Текст книги "Истории и легенды старого Петербурга"

Памятка для императрицы

Эпоха правления Анны Иоанновны обернулась тяжким испытанием для России. Одной из самых мрачных ее страниц стало учреждение в 1731 году печально знаменитой Тайной розыскных дел канцелярии – высшего органа политического сыска. Тысячи замученных жестокими пытками, часто ни в чем не повинных людей – таковы были результаты ее деятельности.

Елизавета Петровна вошла в историю как милостивая императрица. Еще до восшествия на престол она дала обет никого не казнить, а 17 мая 1744 года издала официальный указ, фактически отменявший смертную казнь в России. Позднее она отвергла ходатайство Священного синода о необходимости отказаться от данного обета и не утвердила уже одобренную Сенатом уголовную часть Уложения с изощренными способами умерщвления осужденных преступников.

Тем не менее и в ее царствование Тайная канцелярия действовала в полную силу. По-прежнему применялись чудовищные пытки с целью вырвать у подозреваемых в политических преступлениях признание в несуществующих порой винах. Самое поразительное с точки зрения современных понятий состоит в том, что всем этим действиям придавалась видимость законности и оговаривались мельчайшие процедурные детали.

Сохранился документ, впервые опубликованный издателем исторического журнала «Русская старина» М.И. Семевским, под красноречивым названием: «Обряд како обвиненный пытается». Это своеобразная справка о методах ведения допросов, составленная по требованию императрицы Екатерины II на основании дел Тайной канцелярии за 1735–1758 годы.

Начинается она с описания того, как должен выглядеть правильно устроенный застенок. В этом отношении требования предъявлялись самые скромные: ему надлежало быть огороженным палисадником и иметь сверху крышу, «для того, что при пытках бывают судьи и секретарь, а для записи пыточных речей подьячий». Что касается обстановки, то единственным необходимым предметом служила дыба, «состоящая в трех столбах, из которых два вкопаны в землю, а третий сверху, поперек».

Далее следовали подробности самого «обряда», которому подвергался предполагаемый преступник; при этом действия палача были четко обозначены. Он «долгую веревку перекинет чрез поперечной в дыбе столб и, взяв подлежащего к пытке, руки назад заворотит и, положа их в хомут, чрез приставленных для того людей встягивается, дабы пытанной на земле не стоял; у которого руки и выворотит совсем назад, и он на них висит; потом свяжет показанным выше ремнем ноги и привязывает к сделанному нарочно впереди дыбы столбу; и растянувши сим образом бьет кнутом, где и спрашивается о злодействах, и все записывается, что таковой сказывать станет».

Понятно, что лишь самые выносливые люди, то есть, если судить по меркам того времени, закоренелые преступники, могли выдержать подобную систему допросов и не оговорить себя и других в самых невероятных преступлениях. Для тех, кто проявлял упорство и не хотел сознаваться, были предусмотрены более крутые меры воздействия, а именно: зажимание пальцев рук и ног в железные тиски, которые «свинчиваются от палача до тех пор, пока или повинится, или не можно будет больше жать перстов и винт не будет действовать».

Если и это не давало желаемого результата, то истязуемого подвергали еще более жестоким и варварским мучениям: «Наложа на голову веревку и просунув кляп, вертят так, что оной изумленным бывает; потом простригают на голове волосы до тела, и на то место льют холодную воду, только почти по капле, от чего также в изумление приходит». Вдобавок ко всему человека снимали с дыбы, вправляли вывихнутые члены, а затем вновь на нее поднимали, потому что, как предусмотрительно разъясняет составитель справки, «чрез то боли бывает больше».

По существовавшему закону пытать можно было три раза, но если «приходившая в изумление» жертва меняла свои показания, то ее мучения возобновлялись и длились до тех пор, «пока с трех пыток одинаковое скажет». Чтобы окончательно убедиться в правдивости слов обвиняемого (или подозреваемого, что по тем временам было одно и то же), его подвергали конечному испытанию огнем. Делалось это следующим образом: «Палач, отвязав привязанные ноги от столба, висячего на дыбе растянет и зажегши веник с огнем водит по спине, на что употребляется веников три или больше, смотря по обстоятельству пытанного».

