Текст книги "Завет Нового Времени. Книга первая. Город двух лун"

Предание о юных годах Иисуса. И его жизни после распятия

Апрельской ночью, выпускник Медицинской Академии Антон Левин – сын того самого арестованного кандидата наук, Михаила Левина, складывал дорожную сумку, то и дело припадая к новенькому ноутбуку.

В поисковой системе Гугла он вписал имя и фамилию своего школьного учителя, Игоря Менева, но результаты поиска его не удовлетворили. Тогда Антон вписал название древнего города «Кумран», и пока складывал вещи, поисковик выдал ему уйму ссылок, среди которых были турагентства.

«КуМРАН, – читал он, – по-арабски – две луны, район вдоль одноименного ущелья на северо-западном побережье Мёртвого моря. К северу от ущелья, на возвышенности в 1,5 км к западу от Мёртвого моря расположены развалины Хирбат-Кумран. Здесь, в 11-ти пещерах обрывистого русла, начиная с 1947 года были обнаружены рукописи II в. до н. э. – I в. н. э.»

Читать было скучно.

– Антоша, – сказала вошедшая в комнату молодая жена доктора, Женька, – я хочу спать. Ты ещё посидишь?

– Да, если ты не против.

– Ну что, снова ничего? – спросила Женька, и Антон качнул головой.

– Как звали твоего учителя литературы?

– Менев Игорь Брониславович, – ответил Антон. – А что?

– Может, твой Игорь Брониславович покуривал травку?

– Что ты, Женька? Смешная!

– А ты не смешной? Ты восхищался этим человеком. Увлёкся его идеями и даже посещал его зал медитации. Вы называли его «учитель»! И его эго разрасталось. А он просто вешал вам лапшу на уши и упивался своей славой и властью над вами. А сейчас ты устраиваешь внеплановые каникулы, чтобы разыскать его, и тащишь меня в Израиль, не имея его адреса! Зато другой твой адрес я проверила досконально! Кумран. Ты видел эти места? Я глянула в Интернете и офонарела! Ты хочешь, чтобы я лазила козьими тропами по горам?! Простим, но у меня нет альпинистского снаряжения.

– Ты не хочешь ехать? – жёстко произнёс Антон и так глянул на Женьку, что та немного пообмякла.

– Я не об этом, – миролюбиво продолжила она, – просто, придётся приложить много усилий… а вдруг – зря? Вдруг, твой учитель не отыщется, а отыщется… – Женька замялась.

– Говори, раз начала!

– Отыщется не тот, кого ты ждёшь, а другой, такой, каким он стал за эти годы, каким его сделала жизнь. Не обижайся, вы не виделись почти пятнадцать лет. Я, конечно, с тобой. Только не хочется разочарований. И тот факт, что ты его не можешь отыскать в поисковиках, говорит о том, что твой писатель, лицо далеко не публичное. Так кто он, твой бывший учитель, Игорь Брониславович Менев?

– Послушай, Женька, – Антон резко отвернулся от компьютера, поймал жену за руку и посадил себе на колени:

– Это было давно, в школе. Как-то я вошёл в раздевалку, и Рыжий, заглядывая мне в глаза, сказал, как объявил:

«А учитель-то наш, похоже, еврей!»

«И что?» – спросил я, понимая, что это проверка на вшивость. – «Я тоже еврей и не скрываю этого».

«Ничего, – ехидно ответил Рыжий. – Для тебя – ничего, потому что ты не скрываешь, а для него важно скрыть».

«С чего ты это взял?» – не понял я.

– «А с чего тогда ему пудрить нам мозги индусскими техниками?», – поддакнул Холодец, похожий на студень увалень.

– А ты бы предпочёл еврейские техники? – спросил Рыжий, и все заржали.

«Нет, в натуре! – развивал Холодец свою мысль, под дружный хохот. – Игорь не еврей! Он боится им быть – стесняется! Ему проще быть индусом, да, Антон?».

«Сами у него и спросите!» – ответил я, и вышел из раздевалки.

А во время построения группы в спортзале, Холодец задал вопрос:

«Учитель, а вы в какого верите бога?»

