Текст книги "Истории и легенды старого Петербурга"

Итальянская слободка

В июле 1902 года на планах столичного города Санкт-Петербурга появилось новое название – улица Жуковского. Прежде она именовалась Малой Итальянской, в отличие от Большой, ныне просто Итальянской. Оба наименования восходят к Итальянскому дворцу на Фонтанке и одноименному саду, некогда украшавшим Литейную часть.

В 1712 году Петр I сделал своей супруге свадебный подарок – участок земли, простиравшийся от Фонтанки до нынешнего Лиговского проспекта, в границах между улицей Жуковского и Невским проспектом. На нем был выстроен небольшой деревянный дворец, названный Итальянским, а при нем разбит обширный сад. О происхождении наименования читаем у первого историка Петербурга А.И. Богданова: «Называется Италианский потому, что оной италианским маниром как снаружи, так и изнутри убранством состроен… И сей дом построен только для одного временного приезду Их Императорских Величеств».

В 1721–1723 годах по проекту итальянского зодчего Николо Микетти к дворцу с обеих сторон пристроили каменные двухэтажные флигеля, соединенные с центральным корпусом одноэтажными галереями. Теперь дворец и сад могли по праву называться итальянскими! Позднее деревянная часть здания была заменена каменной, а разросшийся сад потребовал для ухода за ним целый штат садовников и садовых подмастерьев. Один шведский путешественник, посетивший российскую столицу в 1735 году, среди прочих достопримечательностей не преминул посмотреть и Итальянский сад, отметив, что «он довольно велик, состоит главным образом из трельяжа и крытых дорожек и имеет хорошо оборудованную галерею».

О том, как выглядел сад в конце XVIII века, можно узнать из описания Санкт-Петербурга И.Г. Георги: «Он… с прямыми дорогами между высоких деревьев и весьма обширною оранжереею. Ограда оного простирается до Литейной улицы, откуда всякому войти можно. Второй, вчетверо обширнейший, Италианский сад находится напротив первого, по другой стороне Литейной улицы. В нем растет зелень для придворной кухни во многих оранжереях и парниках». В 1804 году обветшавший Итальянский дворец был разобран и на его месте по проекту другого итальянца, Д. Кваренги, построено здание Екатерининского института для благородных девиц (наб. р. Фонтанки, 36), которому отошла и часть старого дворцового сада. Вторая, большая его часть, расположенная за Литейным проспектом, имеет свою, отдельную историю.

Ф. Баганц. Хозяйственный двор дома МЛ. Апраксиной на Итальянской улице, 18. 1860 г.

С середины и до конца XVIII века улица Жуковского звалась Садовой Итальянской, а чаще – просто Итальянской слободкой и была застроена по нынешней нечетной стороне, вдоль сада, почти сплошь одноэтажными деревянными домишками. Помимо садовников в них обитало множество всякой чиновной мелкоты, придворной челяди и мастеровых. Противоположная сторона составляла границу слободы Преображенского полка, таким образом улица была как бы поделена между двумя разными «ведомствами» и населена весьма неоднородно.

С 1799 года казенные полковые земли вместе со строением стали распродаваться всем желающим (полк переводили на новые квартиры), и бывшая Преображенская слобода довольно скоро утратила свой прежний, регулярный вид. Однотипные казарменные светлицы пошли на слом, и на левой стороне Садовой Итальянской начали один за другим вырастать двухэтажные каменные и деревянные дома, придававшие улице уже более городской вид.

А весной 1803 года пришел черед и соседней Итальянской слободки: сад был передан в ведение строившейся Мариинской больницы для бедных, произраставшие в нем оранжерейные и грунтовые растения перенесли в другое место, а то, что не поддавалось переносу, продали с торгов. Надобность в большом числе садовников отпала; в 1804-м их проживало здесь трое, а к 1820-м не осталось ни одного.

К тому времени изменился не только внешний вид, но и наименование бывшей слободки: теперь она уже звалась Итальянской улицей и была на добрую треть застроена каменными домами. Однако состав ее населения почти не изменился, – по-прежнему преобладали небогатые купцы, мещане и мелкие чиновники; на всю улицу приходилась лишь одна «генерал-майорша», да и та жила вблизи Литейной, считавшейся несравненно более аристократической, чем Итальянская.

