроился я на одной и… уснул!

Долго ли спал – не знаю. Проснулся оттого, что незнакомая старушонка в черном одеянии настойчиво клюкой меня пихает и негромко приговаривает:

– Проснись же, окаянный, ишь разлегся! Нешто место тебе тут?

Не успев толком глаза продрать, слышу мужской голос:

– Не ругайте его, Марья Терентьевна. Может, он больной?

Открываю глаза и вижу: идет от алтаря маленький седой старичок в рясе.

– Какое больной! – отзывается вредная старушонка. – Водкой да табачищем так и прет!

– Неправда ваша, – говорю. – Пил я не водку, а коктейль «Каприччио», и голова у меня от него действительно болит.

Отвечаю настолько нагло лишь потому, что больше всего не хочу, чтобы взяли меня тут в оборот и заставили выслушивать с похмелья душеспасительную беседу.

Но батюшка оказался человеком понимающим:

– Зло не в вине. Оно тоже создано по воле Божией, все дело в том, для какой надобности, сколько употреблять. Однако давайте покинем храм и продолжим нашу беседу на свежем воздухе?

Вышли мы на паперть.

Свежий сырой ветер яростно ударил в лицо. Стою, от света белого, дневного жмурюсь…

Батюшка тем временем спрашивает:

– Скажите мне правду: вам есть куда идти? Где вы живете?

– Стены и крыша у меня есть. И адрес имеется, и прописка… А дома – нет.

Батюшка на выведенную мною закавыку реагирует спокойно и предлагает:

– Пойдемте ко мне. Я всего через два дома от храма обитаю. Пробудившемуся чаю крепкого, горячего не повредит выпить.

– Я бы и от чего покрепче не отказался, – сообщаю.

– Спиртного, – говорит, – не держим. Вот буквально вчера матушка на кадушке с огурчиками солеными гнет промывала, так налила литровую банку рассолу… Со смородиновым листом и чесноком.

У меня аж слюнки потекли. От одной мысли о рассоле сухость во рту пропала!

Дошли мы до батюшкиных хором – деревянного домика с голубыми ставнями. Матушка-попадья, не в пример мужу, оказалась кругленькой, словно колобок. Поставила чайник на плиту, заварила чаек с травками. И рассолом «воскрешающим» наделила.

– Потчуйте гостя, отец Николай, – говорит.

Сама же по хозяйству отлучилась.

Удивительно, но батюшку, оказалось, звали, как моего родного отца, Николаем…

Сидим мы с ним, о всяком разном беседуем. Я все с опаской ожидал: когда речь пойдет о Божественном и грехах моих?

Но батюшка о себе рассказывал. О том, как рос в деревне, в многодетной семье, но в мире, трудах и согласии…

Как-то получилось, что спросил я, в какой жизненный момент возникло у него решение стать священником?

А он осведомился, каким именем я крещен.

– Звать Сергеем, – отвечаю. – А крещен ли, не знаю. Об этом мне родители не сообщали.

– Вот, – говорит в ответ батюшка, – имя у вас замечательное – Сергий.

– Отчего же оно такое замечательное?

– А так Игумена земли Русской прозывали – святого преподобного Сергия Радонежского.

И тогда, подобно тому, как сегодня про святого Даниила, рассказал он мне про Сергия Радонежского, про Куликовскую битву, про Троице-Сергиеву лавру. Затем и говорит:

– Почему бы нам, Сергей, не сходить вместе к Троице? Нет, не съездить, а именно сходить, как в старину хаживали. Я собирался. Не сейчас, конечно, а ближе к празднику Пресвятой Троицы – в начале лета. Сейчас погода не та, да и вам, извините, себя в порядок привести надо.

– Это как – «в порядок»? – спрашиваю. Хотя прекрасно понимаю, что он имеет в виду.

– А так, – тихо отвечает мне батюшка. – Очиститься.

И так произнес он это слово, что у меня пропала всякая охота задавать свои ернические вопросы.

Лишь одно спросил я у него в тот раз:

– Зачем я вам, отец Николай?

– Не я привел тебя в храм, – все так же тихо промолвил он. – Христос сказал: «Я пришел призвать не праведных, но грешных».

Он прекратил наш разговор прежде, чем я вознамерился вступить с ним в дискуссию. Поднялся и сказал:

– Мне пора, меня ждут в церкви.

Не скажу, что с того раза произошли во мне резкие перемены: напивался пару раз крепко, но опоминался со стыдом, с болью не только головной, но и душевной.

И обходил храм отца Николая за две версты.

Но захаживал я к нему, и он, безо всякой моей исповеди, догадывался, что со мной происходило.

Он не стыдил, не наставлял, но я чувствовал его поддержку в той борьбе, которую вел с самим собой.

По его совету съездил я к матери в деревню.