Тишина поглотила спортзал. И в этой тишине мало кто испытывал неловкость, стыд или смущение. Над всем главенствовало человеческое любопытство.

«Да, – ухмыльнулся Игорь Брониславович, – вопрос…» А пацаны ждали ответа. И не только они, но и взрослые. И тогда учитель сказал: «Я верю в Бога с большой буквы, сотворившего человека по образу своему и подобию. Верю в Бога, одарившего людей своими способностями. Но когда люди забывали об этом и превращались в скот, – учитель посмотрел в глаза вопрошавшему, и щёки Холодца горели, как красные маки, – приходили пастухи. Такие, как Кришна, Будда, Моисей, Иисус. Они приходили, чтобы напомнить, где верх, где низ и где тот самый путь, ведущий человека ввысь, к его Богоподобной сущности. Учителя являлись в наш мир, чтобы показать людям их возможности. Иисус демонстрировал их повсеместно, при большом стечении народа, а люди тянулись к чуду, не слыша того, что он повторял: «Я пришёл показать человеческие возможности. Творимое мною все люди могут творить. И то, что я есть, все люди будут».

– Вот тогда-то учитель и поведал нам историю про мальчика, который в тринадцать лет тайно оставил родительский дом, примкнул к погонщикам каравана и вместе с купцами оказался на берегах Инда. Это был захватывающий рассказ о юном Иисусе, о неизвестных годах его учёбы в монастырях Тибета и Индии, о проживании в стране Ариев, где он совершенствовался в божественном слове, изучал Дзен и мистические практики, которые использовал на пути к просветлению, так же, как некогда использовали их Пифагор и Будда…

– О чем вы говорите, учитель! – все переглядывались, старались понять: шутит учитель, или как?

– Иисус в Индии?

– Что-то новенькое.

– Никогда не слышали о таком.

– Знаете, – сказал Игорь Брониславович, – вот уйду из школы и напишу об Иисусе книгу. Тогда и поговорим. Он у меня будет во многом отличен от того образа, каким его попытались увековечить евангелисты. В книге будут свидетельства его учителей, женщин, которые его любили: матери, Марии Магдалины. Я попытаюсь восстановить хронологию тех семнадцати лет, о которых замалчивает Новый завет. И показать то, что произошло после римской казни: как и кто снял его с креста, где его исцелили, и куда он направился после. Я покажу его остановки не только на пути к распятию, но и те, которые он совершал уже после того, как, выбравшись из Иерусалима, снова отправился в Индию. Расскажу, как созданное Павлом христианство стало религией вины евреев за смерть Иисуса. Как эта религия простиралась до самого Востока, навсегда отлучая Иисуса от иудеев, своего народа и той истинной истории, которая началась на Ближнем востоке. Я попытаюсь описать Мастера Иссу – как его называли на Тибете – во время его обучения тайным практикам Востока.

Мне чужд образ распятия, – продолжал неожиданно раскрываться учитель. – Распятие – всего лишь варварское напоминание о том, что римляне сделали с Иисусом в Иерусалиме. Мне же, «Дважды рождённый» Мастер – ещё одно из многочисленных имён Иисуса – интересен в его становлении. Но, судя по всему, когда я, наконец, возьмусь писать об этом книгу, мне будет интересен уже другой период его жизни. Тот, который завершился холмом в горах Тибета. Между прочим, на том холме, как и на могиле Моисея, лежит мраморная плита с отпечатком ступни Великого Пришельца.

Учитель ненадолго замолк, о чём-то задумавшись, а потом сказал:

– Иисус излечивал людей, используя техники древнейших мастеров Индии, Китая и Тибета. Когда после распятия он вернулся в индийский Кашмир, то узнал, что на его родине римляне истребили духовенство, женщин и детей угнали в публичные дома Рима и разрушили Храм. Потрясённый Иисус вошёл в великое молчание, так и не проронив за всю оставшуюся жизнь ни слова. А жил он, как утверждают мудрецы Индии, до ста двадцати лет в полном безмолвии.

– Да, – усмехнулась Женька, вставая с колен Антона, закончившего свой рассказ, – эта история поразила меня. Я больше скажу – она меня потрясла! Ты, доктор, без пяти минут учёный, а веришь во все эти прекрасные сказки?