К середине XIX столетия картина меняется еще больше: на Итальянской начинают селиться представители крупного и среднего чиновничества и даже титулованной знати – графиня М.А. Апраксина, княгини М.А. Голицына и Е.Г. Гагарина, генерал-лейтенант Ф.И. Рерберг. Теперь здесь не редкость трех– и четырехэтажные здания, не говоря уже о многочисленных двухэтажных каменных домах в классическом стиле.

Правда, некоторые кварталы прежней Итальянской слободки имели еще совершенно провинциальный вид, в чем убеждает нас публикуемый рисунок Ф. Баганца (об этом художнике будем говорить в дальнейшем), относящийся к концу 1850-х годов. За стенами вросших в землю крошечных деревянных домиков чудится патриархальный быт и такие же нравы…

Один из мемуаристов, описывая то время, рассказывает: «Хорошо помню, как в раннем моем детстве я каждое утро, проснувшись, бежал к окну и смотрел, как по нашей улице шел пастух с огромной саженной трубой. На звуки его трубы отворялись ворота возле маленьких домиков и из них выходили разноцветные коровы».

Определить изображенный участок улицы весьма затруднительно – слишком здесь все изменилось, хотя, судя по атласу И.И. Цылова, он мог находиться на нечетной стороне, между Шестилавочной (ныне ул. Маяковского) и Знаменской.

Коренной перелом в облике в ту пору уже Малой Итальянской (ее переименовали в 1871-м, чтобы избежать двух одинаковых названий) произошел в 1870-х, когда она начала приобретать свой теперешний вид, застраиваемая многоэтажными доходными домами с эклектическими фасадами. Среди них тонули небольшие ампирные особнячки, доживавшие свой век. Немногие уцелели до наших дней: например, двухэтажный домик близ Знаменской, в направлении Лиговки, и два, правда, полностью реконструированные – на углу бывшей Преображенской (ул. Радищева).

Улучшилось и благоустройство Малой Итальянской в целом. Бедой большинства городских улиц были дурные мостовые – проблема, переданная нам предками в полной неприкосновенности, не потерявшая актуальности и поныне. Каждую весну на проезжей части возникали своеобразные зажоры, то есть топкие места, где вязли лошади и экипажи. Уличное покрытие буквально расползалось под ногами, становясь настоящим кошмаром для извозчиков.

Чтобы исправить столь ненормальное положение дел, тогдашний столичный обер-полицмейстер Ф.Ф. Трепов, учитывая особенности петербургского грунта, велел мостить улицы в два слоя: внизу, для устойчивости, клался крупный булыжник, а на него укладывали мелкий, удобный для езды и не дававший при оттаивании почвы глубоких выбоин. Осенью 1876 года Малая Итальянская получила новую мостовую и сразу похорошела; а в 1878-м с ее лица исчез последний деревянный дом, в котором издавна гнездился печально знаменитый по всей округе кабак под названием «Петушки» – притон воров и грабителей, сбывавших там свою добычу…

В начале XX века улица Жуковского имела вполне благообразный и респектабельный вид, свойственный большинству улиц Литейной части. Здешняя жизнь не напоминала бурный поток, как на соседнем Невском проспекте, а текла размеренно и спокойно, по заведенному обычаю. Тут не было ни одного ресторана (к примеру, на ближайшей Надеждинской их было целых два) или увеселительного заведения, хотя в столице их насчитывалось великое множество. Тишина нарушалась лишь колесами немногочисленных экипажей да редкими звонками трамваев, заворачивавших со Знаменской в сторону Лиговки. Скучновато-благопристойное существование окрестных обывателей резко оборвалось в роковом 1917 году.