Окончание следствия не означало конца мучениям. Если осужденный преступник ссылался в каторжные работы, то перед отправкой к месту назначения палач вырывал у него ноздри. «И сверх того особливыми присланными стемпелями на лбу и на щеках кладутся знаки (: ВОР:); в тех же стемпелях набиты железные острые спицы словами, и ими палач бьет в лоб и щеки, и натирает порохом, и от того слова видны бывают».

Вспомним, каким истязаниям во времена жалостливой Елизаветы подвергли ни в чем не повинную Н.Ф. Лопухину (ее били кнутом, а затем вырвали язык) и тех, кто проходил по ее делу. И это позорное «дело» оказалось далеко не последним в череде тех, что расследовались с применением жесточайших пыток.

Петр III упразднил Тайную канцелярию, но она вновь возродилась при Екатерине под именем Тайной экспедиции. Заправлял ею богомольный «кнутобоец» Степан Иванович Шешковский, собственноручно выбивавший из тех, кто попадал в его руки, нужные показания. Сын А.Н. Радищева, по всей вероятности со слов отца, имевшего несчастье близко узнать этого изверга, рассказывал о его повадках: «Он начинал тем, что допрашиваемое лицо хватит палкой под самый подбородок, так что зубы затрещат, а иногда и повыскакивают…Кнутом он сек с необыкновенной ловкостью».

Как известно, император Павел старался повсеместно искоренить порядки, заведенные его матерью, но только не в том, что касалось охранительных мер: Тайная экспедиция продолжала существовать на всем протяжении его царствования, и приемы физического воздействия на подследственных, надо полагать, также не изменились.

Честь уничтожения органа политического надзора и сыска вместе с практикуемыми там методами допросов принадлежит Александру I. По воле государя 2 апреля 1801 года прекратила свое существование Тайная экспедиция, а указом от 27 сентября повсеместно запрещалось применение пыток, «дабы самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной». К сожалению, последующие события российской истории не дали сбыться этому благому начинанию.

Если же говорить не о политических, а об обычных уголовных преступлениях, то бороться с ними, прибегая лишь к методам устрашения, как мы уже видели ранее, невозможно, тем более что порой возникают роковые стечения обстоятельств, когда человек оказывается несвободным в своих поступках.

Судьба играет человеком

Бывает так: чтобы скрыть одно, невольное преступление, человек совершает еще несколько, подчас более тяжких и уже вполне осознанно. Роковая колея событий, углубляемая собственным страхом и малодушием, неумолимо ведет его к трагической развязке, лишая свободы выбора и заставляя поступать как будто вопреки собственной воле. И все же выбор всегда есть, вот только сделать его становится час от часу все труднее.

События, о которых я собираюсь вам рассказать, произошли во второй половине XVIII столетия, на исходе царствования императрицы Екатерины II, в семье одного почтенного сановника – князя, генерал-аншефа и всех российских орденов кавалера, занимавшего важный пост в провинции. У него было двое сыновей и одна-единственная, горячо любимая дочь, чьим капризам и детским шалостям старик неизменно потакал. Шли годы; девочка превратилась во взрослую девушку и, как это и положено девушкам, влюбилась. Ее избранник обладал многими отменными достоинствами, но, к сожалению, не мог похвалиться ни знатностью рода, ни даже богатством. Само собой разумеется, о согласии старого князя на брак нечего было и думать.

При деятельной помощи горничной влюбленные находили укромные места для тайных свиданий, и чувство их, как говорится, росло день ото дня. Наконец молодой человек решил отправиться на службу в столицу, где (в этом он был твердо уверен) ему непременно удастся сделать блестящую карьеру, разбогатеть и, вернувшись домой победителем, в виде заветного приза получить предмет своей страсти в жены.