– Это не сказки, Женечка, это та история, которую два тысячелетия скрывали от нас. В интернете полно материалов, и мама отделяет серьёзные материалы от компиляций.

– Да? – удивилась Женька. – Ну, если Виктория Константиновна участвует в этом, то мне придётся покориться и принять альтернативную историю как данность. – Женька чмокнула мужа в щёку и сказала:

– Прости, Антоша, я хочу спать. И сегодня уже не буду влезать в подробности. Просто хочу, чтобы ты помнил – это и моё свадебное путешествие. Посему я буду капризной и упрямой, как подобает молодой жене. Приготовься, милый.

– Я готов, – улыбнулся Антон, – ты не представляешь, как будет всё чудесно! Сначала мы выполним небольшое, но приятное поручение, потом нас повозят по стране, покупаемся во всех четырёх морях Израиля, насытим твою страсть к покупкам. И для разнообразия – Кумран.

– Ты прелесть! – Женька послала Антону воздушный поцелуй. – Всё. Я пошла спать. Не засиживайся.

Она заглянула в глаза мужа и повторив слова из его рассказа «Следы великого Пришельца», – ушла в спальню, послав мужу обворожительную улыбку.

Вика

Когда Антон стал донимать мать, преподававшую историю в университете, расспросами об Иисусе, она отбивалась, как могла. Потом созналась, что с историей религий не в ладу. Но сына это не убедило. Он засадил мать за компьютер, обучил азам работы с поисковиками, а дальше талантливая женщина освоила «волшебный ящик» так, что не только отыскивала сыну нужную информацию, но и сама увлеклась этой темой, влюбившись в компьютер, заполнявший пустоту в сердце.

Виктория Константиновна всё больше погружалась в альтернативную историю, открытую для сына её мужем. И, хотя интерес Михаила был прикован сугубо к русскому следу «Евангелия Мира от ессеев», она расширила поиск, пытаясь дать ответ на вопрос: кто же такие ессеи, и какое положение в их иерархии занимал Иисус?

Она скачала из интернета фильм «Воспоминание о будущем» и каждые выходные пересматривала его. Фильм своей юности Вика могла смотреть несчётное количество раз. Без этого фильма Эрика фон Дэнникена, они бы с Михаилом не познакомились тридцать два года назад. Каждый раз, включая фильм, уже далеко не молодая женщина ждала, что в комнату, как когда-то в кинозал, войдёт Михаил. Но её красавец, оказывается, занят другими делами. Доброжелатели сообщили, что муж не уезжал в Москву на симпозиум, а просидел неделю в институте у компьютера, мороча голову девушкам на сайте знакомств.

С тех пор, как Вика перестала бояться Интернета, компьютер как-то незаметно отошёл к ней. Сына нисколько не удивило неожиданное увлечение матери. Он был уверен, что скоро она пристрастится, и станет просиживать за компьютером часами. Всё так и случилось. Вика медленно, но упрямо осваивала всё, что необходимо знать продвинутому пользователю. У них начались конфликты. Вика всё чаще отказывалась покидать «место под солнцем», как она называла кресло у компьютерного столика, а сын перестал ночевать дома, под предлогом «посидеть у друга за компьютером». Однажды, придя домой, Антон увидел на столе новенький ноутбук «Тошиба». На радостях, он расцеловал мать и предложил обучить её хитростям работы.

– Вижу, что с подарком-то угодила! – сияла счастливая Вика.

– Угодила, – довольно мурлыкал сын в ответ и «подарил» ей тему, интуитивно чувствуя, что она придётся матери по вкусу. Сын угадал. Мать встрепенулась. В ней проснулся настоящий исследователь.

– Твоя преданность отцу меня радует, – сказала она. – Но сегодня, ты сдвинул меня с мёртвой точки! – сказала Вика, и Антон видел, что это не слова, что в глазах матери снова появился интерес к жизни.

Новому компьютеру она радовалась, как ребенок, ведь теперь старый «пентиум» она могла называть своим «Волшебным Ящиком».

– Разве это не магия?! – восклицала она, широко расставив руки. – Всего лишь две цифры создают и образ, и цвет, и музыку, и видео!