За последние восемьдесят с лишним лет улица Жуковского изменилась мало: появилось два-три новых дома на месте разрушенных в войну да вместо булыжника – асфальт, вот, пожалуй, и все. Впрочем, это не так. Когда-то, в дни моей юности, перспективу улицы Жуковского, если смотреть от Литейного, замыкал приземистый силуэт греческой церкви с плоским, широким куполом. Она была снесена, чтобы уступить место построенному в 1967 году БКЗ «Октябрьский». Здание, которое могло бы украсить собой район новостроек, здесь выглядело явно чужеродным вкраплением и не радовало глаз. Но постепенно привыкли и к нему, как привыкают ко всему на свете. А все-таки жаль…

Художник питерского захолустья

Изображений Петербурга 1850-х годов до нас дошло гораздо меньше, чем, скажем, 1820-х или 1830-х, когда искусство городского видописания достигло небывалого расцвета. Тем большую ценность представляют акварели Ф.-Г. Баганца (1834–1873), относящиеся к раннему периоду его творчества. На них запечатлены не парадные ансамбли, а скромные улочки, наполовину застроенные маленькими деревянными домишками, под стать какому-нибудь уездному городку, а не столице Российской империи.

В Музее истории Петербурга хранится бесценный альбом акварелей Ф.-Г. Баганца с видами города, выполненными в 1858–1860 годах. Среди них немало изображений Литейной части, причем самых отдаленных ее уголков, которыми, кроме Баганца, кажется, никто никогда не интересовался.

В этом уникальность его произведений: они позволяют увидеть Петербург середины XIX века не с парадной, казовой стороны, а с изнанки, с черного хода. Невзрачные домики, пустыри за длинными заборами, покосившиеся деревянные лачуги, и вдруг, неожиданным контрастом, большие, многоэтажные здания, иногда еще в строительных лесах – такова была столица на переломном этапе своего существования.

Рисунки Баганца пропитаны, если можно так выразиться, поэзией захолустья, устоявшегося мещанского быта, близкого и знакомого художнику с детских лет. Сын петербургского немца-часовщика, он хорошо знал и любил изображать отдаленные уголки Литейной части, где обитало много таких же, как его отец, ремесленников и мастеровых.

Ф. Баганц. Вид Бассейной улицы от угла Басковой в сторону Шестилавочной

Не случайно среди его работ и, вероятно, только у него можно найти зарисовки Озерного и Ковенского переулков, Преображенской и Малой Итальянской улиц. Есть среди них и акварель с видом Шестилавочной (ныне ул. Маяковского), именовавшейся также Средним проспектом – по месту расположения в центре бывшей слободы Преображенского полка.

Здесь придется сделать небольшое отступление, потому что название Шестилавочная, бытовавшее в 1800– 1850-х годах, заслуживает более подробного объяснения. Еще в екатерининские времена на углу в ту пору безымянных Среднего проспекта и Баскова переулка, в специально построенных в ряд деревянных одноэтажных домиках открылось несколько лавок. В 1785-м их было пять, но вскоре к ним пристроили еще одну, и они стали служить постоянным ориентиром при отыскивании близлежащих жилищ.

Поначалу приходилось прибегать к длинным, путаным объяснениям. К примеру, некто, продававший «рыжую лошадь хороших статей», оповещал через «Санкт-Петербургские ведомости», что искать его следует «в лейб-гвардии Преображенском полку, идучи по линии от церкви Преображения на углу, где пойдет к шести лавочкам проспект, в низеньком деревянном доме».

В начале XIX века «проспект к шести лавочкам» зовется уже просто Шестилавочной. На сенатском атласе Петербурга 1798 года отчетливо видны эти самые лавочки, похожие на аккуратно нарезанные кусочки пирога. К 1820-м они, оставаясь деревянными, были перестроены, а в 1867-м их снесли и возвели ныне существующий каменный дом № 34/4. Примерно к тому же времени старое название окончательно вышло из употребления, хотя старожилы изредка еще пользовались им.

Вообще же тот окраинный, полупровинциальный город безвозвратно ушел в прошлое и узнать его по каким-то чудом уцелевшим фрагментам необычайно сложно, ведь художник не указывал точных адресов своих зарисовок, ограничиваясь лишь не всегда понятными примечаниями. Вот почему ошибки и недоразумения здесь неизбежны.