Она у меня учительствовала в младших классах, хоть и была на пенсии.

Спросил ее: ходила ли в церковь, крестила ли меня?

– Нельзя нам было в церковь, сынок. Отец, ты знаешь, был в колхозе парторгом освобожденным, да и я – «передовая сельская интеллигенция». Но ты все-таки крещен, Сереженька, крещен, – ответила она мне. – Бабушка, как раз под Троицу, тайком от нас все сделала. Потом уж, перед смертью, призналась, что окрестила тебя, и крестик твой отдала, наказывала беречь. Но надеть его нельзя было. Время такое…

– Сберегла крестик?

– А как же! – И достала крестик на выцветшей голубенькой ленточке из шкатулки, где хранились главные документы – паспорт, партбилет, пенсионное удостоверение… Нет, ты, Данька, погляди только: как в нас все перепуталось!

Рассказал я ей про отца Николая.

– Ты держись его, Сереженька, держись, – упрашивала меня мама. – Видно, человек душевный, настоящий. О деньгах же своих не горюй – не в них счастье.

Она у меня, видишь ли, бессребреница была и, когда я ей в удачливые свои дни деньги посылал, все норовила мне их обратно вернуть: «Легкие деньги до добра не доводят».

Ну, какие ж они «легкие»?

Я же тебе, Данька, рассказал, как они мне давались. Разве в том смысле «легкие», что сплыли легко…

Что было дальше, спрашиваешь?

Стала моя жизнь походить на езду по ухабистой дорожке: вроде поднимался в гору, но снова ухал в яму…

Правда, рядом со мной был отец Николай, заменяющий совесть, а может, пробуждающий ее во мне.

К Троице-Сергиевой лавре мы не сходили, но осенью отец Николай получил благословение на паломничество в здешние места. Я и напросился ему в спутники.

Но давай возвращаться – стыло здесь все-таки: хоть и южная, а зима! Потом договорим.

На том мы с Сергеем и расстались.

Но услышанная история его жизни глубоко затронула меня, навела на размышления…

Начиная с первой встречи с Амвросием и вплоть до нынешних бесед с отцом Дорофеем, все чаще задумывался я, какое же место занимает в моей жизни вера?

«Если судить по рассказам Сергея, наше поколение не задумывалось о таких возвышенных вещах, как бытие Божие, душа, жизнь после смерти, – размышлял я. – Даже строя отдаленные планы на будущее, мы жили насущными заботами сегодняшнего дня, мерили свою жизнь очевидными бытовыми ценностями».

«Каждый сам кузнец своего счастья», – учили старшие наставники. При чем тут Божия воля?

В лучшем случае мы, вздыхая, списывали свои неудачи на судьбу-злодейку, против которой не попрешь. Судьбе не станешь молиться, ее не попросишь, не умилостивишь!

Как фишка ляжет – так и будет.

Но главное – судьбе все равно, какой ты есть: хороший или плохой, праведник или грешник.

Может, поэтому Сергей, оставшись наедине со сложностями и противоречиями своей жизни, не сдюжил. Сдался им, как сдаются судьбе: так, мол, на роду написано!

И запил «с горя»…

Не зря ведь Серега, рассказывая о своих горьких днях, приводил старинную народную пословицу: «Первая рюмка – во здравие, вторая – в веселие, третья – в отраду, а четвертая – во пианство».

Не оставляли меня мысли о беде Сергея Зятькова.

Несчастье его считается чуть ли не обыкновенным, заурядным явлением в России. Каждый, наверное, хранит в памяти истории о людях, «сгоревших от водки», о семьях, разрушенных злой напастью.

Сергей пытался убедить меня в бесполезности борьбы с этим пороком…

– Однако с Божией помощью все в руках человека, решившего избавиться от пагубной страсти к пьянству, – заверил отец Амвросий. Именно ему и как священнику, и как врачу приходилось иметь дело с людьми, желавшими расстаться с пороком пьянства.

Когда я поведал ему о беде моего товарища, он промолвил:

– Чтобы избавиться от пристрастия к пьянству, человек должен осознать свой грех, очистить себя покаянием, принять Святое Причастие и усердно просить у Господа исцеления. Следует чаще посещать Божий храм, а дома по возможности дольше молиться Богу. Нужно отслужить молебен Господу, Божией Матери, святому великомученику и целителю Пантелеймону, святому мученику Вонифатию с водоосвящением, а освященную воду пить каждое утро натощак. Но главное, осознавши всю трудность борьбы с одержимостью, хранить себя от всего греховного, помнить о смертном часе, о Страшном Божием суде и вечной муке, уготованной грешникам. Никоим образом не отступать от Господа, всегда и везде молиться Ему, быть твердым в своем намерении победить зло, удалять от себя случаи, ведущие к соблазнам или способные поколебать человеческую решимость.