Антон улыбался, настраивая «Тошибу» и, кивая, соглашался. Постичь всё, что происходило с матерью, он тоже не мог.

– Я думаю, – говорила Вика, – что этот «Волшебный Ящик» был дан нам свыше! И кто мне скажет, что это не волшебство, когда я одновременно могу болтать с подругами в чате, скачивать четвертый сезон «Поста», смотреть в прямом эфире уроки каббалистов и разыскивать твоего отца на сайте знакомств?

– А это ещё зачем? – искренне удивился Антон.

– А затем, что их отдел уже пять лет, как перешёл на эти дрянные коробки.

– Ну, ты мать, определись, – промычал полным ртом Антон, стоя перед открытой дверцей холодильника. – То «волшебный ящик», то «дрянная коробка».

– Возьми к булочкам молочка, – грустно улыбнулась мать сыну, – запивай, так вкуснее. А почему «дрянные коробки»? Так ведь, сколько гадости там, сколько мерзости. Сплошной соблазн. И я, дура старая, не убереглась: кто-то прислал ссылку, а там написано «о любви». Ну, я и кликнула. И зашла на порно сайт. Господи! Страницы с мерзкими фотографиями, как веер рассыпались предо мной. Их было так много. Пока закрывала, насмотрелась до отвращения. А что говорить о молодежи? Или, вон, о твоем отце? Ведь кругом – искушение.

– Мама, – спросил Антон, лукаво улыбаясь, – ты действительно думаешь застукать папу на сайте знакомств?

– Не думаю, – неопределенно ответила мать, отстраняясь от компьютера.

Вчера Виктория Константиновна действительно застукала мужа. Он «подмигнул» ей сам. Короче, Михаил прокололся. Стал подбивать клинья к собственной жене, которая всё же умудрилась найти его на злополучном сайте знакомств, где под чужой фотографией разместила свои данные и назвалась Викой. Когда муж стал звать её на свидание, она написала ему что-то гневное в ответ. А он напомнил, что люди для того и общаются в интернете, чтобы выслушивать наболевшее и разнообразить свою жизнь. А постскриптум приписал то, что оказалось чистой правдой, и поэтому вызвало в ней бурю негодования. Он написал, что она не только именем, но и своими претензиями напоминает ему жену.

Вика расплакалась, удалила свою страничку с сайта и хотела выплеснуть своё горе на «Женсовете», где поселились её старинные подружки. Но их не оказалось на сетевом форуме.

Подруги снова были девчонками, выбалтывающими друг дружке семейные тайны, свои сокровенные страхи и личные открытия. Казалось, они забыли напрочь, почему однажды их дружба потерпела крах, а отношения, построенные на сильной привязанности, разорвались, не выдержав испытания на классовую непримиримость.

Услышав от Вики, что её мать вынуждена была публично отречься от своего отца, врага народа, подруги затеяли нешуточный диспут. Перессорившись, они вынесли продолжение спора на комсомольское собрание. Результатом идеологической победы Светки и Парки, стало исключение Вики из комсомола.

– Так нельзя! – точно таким же тоном, как и на собрании первичной комсомольской ячейки, чеканя слова, декламировала Парка на заднем дворе школы. – Мы, комсомольцы, должны выявлять, критиковать и переубеждать! А применять крайнюю меру – исключать из комсомола – им никто не позволял! Исключить всё равно, что расписаться в собственном бессилии перед оппонентом! Это не по-ленински! Мы не имеем права отдалять от себя молодёжь и разбрасываться за здорово живёшь такими девочками, как Викуля!

Светка жевала яблоко и перепуганными глазами смотрела на подруг.

– Девочки, что же мы наделали? – спросила она и заревела…

Виктория Константиновна всхлипнула. Она до сих пор помнила, что и как сказала подругам:

– Когда-нибудь вам будет по-настоящему стыдно за вашу выходку. Теперь мы – оппоненты, и стоим по разные стороны баррикад! – Она подняла портфель и направилась прочь со школьного двора.