На одну из них следует обратить внимание. Речь идет о наиболее известной, ставшей почти хрестоматийной акварели Баганца с видом, как полагали, дома, где жил Н.А. Некрасов, на Литейном, 36/2. Опровергнуть устоявшееся мнение не составляет труда. Достаточно сказать, что старинное здание на углу Литейного и бывшей Бассейной (ныне ул. Некрасова), построенное в 1781–1783 годах обер-прокурором П.В. Неклюдовым, никогда не было двухэтажным, а изначально имело три этажа. В этом легко убедиться, обратившись к сенатскому атласу Петербурга 1798 года или, что гораздо проще, заглянув в указатель к атласу Н.И. Цылова 1849 года, где ясно обозначена этажность каждого здания.

Итак, опровергнуть ошибочное утверждение было нетрудно, а вот определить, что же в действительности представлено на рисунке, оказалось значительно сложнее. Не буду утомлять читателя подробностями поисков, скажу только одно: разрозненная мозаика сложилась в правильную картинку, когда было сделано предположение, что на акварели действительно нарисована Бассейная, но не у пересечения с Литейным, а с близлежащей Басковой улицей (ныне – ул. Короленко), всего в одном квартале от проспекта.

Теперь все встало на свои места. Строящееся здание, изображенное на акварели, – это дом № 2а на Бассейной, возведенный А.А. Краевским по проекту архитектора А.В. Петцольда на свободной части участка в 1859-м. Строительные леса заслонили небольшую боковую часть того дома, где жил и умер Некрасов и где теперь находится мемориальный музей поэта. Впереди туманно вырисовываются контуры деревянного домика на противоположной стороне Литейного.

Ф. Баганц. Угол Бассейной и Басковой улиц (ныне – ул. Некрасова и Короленко)

Что же касается мнимого дома Краевского, то на самом деле это двухэтажный каменный дом действительного статского советника И.В. Лаврентьева. В таком виде он простоял до 1903 года, когда на его месте построили большое, обильно изукрашенное лепниной здание (ул. Некрасова, 4/2).

В том же году строился и другой дом на Бассейной – № 8, который хорошо виден на втором рисунке с изображением той же улицы. Перед ним, на переднем плане, деревянный двухэтажный дом А.И. Хрущева, а за ним – каменный, принадлежавший ему же; сейчас здесь возвышается пятиэтажное здание в стиле модерн (№ 6), сооруженное в 1910-м. В правой части акварели изображены длинные заборы и одноэтажные деревянные постройки, заканчивающиеся каменным домом № 7/18 на углу Эртелева переулка (ул. Чехова).

Смотришь и думаешь: неужели это Петербург? Да, это Петербург Некрасова и Достоевского, погрузившийся в пучину времен и все же дошедший до нас благодаря талантливым акварелям Баганца.

Заканчивая главу, хотелось бы затронуть тему, которая редко обсуждается, а между тем проблема эта весьма немаловажна.

Да здравствует многоцветье!

Нет необходимости доказывать простую истину, что неудачной наружной окраской можно погубить даже красивое здание и, наоборот, самый невзрачный домишко, радующий глаз своей расцветкой, выигрывает по меньшей мере вдвое. В Петербурге, с его обилием серых, пасмурных дней и чуть ли не полугодовыми зимами, это особенно важно учитывать.

Приведу один пример. В начале XX века недавно разбитый сад перед Зимним дворцом со стороны Адмиралтейства обнесли кованой оградой на высоком цоколе из красного полированного гранита. Цвет камня послужил поводом для изменения цвета дворцовых фасадов: великолепное здание буквально изуродовали, окрасив целиком, без выделения колонн и деталей отделки, в багрово-красный цвет. В результате оно стало восприниматься как темная, бесформенная громада на фоне и без того нередко мрачноватого неба. Только в 1946 году ему вернули первоначальную окраску.

В XVIII веке, перенимая западные архитектурные стили – барокко, а затем классицизм, петербургские зодчие, даже если они были иностранного происхождения, не порывали с традиционным русским многоцветьем. Ослепительно-белые колоннады и витиеватые оконные наличники растреллиевских дворцов на красном, зеленом или лазоревом фоне стен до сих пор поражают и восхищают яркой праздничностью, оптимизмом – именно благодаря контрастным сочетаниям красок.

