Текст книги "В воздушных боях. Балтийское небо"

Командир 1-й эскадрильи Сусалин (справа) и командир 3-й эскадрильи И. И. Голосов (слева)

Полк, укомплектованный более чем на 80 %, в декабре приступил к практическим полетам на учебно-боевую подготовку и вводу в строй молодого летно-технического состава. 1-я и 3-я эскадрильи были вооружены истребителями Як-7Б, 2-я АЭ – самолетами ЛаГГ-3. Истребитель Як-7Б отличался от Як-1 тем, что изначально создавался как двухместный учебно-боевой истребитель для обучения и переучивания курсантов и летного состава. Передняя кабина предназначалась для обучаемого, а задняя – для летчика-инструктора. Передняя кабина по отношению к Як-1 была вынесена вперед: так и осталась, хотя вместо задней кабины был сделан отсек, напоминающий пустой ящик. При перебазировании на другие аэродромы в этот отсек укладывались самолетный чехол, инструмент и перевозился техник самолета. Сверху этот отсек закрывался крышкой. При полетах, на разбеге при взлете и при пробеге после посадки (особенно при снежном покрове) самолет сильно тянуло на нос. Это случилось из-за изменения центра тяжести и изменения противокапотажного угла по причине вынесения кабины вперед. В первых полетах в задний отсек укладывался мешок с песком, а по мере освоения взлета и посадки мешки удаляли.

Аэродром Новинка, на котором мы производили учебные полеты, был окружен с трех сторон лесом. Для нас, молодых пилотов, он был сложноват. Ранее курсанты летали в условиях, когда посадка была всегда строго против ветра. Здесь же мы встретились с условиями, когда посадку нужно было производить с «боковиком». Атакой посадке мы не были обучены. Результат скоро сказался. Хорунжий произвел расчет на посадку с перелетом, как говорят летчики, «с промазом», и на большой скорости выкатился за границу аэродрома, ударился крылом самолета о дерево и повредил самолет. Миша Тоболенко ухитрился два раза произвести посадку левее посадочного «Т». «Не клеилась» посадка и у Саши Белоусова, и у меня. Мы стали хуже летать! А требовали теперь с нас не как с курсантов, а как с летчиков.

Как всегда на полетах, на старте около посадочного знака «Т» находился сам командир полка майор Шварев. Его высокую фигуру видно было издалека, еще с четвертого разворота. Размахивая длинными руками, держа ракетницу, встав как аист на одну ногу и наклонившись в сторону ветра, он жестами, расставив руки как самолет, показывал нам, как нужно бороться со сносом. Пилот больше смотрел на командира, чем на приближающуюся землю, и, как правило, делал ошибки. В то время самолеты уже имели радиооборудование, но им не был оборудован стартовый командный пункт, поэтому руководство полетами шло примитивным способом.

Нас, молодых летчиков, командир полка знал по посадкам. Здесь же, на аэродроме, в конце летного дня пилотов выстраивали, и командир, расхаживая перед строем, припоминал наши ошибки:

– У вас рефлекс, – говорил он, обращаясь к Тоболенко, – как у курицы. В нее бросят палку, а она на нее все смотрит! И только когда палка ударит ее по ногам, тогда она начинает кудахтать! Вот вы, Белоусов, совсем не умеете бороться со сносом!

При этом Шварев, раскинув огромные руки, имитировал, как на посадку шел Белоусов. Смех и грех! Но так было. Мы, желая побыстрей войти в строй, исправляли свои ошибки. Учились и снова учились. По крупице накапливали опыт.

Отработав индивидуальную технику пилотирования, мы приступили к комплексным полетам: на групповую слетанность, полеты по маршруту, воздушный бой и стрельбу по конусу. А 27 декабря полк понес тяжелую утрату. При полете по маршруту ведущий пары заместитель командира полка по летной подготовке Герой Советского Союза майор Соловьев потерпел катастрофу. Выполняя полет по маршруту Новинка – Боровичи – Абросово – Новетка, на маршруте Пестово – станция Кабожа пара встретила трудные метеоусловия. Но вместо возвращения на аэродром Соловьев продолжил полет и в районе деревни Сихино, в 3 км юго-восточнее станции Абросово, при развороте вправо на малой высоте был протаранен ведомым пары сержантом В. Ротач. Машина Соловьева неуправляемой упала на землю и сгорела, летчик погиб. Ротач посадку произвел в лес, разбил самолет и при посадке получил сотрясение мозга и ранение лица. Причиной столкновения было нарушение Ротачом правил полетов. При развороте на малой высоте ведомый должен производить разворот выше своего ведущего, а на большой высоте разворот выполняется, особенно при переходе, ниже…

Ошибка молодого летчика привела к гибели прославленного летчика Балтики. В наш полк майор Соловьев прибыл из 71-го ИАП 61-й авиабригады, где он был командиром эскадрильи. За участие в борьбе против белофиннов был награжден орденом Красного Знамени, в Великой Отечественной войне участвовал с первых ее дней. За год и четыре месяца он совершил 482 боевых вылета, провел ночью 30 воздушных боев и первым в полку ночью, на «чайке», сбил «хейнкель». Помимо воздушных боев на его счету было 115 штурмовок. Знали Соловьева и как отличного морского разведчика.