– Не придирайся к словам! – крикнула Парка. Оглянувшись, Вика долго смотрела на бывших подруг, словно хотела запомнить их навсегда. Они были в одинаковых школьных платьях, белых передничках с приколотыми комсомольскими значками, в волосах одинаковые белые банты. Обе выглядели растерянными. Парка была чуть выше Светки, а Светка чуть шире Парки. Вот и всё.

– Привет комсомолу! – крикнула Вика, отворачиваясь, и её рука вскинулась в салюте. До дому она дошла, не оборачиваясь. Прорыдала всю ночь и наутро не пошла в школу. Она изорвала школьные фотографии в альбоме, вырезала ножницами кусок форменного платья, где был приколот комсомольский значок, и на его место пришила желтую заплатку.

Бабушка застала её уже спящей. Она взглянула на платье, болтавшееся на дверном косяке, на жёлтую заплатку и охнула.

– Девочка моя! – запричитала старушка, сорвала платье с вешалки, прижала к сердцу и влетела в комнату. – Викуленька! – взвизгнула она. – Викуля!

Вика проснулась, вскочила и разрыдалась на её груди.

– Бабушка, они меня из-за деда исключили! – кричала она в ухо старушке.

– Горе-то какое, – запричитала бабка, обнимая и целуя внучку. – А вот мы прямо сейчас к деду-то и пойдём. Поедем к нашему деду на могилку. Там и поговорим…

В трамвае, чтобы не расплакаться, бабушка болтает без умолку. А Вика молчит. Она почти не слушает бабку. Сейчас она далеко – снова на комсомольском собрании. И вдруг она, вроде бы, слышит голос соседки по дому – Баси Моисеевны. Вика отрывается от своих горестей, и взглядом выискивает её в вагоне трамвая, но тут до неё доходит, что это бабушка так похоже её изображает:

– Городское кладбище, – говорит бабушка голосом Баси Моисеевны, – там уже много лет евреев хоронят среди гоев. Ой, я извиняюсь, конечно, но советская власть имеет-таки силу. Чтоб заставить хохлов лежать среди жидов? Никому это не удавалось: ни царям, ни гетманам, ни казачьим атаманам.

– Бабушка! – Вика одёргивает её и испуганно смотрит на редких пассажиров, прислушавшихся к словам говорливой старушки.

– Ой, Господи! – встрепенулась она и схватилась за внучку. – Нам же в гастроном надо. Помянуть деда чем-то, выходим на остановке, – она быстро сошла с подножки вагона и, хохоча, поймала Вику.

– Ты ведь, не подумав, сотворила такое, верно?

– Ты о чём, бабушка?

– Не прикидывайся дурочкой… Жёлтая заплатка… повешенное платье, – старушка прикрыла рукой рот.

Они купили букетик васильков, чекушку столичной водки, полбуханки чёрного хлеба, докторской колбасы и один помидор. У входа на Ждановское кладбище прихватили пару тонких свечей в церковной лавке. Бабушка разлила чекушку в три гранёных стаканчика, предусмотрительно положенных в сумку, отрезала перочинным ножом кусок хлеба, развернула бумажку, взяла из неё щепотку соли и посыпала сверху. Затем положила хлеб на стакан и поставила его на могилку, рядом с васильками, которые касались головками овальной фотографии деда.

– Со скорым свиданьицем, – обратилась бабка к портрету мужа, залпом опорожняя стакан.

– А нас, Григорий Львович, из комсомола исключили, – сказала она. – В беде твоя внучка оказалась из-за страхов наших вечных! Что-то о матери прознала, а до конца так и не поняла ничего. Иначе бы – простила её. И с подружками бы не стала ночами по кухням шептаться. И не навела бы на себя такое горе. Каково это, когда мать не может рассказать своей дочери всю правду, а не рассказать уже невозможно?! Так позволь мне, Григорий Львович, взять на себя роль рассказчицы. А ты мне оттуда помоги, чтоб не сбиться. Ладно?

Она снова отрезала хлеб, положила на него два куска колбасы, половинку помидора и протянула Вике. – Садись на скамейку и ешь, я рядом с тобой примощусь, рассказ длинный будет… Твой дед сидел. Долго сидел. Я двоих девчонок вырастить успела, пока он по тюрьмам да зонам мыкался. Его обвинили в шпионаже, а посадили за воровство.