Наступил день отъезда. Воспользовавшись кратковременной отлучкой барина, горничная княжны украдкой провела опечаленного предстоящим расставанием юношу в спальню своей госпожи. Вдоволь нацеловавшись и принеся перед святой иконой нерушимую клятву хранить друг другу верность на все время разлуки, молодые люди внезапно услышали на лестнице тяжелые шаги; насмерть перепуганная горничная, вбежав, сообщила, что батюшка вернулся из гостей раньше срока и направляется сюда. Уйти невозможно, спрятаться негде. Устройство старинного спального ложа не позволяло забраться под него, прибегнув таким образом к сему классическому средству спасения любовников, застигнутых врасплох.

Оставался единственный выход. Совместными усилиями поспешно приподняли с одного боку лежавший на постели огромный, тяжелый пуховик, и молодой человек, отличавшийся довольно хрупким телосложением, как мог, распластался под ним. Вошел отец. Пребывая в самом благодушном настроении и легком подпитии, он не торопился покидать комнату своей любимицы, усевшись, как уверяли позднейшие рассказчики, прямо на мягкой постели! Когда, наговорившись досыта, старый князь наконец удалился на покой, несчастного пленника извлекли из-под пуховика уже мертвым: он задохнулся…

В немом отчаянии смотрели обе девушки на труп невинного страдальца, но вызывалось это отчаяние совершенно разными чувствами: у одной преобладали любовь и жалость, у другой – страх перед расплатой. Не зная, что делать, горничная обратилась за помощью к крепостному лакею, тот недолго думая погрузил безжизненное тело в мучной куль и куда-то унес. У княжны не хватило мужества рассказать о случившемся отцу. Это стало началом последующих, еще более страшных событий.

Лакей, неожиданно для себя приобретший тайную власть как над служанкой, так и над госпожой, не отличался душевной добротой и великодушием, решив в полной мере воспользоваться преимуществами своего положения. Для него не составило никакого труда сделать горничную послушной игрушкой, но этого ему показалось мало: невзирая на бессильные угрозы, слезные мольбы и уговоры несчастной девушки, он добился ее содействия в осуществлении нового преступного намерения: силой овладеть барышней. Вынужденная в конце концов подчиниться, служанка ближайшей ночью отворила дверь спальни своей госпожи и впустила насильника.

О том, что за этим последовало, догадаться нетрудно: борьба оказалась слишком неравной, вдобавок жертву сковывал страх перед громким скандалом и неминуемым разоблачением. В результате она уступила. Следующим звеном в зловещей цепи событий стало появление на свет незаконного младенца, которого преступный родитель хладнокровно утопил в реке. Княжна и тут смолчала, хотя знала о судьбе ребенка, сделавшись тем самым соучастницей злодеяния.

Окончательно уверовавший в свое всесилие и безнаказанность лакей стал требовать у княжны денег на водку, и та, преодолевая стыд и отвращение, принуждена была похищать их тайком у отца. Деньги тут же пропивались в кабаке. Однажды, сильно захмелев и потеряв всякую осторожность, негодяй начал хвастаться перед собутыльниками своей «полюбовницей»-барышней. Те не поверили и подняли его на смех. Тогда совершенно озверевший мужик отправил к девушке посыльного с приказанием явиться в кабак и самолично подтвердить его слова. Та явилась, ни жива ни мертва, выслушала глумливые, пьяные речи и с ужасом поняла, что оказалась на дне помойной ямы: погружаться дальше было уже некуда.

Не помня себя от стыда и унижения, княжна выбежала из кабака. Чаша ее терпения переполнилась. Воспользовавшись темнотой, она незаметно обложила избу со всех сторон соломой, подперла входную дверь шестом и подожгла. Подхваченное сильным ветром пламя в короткое время уничтожило ветхое строение со всеми находившимися в нем людьми: спастись не удалось никому. Насытившись местью, она вернулась домой, разбудила спавшего отца и во всем ему призналась: в невольном убийстве возлюбленного и сокрытии его смерти, позорном подчинении крепостному лакею, рождении ребенка и тайном его умерщвлении, в воровстве и, наконец, в поджоге…

Старый князь не нашел возможным скрыть услышанные им чудовищные признания дочери от властей. Дело дошло до государыни. Внимательно ознакомившись со всеми сопутствовавшими обстоятельствами, Екатерина повелела ограничиться в отношении княжны монастырским покаянием. Некоторым столь мягкое наказание показалось странным и несоразмерным вине, но императрица по собственному опыту знала, как трудно иногда противиться судьбе и что не всегда дурные поступки бывают продиктованы злой волей. Недаром в одной старой песне говорится:

 
Судьба играет человеком,
Она изменчива всегда,
То вознесет его высоко,
То бросит в бездну без стыда.
 