В 3-й эскадрилье нас, «салаг», собралось 9 человек: Петя Хорунжий, Миша Тоболенко, Коля Хромов, Виктор Григоренко, Иван Балашев, Петр Кулага, Николай Манерко, Иван Ковалев и я. Десятым летчиком у нас стал младший лейтенант Александр Лавренов. Еще будучи в 1-м ЗАП, он узнал, что выпускникам училищ ГВФ, ушедшим в запас, было присвоено воинское звание младший лейтенант. Перед войной Лавренов находился в заключении, и такого звания получить не мог. Но он сделал очень просто: на обложке летной книжки выше своей фамилии дописал – «младший лейтенант» и в полк прибыл младшим лейтенантом. А мы были сержантами и старшими сержантами!

Командирами звеньев были старший лейтенант К. Ковалев, младший лейтенант С. Косенко и сержант Т. Вытоптов. Вскоре Косенко присвоили звание лейтенанта. Сергей Иванович Косенко прибыл к нам из госпиталя. До этого он служил командиром звена на Черноморском флоте. Косенко был выше среднего роста, с приятным русским лицом, голубоглазый. Обгорелое лицо покрылось розовой нежной кожицей. У него были сильно покалечены ноги и обгорели руки. Некоторое время Косенко ходил с тросточкой. Как-то в разговоре со мной он спросил:

– Слушай, Лашкевич, а у тебя есть брат-летчик?

– Да, он в 1940 году окончил Ейское авиаучилище на И-15.

– Мы с ним в одной эскадрилье учились, – сказал Косенко. – Где он теперь?

– На ТОФе, в Магадане. Там на И-15 несет охрану Колымы.

– Здесь, в вашем полку, я встретил знакомого летчика, – говорил с грустью Косенко. – Он был моим ведомым. В том вылете, когда меня сбили, он меня бросил. Мой самолет был подбит, начался пожар. Обгорело лицо, но очки спасли глаза. Обгорели руки, и мне с трудом удалось покинуть самолет. Когда я спускался на парашюте, «мессер» продолжал меня атаковывать. В одном из заходов он прострелил мне обе ноги. Фашист издевался надо мной. Его атаки следовали одна за другой. Обгорелыми руками я вытащил пистолет и стал стрелять по пирату… К счастью, остался жив. Потом долго лежал в госпитале и теперь в вашем полку, – закончил он рассказ.

– Кто же такой подлюга? – поинтересовался я.

– Это старший лейтенант В. Никольский.

– Да я его видел! У него орден Красного Знамени. Вы, командир звена, младший лейтенант, и ни одного ордена! А ваш ведомый, бросивший вас в бою, уже старший лейтенант и награжден орденом. Ну где справедливость?

– Постарайся быть с этим человеком поосторожней, – предупредил меня Косенко. – Вот посмотришь, «черного кобеля не отмоешь добела». Как начнутся бои, все и обнаружится!

Верно говорил тогда Косенко… Весной 1943 года его перевели в 15-й ОРАП ВВС КБФ. Там он пробыл недолго. Облетывая истребитель Як-7Б, 14 мая 1943 г. он потерпел катастрофу и погиб: по непонятным причинам в полете у него взорвался мотор. Похоронили его на кладбище поселка Всеволожский Ленинградской области. Хороший был Косенко человек, но на летном пути у него были сплошные неудачи… Еще в нашем полку, летая парой с Н. Манерко, из-за сильного снегопада они отклонились от маршрута, и у них кончилось горючее. Около деревни Подобино оба летчика произвели посадку на «брюхо». На самолете Косенко был погнут винт и помят тоннель водорадиатора, на самолете Манерко сломан винт, сорваны водо-и маслорадиаторы. Обоих летчиков командир полка арестовал: Косенко на трое суток, Манерко на пять. В эти же дни сержант В. Григоренко из-за плохого расчета на Як-7Б выкатился на нерабочую площадь аэродрома, скапотировал и погнул винт. На следующий день сержант А. Белоусов на ЛаГГ-3 на взлете перегрел мотор: забыл открыть совок водорадиатора, и от перегрева мотор заклинило. При вынужденной посадке на планировании он зацепил на краю аэродрома два И-15, и свой ЛаГГ-3 «разложил на 100 %», получив ранение лица. Белоусов был арестован на 20 суток и предан суду военного трибунала. А через несколько дней вновь «отличился» сержант В. Григоренко. Он полетел в паре в командиром эскадрильи А. Ивановым. Иванов не имел привычки смотреть за ведомым и вернулся на аэродром один. Из-за плохой видимости Григоренко оторвался от командира, а оставшись один, потерял ориентировку. Выработав горючее, он произвел посадку в поле на фюзеляж, погнул винт и разбил водорадиатор. Иванова арестовали на трое суток, Григоренко – на десять. И пошла полоса невезения! «Именинником» опять стал сержант Е. Манерко. При полете по кругу на его самолете остановился мотор, он произвел посадку вне аэродрома и разбил машину. Причину отнесли к конструктивной недоработке бензосистемы. Через несколько дней и на моей машине остановился в полете мотор. Полет был почти закончен, мы провели групповую слетанность, воздушный бой, отстреляли по конусу и уже на круге, после 3-го разворота, мотор встал. Вынужденную посадку мне пришлось произвести в лес. Машина была повреждена, и причина оказалась все та же – заводской дефект: отказ подачи горючего. Дров мы наломали предостаточно. И как результат – в гарнизонном клубе состоялось заседание военного трибунала ВВС КБФ. Судили Сашу Белоусова. Председательствовал военный юрист 2-го ранга Н.М. Артыщенко; членами военного трибунала были капитан В.И. Парамонов и капитан М.Е. Лобачев – командир и комиссар эскадрильи, где служил Белоусов.