– Как это? Он действительно что-то украл?

– Авиационный завод! – улыбаясь, сказала старушка и икнула.

– Как? – ужаснулась Вика.

– Никак, – ответила бабушка, допивая остатки водки в стакане и кладя в рот кусок колбасы, – он тогда работал коммерческим директором авиастроительного завода. В первый день войны ему поручили эвакуировать производство. Викуля, ты можешь представить эту груду железа, которую успешно доставил твой дед за Урал?

– А почему «груду железа»? – не поняла Вика.

– Потому что, на Урал перевезли всё железо, всё, до единого винтика! Пропал только один вагон. Тот, в котором была вся документация. Дед клялся и божился, что это форс-мажор, что вагон разбомбило, а ему не верили. Следователь резонно интересовался, почему из нескольких составов, забитых разнообразной техникой, не пострадал ни один вагон? И почему среди них не было вагона с документацией? Почему секретные документы оказалась в другом составе?! В том, который, якобы, был разбомблён немецкими самолётами?! И где справка, заверяющая, что состав был разбомблён, а вагон с документацией сгорел? И без этих, якобы, разбомблённых документов завод уже не был заводом, а представлял собою кучу железного дерьма! Знаешь, Викуля, как это квалифицировали тогда? Как террористическая деятельность. Деду все так и говорили: «Тебе лучше сознаться, что украл». А особист Поцелуйко объяснял ситуацию несколько иначе. Мол, дед украл всю документацию секретного авиастроительного завода. И если сознается, где спрятал, то получит лишь несколько лет за воровство. В противном случае – пойдёт по статье «шпионаж», и будет расстрелян как враг народа. А Григорий Львович – «нет!» и всё. В отказе, – говорит бабушка, а Вика ужасается. – Короче, из Сибири на Колыму. Слава Богу, война кончилась, девчонки хоть и голодные, а об университетах мечтали. Обе – и мама твоя, и тетка – учителями стать хотели. Языки иностранные преподавать. А муж мой всё сидит, горемычный. А как-то раз прислал весточку для старшенькой, Люсеньки, мамки твоей. Лично. Письмо такое, где говорил, что ей, мол, жизнь свою молодую строить надо, а у неё в анкете – «отец в местах лишения свободы». И статья – «террор». Короче, писал он ей, чтобы отказалась она от него, тогда, мол, анкета чистой будет. И что это – его подарок ей из тюрьмы, к совершеннолетию. Он очень любил её. И очень мудрый, по тем временам, совет дал. На самом деле, он не терял ни дочери, ни её отношения к нему. Но, как человек, лишённый гражданских прав, видел, чем может помочь своей дочери. Совет тогда сильно смутил твою маму.

– Ещё бы… меня бы тоже смутил, – сказала Вика.

– Мама твоя боготворила отца. Красавец, атлет, Аполлон. Он, правда, в юности атлетом был. Выступал в цирке с французской борьбой и жонглировал пудовыми гирями. Он так крутился на турнике, что у меня в глазах рябило, а молодой лейтенант – жених младшенькой Маришки – с завистью и восхищением смотрел на него. И твоя мать не могла не любить своего отца. Он был для неё героем, победителем. Я воспитывала дочерей в уважении к нему. Я ведь сама завоёвывала твоего деда, а не он меня. Стихи ему писала… Я знаю, как не просто было стоять твоей маме на её школьном комсомольском собрании, где она произносила страшные слова, в которых отказывалась от отца. Не приведи Господи пережить такое.

– Бабушка, мне страшно, – сказала Вика.

– Не бойся старых воспоминаний. Только не забывай мой рассказ о Люсеньке, – всхлипнула старушка и обратилась к портрету мужа. – Это же ты, Григорий Львович, понимал, что с ворами можно только по-воровски… – охмелевшая бабушка говорила страшные вещи, пьяно раскачиваясь на скамейке взад-вперёд. – А дочь твоя советской комсомолкой была, верила в справедливость, и лично товарищу Сталину письма писала, что ты невиновен. И тут – отказаться. Кому-то такое сотворить просто, а ей далось нелегко. Чувство вины не давало дышать моей доченьке…

– Откуда знаешь? – спросила Вика.