Невольники чести

Первоначально дуэль как прямое продолжение существовавших в Средние века «Божьих судов» имела в себе нечто неотвратимое и роковое: победа одного из противников служила несомненным доказательством его правоты, ибо считалось, что руку победившего направлял сам Бог. А в этом случае самый слабый способен был одолеть самого сильного. Со временем вера в сверхъестественную силу правоты поубавилась, и в благоприятном исходе поединка стали видеть не столько Божью волю, сколько умение лучше стрелять или фехтовать. Но помимо этого дуэль наглядно выявляла свойства характера, раскрывая сущность человека. И порой Давид вновь одерживал победу над Голиафом…

Н.Г. Щербатов

Эта история началась в последние годы царствования Екатерины II, когда в Петербург в числе прочих эмигрантов из революционной Франции прибыл некий шевалье де Сакс, побочный сын принца Ксавье, дядюшки саксонского короля. Он был принят весьма милостиво, удостоился ежегодной пенсии в 2 тысячи рублей и чести быть допущенным в число приближенных государыни; императрица любила оказывать благоволение знатным чужеземцам, даже если не видела в них особого проку – как-никак они добавляли блеска ее двору!

Однажды на гулянье в Екатерингофе семнадцатилетний гвардейский унтер-офицер князь Николай Щербатов вздумал обратиться к надменному французу с невинным вопросом о его самочувствии, на что получил крайне невежливый ответ. Оскорбленный князь вызвал де Сакса на дуэль, но тот в еще более грубой форме отказался, сославшись на разницу в их служебном положении (шевалье имел полковничий чин).

Самолюбивого и горячего юношу такое объяснение не устроило, и вечером того же дня, остановив де Сакса при выходе из театра, он вновь потребовал от него удовлетворения. Взбешенный верзила француз закатил тщедушному потомку удельных князей увесистую оплеуху, но тот, не растерявшись, что было мочи ударил обидчика тростью по голове. Поднялся шум, противников разняли, и шевалье, имевший по причине своей заносчивости множество недоброжелателей, угодил под арест.

П.А. Зубов

Полагая, что все это подстроено тогдашним фаворитом князем П.А. Зубовым, выпущенный на свободу де Сакс потребовал расследования, но был без всяких разбирательств выдворен из России. Не успокоившись на этом, разгневанный шевалье прислал из-за границы письменные вызовы на дуэль как Зубову, так и Щербатову. Первый оставил полученное им послание без внимания, а второй не имел физической возможности бросить место службы и выехать в чужие края. Не получив ответа, мстительный француз напечатал оскорбительный для фаворита вызов в иностранных газетах, после чего в этой истории наступил продолжительный антракт.

Прошло несколько лет. На престол вступил Александр I, и положение Зубова, активного участника убийства императора Павла, вскоре пошатнулось: новый царь не мог окружать себя людьми, причастными к смерти своего отца. Летом 1802 года бывший фаворит выехал в Вену. По пути, следуя через Варшаву, он подвергся оскорблениям поляков, видевших в нем одного из главных виновников раздела

Польши: несмотря на вооруженную охрану, уличная толпа забросала его коляску камнями.

Это было лишь началом обрушившихся на него неприятностей: вслед за тем некто Гелгуд, выражая чувства своих соотечественников, послал ему вызов на дуэль. Зубов предпочел оправдываться, отводя возводимые на него обвинения, а от поединка отказался, мотивируя это тем, что ему прежде необходимо уладить другое дело чести в Вене, после чего он готов принять вызов.

На другой же день после прибытия князя Платона в австрийскую столицу к нему явился по-прежнему непримиримый шевалье де Сакс, требуя удовлетворения. Никакие объяснения не помогли, и Зубову пришлось согласиться на поединок. Тем временем возмужавший за истекшие годы князь Н.Г. Щербатов, теперь уже подполковник свиты его императорского величества, прослышав о готовившейся дуэли, поспешил в Вену, чтобы ее предотвратить.