Александра Афанасьевича Белоусова приговорили к лишению свободы с отбыванием в исправительно-трудовых лагерях сроком на 5 лет без поражения в политических правах. При этом оговорили, что исполнение приговора отсрочено до окончания военных действий. «Если же Белоусов в составе действующей части проявит себя стойким защитником СССР, то по ходатайству военного командования он может быть совсем освобожден от наказания, или назначенная мера может быть заменена более мягкой».

Но полоса невезения продолжалась – после трибунала в полку опять ЧП. После взлета на высоте 80 метров на самолете у сержанта Тита Бутрамьева остановился мотор. В таких случаях – посадка перед собой, «на живот». Но Бутрамьев начал разворачиваться на аэродром, потерял скорость и врезался в землю. Самолет был разбит, летчик погиб.

Еще не был закончен ввод в строй молодого летного состава, а в полк пришла шифровка: «Откомандировать 13 хороших летчиков в 4-й ГИАП». Вслед пришла вторая шифровка: «Откомандировать 7 летчиков в разведполк». И семь летчиков 3-й эскадрильи были командированы, в их число попал и я. Уже распрощавшись с полком, мы пробыли 20 часов на станции Пестово в ожидании поезда. Подошел вечер. Мы устроились в садике около станции, приготовились к ужину и только начали есть, как к нам подошел дежурный по станции:

– Вы не из Новинок? Попросили старшего подойти к телефону.

За старшего в нашей группе был Петр Хорунжий. Дожевывая кусок хлеба, Петр ушел к телефону. Ждем. Показалась высокая фигура Хорунжего:

– Ребята! Нам приказано срочно вернуться обратно в полк, – недовольным голосом сказал он.

Вот тебе и разведполк! Мы вернулись, и снова начались полеты. Каждый день начинался с тренировок. По 20 минут отводилось на штурманскую и стрелковую тренировки, потом изучение тактико-технических данных самолетов противника и района предстоящих полетов. По сделанным из разрезанной карты карточкам 10x10 см мы должны были точно определить населенный пункт, название которого было закрашено тушью. Эти тренировки нам дали многое! Для стрелковых тренировок был сделан из плексигласа прицел, к которому подводился сделанный из фанеры силуэт вражеского самолета, и летчик должен был определить тип самолета и необходимое для стрельбы по нему упреждение. Наземные тренировки и полеты дали нам возможность к 20-м числам марта закончить ввод в строй.

Из полка продолжали брать летчиков для других полков. Из нашей эскадрильи убыли Иван Балашев, Виктор Григоренко, Петр Кулага, Миша Тоболенко и Николай Выгузов. Остатки наших самолетов передали в другие части. В Новинках мы больше не летали.

Наше новое место базирования – аэродром Борки

В середине апреля полк получил 5 новеньких истребителей Як-7Б улучшенной конструкции. Верхняя часть фюзеляжа была срезана, бронеспинка была не сплошная до головы, а только до плеч, а для защиты головы установили бронестекло толщиной 40 мм. Улучшился обзор в заднюю полусферу. На эту пятерку была быстро скомплектована перегоночная группа. Группу повел капитан В. Жарников, прибывший в полк на должность заместителя командира полка по летной части вместо погибшего майора К. Соловьева. С ним пошли И. Сизов, К. Ковалев, Т. Вытоптов и П. Хорунжий.

Утром на построении полка начальник штаба майор Шаповалов объявил:

– Летный состав 3-й эскадрильи, будьте готовы к перелету на новое место базирования. Находитесь у себя в домике. Придет самолет Ли-2, и мы вас отправим на аэродром Борки.

Наконец-то скоро фронт! Придя в кубрик, мы быстро собрали свои пожитки. Все приготовлено, ждем самолет. Тут Лавренов подошел ко мне и попросил:

– Придет самолет, сообщи мне, я буду у Евдокии.