Архитекторы классицизма, пришедшие на смену мастерам барокко, в сильнейшей степени определили не только парадный центр Петербурга, но, что гораздо важнее, задали общий тон всему городу, до самых отдаленных окраин. Целые кварталы застраивались однотипными или весьма близкими по стилю зданиями с треугольными фронтонами, пилястровыми или колонными портиками и окнами с непременными сандриками над ними. При этом традиция двухцветной окраски сохранялась неизменной, менялись лишь модные сочетания цветов.

Историк Павел Свиньин писал по этому поводу в издаваемом им журнале «Отечественные записки» за 1822 год: «Немалым украшением и отличительностью нашей столицы служит частое поновление наружной краски домов, причем почти ежегодно переменяется цвет. Таким образом прошлого года общепринятый цвет домов был палевый, более или менее густой, с белыми обводками карнизов и колонн. Ныне большая часть лучших зданий красится светло-зеленою краскою или небесною, оставляя все прочее по-прежнему белым; и нам кажется, что цвет сей гораздо выгоднее для архитектуры и не столь ослепителен для зрения при освещении здания солнцем».

Городские власти неусыпно следили за тем, чтобы цветовая гамма строящихся домов соответствовала установленным нормам. Каждый владелец, приступавший к возведению нового жилья, обязывался подпиской не только строить по утвержденному плану, но и красить свой дом в строго определенный цвет. Для казенных же зданий раз и навсегда был выбран белый с желтым.

Такое стилевое единообразие при ограниченной палитре красок придавало городским улицам и площадям некоторую монотонность, не лишенную, однако, прелести. Ее можно почувствовать и сегодня, глядя на чудом сохранившиеся классические ансамбли набережной реки Фонтанки напротив цирка или у Семеновского моста.

К 1840-м годам взгляды на архитектуру совершенно изменились. Началось увлечение эклектикой, и то, что еще вчера считалось вечным и прекрасным, сегодня уже казалось устаревшим и нелепым. Одновременно с эпохой «колоннолюбия», как выразился один тогдашний обозреватель, постепенно стало уходить в прошлое и традиционное многоцветье, о сохранялось лишь на первых порах в некоторых необарочных и, в меньшей степени, неоренессансных постройках. Начиная с 1860-х наступило время сплошной монохромности. Зодчие утратили вкус к ярким, веселым цветам, предпочитая окрашивать свои творения в неопределенные, большей частью темные тона.

Г.К. Лукомский в известной книге «Старый Петербург», выпущенной в свет накануне Октябрьской революции, возможно впервые обратил внимание на эту проблему: «Перекраска также губит многие чудесные фасады, – возмущался он. – Что удивляться неправильному окрашиванию частных домов, если даже дворцы Зимний, Строгановский, министра путей сообщения (бывший Юсуповский на наб. р. Фонтанки, 115. – А. И.) и многие другие продолжают варварски закрашивать в густые, мрачные, безвкусные тона (коричневый, красно-кирпичный)…»

Самое удивительное, что при кажущемся разнообразии и многостильности эклектических фасадов со временем они сливаются в единую массу, более монотонную, чем выстроенные в ряд классические здания. Причиной тому – неудачная, одноцветная окраска; под влиянием влажного петербургского климата дома скоро утрачивают свои индивидуальные цвета, приобретая общий грязновато-серый колорит.

Бесспорно, и кирпичный стиль с его неоштукатуренными фасадами, и северный модерн с облицовкой стен серым гранитом так же органично вписываются в архитектурную панораму Петербурга, как и многоцветные барокко и классицизм, но лишь потому, что они изначально рассчитаны на монохромный эффект. К тому же это не более чем островки в море оштукатуренных зданий, обладающих, наряду с недостатками, одним громадным преимуществом: способностью к полному обновлению. При своевременной и умелой окраске они могут оставаться вечно молодыми, веселя и радуя сердца горожан сочными деталями отделки, выделенными своим особым цветом.

Пройдите по Невскому, от Литейного в сторону Московского вокзала, и оцените работу мастеров, ремонтировавших фасады. Ручаюсь, что вам захочется воскликнуть: «Да здравствует многоцветье!»

Монотонность вредна не только при окраске зданий, а потому спешу перейти к следующей главе, рассказывающей о забавных и совсем не забавных событиях и происшествиях из жизни старого Петербурга.