Однако он опоздал: поединок состоялся и, по словам очевидца, Зубов повел себя «как слабая женщина, приговоренная к мучительной операции». Прежде чем взяться за шпагу, он упал на колени и долго молился, потом, наступая на шевалье, наткнулся рукой на его клинок и, получив незначительную царапину, объявил, что далее не может драться. Разгоряченный шевалье, нанеся ему удар шпагой плашмя, воскликнул: «Вы мне надоели!» Тем дело и кончилось, по крайней мере для Зубова. Что же касается де Сакса, то для него комедия очень скоро обернулась трагедией: вызванный на дуэль князем Щербатовым, он был убит наповал, не успев даже сделать ответного выстрела.

Напуганный случившимся, Платон Александрович решил во что бы то ни стало избегнуть еще одной дуэли с преследовавшим его Гелгудом. Он обратился к Александру с униженной просьбой о разрешении вернуться на родину, не доводя дело до поединка. В ответном письме государь указал на постыдность такого поступка: «Ваше возвращение в Россию неминуемо даст повод думать, что вы уклоняетесь от окончательного решения дела с Гелгудом, тем более что слово ваше дано… в письме к нему, которое всем сделалось известно. Я уверен, что вы сами почувствуете это в полной мере».

Но князь Платон уже ничего не способен был чувствовать, кроме страха; невзирая на вполне определенный ответ императора, он под охраной полицейского чиновника позорно бежал из Австрии, переменяя экипажи, путая и скрывая свои следы. В октябре 1802 года, целый и невредимый, он прибыл домой…

Что же касается другого участника этой истории, полковника Н.Г. Щербатова, то он, командуя в 1813 году сформированным им Украинским казачьим полком, проявил примерную храбрость и удостоился генерал-майорского чина. Его портрет среди прочих героев Отечественной войны находится в Военной галерее Зимнего дворца.

Сколько стоят «табуретки»?

На Фонтанке, почти напротив цирка, стоит дом № 24, резко нарушающий гармонию классических фасадов этого отрезка набережной, на целый этаж возвышаясь над ними. Эклектический стиль и монотонная окраска дома также входят в противоречие с соседними зданиями; он удивительно подходил к фамилии своего долговременного владельца – сенатора А.М. Безобразова, который в 1840 году довольно уродливо надстроил и расширил его, хотя нынешнюю физиономию дом приобрел уже позднее, в начале 1880-х.

Возведен же он был ста годами ранее подрядчиком-плутом Иваном Долговым, умудрившимся при постройке каменной набережной Фонтанки так соблюсти свой интерес, что соорудил на ней рядышком двое собственных палат, одни из которых тут же продал графу А.К. Разумовскому. В 1815-м участок дома № 24, выходивший другим концом на Моховую, перешел к купцу Кузьме Голашевскому, а позднее – к его дочери Наталье.

Среди обитателей дома была супружеская чета Пукаловых, с которой нам предстоит познакомиться поближе. Отставной обер-секретарь Синода Иван Антонович Пукалов был олицетворенным типом продувного подьячего из старых романов, не останавливавшимся ни перед подлогом, ни перед кражей документов, если это сулило ему ощутимую выгоду. Женитьба заматерелого приказного на девушке, тридцатью годами моложе его, имела отнюдь не романтическую подкладку.

Один богатый помещик по фамилии Мордвинов, владелец 2 тысяч крепостных душ, имел довольно легкомысленную любовницу, с которой, хорошо зная ее душевные свойства, давно расстался, но продолжал жить в одном городе и даже время от времени показывался с ней на людях. Это дало ей повод после смерти Мордвинова объявить наследницей свою тринадцатилетнюю дочь Варвару, появившуюся на свет без малейшего участия покойного. Однако тут же сыскался еще один претендент на наследство, корнет Мякинин, справедливо доказывавший, что брачная запись, предъявленная мнимой вдовой, подложна и, таким образом, дочь ее является незаконнорожденной.