Евдокия – это наша уборщица, в последнее время

Лавренов стал часто пропадать у нее.

– Хорошо, будет сделано! – ответил я ему.

Прошло часа три, а самолета все нет. И тут пришла мысль:

– Ребята! Давайте вынесем из кубрика вещи за дом, уберем с кроватей постельные принадлежности, я пойду к дому Евдокии и передам Лавренову, что пришел самолет и мы улетаем!

Убрав вещи, мы укрылись за домом. Через несколько минут мы видим, как к нашему домику бегут: впереди запыхавшийся Лавренов, за ним вдогонку Евдокия. Лавренов, войдя в кубрик, увидел пустые кровати, схватил свой «чувал» и чемодан и побежал на аэродром. А бежать – 1,5–2 километра! Тем временем мы вернулись к себе в кубрик. Прошло какое-то время, вернулся расстроенный Лавренов и с ходу набросился на меня с кулаками…

Шаповалов потом нам рассказывал:

«В штаб полка прибежал красный, в пятнах, младший лейтенант Лавренов. Он был уверен, что опоздал на самолет, и Ли-2 улетел без него.

– Товарищ майор! – заикаясь, обратился Лавренов к начальнику штаба. – Я опоздал на самолет!

– На какой самолет? – удивленно посмотрев на Лавренова, спросил Шаповалов и догадался, что его кто-то разыграл. – Никакого самолета не было, товарищ Лавренов, идите в свое подразделение и ждите!»

Одновременно и успокоившись, и обозлившись, Лавренов направился в наш домик…

Он был не по возрасту полноват, с походкой «со сносом». Когда он забирался на крыло самолета, его маленькие зеленые глаза с учащенной быстротой крутились в глазницах. Лавренов сильно заикался, и однажды командир эскадрильи, куда-то убывая, попросил его на время остаться за старшего. Как раз были полеты по кругу: взлет-посадка. Летали сержанты-пилоты.

Теперь у Лавренова появился случай показать свое старшинство. Как-то боком, семеня стоптанными на один бок сапогами, он грузно забирался на крыло самолета и, заикаясь и жестикулируя руками, давал указания:

– Т-ты п-п-по-по-ниже п-п-по-дводи с-самолет к з-земле!

Особенно плохо у него произносилась буква «п». Интересно, что, когда он ругался по-матерному или пел, заикание у него пропадало.

В составе 9-й штурмовой авиационной дивизии

Ли-2 за нами так и не пришел. Наш полк вошел с состав 9-й Штурмовой авиационной дивизии (9-й ШАД) ВВС ВМФ, и основной задачей полка стало сопровождение 7-го Гвардейского штурмового авиационного полка (7-го ГШАП)[21]21
  Точнее, 7-го Гвардейского пикировочно-штурмового авиационного Краснознаменного полка (7-го ГПШАП) ВВС ВМФ. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Еще в 1941 году 3-й отряд 13-й ОИАЭ был переучен на штурмовики Ил-2 и перешел в 57-й бомбардировочно-штурмовой авиаполк, который весной 1943 года и стал 7-м ГШАП ВВС ВМФ.

Полным ходом пошла подготовка к перебазированию. До станции Пестово полк перебросили на автомашинах. Там нас погрузили в товарный состав. В «телятниках» мы должны были добраться до станции Кобона, что на восточном берегу Ладожского озера. Настроение было приподнятое. Период учебы закончился, но как-то тревожно было на душе: а все ли мы отработали для предстоящих боев? На станции Тихвин, недавно освобожденной от гитлеровцев, рядом с нашим составом остановился еще эшелон, и между ними получился коридор. Из наших вагонов высыпали авиаторы, а из соседнего эшелона – пехота. Появился баян, начались пляски. Их оборвала команда: «По вагонам!»

И снова под перестук колес мимо поплыл лес. Огромная дверь вагона открыта на полный ход. В Тихвине к нашему составу прицепили вагоны с подарками для ленинградцев от Ташкента. Манерко познакомился с казахами, и на следующей станции нас угостили ароматным компотом.

Вот и Волховстрой. Я бывал в нем неоднократно, но теперь его было трудно узнать. Разбит старый мост, наведен новый. Разбитые дома, кругом груды кирпича. Мой родной Новгород тоже стоит на реке Волхов, как и Волховстрой. Но сейчас там немец. Недавно в газете «Красная Звезда» был опубликован аэрофотоснимок Новгорода. Я с трудом отыскал место, где мы жили. Все деревянные дома сгорели, красавец-мост разбит…

Станция Кобона – начало Дороги жизни. Отсюда перевозят продукты для Ленинграда. Кругом склады. В небе истребители несут барраж, охраняют склады и Дорогу жизни, которые часто подвергаются воздушным налетам. У пирса на парах военный буксир. Спешно, но без суеты, идет погрузка. Собрав летный состав, командир полка приказал:

– Всем быть на верхней палубе!