Старушка налила ещё водки в стаканчик, снова выпила и, утерев слезу, сказала:

– Ты не должна ни от кого отказываться или отрекаться. Нужно лишь согласиться с твоим комсомольским собранием. Чтобы выжить. Это нужно сделать. И это будет полегче того, что выпало на долю твоей мамы. Понимаю, что удар по твоей гордости и самолюбию будет сильным, но у тебя есть возможность представить себя на мамином месте. И простить её. Боялась я, что сегодняшний день придёт, и словно сама накликала его. Господи, прости меня, дуру старую, – старушка низко поклонилась, едва не свалившись со скамейки, но удержалась и несколько раз подряд повторила: – Господи, спаси, Господи, спаси, Господи спаси…

Внучка положила на хлеб большой кусок колбасы и протянула бабушке. Та взяла и заплакала:

– Люсенька сама себя осудила. Но ты её винить не имеешь права. И никто не имеет. И никто ни разу не посмел её осудить, слышишь? Никто… – шептала бабушка на ухо внучке. – Только она сама… сама!

Вика горела со стыда.

– Поешь, бабуля, – говорила она дрожащим от слёз голосом, ощущая, что оказалась кругом неправая. А бабушка прижала её к себе и, погладив по голове, сказала:

– Будь мудрой, как твоя мама. Но не повторяй её ошибки. Не осуди себя.

– Постараюсь, бабуля. Только платье школьное вчера зря испортила.

– Не переживай. Давай, попрощайся с дедом. Поедем домой потихоньку. Есть у меня заначка – с пенсии откладывала. Дам тебе на новое платье. А завтра пойдешь на уроки в старом. Поставлю я тебе заплаточку аккуратненькую, никто и не поймёт ничего. А ты – будешь вести себя, как ни в чём не бывало. Поняла?

– Поняла, бабуля. Давай, я тебя под руку возьму, а то тебя заносит. А нам ещё до трамвайной остановки дойти надо и доехать без приключений.

– Доедем, куда мы денемся, – хихикнула в ответ бабушка.

Первым был урок биологии. Классный руководитель Людмила Георгиевна, – с лисьей мордочкой и вечным румянцем, – обвела внимательным взглядом девочек и торжественно произнесла:

– Товарищи комсомольцы, Вика очень серьёзно отнеслась к прозвучавшей в её адрес критике и сегодня просит предоставить ей слово. Я думаю, что классное собрание мы проведем сейчас, а урок биологии перенесём. Есть возражения?

– Нет! – прозвучали отдельные голоса, среди которых громче всех были голоса Парки и Светки. Остальным всё происходящее было по барабану. Некоторые откровенно обрадовались переносу урока. А Вика встала из-за парты, вышла к доске и, повернувшись лицом к безразличному классу, чётко и прямо произнесла:

– Я благодарна моим товарищам, которые открыли мне глаза на прошлое моей семьи, которое от меня скрывали. Теперь я знаю правду, и мне стыдно, что я так ошибалась. Я виновата перед своими товарищами, перед своей семьёй, мамой, принявшей непростое, но достойное комсомолки решение… Я всё осознала. Не гоните меня, пожалуйста…

Протокол классного собрания, заверенный круглой печатью школьного комитета о том, что первичная комсомольская организация во всём разобравшись, благодаря правильному поведению Вики, отменяет своё поспешное решение об исключении её из рядов Комсомола, вручили ей на следующий день. Его она хранила и теперь. В протоколе говорилось прямо, какой беды она сумела избежать. Её первичная Комсомольская организация, уже успела отправить в Районный и Городской комитеты Комсомола Протокол собрания. Сохранившийся у неё протокол, содержал отзыв протокола предыдущего из Районного и Городского Комитетов… Теперь Викина судьба зависела от них.

Виктория Константиновна вспомнила, как в конце года, перед выпуском, ей торжественно вручили рекомендацию для поступления в Университет на исторический факультет и отличную характеристику от комитета комсомола. А подруг с тех пор она больше не видела. Не тянуло к ним. В душе она не до конца простила их.

Но когда через тридцать пять лет, она нашла их в «Одноклассниках», её снова потянула к ним.