Пукалов, в чьем ведении оказалось это дело, взялся его уладить в пользу заявительницы, но взамен потребовал руки Варвары. Поколебавшись некоторое время, мать согласилась на этот, мягко говоря, странный брак. Будущий зять признал сомнительную запись подлинной, после чего женился на Варваре Петровне, сделавшись обладателем богатого приданого.

Однако этого ему показалось мало. Пару лет спустя он ввязался в дело о наследстве заводчиков-миллионеров Баташевых, где ему предстояло решить задачу прямо противоположную: признать законного наследника незаконным. Но даже немыслимое крючкотворство Ивана Антоновича оказалось бессильным перед ясными как день фактами. Пришлось прибегнуть к иным средствам.

Когда по случаю коронации императора Александра I Синод перенес свои заседания в Москву, за ним последовал воз с наиболее важными и безотлагательными документами, среди которых находилось и баташевское дело. Таинственным образом все бумаги, доверенные попечению обер-секретаря, по пути сгорели. Синод не имел возможности убедиться в их подлинности, и вопрос о наследстве решился нужным для Ивана Антоновича образом. Правда, на сей раз ему пришлось пострадать: за нерадение и ротозейство он был отставлен от службы, и ему оставалось лишь утешаться далеко не пустячным гонораром, полученным от выигравшей стороны за его труды и хлопоты.

Временные невзгоды отставного секретаря окончились со вступлением в должность военного министра А.А. Аракчеева, который не только принял его на службу, но и выхлопотал ему в скором времени чин действительного статского советника, то есть штатского генерала! Причина столь неожиданной благосклонности грубоватого временщика, не особенно жаловавшего взяточников, была проста: «большой аматёр со стороны женской полноты», Алексей Андреевич не смог устоять перед пышными прелестями мадам Пукаловой, которые ее неревнивый супруг предоставил в полное распоряжение своего благодетеля.

Сам он тем временем тоже не зевал; по свидетельству Ф.Ф. Вигеля, «сей нечестивец, сей плут всех уверил, что через жену делает из Аракчеева что хочет…Он прослыл источником всех благ и просящим, разумеется не даром, раздавал места». Его супруга деятельно помогала ему в этом, не только принимая, но и выпрашивая подарки, даже требуя их. По словам того же Вигеля, «она стала показываться на всех балах и изумлять своею наглостию; все высокомощные стали ухаживать за нею и за мужем ее».

Чтобы служба не мешала более прибыльным занятиям, Иван Антонович по собственному прошению вышел в отставку, поселился с женой в доме на Фонтанке и открыл настоящую частную контору по торговле орденами и медалями. Существовала твердая такса: «табуретки», то есть орденские звезды, которые он брался выхлопотать всем желающим, оценивались в 10 тысяч рублей, а медали, именуемые остроумным подьячим «миндалями», – в 5 тысяч. Торговля шла бойко, от посетителей отбою не было: ежедневно перед жилищем супругов Пукаловых выстраивалась длинная вереница карет.

По городу ходил следующий анекдот. Как-то раз, славившийся желчной язвительностью граф Ф.В. Ростопчин встретился за обедом у императора с Аракчеевым. Когда временщик завел разговор о том, что нынче, мол, перевелись вельможи, что в залах у знати не толпятся, как прежде, люди, граф иронически посмотрел на него и как бы вскользь заметил: «Да, в залах не толкутся, но есть дома, мимо которых проезда нет. Третьего дня ехал я по Фонтанке мимо Симеоновского моста; вдруг карета моя остановилась. Спрашиваю кучера, что случилось, а он мне в ответ: „Каретами вся улица заставлена, своротить некуда". „У кого же такой большой съезд?" – говорю. Тут стоявшие рядом кучера объяснили: „У Пукалочихи, барин!" Признаюсь, никогда не доводилось мне слыхивать о знатной боярыне Пукалочихе», – насмешливо закончил граф. При этих словах Аракчеев позеленел от злости.

Как видно из газетных сообщений, уставшие от трудов праведных супруги ежегодно уезжали восстанавливать надорванные силы на заграничных курортах, и тогда движение по набережной вновь входило в нормальную колею.