Вместе с нами на палубе разместились молоденькие лейтенантики. По виду они напоминали солдат, но только на солдатских шинелях в петлицах – по два «кубаря». Они, как и мы, ехали на защиту Ленинграда. На ходовом мостике, за телеграфом, стоял командир средних лет. Хорошо пригнанная морская форма ладно облегала молодцеватую фигуру. Закончилась погрузка, и командир буксира спокойным голосом скомандовал:

– Отдать носовой! – Потом через паузу: – Отдать кормовой!

Наш буксир медленно отвалил от стенки и, развернувшись, взял курс на запад. С выходом в Ладогу на палубе стало свежо, резкий холодный ветер прогнал нас с палубы. В кубрике, куда мы спустились, было тепло и накурено. Полным ходом шла «травля». Техник самолета Гриша Литвиненко вспоминал летчиков, летавших на его самолете.

– У нас в эскадрилье были два друга – Дмитрий Князев и Григорий Монахов, вечная им память! Вот они дружили! Сколько раз попадали в переплеты и всегда выручали друг друга.

Наверняка Литвиненко это рассказывал для нас, молодых летчиков.

– Это были прекрасные летчики, – продолжал он, – виртуозы, не щадя своих жизней били они врагов.

Добрым словом вспоминали техники боевые дела погибших летчиков – Кочегарова, Алехина, Цветкова, Чабукиани… Вскоре все затихло. Потом с разных углов с присвистом послышался храп. Сначала он был робким, а потом перешел в резкий и уверенный…

Рано утром нас выгрузили на станции «Ладожское озеро». Мы на ленинградской земле. С Ленинградом у меня связано многое: здесь жил и работал мой отец, здесь училась моя мать. Здесь, после школы, в 1938 годуя работал в «Облтехмонтаже». В 1941-м мною был закончен 1-й Ленинградский Летный аэроклуб. 31 июля 1941 года мы уехали из Ленинграда. Под Любанью наш поезд попал под вражеский налет. Сначала Ме-110 отбомбились по поезду, а потом с малой высоты расстреливали бегущую толпу людей. В нашем вагоне было убито 19 человек. В соседнем вагоне ехали летчики, видно, за самолетами. Я запомнил, как у вагона на насыпи лежал убитый средних лет полковник. Из правого виска еще струилась алая кровь. Он лежал прямо, только левая рука его была отброшена в сторону. На загорелой руке на золотой цепочке тикали золотые часики…

Незаметно к станции подкатил пригородный поезд с чисто вымытыми вагонами.

– Заходите, дорогие сынки! – приветствовала нас средних лет проводница.

Говорят, что на войне люди становятся лучше: и отзывчивее, и добрее. Но это добрый человек становится добрее, лучше, а негодяй остается негодяем.

Весь путь до Ленинграда мы смотрели в окна… Прибыли мы на Финляндский вокзал, и, как всегда, нас предупредили:

– С вокзала ни шагу. Ждать распоряжений!

На Загородном проспекте у меня жила знакомая девушка. Мы были знакомы еще в Новгороде. Я помнил, с каким трудом во второй половине июля мы отправили ее в Ленинград. Она осталась с отцом и матерью в Ленинграде, но в 1942 году ее отец умер. Теперь мне очень хотелось повстречаться с ней…

Стало известно, что нас вечером переправят кораблем прямо в Ораниенбаум: от Тучкова моста, по Финскому заливу. Время было, и мы уговорили командира провезти нас по городу. Легендарный город выглядел сурово. Народу – совсем мало. Неприятно было смотреть на окна, заклеенные крест-накрест бумагой. Несколько раз слышалась стрельба зенитных орудий. В небе, на большой высоте, рыщет немецкий разведчик. Наша грузовая машина прошла Литейный проспект и свернула на главный проспект Ленинграда: тогда он назывался не Невским, а Проспектом 25 октября[22]22
  Был переименован в октябре 1918 г. к первой годовщине Октябрьской революции и вновь стал называться Невским с 13 января 1944 года. (Прим. авт.)


[Закрыть]. Как и прежде, величаво стоят старинные дома. Осиротел Аничков мост без прекрасных коней П. Клодта: их укрыли от варваров. Трамваев не видно. С Дворцовой площади мы повернули по набережной к пристани у Тучкова моста. Хорошо, что мы посмотрели на Ленинград. Ведь мы за него будем драться…

Быстро темнело. Погрузившись на минзаг «Вятка»[23]23
  На самом деле сетевой заградитель. Имел водоизмещение 527 т., вооружение состояло из 3 45-мм пушек, 1 крупнокалиберного пулемета, нес тральное оборудование, мог нести 40 мин заграждения. Сетевой заградитель «Вятка» был заложен в мае 1939 г. в Сталинграде, вступил в строй 19.07.41, по внутренним водным путям был переведен в Ленинград и 31.07.41 вошел в состав КБФ. Участвовал в обороне Таллина и Ленинграда. (Прим. ред.).


[Закрыть], пошли в Финский залив. Нас предупредили:

– В пути корабль будут обстреливать с южного берега, – и поинтересовались: – А плавать-то вы умеете? Может, придется искупаться!