– Памятны мне, – заметил отец Амвросий, – некоторые взятые из народных лечебников средства: они помогают тем, кто с молитвой вступает на путь избавления от порока. Помогает заваренная, как чай, богородичная трава. Мне известен случай, когда человек, пивший ее по утрам в течение восьми недель, отказался от алкоголя…

Послушав отца Амвросия, я пришел к мысли, что первостепенное значение имеет осознанный выбор самого человека! Господь помогает тем, кто твердо вступил на трудный путь борьбы с недугом, откликается помощью тем, кто решился сделать первые шаги и не отступается от своего намерения.

– Однако новая беда, новое искушение со стремительностью лесного пожара стало распространяться среди людей, особенно среди молодежи. Наркомания… – с горечью добавил монах.

Я спросил отца Амвросия, как Церковь помогает родителям, дети которых страдают этим недугом.

– Мне известно, что и у вас в России при некоторых храмах открываются центры помощи людям, решившим бороться с греховным пристрастием. Исцеляют там покаянием, молитвой и Словом Божиим. Близким надобно чаще поминать страдающего недугом наркомании за здравие, заказывать молебны перед иконой Божией Матери «Неупиваемая Чаша», молиться святому мученику Вонифатию и небесному покровителю заблудшего, чье имя он носит. Господь помогает тем, кто делает первые шаги к духовному исцелению от власти дурмана.

Отец Амвросий встал (разговор наш происходил в монастырской библиотеке), прошел вдоль книжных стеллажей. Наконец, достав с полки книгу, старец прочел:

«Такие (бездуховные) люди образуют… целый мир.

В этом мире все измеряется ценой денег: и любовь, и покаяние, и правосознание, и искусство, и «свободное» слово. Здесь все решается мнением толпы, одобрением улицы: предрассудком, поговоркой, модой, массовым психозом, рекламой, пропагандой, большинством голосов…

Такая жизнь, взятая не из главного, родит светскую суету и мещанскую пошлость – узкие воззрения, мелкие масштабы, ничтожные побуждения, привычное лицемерие.

Смерть, взятая не из главного, вызывает мелкий страх о себе (мнительность, трусость, предательство) и корыстный расчет в отношении к другим (подделку завещаний, убийство).

Счастье, взятое не из главного, ведет к пошлому самодовольству, наслажденчеству, эгоизму.

Несчастье, взятое не из главного, вызывает пошлое малодушие, озлобление, ожесточение и ропот.

Богатство – ведет к глупой гордости, пошлой безответственности и еще более пошлой роскоши.

Бедность – к запуганности, пресмыканию и зависти» (1 Тим. 6, 6).

Отец Амвросий отложил книгу, название которой я не успел рассмотреть, и спросил:

– Не правда ли, прочтенные слова можно применить к вашему другу Сергею? Напомню еще раз: для человека главное – ощутить Бога в душе своей и впоследствии соизмерять все проявления, все содержание каждого дня своей жизни.

Человек с восприимчивой, ранимой душой, каким, видимо, является Сергей, особенно нуждается в духовной пище. Неосознанная тоска по нравственному идеалу привела его к внутреннему бунту: не сумев осознать и приумножить данный Богом талант, он начал вином разрушать себя.

Как не вспомнить апостола Павла: «Великое приобретение – быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него». Отсутствие веры ведет слабого человека к этому иллюзорному временному «счастью» – пьянству. Но «ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6, 9).

Между тем вы помните, что Господь называет себя виноградной лозою: «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь» (Ин. 15, 1). Под видом хлеба и вина Он явил нам величайшее Таинство Тела и Крови Своей. С вином связано первое чудо Господа, которое Он совершил, вняв просьбам Своей Пречистой Матери и превратив в вино воду в шести больших кувшинах на свадебном пиру в Кане Галилейской.

Спаситель напоминает нам, что вино, употребленное к месту и в меру, несет Божественное благословение. «Вино – от Бога, пьянство – от дьявола», – наставлял святитель Иоанн Златоуст.

На счастье вашего бывшего однокурсника, Господь привел его к отцу Николаю. Встреться на пути Сергея опытный шарлатан, он мог бы предаться греховному суеверию, магии – и от слепоты душевной, и собственного неразумия, и от отсутствия Господа в душе его…

– Как же бороться с духовной слепотой, отче Амвросий?

– Борьбу необходимо начинать в раннем детстве, радуя душу ребенка Божиим светом, умиляя ее духовной красотой, влюбляя ее в благость Божию. Душа человеческая, не изведавшая Божиего просветления, пребывает во сне. Разбудить ее очень трудно, порой и вовсе невозможно! Иногда требуется потрясение, чтобы душа проснулась, но и стресса бывает недостаточно…