Действительно, когда мы вышли в Финский залив, с захваченного врагом берега началась стрельба. Стреляли трассирующими пулями, которые гасли в темноте далеко от нашего корабля. Так и простояли мы на палубе, пока не пришли в Ораниенбаум. На берегу нас ждала грузовая машина, и по асфальтовой дороге вдоль берега залива мы прибыли к новому месту базирования. Не доезжая до поселка Лебяжье, машина свернула влево на проселочную дорогу. В полутора километрах от берега оказался наш новый аэродром. Нас привезли на взлетно-посадочную полосу. Рядом с ВПП – с трех сторон окруженный лесом основной аэродром, он стоял раскисший. Все полеты весной производились только с ВПП, она была расположена юго-восточнее деревни Борки, отделенная от основного аэродрома участком пересеченной местности и связанная с ним узкой проселочной дорогой. ВПП имела размер 1100 х 60 метров. За ее границей местность была болотистая, растительность почти отсутствовала, и это усложняло маскировку самолетов. По краям полосы на деревянных настилах с северной стороны стояли истребители, с южной – штурмовики Ил-2. Тут же стояли улетевшие из Новинок 5 новеньких Як-7Б и 6 ЛаГГ-3. Укрытий для самолетов в районе ВПП не имелось.

Нас приехало 25 пилотов, и еще 5 летчиков были уже в Борках. Лишь 11 летчиков имели опыт войны. 7 сержантов-пилотов так и не закончили ввод в строй, и 4 летчика были оставлены на аэродроме Богослово для переучивания на новые самолеты.

Прибывших пилотов здесь же, на полосе, проинформировали, что при боковом ветре более 4 м/с полеты с полосы производить трудно. А если учесть отсутствие у нас опыта посадок при боковом ветре, то будет «труба»… Укатанность рабочей части ВПП недостаточная, грунт ослаб после ливневых осадков.

Укрытий для летно-технического состава в районе полосы, кроме брезентовой палатки, не было. А вот на границе основного аэродрома были оборудованы добротные «рейфуги». Так называли убежища, укрытия – от английского «refuge». Пять слоев бревен надежно укрывали самолеты от вражеских бомб. В западной части от деревни Борки – множество хорошо оборудованных землянок. До нас на этом аэродроме базировался 3-й Гвардейский истребительный авиаполк, который ушел в тыл переучиваться на новую технику.

Незаметно в ознакомлении с аэродромом прошел день. На автомашине М-1[24]24
  Автомобиль ГАЗ М-1 являлся основной легковой машиной, производившейся в СССР с 1936-го по 1942 год. Разработан в сотрудничестве с фирмой «Форд» на базе Ford B Model 40A. Всего произведено 62 888 автомобилей этой марки. (Прим. авт.)


[Закрыть] на полосу с деловым видом приехал наш командир полка майор Г. Шварев. В Новинках он ездил на конной повозке. Посмотрев на нас, командир начал ставить боевую задачу:

– В районе острова Большой Тютерс разведка обнаружила немецкие корабли, на удар по ним пойдет пятерка Ил-2, которую нам приказано сопроводить! На пятерку штурмовиков пойдет десять истребителей. На задание пойдет четверка ЛаГГ-3 2-й эскадрильи, ведущий капитан В. Парамонов – это группа непосредственного прикрытия, и пять Як-7Б – группа воздушного боя, ведущий старший лейтенант К. Присяжнюк. К группе воздушного боя присоединится шестым на Як-7Б капитан Мартыщенко – инспектор ВВС КБФ по воздушному бою и воздушной стрельбе. Во 2-й эскадрилье ведомым у Парамонова пойдет П. Бородачев и у Кириллова – В. Жигач. В 3-й эскадрилье у Присяжнюка пойдет Т. Вытоптов, у Ковалева – П. Хорунжий и у Мартыщенко – Н. Манерко.

Мы понимали: машин мало и отобраны были лучшие летчики. Не попавшие в этот полет с завистью смотрели на Манерко. Он выглядел солиднее нас, да и возрастом был старше на семь лет. Но меня сверлила мысль: почему меня не послали? Неужели не доверяют? Мне давно надо в бой. Мой город под пятой у немцев, по вине фашистов умерли мои родители!..

Участники этого полета потом рассказали нам: штурмовики шли на высоте 1200 метров в правом пеленге. Группа непосредственного прикрытия шла над штурмовиками с превышением на 300–500 метров с каждой стороны; группа воздушного боя следовала на высоте 4000 метров над группой Ил-2. В районе острова Лавенсаари (ныне это остров Мощный, расположенный приблизительно в 70 км западнее острова Котлин (Кронштадт), сзади и ниже с догоном шла шестерка самолетов «Брюстер», как у нас называли истребители B-239 «Буффало». Присяжнюк по радио предупредил о приближении вражеских самолетов. Бой начался сначала на виражах, но, учитывая особенности наших самолетов, Присяжнюк перевел бой на вертикаль. Пикируя сверху, он взял под прицел правого ведомого вражеской шестерки и, сблизившись на короткую дистанцию, открыл огонь. Одновременно с Присяжнюком в атаку пошли К. Ковалев и Мартыщенко, которые с двух сторон ударили по второму «Брюстеру». Из его мотора вырвалось красное пламя; самолет, беспорядочно кувыркаясь, упал юго-западнее острова Лавенсари. Присяжнюк после первой очереди открыл огонь вторично: желтолобый «Брюстер» опустил нос и с черным дымом свалился в залив северо-восточнее Лавенсаари.

Штурмовики Ил-2, выдерживая курс, шли к цели. Парамонов, наблюдая за боем группы Присяжнюка, предупредил своих ведомых:

– Наверху идет бой, смотрите внимательнее! – и, увеличив скорость, начал перемещение над штурмовиками «ножницами». Но, потеряв пару самолетов, финские истребители ушли в сторону своего берега.

Вскоре показались 4 немецких тральщика. Капитан Парамонов предупредил ведущего штурмовиков:

– Работайте спокойно! Прикроем!

При подходе к кораблям, прямо впереди по курсу, и слева, и справа на высоте штурмовиков появились разрывы зенитных снарядов. Это выглядело, как будто черный комочек, разрываясь, вспухал, и из него вылетали ярко-красные к оранжевые огоньки. Кто-то по радио крикнул:

– Противозенитный маневр!

С левым разворотом «горбатые» пошли в атаку. Сначала вниз пошли 100-килограммовые фугасы, вслед за ними воздух прорезали реактивные снаряды, к кораблям потянулись трассы от пушек и пулеметов. Одна из бомб, не попавшая в корабль, разорвалась в воде, и огромный столб воды поднялся около корабля.

На отходе стрелок-радист одного из штурмовиков передал в эфир:

– Один корабль накрылся!

Один корабль был потоплен, второй поврежден. Домой вернулись все самолеты. Первыми на посадку пошли штурмовики, после них истребители, у которых горючее было на исходе. Володя Жигач должен был садиться вслед за «горбатыми», но у него остановился мотор. Еле-еле дотянув до границы аэродрома, он с «плюхом» приземлился. Самолет был разбит, как говорят – «ремонту не подлежит», но Володя остался невредим. Остальные самолеты в спешке произвели посадку на ВПП. Времени на посадку ушло 15 минут.

При разборе полета отметили, что не был оставлен 25 %-ный запас горючего на аварийный случай, не учли ограниченную пропускную способность ВПП, не продумали очередность посадки. Нужно было за Ил-2 дать посадку «лаггам», а потом «якам», так как они взлетали с интервалом и последними. Забыли и поставить задачу «якам» прикрыть посадку первых двух групп, а затем уже садиться самим.

Мы на земле жадно смотрели на прилетевших товарищей. Там, в море, был бой! Вот так сразу взлетели – и сразу в бой! Рассказывая о нем, Присяжнюк и Мартыщенко на руках воспроизводили маневры прошедшего боя. Меня же попросили нарисовать его схему.

Капитан Мартыщенко, пользуясь правом инспектора, летал в каждом полку. При его участии сбивали самолеты противника. Но в тех полках, где он бывал, стали погибать хорошие летчики. Был сбит и старший лейтенант Дмитрий Сопенко из 4-го ГИАП. Сопенко увидел у себя на хвосте наш «лавочкин» и не придал этому значения, но когда за бронеспинкой стали рваться снаряды, понял – по нему стрелял Мартыщенко. Около больницы Фореля[25]25
  Психиатрическая клиника им. Огюста Фореля (известный швейцарский невропатолог и психиатр), располагавшаяся на южной окраине Ленинграда. Находясь практически на переднем крае, она была разушена и после войны не восстанавливалась. Однако район до сих пор известен среди петербуржцев как «Форели». (Прим. ред.)


[Закрыть] на болотистое поле он посадил свою поврежденную машину и, добравшись до телефона, доложил о случившемся в Штаб ВВС. Мартыщенко был арестован. Военный трибунал приговорил его к смертной казни, которая была заменена 25 годами лишения свободы.

Нам сообщили, что Мартыщенко вместе с капитаном Солдатовым были в немецком плену, из которого они бежали. Тогда многих удивило, что летчик из плена вернулся с орденами. Когда осудили Мартыщенко, прошел слух, что он и Солдатов были завербованы немцами и побег из плена им устроили немцы. Мартыщенко «работал» на Балтике, а Солдатов пристроился в Школе воздушного боя при ВМАУ им. Сталина. Первый сбивал своих летчиков, а второй, летая в Школе воздушного боя на «мессере», запугивал курсантов немецкой техникой: «наши самолеты против немецких никуда не годятся». Оба эти предателя были заслуженно осуждены.

Случаи стрельбы по своим, гибели от огня своих войск не редкость на войне – были они и в авиации. Например, первый сбитый А. Покрышкиным самолет был Су-2. О случаях же предательства летчиков известно еще меньше: в частности и потому, что материалы о них отсутствуют в открытых фондах ЦАМО и ЦВМА. На Балтике известно о четырех таких случаях. Один произошел зимой 1941–1942 года, когда к немцам на аэродром Сиверский на И-16 вместе со своей сожительницей перелетел летчик Кулаков. Он активно помогал врагу, о чем упоминается в книгах, посвященных истории немецкой истребительной эскадры JG54, о втором случае – с летчиком нашего полка А. Лавреновым, я расскажу ниже. Конечно, история Мартыщенко и Солдатова также изобилует «белыми пятнами». Сюжет о Мартыщенко стал известен благодаря книгам дважды Героя Советского Союза балтийского летчика В.Ф. Голубева (например, о ней рассказано в книге «Во имя Ленинграда»). До самого последнего времени В.Ф. Голубев трактовал эту историю однозначно: «Мартыщенко не расстреляли. Заменили десятью годами тюремного заключения. Отсидел полный срок. После смерти Сталина он начал писать во все высшие органы власти не только о возвращении ему звания и орденов, но нашел сочувствие в политуправлении ВМФ, которое возбудило ходатайство о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Газета «Известия» поместила большую статью о его «героизме». Обнаружив эту затею, я, как бывший командир полка, и бывший командующий ВВС Балтийского флота генерал-полковник авиации М.И. Самохин с трудом, через все высшие органы власти, сумели остановить эту безответственность – сделать из преступника Героя Советского Союза». В справках в недавно изданной книге «Гвардейцы Балтики крылатой»[26]26
  И.И. Цапов, В.Н. Конев, Ю.А. Мясников. «Гвардейцы Балтики крылатой». – М.: ООО «Дельта НБ», 2006.


[Закрыть] о пребывании в плену Мартыщенко и Солдатова не упоминается (однако перевод боевых летчиков в ноябре 1941 года в 64-й перегоночный полк настораживает), а в качестве жертвы «несчастного случая» называется летчик Творогов. Там сообщается следующее: «Мартыщенко Михаил Гаврилович. Род. 23.10.1912 в ст. Упорной Краснодарского края. В РККА с 10.05.31. Окончил курсы авиатехников ВМАУ, служил в нем авиатехником. В 1939 г. окончил ВМАУ по курсу летчика, ст. л-т. В 5-м иап: с 15.11.40 ст. летчик. Нагр. орденом Ленина (13.08.41). По утверждению пилота, он дважды таранил вражеские самолеты – 25.07.41 и 05.11.41. С 15.11.41 ком-р звена в 64-м ап. С 01.10.42 ком-р звена в ВМАУ, к-н (11.05.42). С03.04.43 и.д. нач. возд. стрельбы и возд. боя ВВС КБФ. В возд. бою по ошибке сбил Ла-5 Творогова. Арестован и осужден в 1943. Уволен со службы в связи с осуждением 04.11.46. Добился пересмотра формулировки: уволен из кадров в запас с 22.07.48 по сокращению штатов. С его слов, за годы войны произвел 285 боевых вылетов и сбил 18 самолетов пр-ка. Жил в Таганроге и работал на авиазаводе», и «Солдатов Алексей Васильевич. Род. 15.03.1915 в с. Вознесенское Орловской обл. В РККА с авг. 1934. После окончания ВШЛ (1936) служил пилотом на ТОФ, л-т (1938). С 13.10.39 на КБФ. Участник Сов. – финл. войны. С 05.05.40 в 5-м иап: ком-р звена 4-й аэ, с 15.04.41 – зам. ком-ра 1-й аэ, ст. л-т (22.04.41). С 14.11.41 в 64-м ап: ком-р звена, зам. ком-ра аэ, к-н (10.11.41). С 12.11.42 в ВМАУ. Уволен из кадров Сов. армии 12.05.50. Нагр. орденами Красного Знамени (21.04.40, 13.08.41)». Для иллюстрации трудности выяснения подробностей быстротекущего воздушного боя можно привести и случай, происшедший в 123-м ИАП в сентябре 1941 года. Младший лейтенант А.Ф. Башкиров вышел из боя и посадил свой горящий самолет на аэродром. Вернувшийся после него младший лейтенант В.В. Банчук был обвинен командиром полка майором Мищенко в том, что он атаковал в воздухе самолет Башкирова. Эта версия была поддержана комиссаром полка. Было возбуждено официальное расследование. Сам Башкиров утверждал, что его атаковал Ме-115 (по-видимому, Ме-109), а Банчуков категорически отрицал саму возможность атаки по товарищу. Возбужденное дело было закрыто лишь в связи с гибелью В.В. Банчукова 26 сентября 1941 г. Стоит отметить, что командир полка фактически не имел боевого опыта и за весь 1941 год совершил всего 46 вылетов, записав себе в актив одну победу в групповом бою. Комиссар же полка вовсе не летал…